Преодоление. Рассказы

Напутствие орлана

Село с красивым названием Новокиевский Увал, где я родился и вырос, окончил школу, начал свою трудовую деятельность, а в дальнейшем и службу в прокуратуре – это районный центр с населением около пяти тысяч человек. Своей крайней улицей Киевской оно упиралось в молодую березовую рощицу рядом с глубоким оврагом, тянувшимся от реки Топтушки до реки со странным названием Кишка. Старожилы поясняли, что название это прижилось из-за того, что она петляла как… В общем, из названия понятно, как эта речка петляла. При этом те же старожилы затруднялись объяснить название Топтушки.

Река, да какая там река, – речушка – впадала в Новокиевскую протоку, а последняя, соединяя строгую и коварную Селемджу, впадала в Зею. И вот эта речка в дождливую погоду становилась полноводной, и в ней, в так называемых увальских ямах, купалась местная ребятня. Ну, а овраг практически наполнялся до краев прозрачной, как хрусталь водой, которая стремительно неслась в сторону Кишки.

Овраг отделял село от местного аэропорта, за которым начинались лесные околки, а уж за ними простиралась тайга.

Километрах в трёх от села, перед Становиком, прятались два небольших труднодоступных озера, куда прилетали утки да гуси и где по сезону за ними охотились местные мужики.

В селе располагался госпромхоз, считавшийся одним из лучших в области, в чем не было ничего удивительного: мазановские леса способны были прокормить население любой небольшой европейской страны: зверя, птицы, дикоросов здесь было великое множество, а контроль за добычей со стороны государства осуществлялся строжайший. Да и, выскажу своё мнение, не было так доступно, как сейчас, всевозможное оружие, – хорошими винтовками даже не все профессионалы-охотники обладали!

Кстати, большинство этих штатных охотников являлись передовиками в своём деле, многие носили почетное звание «Ударник коммунистического труда» и были награждены орденами и медалями за добычу соболя, лосей и косули, отстрел докучавших населению волков.

Понятно, что существовало у нас и районное общество охотников и рыболовов, в котором я и получил свой первый охотничий билет, вступив в него в 1975 году. Как говорится, жить в тайге да не быть охотником…

Ну, а до этого впервые вышел на охоту, когда было мне всего лишь девять лет, и я учился в третьем классе. Этот потешный эпизод в моей жизни, пожалуй, запомнился навсегда.

Однажды, ближе к осени, незадолго до начала школьных занятий, когда как обычно управлялся по домашнему хозяйству и мне надо было покормить кур, в кладовой, где нужно было набрать хранившееся там зерно, увидел оставленное старшим братом новенькое ружьё 20 калибра. Это сейчас сейфы да решетки, да постоянные полицейские проверки, а тогда и замков-то не вешали, бывало, палкой подпирали дверь, чтоб собаки не зашли, да и всё.

Решение созрело мгновенно: пока никого нет дома, попробую-ка сходить на охоту!

Сборы были недолги, в солдатский вещмешок положил кой-какой еды, гусиные и утиные манки, болотники, несколько патронов и разобранное ружье; затянул рюкзачок крепко на петлю и через забор в конце огорода, за которым начиналась молодая березовая рощица, выдвинулся на исходную позицию к упомянутым выше озеркам.

Обул болотники, и уже по воде добрался до небольшой возвышенности рядом с камышами. Разобрал-то я ружьё дома быстро, а вот собрать его оказалось гораздо сложнее. В конце концов, хоть и с трудом, мне это удалось, я зарядил оружие на гуся патроном с буквой «К» на пыже, что означало «картечь».

Затаившись в камышах, стал ждать прилета гусей или уток. Но, увы, никто не прилетал. Так, в засаде, просидел довольно много времени (часов-то у меня не было), и вдруг услышал шум с посвистом – это два крякаша как истребители пронеслись надо мной. От обиды, что прозевал их на подлете, не целясь, пальнул из ружья им вдогонку.

Не прижатый плотно к плечу приклад при отдаче так саданул в плечо, что от боли мне было уже не до уток. Но все же успел заметить, что одна птица, как машина на дороге, резко затормозила в воздухе и камнем рухнула вниз. Метрах в десяти от меня по воде раздался шлепок, словно в озеро кто-то кинул большой камень.

– Вот это да, – подумал я, – неужели сбил крякаша?!

К этому времени к озеру подошли порыбачить соседские ребята постарше меня. Они-то и помогли найти и достать первый в моей жизни трофей. Им оказалась кряковая утка селезень.

Я был несказанно рад, а пацаны говорили мне с завистью:

– Ну, Серега ты и даёшь! – И всё норовили подержаться за ружьё.

Впрочем, похвалив, тут же и испортили мне настроение, сказав, что меня обыскались отец и брат, и что, скорее всего, дома меня ожидает хорошая взбучка.

После таких слов моя охотничья удача стала мне не в радость, и, собрав амуницию и трофей, двинулся к своему дому, в предчувствии строгого родительского спроса.

Но мои опасения оказалось напрасным: как только я перебросил через забор огорода вначале болотники и следом рюкзак, а сам стал осторожно с ружьем перелезать через забор, меня подхватили крепкие руки отца и поставили на землю. Рядом с отцом стоял старший брат, и оба они – улыбались!

Оказалось, что они заметили, как я по-шпионски, стараясь не шебуршать кустами, приблизился к забору. Со стороны это выглядело смешно.

Поняв, что гроза миновала, я начал восторженно рассказывать о том, как караулил птицу, но был остановлен строгим голосом отца. Как бы ни было ему смешно, он всё-таки счёл своим долгом пожурить меня.

А пока папаня выговаривал мне за мой выход без спроса с ружьем на охоту, брат развязал вещмешок и с удивлением на лице достал из него селезня.

– Ну, братишка, и везучий же ты!

Только и вымолвил он в восхищении, а отец, увидев трофей, уже без смеха и иронии добавил:

– Ну что ж, уже мужик настоящий вырос, настоящий охотник! Добытчик!» – и потрепал меня по вихрам.

Наверное, именно в тот момент я и начал осознавать своё взросление.

***

…И уж коль скоро я упомянул про охоту, назову еще один эпизод, который никак не вычеркнуть из памяти. Вот уж сколько лет прошло, а всё стоит перед глазами та картина…

Дело было по зиме. Приобрели с друзьями лицензию на отстрел козы и двинули в тайгу. «Шарились-шарились» по лесу, десятки километров намотали, а зверя – нет. Хоть ты тресни! А уже и смеркается.

Решили загонки сделать, встали по номерам, пошли – и тут выскочил козел, далеко, правда, – пальнули по нему. Достать-то достали, да как-то не очень, и он стал уходить. Мы за ним, а он пробежит немного, и стоит, отдыхает, но на выстрел нас не подпускает. Уже и тайга близко, он до чащи тянет, и всё по кустам-по кочкарнику, попробуй, угонись за ним!

Думаем, уйдет в лес – уже не возьмём, решили оставить его, пусть заляжет, а наутро – видно будет, что с ним делать. И отправились в зимовьё. Считай, потемну добрались.

Растопили печурку, отогрелись, чаю напились на травах таежных – чай-то таёжный с ароматом дымка – это ж не то, что дома из электрочайника… Переночевали, а утром опять в путь-дорогу, не хотелось домой без трофея возвращаться. Хочу сказать, что в прежние времена охота всё же больше для души была. Это сейчас, что ни выстрел – то браконьерский, что ни машина – то танк, что ни ствол – то гаубица, мировую войну можно выиграть.

И вот то место, где накануне козла подранили и упустили, и решил всё же пойти по следу, посмотреть, что же дальше-то было.

А буреломы – те еще, просто так не продерёшься, и снег глубокий, кочку только на ощупь обнаруживаешь, того и гляди, ноги переломаешь. И вот вижу – на деревьях вороны сидят. Но ведут себя как-то настороженно. Обычно-то галдят, о чем-то своём беседы ведут, мнениями обмениваются, а тут молчаливо смотрят вниз, а на что смотрят – не ясно. И ни одна не каркнет.

«Не нашего ли козлика скрадывают?» – думаю. Хотя, с другой стороны – почему на деревьях сидят? Зная их сущность, понимаю, что давно бы должны были добычу терзать.

Веду мысленно разговор с самим собой, строю догадки, продрался через очередной колючий кустарник – аккурат тот, что под воронами, сам на них гляжу, они – на меня, и вижу, интересно им, якобы, что же дальше-то будет. И, чтобы не запнуться о валежину, опустил глаза, глядь, – и аж сердце зашлось!

Смотрит на меня здоровущее чудище, птица огромная. Орёл-не орёл – разбери от неожиданности! Да до этого случая и не слыхал, чтобы в наших мазановских лесах такие водились! Сидит он на моём козле, полностью его своим телом закрыв, заявляя на него свои права, а размах крыльев у него – по первым прикидкам – ну что у небольшого беспилотного самолета! И клюв… Таким клювом рельсы можно пробивать, не то, что мою несчастную голову, на что этот монстр явно нацелился.

Я застыл, как вкопанный, и он сидит, как статуя. И смотрим друг на друга. И взгляд у него такой, что у меня мурашки по спине. С одной стороны, стервятник этот на мою добычу посягнул, отобрать хочет, что несправедливо; и как поборник законности, я не мог с захватом чужого имущества смириться. С другой стороны – он же не знал, что это наша бригада накануне подстрелила косулю, – а нашёл-то её утром он!

По-хорошему, если уж честь по чести всё делать, мы должны были добычу разделить, что мысленно ему и предложил. Но он, вероятно, меня не понял и решил не связываться со мной. Встрепенулся шумно, оттолкнулся тяжело в мою сторону, тут же крыльями подспланировал, и резко ушел вверх. Дал круга надо мной – и улетел в сторону тайги.

Я потом несколько минут в себя приходил. Что меня, собственно, из колеи выбило: тот самый взгляд этого летающего хищника. Я потом в справочнике специально посмотрел, что за птицу встретил – краснокнижного орлана белохвостого, который по какой-то случайности в наши края забрался. Это был взгляд вполне разумного существа, понимающего, что встретился с превосходящим по мощи соперником. Всё в том взгляде можно было прочесть – и ненависть, и бессилие перед более сильным, и немой вопрос: зачем с ружьём вмешиваешься в законы тайги, в законы природы?!

Возможно, благодаря и тому пронзительному взгляду, никогда на охоте не использовал оружие как забаву, как возможность настрелять как можно больше дичи ради спортивного интереса.

Законы – в том числе и законы природы – созданы для того, чтобы их соблюдать…

Раздел 2. Рассказы прокурора

Первый учитель

Сейчас, когда пишу эти строки, окидывая взглядом своё прошлое, вспоминая, иногда не то, что по дням, а даже и по часам и минутам, всё то, что пережил, тех, с кем меня сталкивала жизнь, не могу не вспомнить добрым словом своего первого прокурора-наставника, ветерана прокуратуры Виля Сергеевича Адриадзе.

Многие мои коллеги – и те, кто старше меня, и те, кто моложе, – в общем, большинство тех, кому посчастливилось работать вместе с Вилем Сергеевичем, благодарны, что он щедро делился профессиональным и жизненным опытом, своими глубокими знаниями; был примером самоотверженного отношения к делу и принципиальности, многому научил молодых сотрудников прокуратуры.

Виль Сергеевич Адриадзе родился и вырос в п. Архара Амурской области, учился и одновременно работал кочегаром, помощником машиниста паровоза на железной дороге. Затем изучал правоведение в ДВГУ, после окончания которого был приглашен в 70-е годы на должность следователя прокуратуры Архаринского района. Наши с ним жизненные пути пересеклись, когда он был назначен прокурором Мазановского района.

Произошло это так. Я работал заведующим орготделом райкома комсомола. Работа мне нравилась: всё время в гуще молодежи, постоянно в первичных организациях, знал всё то, что происходит даже в самых отдаленных уголках района. Знал чаяния и заботы не только молодых ребят, моих сверстников, но и проблемы взрослого населения.

Однажды ко мне в кабинет зашел Виль Сергеевич, он был членом бюро райкома КПСС, и поинтересовался, чем я занят, какие вопросы решаю, удается ли справляться, не требуется ли помощи со стороны правоохранительных органов, райкома партии.

Видимо, ему понравились обстоятельные ответы, понимание обстановки, мои взгляды на перспективу. Переговорив на молодёжные темы, Виль Сергеевич рассказал о сложной, но интересной и полезной государству и народу, работе прокурора.

Рабочий день давным-давно закончился, как известно, в комсомоле и в прокуратуре, рабочие дни не нормированы, мы засиделись дотемна, у нас получился задушевный, по-человечески тёплый разговор. Много рассказал в тот вечер Виль Сергеевич о сложностях работы в прокуратуре, что часто приходится сталкиваться с опасностью, с угрозой для жизни, а еще объяснил, за что ценит и уважает свою профессию. Работа в прокуратуре помогает восстановить справедливость: вернуть доброе имя человеку, на которого возвели напраслину, помочь правильно решить трудовой спор, согласно закону, а не так, как трактует начальник-самодур, наказать человека, преступившего закон. В конце разговора, увидев, что я живо заинтересовался его рассказом, Виль Сергеевич предложил стать его общественным помощником.

– Подумай над моими словами, – сказал он, – парень ты, я вижу, толковый, добросовестный, а опыт комсомольской работы позволит быстро освоить тонкости работы в прокуратуре.

До этого, на семинаре в зональной школе комсомольского актива старший помощник прокурора области по делам несовершеннолетних Ася Андреевна Шайхутдинова читала лекцию о прокурорском надзоре и предлагала комсомольским работникам, имеющим юридическое образование, поступать на работу в органы прокуратуры. Я уже тогда задумался о том, что мне было бы интересно трудиться именно в системе правоохранения. И это при том, что я с успехом мог продвигаться по комсомольской линии. К тому времени я уже понимал, что мне хочется более мужской, что ли, работы, более серьезной, хотя не умаляю серьезности и сложности работы в комсомоле.

Коротко говоря, предложение Виля Сереевича легло на удобренную почву, не раздумывая, я согласился.

В 1974 году В. С. Адриадзе добился дополнительной штатной единицы в руководимом им ведомстве – как раз строительство БАМа объявили главной стройкой страны, в наши края потянулись люди со всех уголков Родины, в связи с чем потребовалось и расширение штатов в правоохранительных органах. По его рекомендации и путёвке райкома комсомола я был принят в прокуратуру Мазановского района на должность следователя.

С самого первого дня моей работы Виль Сергеевич курировал мои действия, присутствовал на допросах, на других следственных действиях; по вечерам проводил «разбор полётов», ненавязчиво подсказывал, поправлял – и так было до окончания расследования первого в моей практике уголовного дела.

Изучив и проанализировав подготовленные мной документы, он немного подправил моё первое в жизни обвинительное заключение, утвердил его, и, прихлопнув по бумагам ладонью, будто подводя черту проделанной работе, сказал, что теперь он за меня спокоен, что из меня будет толк.

Эти слова я по сию пору считаю самым главным поощрением в жизни: ведь тем самым Виль Сергеевич благословил меня на главную профессию моей жизни, определил мою судьбу.

Виль Сергеевич интересовался не только служебными вопросами, он вникал в семейный быт, помог решить жилищный вопрос. Наряду со строгостью, он был чутким и внимательным, всегда готовым помочь своим сотрудникам.

Иногда в редкие минуты отдыха Виль Сергеевич выходил из своего кабинета и нам, небольшому коллективу прокуратуры: следователю, помощнику прокурора и заведующей канцелярией, рассказывал интересные случаи, порой курьезные и смешные, из своей богатой следственной практики. Один из таких рассказов мне помнится до сих пор.

***

– Однажды, – начал Виль Сергеевич, – когда я работал следователем Архаринской прокуратуры, из райотдела милиции сообщили, что в Черниговке во время празднования своего дня рождения от алкогольного отравления умер восемнадцатилетний парень. Пока пришла оперативная машина, пока прибыл эксперт, прошло достаточно много времени, да и до села катить, может, и не так далеко, но по снегу, да еще в метелицу, да по нашим дорогам, да морозище такой, что стёкла в машине инеем затягивает – в общем, еще около часа добирались. Нашли тот дом, где всё произошло, вошли, чтобы осмотреть труп молодого человека, нужно же было подготовить необходимые в таких случаях документы, а его там уже и нет! Убитые горем родители и гости так печально закончившегося торжества объяснили, что очень долго ждали следователя, и поэтому участковый распорядился самостоятельно отвезти труп в морг районной больницы – это примерно в двадцати километрах от села. Друг неожиданно скончавшегося парня нашёл совхозного шофера и попросил помочь в доставке покойника. Они загрузили тело в кузов ЗИС-5, – тут Виль Сергеевич сделал отступление, напомнив, что в народе этот автомобиль называли «Захариванычем» или просто «Захаром», кабина его была сделана практически из фанеры и продувалась со всех сторон, он давно уже был снят с производства, и каким чудом сохранился в совхозе тот самый экземпляр – одному богу известно, – мужики бросили в кузов немного соломы, чтобы несчастного покойника не растрясло, и вдвоем повезли тело в морг больницы.

– Все это, представьте себе, – снова напомнил Виль Сергеевич, – происходило в морозный декабрьский день.

Быстро взяв объяснения с присутствовавших о том, что случилось, Виль Сергеевич тотчас выехал в районную больницу. Когда подъехали к ней, увидели стоявшего рядом с приемным покоем «Захара». Борта кузова были открыты, видна солома, но трупа не было, наверное, уже занесли в помещение. Необходимо было узнать, поместили ль труп в морг и назначить судебно-медицинскую экспертизу. Виль Сергеевич вошел в приемный покой больницы и увидел следующую картину: на кушетке лежал молодой человек и его тело врачи растирали спиртом. Другому мужчине врачи оказывали экстренную медицинскую помощь. Рядом с ними стоял молодой парень, которого трясло так, будто к нему присоединили электроток, и видно было, что трясло его не от холода, а от ужаса – это было написано на его физиономии! А медицинские работники при этом едва сдерживали смех.

Картина выяснилась следующая: когда водитель и сопровождавший его друг стали заносить труп в морг, усопший вдруг ногами упёрся в дверной проем, стал мотать головой и в прямом смысле мычать… Носильщики в ужасе бросили ожившего наземь и что есть духу рванули в больницу, а следом за ними – то на четвереньках, то поднимаясь на ноги и опять падая – последовал ни с того, ни с сего оживший покойник. Водителя хватил инфаркт – это его откачивали врачи, друг на какое-то время потерял дар речи – поневоле затрясешься! А именинник, в день своего рождения родившийся второй раз, лишь слегка обморозился – его-то и растирали спиртом. Вовремя болтанки на дороге его хорошо подрастрясло, ну, и заодно проветрило. Все-таки декабрь в наших местах – месяц не самый тёплый, даже покойника пробрало насквозь… Ну, и вернуло к жизни!

Заканчивая свои короткие рассказы, Виль Сергеевич обычно говорил:

– Ну, что-то мы отвлеклись. Пора и за работу.

И мы опять приступали к выполнению своих обязанностей, и прямо скажу, такие неформальные пятиминутки, создавая душевную атмосферу, помогали успешно решать текущие дела.

В 1976 году Виль Сергеевич Адриадзе был назначен прокурором Пограничного района города Благовещенска, потом – заместителем Амурского природоохранного прокурора, а незадолго до пенсии – заместителем начальника отдела УСН прокуратуры Амурской области.

Он был заядлым охотником, классным стрелком, хорошо владел различными видами стрелкового оружия и являлся ходячей энциклопедией по этим вопросам. Но не только охота была любимым увлечением, он был очарован поэзией Сергея Есенина и большинство стихов поэта знал наизусть. К тому же он считался хорошим шахматистом, имел спортивный разряд. В те годы в облпрокуратуре часто устраивали шахматные баталии, и Виль Сергевич во многих партиях выходил победителем.

Находясь на пенсии и перенеся операцию на сердце, Виль Сергеевич не сдался, принимал активное участие в создании нашей Региональной общественной организации ветеранов прокуратуры Амурской области, стал одним из первых ее учредителей, был избран членом Совета ветеранов. Работая в Совете, занимал активную жизненную позицию, к его мнению прислушивались, его мнение уважали. За многолетнюю службу В. С. Адриадзе награжден правительственными и ведомственными наградами. К сожалению, он рано ушел из жизни.

Но многие его ученики и те, кто на заслуженном отдыхе, и кто еще несет службу, помнят о нем.