Преодоление. Рассказы

Пал смертью храбрых

Случилась беда – попал под машину наш пес Барсик. Зла он никогда никому не причинял, разве что, лаял иногда по ночам – так и то, не по злобе своей, а больше с испугу. Пёс-то был не сторожевой, не волкодав какой, а так, про таких говорят «двортерьер». Детвора в округе любила Барсика, поскольку был он вполне себе добродушный и легко откликался на предложения поиграть, поучаствовать в забавах. Пёс постоянно играл с детьми, те постоянно с ним возились. В общем, был, что называется, своим, только на четырех ногах. И вот его не стало, и я долго не мог пережить эту утрату: все-таки потерял настоящего друга, своего соратника во всех детских проказах-приключениях.

Долго не мог успокоиться, места себе не находил. Чуть что – вспоминал, как мы с Барсиком то на соседских кур засаду устраивали, будто в тайге на живность дикую, то в пограничника Карацупу играли – да мало ли. И снова слезы на глаза наворачивались.

Как-то в гости к нам приехал дальний родственник из Свободного – он работал участковым. Узнав о моём горе, пообещал подарить овчарку.

В один из дней, когда я, возвращаясь домой из школы, открыл калитку во двор, из собачьей будки выскочила овчарка! К тому времени, ожидая обещанного, я все перечитал об этих собаках и сразу определил породу: восточно-европейская. Глаза собаки сверкали, пасть была оскалена, она бросилась на меня, а я замер, как вкопанный, сильно испугавшись такого оборота. Буквально в метре от меня собака вдруг перевернулась и упала. Ее сдержала мощная цепь, которой собака была привязана к будке. От боли (а скорее, от злости) овчарка страшно зарычала, а потом залилась остервенелым громким лаем. Из дому вышел отец, загнал овчарку в будку и укоротил цепь.

– Вот тебе собака! – сказал отец, – зовут ее Дженни. Не простая собака – это смесь волка и овчарки. Она служила в колонии, и ее списали по возрасту.

Я расстроился: не ожидал, что собака, которую мне обещали в подарок, окажется такой недружелюбной!

Но отец заверил, что через месяц Дженни привыкнет, надо только постараться найти с ней общий язык. И действительно, постепенно мы притирались друг к другу. Я угощал ее сахаром, подбрасывал кусочки мяса, – не то, чтобы задабривал, нет – дрессированную умную собаку подачками не возьмешь! Просто разговаривал с ней, объяснял, что теперь мы должны быть «не-разлей-вода». И, мне кажется, она вполне понимала. Буквально через неделю стала вылазить из будки навстречу мне, ранее всё время дичилась, наружу и не высовывалась. Наконец, позволила погладить себя.

И вот глажу ее, а самому бросилось в глаза, что Дженни, похоже, принесет щенков. Позвал отца с матерью, и они подтвердили, что скоро будет приплод. Вот поэтому-то, догадался я, она и оказалась такой злой и неприступной. Через две недели у Дженни появились щенки – их было двенадцать. Щенята оказались крупными, с одинаковым окрасом, но двое из них – явно крупнее остальных. За щенками тут же, образно говоря, выстроилась очередь желающих. Батько потирал в оживлении свой нос и говорил, вот, мол, Дженни молодец, – будет магарыч!

Однако, утром следующего дня мать обнаружила, что почти весь выводок – не выжил, – остались только те, что были крупнее остальных. Мы побежали смотреть, и правда, Дженни вынесла их из будки и выложила в ряд, не было только тех, которых приметили мы. Дженни оставила их жить. Что это было – природный инстинкт или что-то иное – трудно сказать, видимо, она специально оставила более сильных.

Щенки быстро росли, и на семейном совете решили назвать того, что был покрупнее и почему-то серо-пепельного цвета – Туманом, а второго – поменьше – Дозором. Дозора отец отдал своему племяннику, а Тумана мы оставили себе.

Однажды Дженни сорвалась с цепи, порвала нескольких собак, что бегали мимо дома, загнала соседа, который приехал с лесозаготовок и был одет в ватник и телогрейку, на дерево, и никого не подпускала к нему, пока не приехал отец. Народ начал жаловаться, роптать, что, дескать, здесь не колония, а они не зеки. И тогда отец отвез Дженни в свое родное село Сохатино, где она потом долго несла службу, охраняя совхозное добро.

Туман же постепенно подрос и стал мощным кобелем. В нем были собачья стать и красота. Он добросовестно охранял дом, сидя на цепи. Особо не лаял, но, когда кто-нибудь заходил во двор, он просто молча подбегал на всю длину цепи по проволоке, садился напротив вошедшего, и не давал тому двинуться, до тех пор, пока кто-нибудь не выходил из дома. После чего отходил в сторону и ждал команды.

Мой старший брат Владимир натаскал Тумана на охоте, и тот бесстрашно держал лося и кабана, мог легко догнать косулю (тогда их было множество, не то, что сейчас, да и пугливы особо они не были).

Володя говорил, что цены нет нашей собаке: на охоте Туман – генерал!

Когда заканчивался охотничий сезон, Туман опять исправно исполнял свои обязанности по охране дома.

Мы, подростки, часто хвастались своими собаками и иногда устраивали уличные собачьи бои. Однажды, не спросив разрешения, я взял Тумана на такую собачью драку. Нашему питомцу пришлось драться с мощной беспородной собакой Джеком – высокой, коварной. Джек всегда был цепным и потому очень злым.

Когда отпустили ошейники, Джек по команде хозяина налетел на Тумана, и произошло это так быстро, в одно мгновение, что я не успел дать нужную команду своему псу.

Джек с ходу вцепился Туману в горло, и тот, бедный, от боли и неожиданности завизжал. Я сильно испугался и пожалел, что ввязался в эту затею. И вдруг Туман невероятно каким движением сбросил с себя Джека, набросился на него и рванул за спину так, что послышался хруст. Собака сразу обмякла, а Туман начал давить её. Хозяин Джека Аркашка заплакал, – тоже испугался – и стал просить оттащить Тумана. Но ни команды, ни палка не могли остановить эту очень серьезную драку. Мальчишки побежали за водой и кое-как отогнали Тумана. Он стоял в нескольких шагах с окровавленной мордой и рычал, а Джек лежал растерзанный, но еще живой.

И тут вдруг одна из собак неожиданно вырвалась из рук своего хозяина – уже и не припомню ни клички собаки, ни хозяина, и бросилась на Тумана. Но тот опередил ее, хватанул за бок, собака завизжала от боли и бросилась наутек. Туман догнал и начал трепать за шею, и бросил только тогда, когда собака перевернулась на спину и как бы подняла лапы, мол, сдаюсь.

Туман обернулся – и вовремя: ребята решили отомстить за побитых собак и спустили на него оставшихся трех здоровых дворовых псов, и те с остервенением набросились на Тумана. У меня промелькнула мысль – всё, пропал бедный Туман.

Но мой стойкий пес дрался, как герой, хватал соперников за брюшину и за горло. Одна собака прихрамывая отскочила в сторону, и мы, поняв, что он сейчас передавит всех, бросились разнимать свору, уже не жалея и себя. Я огрел палкой своего родного пса, Туман отскочил, и, как мне показалось, с удивлением, с непониманием посмотрел на меня.

Разгоревшаяся драка вряд ли бы скоро закончилась, если б не подъехал мой брат. Он уже вполне по-взрослому отвесил кому подзатыльника, кому пинка, разогнал нас и собак по сторонам. И, надо сказать, вовремя всё сделал: еще чуть-чуть, и все бы перекалечились: и мои приятели, и наши питомцы.

Туман из той кровавой схватки вышел победителем, но ему, как и мне, хорошо досталось, и мы долго зализывали раны: он физические, а я моральные.

Джек, первый участник драки, не выжил. За гибель пса отцу пришлось заплатить деньги хозяину. По селу разнеслась весть, что наша собака – самая сильная и самая злобная. И с тех пор по нашему кварталу, особенно мимо нашего дома, собаки не бегали, да и собачьи бои закончились.

А Туман продолжал верно служить нашей семье, и всегда, когда в руках он видел рюкзак и ружье, радостно лаял. Если его не брали на охоту, жалобно и отчаянно скулил, а то и начинал завывать, как настоящий волк.

Батя, не выдерживал воя и отпускал собаку с цепи. Туман, не дожидаясь, когда ему откроют калитку, в один прыжок перелетал через забор и бежал на протоку, откуда охотники переправлялись на Граматуху. Не найдя брата, долго ожидал на берегу, а потом уходил промышлять в знакомые березовские и октябрьские или топтушинские околки. Его не было дома по 2—3 дня, приходил с добычей, приносил либо зайца, либо енота. Однажды принес крупного барсука. Батя освежевал его, а вернувшийся с работы брат стал нахваливать Тумана. Тот повилял хвостом от удовольствия и, отказавшись от предложенной ему сахарной косточки, перемахнул через забор и убежал. Часа через два он вернулся, держа в зубах еще одного барсука – чуть поменьше первого. Брат догадался, что он нашел нору и, видимо, передавил там зверей.

Только он об этом подумал, как Туман снова через забор – и был таков. Вернулся уже к вечеру со здоровым барсуком, бросил его на землю у крыльца и стал жадно лакать воду. Морда была разодрана, в крови, чувствовалось, что с этим барсуком ему пришлось нелегко.

Позднее, когда брат уехал по делам в Ленинград, зимняя охота для Тумана закончилась. Туман изнывал на цепи от безделья, заискивающе смотрели его глаза, вымаливая возможность вырваться в лес, и я сдался.

И до сих пор жалею, что отпустил его. Почувствовав свободу, пес рванул к забору, потом вернулся, подбежал ко мне, уперся лапами в грудь, лизнул меня (так сказать, отблагодарил) и в мгновение перемахнул через забор.

Прошла неделя. Собака не возвращалась. Отец сказал, что, наверное, опять выследил барсуков и пока их не передавит – не придет, будем ждать, никуда он не денется. Но прошла вторая неделя, а его все не было.

Мы загоревали, а батя стал меня поругивать. В воскресенье к обеду появился Туман, на него, стоящего перед калиткой, было страшно смотреть: выступали, как на скелете ребра, а передняя правая лапа – отгрызена! Нога была распухшей до невероятных размеров. Он виновато и с мольбой о помощи глядел на нас. Когда осмотрели раны собаки, то поняли, что он угодил в волчий капкан, и чтобы освободиться, сам себе перегрыз ногу.

Прибывший по вызову ветеринарный врач сказал, что у Тумана гангрена, что его уже не спасешь, и за лечение он не возьмется.

Надо было как-то спасать нашего любимца. Отец, сказав, что на войне и не такое видел, решил взяться за дело сам. Поступил он вполне по-солдатски, по-воински, как поступали, наверное, тогда, когда нужно было хвататься и за соломинку.

Он залил Туману стакан водки, надел на него намордник, запеленал его, оставив только израненную ногу, и потребовал нашего ухода, чтобы мы не видели, как он будет делать операцию.

Через полчаса отец вошел в дом, налил себе на кухне полный стакан водки и залпом выпил. Я заметил, как мой суровый отец вдруг смахнул с лица накатившую слезу. Мы с матерью в один голос воскликнули: «Что, пропала собака?»

Отец махнул рукой в сторону летней кухни, мол, идите, смотрите.

Туман лежал на медвежьей шкуре. Бросилась в глаза забинтованная культя. Его дыхание было ровным, и он слегка похрапывал. Пьяный спит, проснется – посмотрим, выживет или нет.

Утром услышали лай и все разом вышли во двор. Мать открыла двери кухни – на пороге стоял на трех ногах Туман, едва помахивая хвостом. Неделю его кололи антибиотиками и ухаживали, как за ребенком, а примерно через месяц уже и перестали бинтовать, и Туман зализал свою рану. Ветеринар потом долго удивлялся, как же вы, Максим Павлович, так сумели? Отец ухмылялся и говорил, что помогли водка и собачий характер.

Туман продолжал охранять дом, но на цепь его уже не сажали, и он свободно бродил по двору или огороду. А когда кто забывал закрыть калитку, он выходил за пределы двора. Однажды неожиданно пропал, целый день его нигде не было видно, а к вечеру отец пошел к стогу сена, что стоял в огороде, за кормом для нашей кормилицы-коровы Жданки. Корова была встревожена, мычала, чего за ней раньше не наблюдалось. В чем же дело? Отец разворошил стог и увидел мертвого Тумана с огнестрельной раной в груди. Какой – то гаденыш выстрелил в собаку.

Отвезли Тумана к лесу, который всегда манил к себе нашего любимца, и там схоронили.

На обратной стороне любительской фотографии, где был запечатлен Туман, отец написал:

«Собака по кличке Туман. Погиб смертью храбрых».

Не самый удачный день. Пчелка

Наверное, и с вами случалось: как не задастся с утра, так весь день всё из рук валится. И тут не знаешь, кого винить, на кого все беды сваливать. А и не на кого – просто стечение обстоятельств!

Как все мальчишки моего возраста, я вовсю помогал родителям и по огороду, и по дому, и вообще по хозяйству. Никаких поблажек не было: никто не делал поправки на перенесенную болезнь и на возраст. Да я и сам никогда не жаловался на недомогания – чувствовал себя полноценным мужчиной, старался всё делать по-взрослому, во всём походить на отца и на моих старших братьев.

Родители с утра уходили на работу, а я должен был насыпать зерна и поставить воды курам, почистить в стайке у коровы Жданки, положить ей навильник сена, съездить за водой для нашей кормилицы. Всё это должен был успеть сделать до обеда, потому что занятия у нас – у четвертых классов – начинались во вторую смену. А, значит, еще должен был успеть сделать уроки.

Делал я всё по-быстрому, проворно, – часам к десяти соседские парни за окном вовсю высвистывали, мол, Серёга, давай к нам, сюда! И, конечно, хотелось и в «войнушку» поиграть, и на саблях, сделанных из талы, посражаться! Сами понимаете, детвора, если захочет, столько забав и приключений себе придумает! Вот и торопился управиться со своими обязанностями. И у меня всякая работа спорилась, очередность раз и навсегда заведена, одновременно выполнял сразу несколько дел: нес воду Жданке – попутно заливал курам, тащил корове сено – на обратном пути забирал у кур яйцо. И всё это на бегу, как заведенный.

Первые две заботы – уход за коровой и пернатым царством – были довольно легко выполнимы, раз-два – и готово. А вот привезти воду было гораздо труднее. Вначале носил воду в вёдрах на коромысле из колодца, который выкопал и обустроил ещё мой дед Денис. Кстати сказать, колодец до сих пор жив-здоров и радует сельчан вкусной чистой водой. А потом отец сделал коляску, на которую цеплялся бидон, и можно было катить, не прилагая особых усилий. Трудно было поднимать воду из колодца, такой он был глубокий. Тогда я не знал, сколько метров у него глубина. Уже постарше, когда мы зимой с ребятами чистили сруб, сбивая намерзший лед, и спускались до поверхности воды, оказалась, что его глубина четырнадцать метров!

Представляете?

И так бежали дни за днями, и всё шло своим чередом, и ничего не менялось, и я исправно выполнял свои обязанности, но однажды, в один из сентябрьских дней что-то пошло не так.

Поначалу-то всё было как обычно: быстрый подъём, завтрак, проводы родителей на работу – и бегом дела проворить! Уже и с петухом разобрался – тот вечно норовил подкрасться сзади и клюнуть побольнее! Уже и зерна курам подбросил – ох, и подняли гвалт, раскудахтались! Уже и по воду отправился, бидон почти полный был, осталось еще одно ведро достать – вот тут-то меня и подкараулила беда. Я опустил ведро, чувствую оно наполнилось, начал его тянуть, почувствовал, как цепь напряглась – а ведро немаленькое, да тяжелое, кованое, тут и взрослому-то непросто управиться, не то, что мне, мальцу! И в этот момент прямо под глаз меня ужалила невесть откуда взявшаяся пчела.

От неожиданности и боли я отпустил рукоятку барабана, на которую накручивалась цепь с тяжелой бадьей, и та рухнула вниз. Боясь, что от удара бадья может оторваться и утонуть, я попытался ее удержать, схватив за рукоятку барабана, но тот под тяжестью бадьи с водой раскрутился так, что у меня не хватило сил остановить вращение. Рукоятка, которую я держал правой рукой, залепила мне прямо в лоб!

От боли и обиды я взвыл так, что ко мне побежали проходившие мимо мужики. Глядят на мою мгновенно распухшую физиономию, ничего понять не могут, да и сам я в неведении – всё же случилось в доли секунды, попробуй сообрази, что произошло. Сквозь слезы я попытался мужикам что-то объяснить. Как давай они смеяться! Им смешно, а меня обида не отпускает, и под глазом жжет, и на лбу бугор вызревает. А в голове уже проносится, что и с друзьями не удастся побегать, и в школу идти в таком виде как-то не очень, и вообще, день совершенно испорчен…

Соседи посмеяться-то посмеялись, но потом достали бадью и наполнили бидон, а мне дали кусочек льда из колодца, чтобы я приложил его ко лбу и глазу. Потом посмотрели на меня, горемычного, всего в слезах, да и помогли докатить тележку с бидоном до дому.

В школу из-за этого происшествия на первый урок чуть-чуть опоздал, забежал в класс последним. Я – в дверь, и все одновременно повернулись в мою сторону. И будто гром раздался: так дружно все рассмеялись! Стою перед нашим учителем начальных классов Анной Кузьминичной Тереховой, извиняюсь за опоздание, а у самого мысли путаются, переступаю с ноги на ногу, понимаю, что «видок» -то у меня тот еще… Спрашивает Анна Кузьминична, что же со мной произошло. А я – как после хорошей драки или будто с поля боя: на лбу – огромная шишка, левого глаза не видно, заплыл совершенно, сам я растерян и смущен, а тут еще внимание всего класса.

– Пчёлка укусила… – Отвечаю тихим голосом.

– Пчёлка?! – Тут класс в очередной раз зашелся в приступе хохота. И со всех сторон полетели шутки, что пчелка была размером с «мессершмитта», и что она, наверное, была с бомбой, и что, скорее всего, я играл в бой быков. Да, много чего я успел услышать, пока Анна Кузьминична не навела порядок.

На одноклассников я не обижался, понимал, что они не со зла. Но настроение, конечно, на весь день было совершенно испорчено, все уроки просидел я букой, не озоровал на переменах, ни с кем не общался. Говорю же: не задался день.

Наверное, и с вами случалось: уж как не задастся с утра…

Морское путешествие

Несколько дней я ходил по дому с загадочным видом. Даже мать несколько раз с недоумением взглянула на меня, мол, что это со мной. Но я старался держаться как обычно, изо всех сил сохраняя появившуюся у меня тайну. Дело в том, что наш уличный командир, сын участкового, Валерка Хомяков, собрал Совет, на котором объявил, что задумал морское путешествие, для чего ему понадобятся моряки. Говорил полушёпотом, чтобы никому из шпионов – могли оказаться и такие – не удалось подслушать его планов.

Вообще, Валерка был общепризнанным командиром, – кому, как ни ему, приходили в голову самые смелые фантазии и неожиданные задумки! Под стать были и его помощники: Толя Переломов и братья Пушкаревы. Ну, а мы, мелкота, беспрекословно слушались и выполняли поставленные уличным «командованием» задачи. Например, дождавшись вечера, частенько делали набеги на китайские огороды, где ели, торопясь, горстями спелый мак, набивая им еще и карманы. Это уже потом мы узнали, что китайцы выращивали его для изготовления опиума.

Надо сказать, китайцев в селе было много, их перевезли в Мазановский район из Казахстана, где они работали на добыче соли. Жили переселенцы обособлено. Те, кто победнее – в простых фанзах с соломенными крышами, а побогаче – в русских избах на Киевской и Луговой – окраинных улицах села. Занимались они, в основном, огородничеством, торговлей на базаре, портняжничали да готовили на продажу соседям свою нехитрую, но очень вкусную пищу.

Мы, несмышленыши, часто их дразнили, не понимая, что живется многим из них очень несладко, и что хлебнули они немало горюшка и бед на солеразработках.

– Тая-Тая, соли надо? – кричали мы им вослед и пальцами разводили свои веки в разные стороны, делая узкими глаза. Китайцы в ответ на эти дразнилки непонятно ругались на своем языке и гонялись за нами с палками. Но мы оказывались проворнее.

И вот нашему командиру Валерке пришла в голову очередная гениальная идея. Он пояснил, что экипаж будет строго ограниченным, поскольку корабль не сможет принять на борт большую команду, и тут же произвел набор моряков – всего семь человек. Среди счастливчиков оказался и я – мне сразу была определена роль рулевого, потому что я мог рулить на машине отца.

Не раз бывало, отец, уезжая после обеда на работу, брал меня с собой в кабину грузовика, сажал на колени, включал первую скорость, а я, вытянув ручной газ, поскольку ногой еще не доставал до педали, по команде отца вел машину до ближайшего перекрестка. Потом отец меня высаживал, и я бежал домой, ощущая на себе завистливые взгляды своих сверстников. Так что, место рулевого было вполне заслуженным.

Определившись с корабельной командой, Валерка поставил задачу, подготовить продуктов на месяц и смену одежды.

Так и завладела моими мыслями тайна: морской поход – дело серьёзное!

Море я тогда видел только на картинках, масштабов не представлял, но понимал, что предстоит какое-то очень серьезное испытание. Этим мыслям способствовал и тот таинственный полушёпот, которым с нами разговаривал на тайном Совете Валерка.

Собрать на месяц запас продуктов – та еще задача. Как же можно было незаметно оторвать от семьи такое количество еды! В общем, поневоле вид станет таинственным и загадочным.

И вот, в один из июльских дней, когда все было готово, мы рано, как только родители ушли на работу, собрались с отцовскими вещмешками у дома Валерки и двинулись к протоке. Она соединяла две самые полноводные судоходные реки – Селемджу и Зею.

Зейская протока была знаменита еще и тем, что на ее берегу первыми столыпинскими переселенцами из Киевской губернии в 1905 году основано село Новокиевка.

Летом протока часто пересыхала и можно было вброд перейти по отмели на другой берег. Рядом с селом расположилась лодочная пристань. Иногда сюда по большой воде заходили буксиры с баржами и пассажирские пароходы.

План у Валерки был таков: тайно взять какой-нибудь пароход или катер, выйти по Зее в Амур, а уже по Амуру добраться до Тихого океана.

Дальше этого планы нашего предводителя не шли, но мы уже представляли огромные волны – до самого неба! И паруса, туго надутые ветром.

Ни пароходов, ни катеров на причале не оказалось, что внесло некие сомнения в правильность наших планов. Валерка даже несколько раз оглянулся, мол, куда это они могли запропаститься.

Виду особо не показывал, что картина, нарисованная им, немного не соответствует действительности. С лодками тоже ничего не получалось: их удерживали крепкие цепи с увесистыми замками. А в нашу сторону сурово и с подозрительностью поглядывали рыбачившие невдалеке новокиевские мужики.

Чтобы не уронить свой авторитет в глазах команды, капитан Валерка повёл нас к той пристани, что была напротив села Сохатино. Он заверил нас, что там-то уж точно стоит на причале небольшой катер – он сам его видел. Мы, слегка засомневавшись, двинулись за ним.

Идти, если по берегу, было километра четыре. И солнце уже вовсю распалилось. Где-то в глубине души было жалко оставленных на произвол судьбы маму с папой – как они будут без меня? Весь отряд немного приуныл, но капитан марку держал, подбадривал, вселял надежду, и мы опять потихоньку возомнили себя отважными мореплавателями, и даже представляли, как через несколько лет, одолев все морские преграды, претерпев массу приключений, победив всех врагов вразвалочку ступим на родной берег и обнимем плачущих от радости родителей.

Идти под совсем уже раскалённым солнцем было всё труднее, но нами двигала идея мореплавания, и мы стойко преодолевали все трудности этого похода. Катер на берегу действительно стоял. Но он был настолько развалившимся, что одного взгляда на него хватило, чтобы понять: наше морское путешествие закончилось.

Но и здесь наш капитан проявил свою волю и смекалку. Не дав нам возможности горевать и проявлять слабость характеров, а среди нас слабаков и не было, он организовал лов ротанов из озерка, что раскинулось рядом, и пока команда ловцов дёргала прожорливую, как настоящие акулы, рыбу, мы развели костёр, вскипятили воду, в которую и побросали выловленную добычу. Уху сварили за несколько минут!

Наш опытный капитан умудрился припасти не только соли, но и даже несколько листиков лаврового листа, что сделало похлёбку невероятно ароматной и аппетитной! И пока кок (Валерка пояснил, что вместо поваров на море есть только коки, что вызвало смех) помешивал толстой веткой варево, мы все исходили слюной: есть хотелось неимоверно!

Уху слопали в считанные секунды! Обжигаясь, глотали эту вкуснотищу! А дальше навалились и на припасенные продукты – картошку с тушенкой, зеленый лук, варенные гусиные и куриные яйца, сало, хлеб и сухари и многого чего другого. Короче, обед был знатным!

Подкрепившись, все заметно повеселели. Тут же устроили игру в настоящий морской бой. Мне пришлось стоять за настоящим, (пусть и ржавым!) штурвалом и спасать наш боевой корабль и экипаж, подчиняясь командам капитана Валерки: «Право на борт! Лево на борт», уклоняясь тем самым от снарядов вражеской эскадры.

Куда-то отодвинулись невесёлые мысли о том, что ждёт дома – многие из нас оставили родителям записки, что мы уходим в большое морское путешествие, чтобы нас попусту не искали, что вернемся нескоро. Мы, конечно, понимали, что трёпки – и, пожалуй, очень серьёзной – не миновать… Но ведь это – потом!

Это – потом!

А пока наш капитан скомандовал: «Стоп, машина! Возвращаемся в нашу гавань!», и, собрав свой нехитрый скарб, мы побрели домой вдоль берега реки.

Солнце уже садилось, от воды спокойно веяло прохладой, мы только что одержали победу над вражеской эскадрой, и никого из нас даже не ранило, мы были еще совсем мальцами, и впереди была огромная, счастливая жизнь…