Царское дело

Тут дядя Трофим не удержался, хмыкнул и сказал:

– А Ададурову всего страшнее. Государь же сказал, что лопаря он на костре сожжет, а Ададурова посадит на кол. И смажет кол свиным салом. Трясется Ададуров, высох весь, поседел… Но от судьбы не уйти!

– И что теперь будет дальше? – спросил Маркел.

– А ничего, – недобрым голосом ответил дядя Трофим. – Если государь сегодня не помрет, то завтра лопаря сожгут. Там уже и дрова сложены, и столб вкопали, я видел. А про Ададурова не знаю. Его, может, и помилуют. Государь же у нас вон какой – бывает милостив. Вот вдруг засмеется и скажет: ладно, Федька (это Ададурову), Бог с тобой, живи. А вот тебе, – и пальцем на меня укажет, – а вот тебе теперь ответ держать, почему такого лопаря привез, может, он не тот лопарь, которого мы ждали, а может, ты того на этого в дороге подменил! И спросит у Федьки: тот это? И Федька со страху скажет: не тот! И государь прикажет меня на кол. И меня посадят. А он к тебе повернется и спросит: а это еще кто такой? А это его племянник, ему ответят, они всегда вместе выпивали. Ну, тогда, скажет царь, и на кол их тоже рядом. И так и будет, прости Господи…

Сказав так, дядя Трофим повернулся к иконам и широко перекрестился. Маркел сделал то же самое и, продолжая смотреть на иконы, сказал:

– Старинное письмо. И очень знатное.

– Это ты про Николу? – спросил дядя Трофим.

Маркел кивнул.

– Эта икона непростая, – сказал дядя Трофим. – Она у меня тринадцать лет уже. Я ее из Новгорода привез. Вот тоже было дело страшное! Столько тогда душ было загублено, что даже сам государь оробел. И развернулся и уехал. О! – вдруг сказал дядя Трофим. – Это Степан идет! Значит, государь того…

И, уже глядя на дверь, перекрестился. Дверь сразу открылась, и к ним начали входить стрельцы в белых шубных кафтанах. Первый стрелец был с посохом, а остальные с бердышами. Первый остановился посреди светлицы, ударил посохом в пол и недобро усмехнулся.

– Ты чего это, Степан? – опасливо спросил дядя Трофим.

– А ты чего?! – грозно сказал этот Степан. – Зачем лопаря зарезал?!

– Как это я зарезал? – еще опасливей спросил дядя Трофим. – Когда?

– А только что! Ножом под сердце! А ну покажи нож!

Степан резко подступил к столу, а за ним так же подступили остальные. Их было пятеро, как посчитал Маркел. А Степан уже сказал:

– Чего ждешь? Показывай.

Но дядя Трофим не стал браться за нож, а только немного поднял руки. Степан кивнул, и один из стрельцов достал тот дядин нож, который висел на виду. Степан взял этот нож и осмотрел лезвие. Оно было чистое.

– Еще, – сказал Степан.

Стрелец поискал по поясу, нашел и вынул еще один нож. Он тоже оказался чистым.

– Еще! – опять сказал Степан.

Дядя Трофим отставил ногу, выставил ее из-под стола. Нож, который вытащили у него из-за голенища, тоже сверкал как новенький. Тогда Степан повернулся к Маркелу. Маркел сказал:

– А я здесь сидел и никуда не выходил. С самой ночи.

Степан молчал. Потом взял дядины ножи и начал их по одному втыкать в столешницу. Дядя Трофим их доставал и убирал на место. Потом спросил:

– Что у вас там приключилось?

– Что, что! – мрачно сказал Степан. – Лопарь лежит зарезанный. Кровищи из него, как из быка. А сам был такой сухонький. А эти говорят, что ничего не видели. Они, говорят, обедали. А ты ушел! Может, сказали, это ты его пырнул, пока они отвернулись? Что-то быстро, говорят, ты уходил! А перед тем к нему заглядывал. Вот и пырнул тогда, так получается. И сразу в дверь.

– Нет! – громко сказал дядя Трофим. – Да ты чего это, Степан! Да мы с тобой столько лет!

– Э, – недобро усмехаясь, ответил Степан. – А то не знаешь, как это бывает. Бес быстро путает. Не успеешь оглянуться, а он под локоток толкнет, вот нож и войдет кому в брюхо, хоть ты того и не хотел.

– Степан! – сказал дядя Трофим. – Ты же мои ножи видел. Они же все чистые!

– Утереть нож – дело недолгое, – сказал Степан, опять недобро усмехаясь. Потом, немного смягчившись, прибавил: – Да ты не колотись так! Если они тебя оговорили, мы это быстро вызнаем. Прямо сейчас. Вставай!

– Вот язвы! – сказал дядя Трофим, поднимаясь с лавки. – Зачем им было его резать?! Его завтра бы и так сожгли.

– И вот тогда бы я к тебе не приходил, – насмешливо сказал Степан. – А так было слово, надо отвечать. Пошли! – И посмотрел на Маркела, а тот уже встал, и прибавил: – Да, и ты тоже пойдешь.

Дядя Трофим сказал:

– А он при чем?!

– Молчи!

И они все пошли к дверям.

Когда они шли по помосту мимо соседской двери, Маркел посмотрел на нее, и ему показалось, что дверь закрыта неплотно и за ней кто-то стоит…

5

Но это тут же забылось. Не до того тогда было Маркелу! Лопаря зарезали, лопарь был непростой, и теперь скажут: это вы, думал Маркел, и их с дядей Трофимом сразу посадят на колья, рядышком. И тут же горестно подумалось: эх, дядя Трофим, накаркал ты про колья, зачем ты про них говорил? Лучше бы ты говорил… Но ничего другого в голову не лезло, а опять про лопаря подумалось, и подумалось не просто, а вот как: прав дядя Трофим, никому этот лопарь не нужен, и что тогда получается? Что лопаря убили для отвода глаз, чтобы они только о нем сейчас и думали и бегали к нему, искали, кто его убил, а за это время что-то сотворится! А что? Да государя прикончат, вот что! Ведь лопарь же предупреждал, что государь помрет сегодня! И вот так оно теперь и будет, если они тех не остановят. И так Маркелу эта мысль запала, что он даже не заметил, как они вышли со двора и почти сразу же, через дорогу, оказались рядом с Государевым дворцом. Ведь же, как раньше уже говорилось, двор князя Семена стоял в самом начале Троицкой улицы, то есть направо от него были Ризположенские ворота, а налево крайний угол Государева дворца, там где Сытные палаты. И там же был проезд на задний, так называемый Хлебный Дворцовый двор. Проезд звался Куретными воротами, они были двойные. Первые были раскрыты настежь, они в них вошли, подошли ко вторым, толкнули их…

А те оказались закрытыми! Степан чертыхнулся и начал стучать. Никто не отзывался. Тогда он закричал, чтобы скорее открывали, что он очень спешит. Но и тогда никто не отозвался.

– Вот ироды! – гневно сказал Степан. – Поубиваю всех! Только что здесь шел, было открыто!

– Давай через верх, – сказал дядя Трофим.

– Сам знаю! – оборвал его Степан.

Они все немного отступили, нашли в полумраке дверь в стене и открыли ее. За дверью была лестница наверх, в палаты. Они стали по ней подниматься – Степан, за ним дядя Трофим с Маркелом, за ними стрельцы. Наверху было душно и тесно, воняло квашней. Они, теснясь, быстро прошли через сени и вышли на другую сторону палат, на галерею вдоль Заднего Государева двора. Но они по галерее не пошли, а еще по одной лестнице спустились вниз, во двор и быстро пошли по нему. Было видно, что Степан очень спешит. Еще бы, подумал Маркел, лопаря зарезали, а если царь вдруг сейчас спросит, как там лопарь, что он теперь говорит, день ведь уже кончается, а царь живой! Вот только живой ли? Подумав так, Маркел похолодел, и опять ему подумалось, что не туда они идут, не нужен им лопарь, а нужно идти к царю, зарежут его злые люди, лопарь знал, что говорил! И надо сейчас сказать дяде Трофиму…

Но дядя Трофим шел впереди, плечом к плечу со Степаном и что-то ему быстро-быстро говорил, а Степан морщился, но ничего не отвечал. Во дворе было много народу и много подвод, у всех были свои дела, день был как день, грязи кругом было много, еще бы, такая жарища, снег тает, подумал Маркел и распахнул полушубок. Степан с дядей Трофимом шли очень быстро, Маркел за ними едва поспевал. Да вот только, в досаде думал он, куда это они идут, не нужен им лопарь, лопаря уже зарезали, а им нужно к царю, пока тот еще жив!

А они тем временем уже прошли через весь двор и стали опять подниматься по лестнице. Лестница вела, как видел Маркел, к терему, то есть к царицыным палатам. Никого на той лестнице не было. Но как только они взошли по ней наверх, навстречу им выскочили две какие-то бабы и начали кричать, что кто их сюда звал, что вот они сейчас на них пожалуются – и царь велит поотрубать им головы. Но они на этих баб не обратили никакого внимания, а быстро шли себе по галерее мимо терема и, обойдя его, хотели опять спуститься уже в другой двор, так называемый Передний, но там при лестнице стояли стрельцы, тоже в белых кафтанах. Степан остановился перед ними и стал что-то спрашивать у их старшего, старший стал показывать налево. Степан кивнул. Маркел тоже посмотрел налево. Там вдоль теремной стены шел длинный помост, саженей на тридцать, не меньше, а после поворачивал направо и продолжался вдоль высоких брусяных хором. Окна в тех хоромах были большие, стрельчатые, на них поблескивали солнечные блики.

– Что это там? – спросил Маркел.

– Царева Столовая палата, – ответил дядя Трофим.

– Эй, – тут же сказал им Степан. – Чего вы? Нам сюда! – и показал вниз, на Передний двор.

Но тут со стороны палаты вдруг раздался крик! Очень громкий! Очень страшный! Как будто кого убивают!

– Эх! – гневно воскликнул Степан. – Дождались!

И побежал на крик. За ним побежали дядя Трофим, и остальные стрельцы, и Маркел.

Но далеко они не убежали. В дверях Столовой палаты стояли рынды – в золотых кафтанах и с серебряными бердышами – и, чуть что, совали ими в наседавшую на них толпу. А толпа там собралась уже немалая и очень плотная. Дядя Трофим полез вперед, в самую гущу, следом за ним полез Степан. Маркел было пристроился за ними, но дядю Трофима и Степана пропустили – Степан им что-то крикнул, дядя Трофим что-то показал, – и они протиснулись в Столовую палату. А Маркела пнули бердышом, слава Богу, что плашмя, и он подался обратно, в толпу, к стоявшим в ней Степановым стрельцам. Теснотища вокруг была страшная, но толпа молчала. А тот дикий крик продолжался. Кричал кто-то в Столовой палате. Крик был бабий, визгливый, надрывный. Потом крик начал понемногу затихать. Толпа по-прежнему молчала, никто ничего не говорил. Время от времени в толпе там-сям крестились. Маркел посмотрел вверх. В небе было много рваных облаков, они плыли быстро. Ветер сильный, подумал Маркел. Потом подумал: царь преставился, что дальше будет? Потом тут же подумал: нет, царя убили, зарезали те злые люди, которые вначале лопаря зарезали. А то если он знал, сколько царю осталось жить, так он, конечно, узнал бы и про то, кто собирается его убить, и мог про это сказать. Вот его для того и зарезали, чтобы он им не мешал. Подумав так, Маркел невольно улыбнулся, потому что ему стало радостно из-за того, что он такой догадливый…

Но тут же спохватился и опять стал мрачным, как и все, кто стоял рядом с ним. Нет, тут же подумал Маркел, они не мрачные, а они просто не знают, как им теперь быть, ведь сколько лет царь Иван царствовал? Сколько Маркел живет на свете, и еще примерно столько же, представить страшно!

Вдруг впереди зашевелились, потом толпа начала раздаваться. А вот и совсем раздалась, и Маркел увидел, как двое рынд (без бердышей) выводят под руки какую-то старуху. Старуха была очень древняя, она чуть шла, глаза у нее были закрыты. Она слепая, подумал Маркел. И еще: это она кричала. А теперь она только порывисто вздыхала, а щеки у нее были все мокрые от слез.

– Царская нянька, – услышал Маркел чей-то шепот. – Ей девяносто лет. А вот пережила его!

Маркел меленько перекрестился. Толпа продолжала раздаваться дальше. Старуху подвели к лестнице и стали возводить по ней. Лестница вела к царицыному терему, сразу на верхний этаж. Толпа опять стихла, опять стало тесно и душновато. Маркел попытался думать о царе – не думалось. И о лопаре тоже не думалось. И вообще ни о чем. Маркел просто стоял и ждал, что будет дальше. Было очень тихо, было только слышно, как кто-то сопел Маркелу сзади прямо в ухо, но обернуться не было возможности.

Вдруг впереди толпа опять заволновалась, а потом стала отходить назад. А потом из Столовой палаты начали выходить люди. Это их оттуда выпирают, подумал Маркел, и это правильно, нечего им там делать, у царицы горе, а они пришли глазеть!

Толпа продолжала отступать. Маркел подумал, что ему уже и так достаточно бока намяли, и отступил еще, а после еще и еще и уже почти что вышел из толпы, как вдруг его схватили за плечо. Маркел обернулся и увидел одного из Степановых стрельцов – он продолжал крепко держать Маркела. А, это чтобы я не убежал, понял Маркел и замер.

Но долго ему так стоять не пришлось, потому что почти сразу же за этим из Столовой палаты вышел вначале Степан, а за ним дядя Трофим. Они, один другому помогая, начали протискиваться через толпу и вскоре добрались до Маркела и Степановых стрельцов, которые, вся пятеро, держались кучно.

– Ну, что там? – спросил Маркел дядю Трофима.

Тот сделал строгое лицо и деревянным голосом ответил:

– Осиротели мы. Всем царством! – и перекрестился.

Но не истово! Степан это заметил и оскалился. Сказал:

– Хватит болтать! Пошли!

– Куда? – спросил дядя Трофим.

– Куда, куда! – передразнил Степан. – К лопарю, куда еще. – И уже тише добавил: – Царя и без нас отпоют, а наше дело вместо нас никто не сделает.

И он развернулся и пошел обратно, к той лестнице, которая вела вниз, на Передний двор. Дядя Трофим, Маркел и стрельцы пошли следом за ним. На полпути Маркел не удержался и спросил:

– А почему так тихо? Почему колокола молчат?

– Значит, не велено, – строго сказал дядя Трофим.

– Кем не велено?

– Кем надо!

Маркел больше ни о чем не спрашивал, и дальше они шли молча.

6

И весь дворец тогда молчал! Молчали стрельцы на лестнице. Молчали сторожа внизу возле нее. Молчала и вся многочисленная царская челядь, которой тогда было полным-полно на Переднем дворе. Да и не только все они молчали, но еще никто из них не двигался, будто их кто околдовал. Это лопарь их так, почему-то подумал Маркел, глядя на них всех, стоявших в самых разных позах, и только лица у них были повернуты в одну и ту же сторону – на окна Столовой палаты. А окна были закрыты, и ни одна солнечная искорка на них теперь уже не играла, потому что солнце зашло в тучу. А где ему еще быть, если царь преставился, с опаской подумал Маркел, теперь оно, может, три дня не выйдет.

Но солнце тут же опять вышло и засверкало на стеклах. Вот только Маркелу было уже некогда смотреть по сторонам. Дядя Трофим строго шикнул:

– А ну не зевай!

И Маркел следом за ним прошел под ту лестницу, с которой они только что спустились, а теперь дальше, мимо сторожей вошли в какую-то низкую, узкую дверь, а за ней через такие же тесные сени вышли на еще одну лестницу, уже под хоромами, и начали по ней спускаться.

– Эх! – сказал спускавшийся перед Маркелом дядя Трофим. – Государь всегда ругался, что здесь ни бельмеса не видно. А вот больше ругаться не будет.

– Но-но! – где-то совсем снизу проговорил Степан. – Попридержи язык, Трофимушка, а то царь, может быть, уже и помер, а слуги его…

– Понял, понял! – поспешно перебил его дядя Трофим.

И дальше они опять спускались молча.

Наконец они спустились совсем вниз и оказались в просторных сенях, свету в которых было, может, и немного, но для некоторых дел достаточно. Стены в сенях были каменные, а сами сени стояли пустые, почти что ничего там не было, только сбоку на лавке сидел дьяк, а возле него стоял стрелец. Степан спросил у стрельца, все ли у них тут в порядке, и стрелец ответил, что да. Тогда они – теперь уже только Степан, дядя Трофим и Маркел – прошли дальше, в дверь в стене, а стрельцы остались.

За дверью из сеней открылась здоровенная, просторная палата, стены которой тоже были каменные. Это был, как после узнал Маркел, так называемый Ближний застенок. Там прямо, как входишь, стоит дыба, слева заплечное место, а справа расспросное. Дыба тогда была пустая. В заплечном месте среди своих инструментов сидел палач, и он даже бровью не повел и не подумал вставать. А справа, на расспросном месте, за столом сидели трое. При виде вошедших они сразу встали и поснимали шапки. Степан тоже снял свою, повернулся к образам, перекрестился и сказал:

– Без государя мы!

Эти, за столом, стали креститься. Степан надел шапку, помолчал, потом спросил:

– А этот что?

Старший из стоявших возле лавки (у него была уже седая борода) показал рукой еще правее. Там, за решетчатой дверцей, виднелся небольшой закуток. На дверце висел замок, но он висел просто так, а сама дверца была приоткрыта. Степан подошел к ней. За Степаном подошли дядя Трофим с Маркелом.

– О! – только и сказал Степан и указал на закуток. После спросил: – Не трогали?

– Нет, нет!.. – зачастили те, от стола.

– Огня! – велел Степан.

Один из тех поднес огня, и теперь Маркел увидел лежащего на полу закутка лопаря. Это был сухой морщинистый старик, очень диковинно одетый – как иногда одеваются скоморохи на Масленицу, то есть в вывернутые шкуры, обшитые бисером, ленточками, жемчугами и прочими подобными украшениями. Старик был без шапки, голова его была брита наголо, а усы и борода у него были очень короткие, кустистые. Да, и еще: старик лежал на соломе, солома была в крови, и даже дальше, на полу, была видна лужица крови.

– Во, – сказал Степан, указывая на нее. – А раньше было совсем не подойти, все кругом было в кровищи.

– Куда его резали? – спросил дядя Трофим.

– Вот сюда, в брюхо, – показал Степан.

– На себе нельзя показывать, – строго сказал дядя Трофим. И сразу спросил: – А где нож?

– Как где? – спросил Степан. – Это не у меня надо спрашивать, а у того, кто резал.

– Га! – только и сказал дядя Трофим. После еще насмешливей продолжил: – Глаза надо разуть, вот что! Тогда и спрашивать не надо!

И он ступил в закуток, сунул руку лопарю под бок…

И вытащил оттуда нож! Нож был весь в крови, Степан невольно отшатнулся.

– Держи! – сказал дядя Трофим. – Это теперь твое.

Степан взял нож, начал его рассматривать. Нож был как нож, обыкновенный сапожный.

– Это тот нож, которым его резали, – сказал дядя Трофим. – Зачем ты тогда мои ножи спрашивал?

– Этого ножа тут раньше не было, – сказал Степан. – Я хорошо смотрел. – После еще помолчал и прибавил: – Это они его после подбросили!

И посмотрел на тех троих. Они молчали. Вдруг палач встал с места и сказал:

– Меня тут не было. Я только что пришел. Я перекусывать ходил.

– Знаю, – сказал Степан. И опять стал смотреть на тех троих.

Самый старший из них, седоватый, не удержался и сказал:

– А почему это мы? Может, он сам себя зарезал.

– А где он взял бы нож?! – сказал Степан.

– Так он колдун! Что ему нож! – продолжал седоватый. – Да он что хочешь наколдует. Наколдовал, что государь помрет, и помер! Так это же государь! А тут какой-то нож! Да ему это тьфу! А государь…

– Ты на государя мне не наговаривай! – строго сказал Степан. – Государя он извел! Ага! Чего ты мелешь?! Государя Бог прибрал, а не этот ведун!

– Ну, не знаю, ведун, не ведун, – продолжал седоватый, – а государь его слушал. Дядя Трофим не даст сбрехать. Ведь слушал же, дядя Трофим?

Дядя Трофим молчал. Седоватый усмехнулся и закончил:

– И что получилось? Извел государя. Поэтому я думаю вот как: если кто его после зарезал, то правильно сделал. Потому что свершил Божий суд. Вот пришел и свершил! И не просто кто пришел, а… Да! – прибавил он уже не так задиристо, а даже как бы с сожалением. И при этом быстро глянул на Степана.

И тот как будто очнулся! И твердо сказал:

– Да! И в самом деле! Божий суд! Не клевещи на государя! Не возжелай ему зла! А возжелаешь – прими кару.

И посмотрел на дядю Трофима. Дядя Трофим был очень мрачный. Степан заулыбался и сказал:

– А ты чего здесь стоишь? И ты, – это он сказал уже Маркелу. – Теперь же все ясно! Ни при чем ты здесь, Трофим, не ты его резал, так что ступайте с Богом, а я тут уже сам во всем остальном разберусь. Ступайте, соколы, ступайте!

Но дядя Трофим стоял на месте. И еще сказал:

– Куда это я пойду, если это наш лопарь?! Я его сюда привез, и я теперь должен знать, кто его зарезал.

– Га! Ты привез! – насмешливо сказал Степан. – Вот когда ты за ним ездил, тогда он был твой. А когда ты его сюда привез и передал под запись, тогда он сразу стал наш, дворцовый. Ясно? А теперь вали кулем отсюда! То ваш приказ – Разбойный, а это наш – Дворцовый! И государь, – продолжил он уже не так свирепо, – и государь нынче преставился, так вы бы хоть пошли туда да постояли бы, да поскорбели по нему по-христиански, а то вам только сыск на уме!

Дядя Трофим опять молчал, но и не трогался с места. Так же и Маркел стоял возле него, хоть ему было очень страшно. Степан добродушно улыбнулся и сказал:

– Надо будет, я вас сразу позову. А пока не мешайте мне здесь.

Дядя Трофим поднес кулак ко рту, кратко откашлялся, после махнул той же рукой, развернулся и пошел к двери. Маркел пошел за ним. Степан сказал им вслед:

– Вот так-то оно лучше. А то какого-то поганца пожалели. Ведуна проклятого!

7

Дядя Трофим с Маркелом (дядя Трофим, конечно, впереди) поднялись наверх по той же самой лестнице, но выходить во двор не стали, а сразу свернули в какую-то дверь и там дальше через сени, через переходы, опять через сени и так далее пошли по нижнему, нежилому этажу. Там было грязно и тесно да и воняло всяким. Известное дело, клети, подумал, потирая нос, Маркел. Да и свету там было немного, не рассмотреть, куда ступаешь, и поэтому то и дело что-нибудь да попадалось под ноги. Степан идти по низу побрезговал, думал Маркел, а вот дядя Трофим – пожалуйста, потому что дядя Трофим – свой, с ним легко, хоть они с ним по-настоящему еще не познакомились. А все равно душевный человек, продолжал думать Маркел и при этом улыбался. Но в то же время вдруг подумал, что если его сейчас вдруг оставят одного, то он ни за что обратно не выйдет, заблудится, а спросить будет не у кого, потому что никто навстречу им не попадается, пусто кругом, все двери или уже закрыты, или при их приближении поспешно закрываются, а если кто и стоит в сенях, то сразу шугается куда-то в тень и исчезает напрочь. И то, думал Маркел с пониманием, ведь же какой сегодня день: царь Иван преставился! И тут же захотел спросить, как это случилось, что дядя Трофим там, в царских покоях, видел, но не решился, промолчал.

И почти сразу же после этого дядя Трофим открыл еще одну дверь, и они вышли во двор, на свет. Это опять был Задний, то есть тот самый двор, на который они попали сразу после того, когда не смогли войти в закрытые Куретные ворота. Эти ворота теперь были сбоку, и возле них стояли стрельцы в белых шубных кафтанах. А раньше они не отзывались! Дядя Трофим строго сказал им:

– Где вы только что шатались?! Степан крепко гневался, не мог до вас достучаться. Поотрывает он вам теперь головы.

– Так, это… – начали было оправдываться стрельцы.

Но дядя Трофим не стал их слушать, а приказал открывать. И они открыли. Но не все ворота, а только калитку при них и объяснили, что так им велел боярин.

– Какой еще боярин? – строго спросил дядя Трофим, входя в калитку.

Но ему ничего не ответили. Дядя Трофим с Маркелом вышли из дворца. Дядя Трофим остановился, посмотрел на двор князя Семена (который, как уже говорилось, стоял прямо напротив дворца) и сказал:

– Не в доброе время ты к нам приехал, Маркелка. Надо бы тебя прямо сейчас домой отправить. Домой хочешь?

Маркел промолчал. А что, он подумал, ждет его дома? И кто? Но тут же опять подумал, что и тут, конечно, тоже настали очень непростые времена. И Маркел вздохнул. Тогда дядя Трофим поправил шапку и сказал:

– Ну, ладно. Чего это я вдруг? На голодное брюхо ни о чем добром не думается. Пойдем-ка, сперва соберем чего-нибудь на стол.

И они пошли – через дорогу, на князя Семена двор и дальше налево, за поварню. Проходя мимо поварни, дядя Трофим остановился и велел позвать Герасима. Когда вышел Герасим, дядя Трофим сказал, чтобы тот принес ему чего-нибудь перекусить, и чтоб погорячей. Герасим поклонился и ушел к себе обратно. Дядя Трофим прошел еще немного и, увидев Фильку (того самого, вчерашнего), подозвал его к себе и вначале спросил про Маркелову кобылку, как там она, а после велел, чтобы Филька сбегал к Демьянихе и принес от нее пирогов.

– И чтоб не горелых! – прибавил он строго.

Филька ушел скорым шагом. А дядя Трофим с Маркелом поднялись по лестнице и вошли в дяди Трофимово жилище. Там дядя Трофим велел сесть, и они сели. Дядя Трофим посмотрел на бутыль. Маркел сразу взялся за шкалики.

– Погоди, – сказал дядя Трофим. – Сперва горячее. Сейчас от Герасима принесут. А вот и несут уже!

И вправду на лестнице послышались шаги. После открылась дверь и вошли два холопа. Один поставил на стол миски – белой глины! – а второй котел с половником и начал разливать по мискам. Это была щучья уха. Дух от нее шел очень заманчивый, Маркел не удержался и облизал губы.

– А пироги? – спросил дядя Трофим.

– Сейчас принесут, – ответил один из холопов.

Дверь снова открылась, вошла баба с подносом, накрытым вышивным полотенцем. Под полотенцем были пироги – тоже рыбные, конечно, потому что это было в среду, в постный день. Но пироги были толстенные и очень аппетитные. Дядя Трофим махнул рукой. Баба и холопы вышли. Дядя Трофим, не глядя, взял один из пирогов, сильно надкусил его и пожевал немного, после второй рукой взял ложку, зачерпнул ушицы и попробовал. Подумал и сказал:

– Годится.

И начал есть – не спеша. Маркел тоже – ложка в ложку. Так они ели достаточно долго, съели уже больше половины, когда дядя Трофим наконец остановился, утер ладонью губы и сказал:

– Ядреная.

И только теперь уже велел налить. Маркел налил из бутыли своего, вчерашнего. Дядя Трофим взял шкалик, поднял его, покосился на образа, левой рукой перекрестился (потому что в правой держал шкалик) и сказал:

– Земля ему пухом. Пока что.

И они выпили. Дядя Трофим опять утерся, посмотрел на Маркела – и вдруг усмехнулся и сказал:

– Что, Маркелка, глазки выпучил? Оттого, что они все передо мной вот так?! – И он показал рукой, как вьется дым.

Маркел молчал.

– А что, – продолжал дядя Трофим, – ты думал, что если я с тобой вот так запросто сижу и хлебное вино хлещу, то я со всеми такой? Или что я им и тебе ровня?! А? Отвечай!

И он аж покраснел лицом! А Маркел по-прежнему молчал и только вот так – непонятно, как – сделал бровями. Дядя Трофим рассмеялся. А отсмеявшись, продолжал – и уже опять сердито:

– А я какая вам ровня? Вы кто?! А я стряпчий, Маркелка, слышишь?! Стряп-чий! Стряпчий я! Разбойного приказа! Не Сытного, не Дровяного, не Царицына и даже не Аптекарского, а… – и замолчал.

– Разбойного! – сказал Маркел.

– Разбойного, – кивнул дядя Трофим. И еще раз повторил: – Стряпчий. Разбойного! А выше стряпчего кто? Стольник! А выше стольника только окольничий! А так как у нас в приказе стольников нет, то я после князя Семена второй человек! А князь Семен сидит в Думе. На нижней лавке, правда, потому что еще молод, а как царь пожалует ему боярина, так он пересядет на верхнюю. А мне выхлопочет стольника! А то я и сам выхлопочу. Есть за что! И еще как! Вот как сегодня я…

Но тут дядя Трофим вдруг резко замолчал и стал смотреть в стол. Маркел потянулся к бутыли.

– Нет! – строго сказал дядя Трофим. – Не тот сегодня день! А вот! – и тут он сделал вид, будто смеется, и также будто весело продолжил: – Ты, я видел, удивлялся, как все тут мне несут все, что я ни потребую. А как им еще быть? Весь этот угол княжеских хором – мой собственный, я его у князя выкупил. Это теперь мое жилье, и я его сдаю внаем, недорого. Ну, и… – Тут он улыбнулся. – Ну, и еще беру харчами. А сколько мне надо харчей? Вот они и несут и еще спасибо говорят. Мои приживальцы! Га! – и показал еще налить.

Маркел налил. Дядя Трофим начал пить. Но не допил, поморщился, отставил шкалик, еще сильней поморщился и вдруг сказал:

– А лопаря кто-то убил! Да только что теперь кому этот лопарь, если самого царя… – Но сразу же поправился: – Если государь усоп! Кому теперь до лопаря?

И посмотрел на Маркела. Маркел молчал. Дядя Трофим усмехнулся, сказал:

– Это хорошо, что ты молчишь. Болтунов не люблю! Я бы, если б был царем, указ издал бы: всем болтунам резать язык. Хотя, – тут же прибавил он, – если все будут молчать, как мы тогда свое дело будем делать?

Маркел спросил:

– А тот строгий человек в красной рубахе, который в застенке при инструментах сидел, это кто?

– Это Ефрем-палач, – сказал дядя Трофим. – Эту рубаху ему сам покойный царь пожаловал. За службу! И он только в ней теперь ходит. Какой бы ни был мороз, а он везде в ней. Ну, иногда полушубок на плечи накинет, но не застегнутый, чтобы рубаху было видно. Царь раньше любил говорить: «Эх, Ефрем, Ефремушка, мне тебя Бог дал. Без тебя я кем бы был? Безруким!» Вот как покойный государь, бывало, говаривал. А сегодня я смотрю: а он лежит на спине, ноги разутые, в чулках, а Федоска, его поп крестовый, его вот так за волосы держит, ножиком их перепиливает и приговаривает: «Нарекается Ионою». А у государя глаз уже стеклянный, государь уже почил! Федоска его неживого постриг, и это великий грех!

– Ты это сам видел? – спросил Маркел.

– А что, – злобно сказал дядя Трофим, – ты что, хочешь сказать, что я брешу?!

– Нет, почему…

– Тогда молчи!

Маркел сжал губы. Дядя Трофим посмотрел на бутыль. Маркел еще налил. Но дядя Трофим пить не стал, а только взял пирог, отломил от него ухо и начал мять его в пальцах. После опять заговорил:

– Да, это было так: государь лежал возле постели на спине, руки раскинувши, в халате, халат златотканый, а чулки простые. И Федоска-поп над ним и что-то шепчет. А остальные все у стенки жмутся. Я сразу к царю, склонился… И, слышу, Бельский зашипел: «Куда, пес?! Уберите его!» И эти сразу ко мне, за ворот хвать – и оттаскивать. А Бельский: «Что ты нюхаешь?!» А я молчу. Я же понимаю, чего ему хочется: чтобы я что-то ответил. А я молчу, как пень! Меня под локти и к двери, и в дверь, и еще в спину, и еще, и я уже мордой в пол!.. Ну, не совсем, не в пол. Степан мне руку подал, поддержал, Степан был рядом. А эти сзади: «Вон его! Вон! Вон!» И мы ушли.

Только после этого дядя Трофим взял шкалик, посмотрел на иконы и выпил. Маркел молчал. Дядя Трофим утерся и сказал:

– Вот так великий государь преставился. Как пес! Хуже лопаря валялся. Лопарь же у чужих, а он у себя дома.

Тут дядя Трофим опять насторожился, долго слушал, потом улыбнулся и сказал:

– Мышь. Слава Тебе, Господи, что мышь. А то…

И махнул рукой. И показал еще налить. Когда они выпили, дядя Трофим начал закусывать. Маркел спросил:

– А кто такой Степан?

– Степан! – передразнил дядя Трофим. И повторил: – Степан! – И уже просто сердито продолжил: – Какой он тебе Степан? Это он мне Степан, а тебе Степан Варфоломеевич. Сотник он первой дворцовой сотни, вот кто. И не кривись, что сотник! Я же говорю: дворцовый он! Первой стрелецкой сотни сотник, белохребетников, как мы их называем за их кафтаны белые, понятно? Белохребетники – это ого! И у Степана еще посох, который только начальным головам полагается. Да только он повыше их всех будет! Его даже сам Фома Сазонов, начальный голова первого стрелецкого Стремянного полка, всегда с поклоном встречает и о здоровье спрашивает. Вот! Его и бояре опасаются, особенно кто помоложе. А ты: Степа-ан! Попридержи язык, Маркел, когда в другой раз с ним встретишься! Видал, как нас пропустили в палату, куда не всех бояр впускали? А нас с ним сразу! Степан только руку поднял! А я только овчинку показал!