Под знамением Бога Грозы

– Ты хотел, чтобы я погиб в Хаттусе, а власть перешла к тебе? – взвизгнул Арнуванда, брызгая слюной, но Суппилулиума его не слышал.

Голос бунтаря звучал все уверенней и громче. У присутствующих мурашки забегали по телу. Так дерзко никто не имел права говорить о правителе. А Суппилулиума продолжал:

– Да, я приказал не подчиняться лабарне. Он предал свой народ, свою страну и был проклят Богом Грозы. Я сам это видел. Бог Грозы отвернулся от него, а меня назвал своим сыном.

Суеверный страх заклокотал в душах вельмож. Каждый хетт, каким бы набожным и безгрешным он не был, трепетали при малейшем упоминании о Боге Грозы. Наконец, напряжение, скопившееся внутри Большого Собрания, вырвалось наружу – панкус взорвался. Поднялся невообразимый шум, словно град камней обрушился с вершины горы. Ничего нельзя было разобрать. Кто-то восхвалял Суппилулиуму и доказывал, что он неприкосновенен, если находится под покровительством Бога Грозы. Другие, и их было меньше, ругали его за то, что он осмелился нанести оскорбление правителю и обвинить его в предательстве.

Арнуванда не на шутку перепугался. Все вышло не так, как ему хотелось. По замыслу, он должен был обвинить Суппилулиуму в предательстве, а тот, как послушный и преданный слуга, просто обязан был на коленях молить о пощаде. И тогда великодушный властитель смилостивился бы над ним. Наказание вынес бы не строгое: сослал куда–нибудь к границе с Ахеявой или Исувой. Вскоре все бы забыли имя Суппилулиумы. А теперь что ему делать?

Арнуванда сидел бледный. Его тонкие побелевшие губы нервно дрожали. Лицо перекосило. Накладная кучерявая бородка сбилась в сторону. Казалось, он вот-вот расплачется, словно напуганный ребенок.

Красавица Фыракдыне с восхищением слушала речь Суппилулиумы. Из этих расфуфыренных червяков, которые величают себя «Великим Родом», никто бы так не посмел дерзить правителю. Она взглянула на своего жалкого супруга, фыркнула и с презрением отвернулась. Ее взгляд ласкал смелого юношу.

Суппилулиума повернулся к Арнуванде.

–Ты – предатель! – перекрыл он гул голосов. – Ты прятался, как суслик в норе, когда твой народ, как лев защищал свое логово. Ты молился Богам, когда, вместо раззолоченного калмуса в руках нужно было держать остро отточенный меч, а вместо молитвы петь боевую песню. Не жертвенных баранов надо было нести к истанане, а головы врагов. Боги помогают быку, когда он просит придать ему сил в смертельной схватке, а не когда мышка жалуется на своих обидчиков. Лабарна Арнуванда, Боги от тебя отвернулись, а народ тебя проклял!

В зале споры уже чуть не доходили до драки.

– Вы слышите, что он говорит! – срывал голос Арнуванда. От страха его пробрала икота. – Мешеди! Взять!

При этом восклицании зал стих. Вооруженные слуги кинулись в центр и окружили Суппилулиуму. Цула с криком бросился к нему и в три прыжка оказался возле своего повелителя. Меч его зловеще заскрежетал, вылезая из ножен. Вид у него был, как у разъяренного льва. Мешеди тут же отскочили, но не растерялись ни на миг: вокруг Суппилулиумы и Цулы сомкнулось кольцо из острых наконечников. Одно движенье – и их бы подняли на копья.

– Как ты посмел обнажить оружие перед лабарной?! – гневно прохрипел Арнуванда, немного осмелев.

Суппилулиума понял, что на этот раз силы не на их стороне. Его рука легла на вздувшееся плечо Цулы. Слова прозвучали, как приказ:

– Вложи меч и отдай им.

Цула резким движением вогнал меч обратно в ножны. Оружие клацнуло, словно зубы в пасти волка. Воин снял с плеча перевязь и швырнул меч на пол.

– С этого момента, вы – пленники. Будете содержаться в темнице, пока я не решу вашу участь, – объявил лабарна Арнуванда окрепшим голосом.

Их вывели с Большого Собрания под стражей. Они уходили гордо, как победители, с высоко поднятыми головами. Арнуванда весь затрясся, когда заметил, каким восхищенным взглядом провожает их Фыракдыне. Лишь только шаги в коридоре стихли, Фыракдыне резко и грациозно поднялась со стульчика. Она обвела присутствующих дерзким насмешливым взглядом и небрежно произнесла:

– Я прошу Солнце наше, лабарну, звездоподобную таваннанну и уважаемый панкус отпустить меня на молитву.

– Разве тебе не интересны государственные дела? – спросил Арнуванда. – Ведь в будущем ты станешь таваннанной.

– Сейчас мои дела – рожать детей, – с вызовом ответила Фыракдыне. Ее ответ больно задел самолюбие лабарны. Накануне выяснилось, что он бессилен, и никакие маги и лекари пока не могли ему помочь.

– Может, ты стесняешься присутствия стольких мужчин? – попробовал глупо съязвить Арнуванда.

– Мужчины? – гневно сверкнула перекрасными очами Фыракдыне. – Где они, мужчины? Было двое, да и тех увели!

Все ахнули и запричитали. Никто не ожидал такой дерзости от хрупкой легкомысленной девушки.

– Придется моей швее заказать женские хасгалы для всего уважаемого панкуса.

С этими словами она удалилась, не обращая внимание на недовольно шумевших, пристыженных вельмож. Вооруженные мешеди при входе не разомкнули копья, ведь лабарна не дал разрешения Фыракдыне удалиться. Тогда она, не раздумывая, вынула из складок хасгалы тонкий кинжал. Вид ее был настолько решителен, что мешеди тут же расступились. Арнуванда хотел им приказать остановить ее, но старая таваннанна его осадила:

– Не позорь себя! Поссорился с братом, теперь еще с девушкой будешь воевать? Мало других забот?

Суппилулиуму и его верного телохранителя темными коридорами вели в подвал под халентувой. Сюда не проникали лучи солнца. Если кричать, то наверх не прорвется ни единого звука.

–Что с нами будет, повелитель? – шепотом спросил Цула. В голосе прозвучала плохо скрытая тревога.

– На панкус не надейся, – покачал головой Суппилулиума. – Они все – трусы, впрочем, как и их правитель. Сейчас нас приведут в подземелье и посадят в разные закоулки. Тебя, может быть, и оправдают. Хотя, вряд ли – ты обнажил меч в присутствии лабарны на Большом Собрании. Самое мягкое наказание за такой поступок – пожизненное заточение. Но могу тебя успокоить: в этом подземелье долго не протянешь. К сезону жим твой труп обглодают крысы.

– За себя я не беспокоюсь, – мужественно ответил Цула. – Но твоя жизнь, повелитель…

– Со мной поступят еще проще. По тайному приказу брата, меня сегодня ночью удавят на собственном поясе. Утром объявят, что я повесился, не перенеся позора.

– Но как же Хатти без тебя?

– Молись, – все, что смог посоветовать Суппилулиума.

По крутой каменной лестнице они спустились глубоко вниз. Стражники с факелами приняли пленников у мешедей и повели дальше по низкому сводчатому туннелю. Их догнал старик, слуга лабарны. Старик обладал неприятным серым лицом со всклоченной бурой бороденкой. Еще больше вызывало отвращение его левый глаз, подернутый бельмом. Правый же холодно и пронзительно смотрел из-под облезшей брови. Он приказал развести пленников по разным помещениям.

Тяжелая дубовая дверь отворилась. На Суппилулиуму пахнуло могильной сыростью. Но он без страха перешагнул порог темницы. Стражники последовали за ним.

Пламя факелов отбросило свет на мокрые сводчатые стены из грубо обтесанного камня. С низкого потолка звонко падали капли. На земляном полу темнела не просыхающая лужа.

Суппилулиуму подвели к стене, где свисали надежно вмурованные в камни, потемневшие от времени, но еще крепкие бронзовые цепи. Он почувствовал, как холодные оковы защелкнулись на запястьях. Тюремщики натянули цепи и закрепили их так, что руки Суппилулиумы оказались разведены в стороны. Выполнив свое дело, стражники удалились. Последним выходил одноглазый старик. Он хищно сверкнул напоследок колючим уцелевшим оком.

Дверь захлопнулась. Пленник оказался один в непроглядном мраке. Лишь монотонно падали капли с потолка, да где-то противно попискивала голодная крыса.

Суппилулиума, через некоторое время устал стоять, прислонившись к стене. Спина и ноги намокли, руки затекли. Рана в боку начинала ныть. Но ни сесть, ни шагнуть вперед не было возможности. Оставалось одно – встать, как можно прямее.

Мрачные мысли роились в голове. Самое обидное: Великий Род, на который он хоть немного надеялся, оказался сборищем трусливых шакалов. Разве можно с такими людьми возродить страну? Да какая тут страна? Самим бы выжить! Перегрызутся между собой.

Как же теперь с ним поступит брат? Исход ясен: его тайно убьют, войско в Хаттусе разоружат и распустят, всех его тысячников, включая Цулу, Фазаруку и Иссихассу публично казнят. Таваннанна ничем помочь не сможет. Впрочем, Иссихасса сможет выкрутиться. Он слишком хитер, чтобы так глупо погибнуть. Но все это – полбеды. А что будет потом, когда Митанни двинет на Хатти свои полчища?

Вся надежда на Фазаруку. Он должен узнать о случившемся. Он хитер, и сделает все, чтобы освободить пленников. Только как? Если Фазарука призовет войска из Хаттусы… Не выход! Что потом? Брать Цапланду приступом? Хетты перебьют друг друга. Тушратте только этого и надо. Подкупить стражников, чтобы те освободили Суппилулиуму? Они не посмеют. Стражников казнят, и семьи их выселят куда-нибудь к неспокойным границам.

Суппилулиума воззвал к Богам. Он долго и усердно молился, пока не впал в оцепенение. Сколько он находился в таком состоянии – не помнил. Время замерло под каменными сводами. Он очнулся от лязга засова. По глазам резанул яркий свет факела. Вошли несколько человек.

Когда глаза привыкли к свету, Суппилулиума увидел перед собой лабарну, одноглазого старика и двух мешедей.

Арнуванда глядел на брата с неприкрытой ненавистью. Он по-петушиному прошелся перед ним взад-вперед и тоном грозного властителя спросил:

– Я думаю, холод этого подземелья немного остудил твой пыл и отрезвил гордыню. Спеси поубавилось?

–Ты пришел только это узнать? – перебил его Суппилулиума.

Арнуванда ждал слов глубокого раскаяния. Не один раз подземелье ломало волю людей. Посидев здесь во тьме и сырости, поразмыслив о своей участи, пленники становились смиренными. Но, услышав нотки презрения в словах Суппилулиумы, лабарна, от досады, скрипнул зубами.

– Ты при всех оскорбил меня, оклеветал, посмел назвать предателем. За такой поступок ты достоин публичной смерти. Но я прощу тебя! Я – твой брат и милосердный правитель. Ты должен распустить войско Хаттусы и сдать мне город. Дальше: откажешься от права называться сыном нашего божественного отца Тудхалии, объявишь всем, что Бог Грозы не благословлял тебя. Видишь, какой я добрый: требую совсем немного. Когда все исполнишь, можешь отправиться в город Минуцай под присмотр местных жрецов.

– Думаешь, я так наивен, что поверю твоим обещаниям? Ты все равно не оставишь меня в живых.

– Даже если так, – не возражал лабарна, – Неужели лучше умереть голодной смертью в этой сырой крысиной норе, нежели под солнцем, свободным?

Суппилулиума ненадолго задумался, затем ответил:

– Я выполню все, что ты требуешь. Но Арнуванда, Хатти грозят неисчислимые бедствия. Митанни в скором времени должна напасть…

– Хватит с меня этих сказок про Митанни. Довольно я уже их наслушался. Могу открыто сообщить: мы с Тушраттой состоим в дружеской переписке. Этого достаточно, чтобы прекратить всякие глупые слухи. Он предупреждал меня, что ты захочешь меня свергнуть. Правитель Митанни сильный политик и часто дает мне мудрые советы. О Хатти не беспокойся. У нее есть надежный защитник и покровитель – это я. Подумай лучше о собственной шкуре.

– За себя я не боюсь. Смерть мне не страшна, – хладнокровно ответил Суппилулиума.

– Врешь! – ни с того, ни с сего взорвался Арнуванда. – Все на земле бояться смерти: и люди, и животные. Каждая тварь дрожит и скулит перед гибелью.

– Я много раз смотрел в лицо смерти, но оказался сильнее.

– Хочешь еще раз встретиться? На этот раз она тебя сломает! – заорал лабарна.

– Я сын Бога Грозы, и ничего не боюсь.

Услышав последние слова, у Арнуванды начался приступ бешенства. Он ничего не мог вымолвить, только шипел и мычал, выпучив глаза. Затем его прорвало, и лабарна разразился грубой бранью. Арнуванда орал, надрывая глотку, будто торговец тухлой рыбой, брызгал во все стороны слюной, пока его не задушил сильный кашель. Одноглазый старик тут же достал маленькую баночку с пахучей жидкостью и сунул под нос лабарне. После того, как приступ кашля отпустил, Арнуванда немного успокоился. Он прошелся по камере, резко остановился и безразличным тоном бросил:

– А чего я тебя тут выслушиваю? Сегодня ночью ты умрешь в этом вонючем подвале. Хаттусу я разоружу без тебя. – Он злобно сплюнул. – Подыхай здесь. Крысы будут очень рады обглодать твои косточки. Ты этого заслужил своими подвигами.

Дверь захлопнулась. Суппилулиума вновь оказался один во мраке. А лабарна Арнуванда прошел в другой конец темницы. Одноглазый старик отомкнул засов на двери и впустил лабарну первым. Когда мешеди внесли факела, Цула зажмурился от света. Цепи так туго были натянуты, что не давали ему пошевелиться.

Лабарна подошел к великану вплотную и заглянул снизу-вверх, в скуластое лицо. Арнуванда тут же пугливо отшатнулся, встретив свирепый взгляд. Затем он состроил гордую царственную физиономию и властно произнес:

– Слушай меня, ты, Цула, сын тысячника Хаутахи, оруженосец Суппилулиумы. Тебе известно, как наказывается преступник, посмевший обнажить оружие перед лабарной на Большом Собрании?

Цула не ответил.

– Молчишь! – Арнуванда недобро усмехнулся. – Я тебе напомню: провинившемуся отрубают руку, затем голову или сажают в темницу на всю жизнь.

Цула даже не пошевелился.

– Но твое наказание ничтожно, по сравнению с тем, что уготовлено твоему господину…– Мышцы Цулы напряглись. Арнуванда вздрогнул и, на всякий случай, отошел на шаг назад… – Так вот, – продолжал лабарна, – его публично казнят после страшных пыток. Но есть способ его спасти. Ты любишь своего господина? Хочешь, чтобы он остался жив?

Цула резко вскинул голову. Глаза его были полны надежды.

– Да, да! – не выдержал великан. Он был готов поверить кому угодно, только бы повелителя оставили в живых.

– А ведь его спасение в твоих руках. Все зависит от тебя.

– Прикажи мне, и я сдвину горы, поверну реки, сражусь один с целым войском!

– Так ли ты могуч, как себя хвалишь? – усомнился лабарна.

Цула, вместо ответа, выпрямил спину, напряг руки так, что мышцы вздулись и задрожали. Цепи не выдержали и со звоном лопнули. Арнуванда чуть не потерял сознание от страха. Он застыл на месте, не в состоянии пошевелиться. Горло перехватило, и крик ужаса застрял где-то в глотке. Одноглазый старик трусливо спрятался за тощую спину властителя. Одни мешеди не растерялись, выхватили мечи и закрыли собой лабарну.

Но Цула и не думал нападать. Он упал на колени перед своими врагами и моли:

– Прикажи, я сделаю все. Только не убивай Суппилулиуму.

Властитель, увидев великана на коленях и, заметив вооруженных слуг по бокам, оправился от страха. Ему стало немного неловко за свою трусость. Он постарался придать голосу твердость:

– Вижу. Силен. Только силы тебе много прикладывать не придется. Нужно будет, всего лишь, съездить в Хаттусу и сдать город моим тысячникам. Они перед тобой.

Цула схватился руками за голову и глухо застонал. Его стон больше походил на рык умирающего льва. От этого грозного звука у всех мороз пробежался по коже. Отдать Хаттусу! Конец всему! Так долго бились за нее. Восстанавливали город своими руками. Теперь не будет больше войска у Суппилулиумы. И Хатти не будет!

В эти минуты Цула проклинал себя за беспомощность, ругал Суппилулиуму за легкомыслие, клял Фазаруку за то, что он не может им помочь.

– Хватит прикидываться несчастным, – небрежно вымолвил Арнуванда. – Не такое это сложное дело. Исполнишь мою волю, и можешь забирать Суппилулиуму. Уходи с ним, куда вздумается.

– Ты обещаешь не убивать его?

– Может мне, еще, поклясться перед Богами? Как смеешь сомневаться! Одного слова правителя – достаточно!

Цула тяжело поднялся и глухо, словно из могилы произнес:

– Я сдам тебе Хаттусу. Дай только взглянуть на Суппилулиуму. Я должен убедиться, что он жив.

Хитрый Арнуванда ждал этой просьбы. Он подал знак мешедям. Они вывели Цулу из темницы и подвели к двери, за которой находился повелитель. Один из мешедей вошел внутрь и прикрыл за собой дверь, оставив лишь маленькую щелку, другой подставил острие кинжала под левую лопатку великана. Цула увидел Суппилулиуму прикованного к стене. Но через мгновение мешедь вышел и захлопнул дверь.

8

Из халентувы выехало несколько боевых колесниц. Цула стоял во второй под охраной двух сильных воинов. Он был мрачен. Взгляд потухший. Спина сгорблена, как у старика. Следом шествовали две сотни копьеносцев. Прохожие расступились перед воинами лабарны. Отряд быстрым шагом миновал узкий проход, чуть не сбив нищего калеку, пристроившегося возле ворот халентувы.

Стражники несколько раз прогоняли бродягу. Ему по-хорошему объясняли, что калекам не место возле дворца. Подаяния просят ворот храма или за городской стеной. Но нищий снова приходил и садился возле входа в халентуву. Лицо калеки было перепачкано сажей. Грязные лохмотья еле сходились на уродливом теле. Пальцы левой руки неестественно скрючились. Голова постоянно дергалась. Перед ним стояла треснутая деревянная миска. Прохожие кидали в нее яблоки, абрикосы, кусочки пресных лепешек. Босоногие ребятишки крутились возле калеки, а он делился с ними добычей. Вдруг ужас перекосил лица мальчишек. Они завизжали и, как стайка испуганных воробьев, упорхнули за угол. Из-за угла с опаской высунулись их глазастые, лопоухие головки.

Из ворот халентувы, стуча деревянными каблуками, вышел сгорбленный широкоплечий человек в длинной черной одежде и в таком же черном колпаке с желтым ободком. Лицо заросло до самых глаз густой смоляной бородой. Кустистые брови нависали и почти закрывали недобрые серые глаза. Большой нос с крупной горбинкой и мясистыми ноздрями скалой торчал над бородой. В руках он нес небольшой медный тазик. Сумка, расшитая причудливыми знаками, висела через плечо.

Стражники, выпуская его из ворот, поклонились, стараясь не смотреть колдуну в лицо. В глазах отразился суеверный страх. Человек служил брадобреем лабарны Арнуванды, а также его лекарем и гадателем. Брадобреев боялись все. Люди этой профессии обладали дурным глазом, могли снять проклятье, а могли навлечь на человека болезнь или беду. Они общались с силами зла и служили богу подземного мира Ярри. Это же, вдобавок, был глухонемой. Глаза недобро взирали на окружающий мир. Распознать, что творится в душе колдуна, – невозможно. Все его мысли и чувства скрывались где-то глубоко внутри. Даже выражение лица невозможно разглядеть под густой бородой.

Стуча деревянными каблуками, он прошел мимо нищего, не обращая на калеку никакого внимания. Нищий поднялся и, припадая на одну ногу, поплелся за колдуном. Деревянная миска с подаяниями осталась на земле. Мальчишки, тут же осмелев, выскочили из-за угла и расхватали содержимое.

Брадобрея боялись при дворе, и поэтому не разрешали селиться в халентуве. Его жилье – маленький домик с плоской крышей находился в Верхнем городе. К себе домой он и возвращался. А нищий продолжал волочиться за ним. Обычное дело – калека хочет избавиться от недуга и просит колдуна о помощи.

Так они долго шли по узким улочкам. Хоть брадобрей ничего не слышал, однако он чувствовал, что за ним кто-то следует. Подойдя к своему дому, он остановился и резко обернулся, взглянув недовольно в упор на нищего. Хотел прогнать калеку, но вдруг Брадобрей вздрогнул, увидев перед собой чумазое лицо Фазаруки. Он кинул быстрый взгляд по сторонам, убедившись, что за ними никто не подсматривает, схватил Фазарука и потащил к калитке. Они быстрым шагом пересекли чистый дворик и юркнули в дом. Брадобрей зажег масляную лампадку. Колеблющее пламя открыло далеко не бедную обстановку дома. Пол устлан звериными шкурами. На стенах дорогие ковры. Добротная мебель. Здесь же присутствовали предметы, необходимые для колдуна. В углу висел скелет человека. Несколько черепов покоились на полке вместе с костями различных животных. Пахло сухими травами, пучки которых в изобилии сушились под потолком.

Усевшись на низенький стульчик, колдун предложил другой Фазаруке. Затем громко ударил три раза ладонью по столу так, что стол подпрыгивал каждый раз. В комнате появилась сгорбленная старуха, видом напоминавшая старую сову. Она исполняла обязанности прислуги. Старуха поставила на стол тарелку с лепешками. Сверху на хлебе лежали кусочки аппетитной хрустящей сарамы⁴⁵. Затем служанка принесла кувшин слабого кислого вина и серебряную вазу с фруктами.

Хозяин учтиво налил гостю первому. Но Фазарука отставил бокал в сторону и с волнением произнес:

– Послушай, Янанарри, помнишь, как я тебя спас от разъяренных пастухов? Они думали, что это ты наслал болезнь на овец. Пастухи убили бы тебя. Я заплатил им за твою жизнь. После я смог устроить тебя брадобреем к лабарне. – Немой кивнул. – Если помнишь, тогда помоги и ты мне. Огромная беда нависла над Хатти. У нее есть сильный защитник, но сейчас жизнь его в опасности. Ты знаешь, о ком я говорю – о Суппилулиуме. Он приехал по приказу лабарны на Большое Собрание. Но не для того, чтобы раболепствовать перед Арнувандой, а чтобы обвинить его в трусости и предательстве. Панкус не поддержал Суппилулиуму. Эти трусливые ослы прижали уши, будто их собирались бить палкой. Суппилулиуму увели в темницу. Больше я о нем ничего не слышал. Только что видел, как его телохранителя Цулу куда-то повезли. Скажи мне, что там произошло. Ты не представляешь, что будет, если Суппилулиума погибнет. Все знают, что ты не слышишь, но только мне известно, о твоей способности читать по губам. При тебе, не опасаясь, могут выболтать все тайны.

Немой осушил до дна кубок с вином, затем стал что-то жестами объяснять. Фазарука внимательно следил за его манипуляциями.

– Сегодня вечером ты брил лабарну…У него был одноглазый, два мешедя и большой воин… А, это Цула. Мешедям приказал следовать с большим воином, чтобы тот сдал город… Неужели Хаттусу? – Фазарука схватился за голову, но нашел в себе силы и настаивал: – Продолжай. Скажи, какую участь готовят Суппилулиуме? Так… Держат, как заложника…Обещал отпустить, если город сдастся… Потом мешеди ушли… Лабарна приказал одноглазому спуститься по тайному ходу … в темницу …и… – Фазарука застонал. – Его убьют. В темницу не пройти. Если я появлюсь в халентуве, меня тут же схватят.

Фазарука долго сидел, зажав голову руками. Вдруг он вскочил с места и схватил медный тазик брадобрея.

– Вот что нас спасет! – радостно воскликнул он. – Дай мне свою одежду. Я проникну в темницу под предлогом побрить Суппилулиуму и попытаюсь его освободить.

Брадобрей выхватил у него тазик и отрицательно покачал головой.

– Ты что, не хочешь мне помочь? Ты тоже на стороне этого жалкого труса Арнуванды?

Немой исподлобья взглянул на Фазаруку и провел ребром ладони у себя по горлу.

– Так, ты и сам – трус! – взбесился Фазарука. – Боишься за свою шкуру! А на других тебе наплевать? Надо было тебя тогда оставить на растерзание пастухам.

Немой стал что-то объяснять, усердно жестикулируя руками. Фазарука его понял и ответил:

– Мне все равно. Пусть меня схватят. Погибнем вместе с повелителем. Какая разница – сегодня умереть или через несколько дней. Если убьют Суппилулиуму, то и меня прикончат следом, и Цулу тоже. А знаешь, что будет потом? Через год – другой нагрянут митаннийцы. Города разрушат. Хеттов поведут на невольничий рынок в Вашшуканни. Ты хочешь этого?

Брадобрей выпил еще вина, подумал и кивнул.

***

К халентуве подошел колдун-брадобрей в сопровождении двух мешедей. Они беспрепятственно прошли через ворота. Стражники, увидев колдуна, все так же учтиво поклонились. Один из сопровождающих объяснил столь позднее появление брадобрея (а дело шло заполночь) тем, что великий лабарна Арнуванда хочет с помощью заклинаний излечить от безумия своего брата Суппилулиуму. Тот сегодня проявил приступ болезни на Большом Собрании. Он оскорбил лабарну и кинулся на него с мечом. В него вселился Ярри. Только чары немого брадобрея смогут выгнать злой дух. А вторая половина ночи – самое подходящее время для колдовства.

Халентува в Цапланде строилась просторной, как и все подобные дворцы правителей. Здание состояло из трех этажей. Окон мало, все с ажурными решетками. Когда дули холодные ветра, окна затягивали кожей или закрывали деревянными ставнями. Само здание представляло собой квадрат с обширным двором внутри. Покои делились на мужскую половину и женскую. В мужской половине находились покои лабарны, оружейные залы и сокровищница. На первом этаже зал для Большого Собрания панкуса, трапезная, где проходили пиры и приемы. В другой части дворца, меньшей, находились покои таваннанны и других жен правителя. У таваннанны были свои мешеди и своя прислуга.

Скромностью хеттские правители не отличались, поэтому внутреннее убранство халентувы сияло золотом и серебром: светильники, посуда, украшения массивных колонн. Кругом стояла изящная мебель. Стены пестрели расписной лепкой из алебастра. В жилых комнатах всюду висели толстые ковры с чудесным орнаментом.

Внутри халентувы располагался ухоженный двор с храмом и священным источником. Пестрые клумбы источали тонкий аромат. Небольшая священная роща самшита и дерева еуа окружала храм. По чистым дорожкам расхаживали грациозные павлины и бегали пугливые лани. Здесь отдыхала от дел таваннанна, и резвились дети дворца под надзором строгих наставников. Снаружи халентуву обступал фруктовый сад. Росли абрикосы, персики, хурма, фиги. В одном из углов сада находился зверинец. В просторных клетках из прочных жердей, ради забавы, держали львов, тигров, леопардов, шакалов. И, наконец, сад окружала высокая стена. Когда враги захватывали город, стена халентувы становилась последним местом обороны.

В глубоких подвалах халентувы, возле винных погребов находилась темница. Чтобы попасть в подземелье, надо было пройти через половину лабарны и выйти во двор. Вход в темницу вел со двора. Объяснив мешедям, куда идет колдун, заговорщики попали в халентуву. Перед Фазарукой тенью промелькнул одноглазый старик. Ужасная догадка заставила его поторопиться. Первое, что он захотел: догнать старика и прирезать. Но одноглазый затерялся где-то в темных коридорах.

Стражники, охранявшие входа в подземелье ни в какую, не хотел пропускать: лабарна строго настрого запретил. Помощники брадобрея долго объясняли, что это сам лабарна послал колдуна вылечить брата от безумия. Неужели колдун по собственной воле будет среди ночи тащиться в халентуву? В конце концов, старший надсмотрщик решил отправиться сам, спросить разрешение у Арнуванды. Фазарука занервничал. Если лабарна не спит, то их обман сразу же будет раскрыт. Но он вздохнул с облегчением, когда старший вернулся и сообщил, что солнцеликий уже отошел ко сну, и в его покои никого не пускают. Еще немного поразмыслив, он решил пропустить брадобрея, но в сопровождении двух своих стражников. Пусть колдун идет куда угодно, лишь бы не рассердить его, – нашлет еще хворь.

***

Дверь противно заскрипела. В темницу прокрался сгорбленный старик. В его единственном глазу зловеще отражался огонек масляного светильника.

– Зачем притащился, старая крыса? – спросил Суппилулиума, очнувшись из забытья.

– Я принес тебе облегчение, – равнодушно прокаркал старик. – Твой брат сжалился и решил переправить твою душу в страну Забвения.

– Лабарна не боится прослыть братоубийцем?

– Никто не узнает. Я – мастер, – самодовольно признался старик. – Я проник сюда по тайному ходу через винные погреба. Стражники меня не видели. Сделаю свое дело и тем же путем выйду обратно. А убью просто. У тебя на поясе висит маленький кинжал с золотой рукоятью – символ принадлежности к роду властителей. Его намеренно не отобрали. – Одноглазый скривился в подобии улыбки. – Великое Солнце наше, лабарна Арнуванда очень хитер. Сейчас этим кинжалом вскрою тебе вены на руках. Ты просто уснешь, а проснешься уже среди Богов. Видишь: лабарна, да живет он вечно, очень великодушен и милосерден.

– Воистину. Но он меня собирался казнить публично. Неужели ему невтерпеж?

– Правитель так и хотел сделать: казнить тебя на глазах у всего народа, но панкус его не поддержал. Да и звездоподобная расчувствовалась. Еще, чего доброго, заставит тебя помиловать.

– Значит, остались еще благородные люди в его окружении.

Старик неопределенно пожал плечами, как бы говоря, что этих благородных может ожидать такая же участь.

– Послушай, гнусный убийца: кто поверит, что я мог вскрыть себе вены? Ведь мне даже не пошевелить руками.

– А я принес с собой молот и зубило. – Он бережно положил на пол бронзовые инструменты. – Как только ты истечешь кровью, я освобожу тебя от оков, а цепи собью со стены. Даже следов не останется.

Суппилулиума на мгновение представил себя лежащим в луже собственной крови со вскрытыми венами, бледный и холодный. Крысы, которые грызли его сапоги, будут с наслаждением пить из густой кровяной лужи. Сердце сжалось и похолодело. Он не боялся, просто испытывал отвращение к такой гадкой смерти. Лучше десять раз пасть на поле боя с мечом в руке и с боевым кличем на устах, нежели здесь бесславно, во тьме и сырости. Но Суппилулиума постарался подавить в себе неприятные ощущения и спокойно попросил палача позволить ему помолиться Богам перед смертью.

– Зачем? – удивился одноглазый. – Ты скоро увидишь их. На твои молитвы уйдет много времени, а я хочу спать. Скоро Бог Солнца выкатит из моря огненную колесницу, а я еще не ложился. Впрочем, можешь молиться, пока кровь будет вытекать из твоих вен.

– Скажи хоть напоследок: кто ты, шакал, и какая блудница посмела родить такого урода.

Старик хрипло беззлобно усмехнулся.

– Я из знатного хурритского рода и занимаю при дворе Митанни высокую должность. Меня прислал сюда мой всемогущий повелитель Тушратта, учить твоего братца уму – разуму. Мне нравится Цапланда. Этот город Тушратта отдаст мне, после того, как от Хатти останется только стадо рабов.

С этими словами старик снял с пояса Суппилулиумы кинжал. Любовно осмотрел драгоценный камень на рукояти, затем вынул лезвие из ножен, проверил отведенную кромку на ногте. Удовлетворившись остротой клинка, потянулся к руке Суппилулиумы.

Как вдруг дверь за его спиной распахнулась. Старик вздрогнул и отскочил от своей жертвы. В комнату вошел человек в черной длинной одежде, в черном колпаке с желтой повязкой. С ним двое мешедей.

– Что вам здесь надо! Кто вас сюда пустил! – закаркал старик. – Что нужно этому немому. Кого он собрался брить?

– Тебя, одноглазая крыса, – заговорил немой, достав из-под одежды боевой топор.