Читать книгу: «Баба Нюра. Либежгора. Мистический роман, основанный на реальных событиях», страница 2

– Да ну, брось ты, теть Таня, чего такое говоришь? Всегда все помогут, чужие люди, что ли, в деревне живут?

– А вот Юрке, гаду, звонили в Бор – и фиг! Уже из Ленинграда приехали, а он в Бору сидит, мама в беде такой, а он…

– Работает?

– Ага, работает. Стаканом он там с водкой работает!

Мама словно пропустила это мимо ушей и задала следующий вопрос:

– А Витенька? А он-то как?

– Хорошо, служит, летом-то уже домой.

– А сейчас не отпустили домой, раз дело такое?

– Да нет, куда там, отпустят разве, там у них часть строгая. Сказали, только на похороны если.

– Тьфу, не дай бог!

– Вот так и сказали.

– Скоты какие!

Услышанному я нисколько не удивился, что-то подобное я и представлял. Юра, мой дядя, веселый и общительный, уже отбывший несколько тюремных сроков за воровство, как всегда где-то пропадал. А Витьке, моему старшему двоюродному брату, не дали увольнительной. Ничего удивительного.

Самое интересное в разговоре началось потом, когда мы уже сидели за столом, отобедав, и не спеша пили чай. Меня снова стало клонить ко сну, под столом ко мне на колени забрался наш кот Василий и замурлыкал убаюкивающую песенку. Но услышанное так ошарашило меня, что навалившийся было сон испарился без следа.

Глава 3. Байки стариков

– Говорю же, к Воробьихе идти надобно, – сказала баба Нина, отхлебнув из блюдечка.

– Зачем это? – спросила Таня.

– Да низачем… Я вам уже который раз говорю: оно можно верить, а можно и нет. А хуже, коли ты даже не веришь… Хуже не будет. Что так по лесам ходить, что так по лесам ходить – да у Воробьихи помощи попросить.

– Да ну, теть Нин, – вставил дядя Сережа, – это вы перебарщиваете, в наш век в такие суеверия верить.

– А чего бы не верить?

– Мой дед всю молодость свою провел в войне с попами церковными, а потом и с фашистами – неужто ради того, чтобы его внук к гадалкам ходил?

– Ага, однако, когда Нюшеньку-то хоронили, твой дед первый предложил ее обратно выкопать да какого-нибудь попа сектантского найти, чтобы упокоил ее.

Это было как гром среди ясного неба. Все тут же замолчали. Даже дядя Сережа слегка оторопел, словно вспомнив что-то такое, о чем и думать не хотелось. Я старательно прикидывался незаинтересованным слушателем. Сидел затаившись, словно охотник в кустах, поджидающий добычу. Лишь бы не спугнуть. Лишь бы не спугнуть! Что это за история такая? Пусть расскажет, пусть! Баба Нина тем временем продолжала:

– Я постарше, я больше знаю и тебя, и твоего деда. А когда мы еще малехоньки были, помнишь, Зоя?

– А?

– Как дочка у Тирановых все пропадала в болотах? Когда они перебрались уж сюда.

– Ой, господи, помилуй!

– А вот они ж, когда у них доченька-то пропала, тоже ведь к ихним ходили, просили.

– К кому – ихним? – все же не смог удержаться я.

– Дак известно к кому… К осиновским же. Они ж там все колдовали да молились каким-то своим нечистым силам болотным, не помню, как их Колинько-то называл. Не то найды, не то нойды… По-нашему, колдуны злые, одним словом. Они ж только и знают, как попавших в руки к нечистым с болот вызволять обратно, на свет людской.

– Какие еще найды? – спросила тетя Вера, удивленно раскрыв глаза.

– Дак они ж нерусских будут, осиновские-то, не знаю, кто они – чухари, али кто – их Коленька так называл, они тут их… Когда с учеными тута… Могилы все какие-то древние копали.

– Какие еще могилы-то? Кто копал-то? – Таня отложила в сторону блюдце и с приоткрытым ртом начала ловить каждое слово бабы Нины.

– Да ученые ж какие-то там, с Ленинграду, не помнишь, шоли?

– Где? – спросила явно потерянная баба Зоя, которая обо всем этом если и помнила, то лишь смутно.

– Дак в Осиново же да по краям, в лесах, и на Либежгору же хотели тоже.

– Либежгору?

– Так ведь там уж никто не живет давно, в Осиново-то?

– Так не живет, а Воробьиха-то от ихних будет.

– Да неправда! Она же здеся родилася, она же Ванечке со старого бараку-то родней будет!

– Ага, а замуж-то она там выходила, в Осиново ведь. И жила там немало лет, а потом ужо сюда воротилася, одинехонька. Она единственная, кто ведь их ремесло еще знает хоть малеха. Больше ихних не осталось.

– Так, все! Хватит! – громогласно, но все так же с улыбкой произнес дядя Сережа. – А то так дело действительно до того дойдет, что вместо того чтобы бабу Шуру искать, мы начнем в церкви ходить и богов молить о помощи, хех, этого вот нам еще не хватало, колдунов да русалок.

Баба Зоя что-то пробубнила про себя и незаметно перекрестилась. Тетя Вера была сильно напугана, как и Таня, собственно. А я был в шоке и пытался все это осмыслить. Я помню, что в детстве нам всегда запрещали ходить в сторону заброшенной деревни, которую называли Осиново. Но это всегда связывали с тем, что она находится очень глубоко в болотах, там легко утонуть даже по пути, легко заблудиться и еще проще очутиться в лапах хищных зверей. Ходили туда только опытные охотники, да и то изредка.

Говаривали, что там жили одни колдуны и ведьмы, но кто же в такие сказки поверит? Разве что непросвещенный сельский житель из глухих мест – вроде нашего. Но и таких оставалось все меньше. Мне доводилось также слышать от своих деревенских друзей много страшных историй, в том числе и про Воробьиху, которую все боялись и сторонились. Одни считали ее очень страшной и сильной ведьмой, другие – психически нездоровой бабушкой, которую лучше не тревожить и вообще избегать. Хотя иногда мне казалось, что те, кто придерживался такого мнения, выдумали это лишь для того, чтобы не признаваться в вере во всякую чертовщину. Потому как психически больному человеку нужно было бы помочь, ведь это человек страдающий и нуждающийся в медицинской помощи. А Воробьихе помогать никто не спешил. С ней вообще никто не общался. Ходили к ней только некоторые бабушки – видимо, за помощью. Все эти байки сотни раз пересказывались темными вечерами у костра, чтобы нагнать страха. Но вот про ученых, которые здесь изучали какие-то могилы, про каких-то нерусских, которые жили в Осиново, я слышал впервые. Да и вообще, слышать все это не от своих ровесников, а от взрослых людей, хоть и склонных к мистификациям, было как-то непривычно. И видимо, не одному мне от разговоров этих стало не по себе.

– В общем так, товарищи, – встав из-за стола, сказал дядя Сережа, – мы до дому, спасибо вам за чай. Предлагаю всем передохнуть часик, а потом собираемся у вас на скамеечке, ждем возвращения дяди Толи и продолжим поиски до наступления темноты. – С этими словами он помог своей пожилой матери встать, и они стали собираться. Тетя Таня уговаривала его остаться сегодня дома, отдохнуть. Но, разумеется, это предложение он отмел. Он обещал, что будет через час вместе с другими участниками поисков. Вслед за ними засобиралась и баба Нина, успев на прощание все же бросить еще пару фраз:

– Ты, Танюша, все же подумай. Оно же хуже не будет.

– Хорошо, тетя Нина, я уж и правда не знаю, что делать.

– Ага, ты подумай, только до трех дней надо, так говорят, а то потом не получится.

Но это наши так говорят. Осиновских-то раньше все просили, они все могли – и с того света вернут, если надобно. Но дак они померли все, Воробьиха-то, не знаю, смогет ли так-то.

Они ушли. Осталась только наша семья. Вера помогала нам с мамой искать одежду для прогулки по лесу и тихо приговаривала:

– Ну, куда это годится? Все свои городские одежи испортите. Штаны лучше, Риточка, штаны, как же иначе по лесу. Все себе испортите, все испортите.

– Ой, господи, лишь бы жива была.

– И самое-то дурное, что и думать-то ведь – не знаешь! Я вчера и вовсе вся извелась, мы с Верой полночи не спали. Это хорошо, уж под утро нас Сереженька с Наташей успокоили и помощь организовали, да мы как котята сразу и уснули.

– Вы еще и не спали толком, значит?

– А как спать? Как тут спать будешь? Ведь ничего не известно, скорее надо, пока не поздно…

Таня ушла за сапогами, которые были бы мне впору, а я тем временем уже переодевался. Все время, пока мы тщательно собирались, у меня в голове звучала фраза: «И с того света вернут, если надобно».

Когда мы все были готовы, решено было выйти на улицу, к скамейке, дожидаться остальных. Тетя Вера осталась дома на хозяйстве, чтобы успеть приготовить ужин и накормить скотину. Я, мама и Таня вышли во двор. Пес Тима завизжал и стал радостно поскуливать.

– А лохматого-то друга будем брать с собой? – спросила мама, на что Таня махнула рукой.

– Да ну его, осточертел, скотина, уже сегодня всех достал в лесу.

– Уже ходил сегодня с вами?

– Ну, а как же, с утра самого, и вчера ночью, я ведь одна в лес не попрусь, хорошо, что еще Дым присоединился да дядя Коля, а нам совсем страшно было бы вдвоем.

– Кому вам? – удивленно спросил я, на что Таня ответила:

– Дак известно кому! Ты думаешь, балбес этот лохматый – храбрец большой? Пуще нашего с тобой боится, коснись что! Не знаю, что и за собака бестолковая!

– А что, остальных ночью не было?

– Только утром забил тревогу-то товарищ наш председатель, на ночь не хотел никого сам поднимать: утром, видите ли, работы много, хорошо хоть, мир не без добрых людей.

– Что ж, совсем больной, что ли?

– Не хочу и говорить, не буду судить, хорошо, теперь поутру все организовал. На ночь уже по группам всех разделил и сейчас тоже.

Через несколько минут появился дядя Сережа с нашим соседом дедом Колей. Веселый старикашка невысокого роста, который тоже любил пошутить, выпить и помочь советом, а еще лучше, если все вместе. Еще некоторое время спустя подошел дядя Ваня, который очень странно разговаривал; объясняли это тем, что в глотке у него была вставлена какая-то трубка, отчего он издавал странные звуки, которые напоминали больше кряканье утки, чем человеческую речь, но все жители деревни за много лет уже научились его понимать. Вместе с дядей Ваней пришли еще несколько молодых мужчин, некоторые из них несли с собой ружья. Я всех их знал в лицо и даже постоянно здоровался с ними, но фамилии и имена их запомнить так и не мог. Да и зачем мне было их запоминать? Мы, конечно, обитали в одной деревне, но я здесь все же скорее гостил, чем проживал, и о людях этих слышал лишь раз в месяц, а то и реже. Когда кто-то из них спросил, кого еще мы ждем, послышался ответ:

– Дыма.

В воздухе витало молчаливое уважение. Дым. Дядя Толя Дым. Он уже был в преклонном возрасте, но несмотря на это всегда ходил прямо, без палки и не сутулясь. Был он очень высокого роста и крепкого телосложения, притом что сами по себе деревенские мужики маленькими не были. Дым всегда был мрачен и неразговорчив. В лицо его по прозвищу никогда не называли. К нему всегда обращались по имени. Через несколько минут появился он. Высокий, статный, с хмурым взглядом, устремленным куда-то поверх всех голов, в лес, и с папироской во рту. За спиной у него тоже висело ружье. Он всегда издавал какое-то странное низкое мычание в те моменты, когда курил. Иногда мы с друзьями даже угадывали его приближение в очереди у магазина по этому его мычанию. Все пожали ему руку, и дядя Сережа, как всегда с улыбкой на лице, спросил:

– Ну что, дядя Толя, тебя только ждали, теперь идем?

– Хм-м-м… Хм-м-м… Идем.

Мы все длинной вереницей вышли через огород в поле, за которым начинался лес. Дядя Сережа что-то громко рассказывал, а мужчины смеялись. Дядя Толя Дым шел впереди всех. Вскоре, перейдя поле, мы приблизились к лесу. Возле одного из поворотов дядя Толя свернул на узкую дорогу, скрывающуюся под густыми лаптями ельника, все остальные последовали за ним. Тем временем я начал вслушиваться в разговор своей родни, шедшей позади колонны добровольцев.

– Тань, а с какой стороны ее искать, куда она хотя бы ушла?

– Дак вон, дяди Толи Зоя-то, говорит, что видела, как она на Либежгору пошла.

– С огорода, что ли?

– Да, говорит, кричала ей, а та даже не ответила, и непонятно, не услышала, или что…

– Может, у нее что с головой случилось, раз под вечер пошла в лес, ну? Чего ей там нужно-то было?

– Вот и непонятно, тетя Зоя к ней до этого днем заходила, а та говорит, в лес надо сходить, ключики отдать.

– Какие ключи еще? Кому отдать?

– Да черт его знает. Она и сама переспросила, но не поняла толком, а потом они о другом уже заболтались.

– Слушай, похоже, правда у нее что с головой стало, как же ее потом найти-то будет? Если она не в себе была, она и вовсе могла убрести куда глаза глядят.

– Вот, Рит, то-то и оно, на Либежгоре прямо следы ее видны, вот прям видно, что тут возле пенька вертелась, а потом следы у болота и пропали. И ничего: ни палочки сломанной, ни котомки оставленной, ни тряпки – ничегошеньки. Как сквозь землю провалилась.

– А следы-то куда уводят, на какое болото?

– Да в том и дело, вот Зориных Лешка ходил с собакой, тогда еще, и ничего не нашел. Следы есть, а потом в куче у луж теряются, и непонятно, куда она повернуть-то могла: то ли на болото поперлась, то ли рядышком на саму Либежгору пошла – ничего не ясно…

– И где ж ее искать? В какой стороне хоть?

– Ну, будем, как и раньше: мы-то с тобой да с Колей пойдем, а остальные все разделятся на группы, по болотам смотреть следы будут да кричать, если вдруг что.

– И что за ерунда… Ну, вот коли поблизости была бы, разве не ответила она бы, ну?

По всему лесу второй день ее ходят орут.

– А может, она правда не в своем уме если, то ведь ничего и не поймет, кричат ее или нет, может, сидит где под кустом и ничего не понимает, кто теперь знает-то? Ведь это где-то видано было раньше, чтобы по лесам осенью под вечер бродить? Ну, нормально это разве?

– Ой, что-то явно она не в себе была, значит.

– Ну, а на кой черт еще в лес нужно было с какими-то ключами идти?

– Лишь бы живая была, лишь бы живая.

Лесная дорога вышла на небольшую делянку. Дорога уходила дальше, по краям леса виднелся подступавший болотный мох. Дым остановился возле большого пня на краю дороги, все встали рядом. Один из мужиков заговорил:

– Ну что, дядя Толь, как и раньше? Мы на болото, а несколько человек пускай еще раз Либежгору осмотрят.

– Хм-м-м… Хм-м-м… Пускай так и будет. Помните, идти нужно недалеко друг от друга, чтоб можно было перекрикиваться, да и из виду особо не уходите друг у друга. Поделимся на троих, кто по болоту пойдет.

– Ну, а мы тогда, дядя Толь, на Либежгору с Ритой пойдем да с дядей Колей? Пусть он с нами.

– Пускай еще кто пойдет, место там такое, что черт водит, бродить будете, еще сами заплутаете, а скоро темнеть начнет.

– Да что мы, будто заблудимся, мы к потемкам-то воротимся, как и вчера.

– Хм-м-м… Хм-м-м… Да, встречаемся все здесь в четыре часа, а там подумаем, но вы одни не ходите. Там все равно нехорошо. Все блуждают. Пусть еще кто будет… Сережа, ступай с ними ты.

– Давай, дядя Толь.

– Хм-м-м… Хм-м-м… Идите, как я сказал, через каждые пять минут кричите ее со всей силы и замрите – слушайте… хм-м-м… хм-м-м… вдруг где отзовется. Считайте до десяти, если не отзовется – еще пару раз кричите, а потом дальше идите. За болото не ходите, за первое. А мы на этих топях посмотрим, может что отыщется, след какой… Хм-м-м… Хм-м-м… Да тоже кричать будем.

– Да, если кто увидит ее, то всех собирайте сразу же. Не спешите помогать в одиночку, если кто не знает, коли у нее какие травмы есть, то только хуже сделаете. Дайте водички попить в первую очередь, а потом уже, если ноги-руки в порядке, помогайте, – сказал один из мужчин, который, видимо, знал толк в оказании первой помощи.

– Ну, мы пойдем тогда, – уверенно сказал дядя Сережа.

– Ступайте… хм-м-м… хм-м-м… А мы еще покурим, поделимся да тоже пойдем. В четыре часа здесь встречаемся. Не провороньте, а то стемнеет. Потом еще и вас искать придется.

– Не, дядь Толь, мы вовремя. Ну, все. Мы пошли.

– Давай, Серега, сам там не блудани! – крикнул кто-то из мужиков под общий смех.

И мы свернули с дороги в лес через делянку. Кругом был густой ельняк, плохо пропускавший свет. И я вновь почувствовал что-то неприятное, как в том сне. Что-то странное, словно здесь есть кто-то еще. И этот кто-то смотрит за нами из-за деревьев. Но я отогнал эти мысли прочь: в конце концов, я любил гулять по лесам – хоть и не на Либежгоре, конечно, но любил. И все же здесь атмосфера была уж слишком мрачная и гнетущая. Часто попадался бурелом, сухая земля, опадающая листва и густые ели. Мама и Таня шли понурые. Только сейчас их волнение явственно проступило на лицах. Если раньше их что-то отвлекало и заставляло хоть как-то держаться на людях, то теперь они были один на один с бедой, свидетельства которой, казалось, были повсюду: в этих опадающих листьях, стене деревьев и высокой траве, которая все ближе и ближе пригибалась к земле. Только подумать… Может, она тут проходила? Или вон там, за теми мрачными елями? Где она теперь? Куда можно было уйти? Ведь здесь не тайга, крики должны быть слышны, дальше река, рядом болота – некуда деться. Может, если она была не в себе, то ушла еще дальше? Могла ведь и через реку перейти… И тогда все. Там уже десятки километров. Можно и до Волхова дойти. А если не переходила? Значит, умерла. Или в тяжелом состоянии и не может подать знак. Больше вариантов нет, ее бы уже нашли. Только если она сама не прячется, если она жива и, если она вообще здесь. Лес скрывал от нас небо. Редкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь хвою, говорили о том, что день постепенно идет на убыль. Слабый ветерок и холод помогали бороться с дремотой. Уже меньше чем через час я начал осознавать, что никогда раньше так далеко не заходил на Либежгору, даже когда ходил с родней за грибами. Слишком далеко. Все вокруг казалось чужим, каким-то лохматым и древним. Словно ты зашел в заброшенный дом и его стены впервые за много лет услышали человеческую речь. Все деревья вокруг наблюдали за нами. И ощущалось еще что-то тягучее, объемное и окружающее нас со всех сторон, как невидимый туман. Оно чувствовалось даже в воздухе.

Глава 4. Поиски в лесу

– Ма-а-ама-а!..

– Ба-а-абушка-а-а-а!..

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Эти десять секунд оказались не такими уж и короткими. Когда говоришь о десяти секундах, они кажутся мимолетными. Но когда начинаешь их отсчитывать, сразу же понимаешь, что десять секунд – это довольно долго.

В очередную паузу мы расслышали лишь лесные звуки. Мама с Таней шли чуть поодаль от нас, я едва видел их силуэты. За ними, где-то среди елок и поваленных берез бродил дядя Сережа. Его не было видно. Ну, а мы с дядей Колей пошли вместе. Он сам настоял на этом. Вообще он очень приятный и общительный дедок. В нем есть что-то очень уютное, какое-то умение расположить к себе молодежь. Он умеет смотреть на всех без осуждения и знает, как необидно посмеяться над любой глупостью. Я был рад, что он предложил пойти с ним вместе, к тому же, откровенно говоря, деда Коля был болтун, каких поискать, и я не терял надежды узнать поподробнее о том, что услышал за столом. Поэтому я попробовал начать разговор издалека:

– Деда Коль!

– Оу?

– А почему нужно так долго ждать? Целых десять секунд, здесь что – звук медленнее распространяется?

– Это положено так. Чтоб услышать бабушку твою, вдруг она обессиленная рядом лежит, да сил нет у нее ответить. Вот десять секунд и ждем, чтоб она успела с силами собраться.

– Ясно.

– А то и вовсе у нее, может, голос пропал, дак чтоб хоть палкой там пошуршала по траве или по кустам.

– Понятно.

– А так она, может, в двадцати шагах от тебя лежать будет, ты крикнешь, не дождешься ответа – да дальше пойдешь.

– А-а-а.

– А она и не сможет до тебя докричаться, потому как идешь ты – трава шуршит, да звуки всякие… И не услышишь.

– Вон оно что.

– Да, всегда так делается, когда человека ищут.

– Ясно теперь. А что это, ваша баба Зоя ее с ключами какими-то видела?

– Да нее, моя-то видела, что она на Либежгору пошла. Ну, на дорогу-то, в лесу, по которой мы шли.

– А-а-а.

– Она ей кричала-кричала, мол, «Шурушка, ты куда на ночь глядя?». А та, как и не слышала.

– А ключи тогда кто…

– Ма-а-ама-а!

– Ба-а-аба Шуро-оу!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Тишина.

– А ключи тогда кто видел?

– Да никто не видел, это Зоя, Сереги мама, она к бабушке твоей ходила, в аккурат перед тем, как та в лес и нарядилась.

– А-а-а.

– Та ей и сказала, что ключики ей какие-то отнести надобно.

– Вот оно как.

– Та ее поспрашивала-поспрашивала, да ничего не поняла, подумала, мол, напутала что, али что там.

– Ясно.

– Так-то, коли знала бы, дак придержала бы ее… Если б поняла, что в лес она собралась ключи-то относить.

– Да уж.

– А кто знал?

– Действительно.

– Кто ж мог подумать, что она там на старости лет попутала, куда ее потянуло.

– Странная, конечно, история. А что там такое баба Нина рассказывала, за столом еще? У нас на обеде.

– А что?

– А… Вас же не было.

– Не… А что это карга старая наплела опять?

– Да что к Воробьихе идти надо, что только она может с лесу людей возвращать, мол, осиновские всякие такие дела знают и мертвых поднять смогут, если захотят.

– А она-то не осиновских будет. Она наша.

– М-м-м, а осиновские что?

– Да нет осиновских давно, померли все уже, когда их деревню-то в колхоз согнали, давно еще. При коллективизации.

– Да нет, я не о том… А что, раньше, когда они были, они правда такое могли делать? Это ж невозможно?

– Да черт их разберет вообще. Нечистые они, это точно. Всякого за ними полно было.

– А что именно?

– Ой, я ведь не помню уже, я маленький был.

– Ну, хоть приблизительно, что значит – нечистые?

– Да нечистые. Они все там… То на дыры молились, то людей в болотах хоронили.

– Что?..

– Да ну их, все какими-то колдовствами промышляли. У нас все в старину к ним ездили, у них там эти… как их… заговорщики! Во! Говорят, сильные очень были, но все худые дела только делали, хороших никогда вот не бывало.

– Подождите-подождите, что значит – на дыры молились? Каких еще людей хоронили в болотах?

– Ну, в каких болотах, болота у нас одни, там-то у них дальше еще свои есть, за реками-то. Туда и хоронили, говорят, у них там кто-то в старину и сам в отдушинах топился. Ученые потом там из болот каких-то мертвецов вылавливали ведь. Этих, мумий, во!

– Кто-то сам топился? Зачем?

– А черт его знает, что они там выдумляли. Говорю же, они все ведьмы всякие да колдуны. Вот некоторые, рассказывают, в болота ходили да топились там в этих… отдушинах. Потому их так и прозвали – отдушинами. Хотя кладбище свое вроде как было. Там они все по-староверчески как-то выдумляли.

– А что такое отдушина? Как она выглядит?

– Ну, вот идешь ты по болотам, там, за ржавым ручьем. Где топи уже начинаются.

– Ну…

– А там длинные болота… По многу километров, ни конца, ни края не видно, и лес не растет. Все топи до горизонта.

– И что?

– Ба-а-аба Шуро-оу!

– Шурушка-а-а!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. И снова ни звука, кроме ветра и шороха опадающих листьев.

– Тихо, что-то там есть. Погоди, внучек, давай-ка посмотрим.

И только после этих слов я обратил внимание на то, что за огромной поваленной березой что-то шелестело. У меня внутри все замерло. Мне почему-то стало немного страшно. Мы стали пробираться к березе. Судя по тому, как осторожно шел деда Коля, он тоже не был уверен в том, что это могла быть бабушка, а не кто-то другой. Кто-то другой. Ну, вот только после рассказов о том, как ведьмы топились в местных болотах, кого-то другого и не хватало.