Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Глава 3
Искусство управления

Древнекитайская философия пронизана элитизмом. В центре ее внимания правители, а не народ. Большую часть времени китайских мыслителей занимали фигуры, доминирующие в обществе: правитель, военачальник, мудрец, праведник, ученый, благородный муж, властитель, господин, император. «Сто школ» китайской мысли IV–III вв. до н. э. наделяли приоритетной значимостью управленческое искусство. Среди китайских мыслителей той поры, включая даже тех, кто предпочитал удалиться от соблазнов государственной службы и поменьше взаимодействовать с миром, практически не было таких, кто не имел бы собственных воззрений на то, как нужно руководить людьми и управлять обществом.

Откуда берется власть? Свойство ли это характера, прирожденный талант – или просто способность разглядеть собственный потенциал и умение побудить других к подчинению? Обусловлена ли она харизмой и умом – или же просто прилагается к должности и институции? (Учителя, например, всегда берут слово первыми, даже если им нечего сказать по существу дела.) И как правильно вдохновлять сподвижников и отпугивать врагов, защищать себя и добиваться лояльности? Следует ли быть незаметным или, напротив, лучше почаще выходить в народ? Стоит ли демонстрировать решительность, воодушевляя подчиненных своим примером, – или же предпочтительнее скрыться за высокими стенами дворцовых покоев, предоставив людям ломать голову над тем, каково ваше истинное могущество? Почему бы попросту не избавляться от несогласных (пусть даже и тайно) и не поощрять тех, кто неизменно готов заглядывать вам в рот? Как эффективнее порицать тех, кто работает недобросовестно, и какой тон предпочесть, отдавая приказы и распоряжения? Нужно ли разъяснять в подробностях, чего вы хотите добиться, или лучше хранить молчание (даже если вам есть что сказать), передавая свои идеи через посредников? Наконец, как эффективнее доносить свою мысль? Прямо и решительно – «Я думаю так-то», «Убежден в том-то», «Мое мнение такое-то»? Или обходными путями – «Принято считать…», «Мне доводилось слышать…», «Как учат нас древние…»? (Таковы, кстати, три наиболее распространенных речевых оборота, присутствующие в классическом китайском диалоге.)

Вот те вопросы, которые занимали китайских мудрецов, когда они пытались выделить свойства, отличающие правящих от подчиняющихся. Их всех без исключения заботило то, как владыке следует поставить себя, чтобы руководить или управлять с максимальной отдачей. Никто из мыслителей не сомневался в том, что власть должна была быть монархической, то есть сосредоточенной в руках единоличного правителя или номинальной фигуры, это принималось как данность. Но при этом каждый философ предлагал свою стратегию того, как следует вести себя обладателю Небесного мандата, чтобы исполнять свои обязанности наилучшим образом. Одни утверждали, что обществом должен руководить человек, обладающий моральным авторитетом: он будет служить людям достойным примером. Другие настаивали на тотальной и абсолютной власти. Кому-то главным казался вопрос о том, надо ли вообще включаться в социальную жизнь. Некоторые полагали, что лучше всего властвовать, полностью устранившись от управления, в то время как иные рекомендовали править неявно и косвенно. И если идеалисты сочиняли концепции совершенного общества, то реалисты, созерцая реалии Сражающихся царств, в которых им выпало жить, видели в политике искусство возможного здесь и сейчас.

Позиционируя себя

В китайскую политическую философию проще всего входить оттуда, где она зарождалась, а именно с поля боя. Как указывает философ и синолог Роджер Эймс, китайские военные тексты сами по себе являются «прикладной философией». Почти все древнекитайские философы и теоретики размышляют о приемах ведения войны и черпают аналогии из военной сферы. Наряду с конфуцианцами, легистами и представителями прочих школ, военные эксперты составляли отдельную группу специалистов, кочующих из государства в государство и предлагающих советы и наставления. Поскольку в то время военное искусство было в большой цене, не приходится удивляться тому, что китайская военная тактика и китайская политическая стратегия взаимно оплодотворяли друг друга.

Главный дошедший до нас китайский трактат по военной стратегии – «Искусство войны Учителя Суня» («Сунь-цзы бин фа»), также известный как «Искусство войны». Этот текст можно читать как образцовое техническое и психологическое руководство по ведению боевых действий (и в этом качестве его до сих пор изучают в военных академиях по всему миру). Но в «Искусстве войны» можно увидеть намного больше, если подходить к нему как к трактату о стратегии как таковой. Управлению людьми в книге уделяется не меньше внимания, чем использованию оружия: она содержит стратагемы, образы и метафоры, которые применимы к самым разным сторонам жизни.

«Искусство войны» (первоначально до нас дошла версия из тринадцати глав, а найденный в 1972 г. манускрипт добавил еще пять) описывает методы ведения боевых действий. Там обсуждаются экономика войны и психология конфликта, а также предлагаются советы относительно шпионажа и сбора данных. Интересно, что на роль Сунь-цзы претендуют как минимум два исторических персонажа: современник Конфуция Сунь У и его потомок Сунь Бинь, живший веком позже. Но текст, скорее всего, является плодом работы нескольких авторов; он составлялся примерно с середины V в. до начала IV в. до н. э. Сунь-цзы воплощает архетипический образ военного гения, оказываясь в одном ряду с другими военными наставниками, чьи имена связывают с похожими трактатами – такими, например, как «У-цзы» или «Методы Сыма». Легендарный фрагмент из биографии Сунь-цзы рассказывает о том, каким образом он убедил правителя царства У нанять его на работу. Стратег решил продемонстрировать свои таланты, отдавая распоряжения миниатюрному войску, составленному из дворцовых наложниц, как будто бы те были самыми настоящими воинами. Сунь-цзы сформировал из них подразделения, а когда девушки принялись хихикать на строевых учениях, он казнил двух любимых наложниц правителя, которых ранее назначил на командные позиции. Приказы надлежит выполнять: тот, кто правит обществом, должен стремиться к насаждению армейской дисциплины, порядка и гармонии – как образцовый генерал, возглавляющий хорошо вымуштрованную армию.

Основная идея «Искусства войны» состоит в том, что мудрое стратегическое планирование помогает избежать битвы. Победа должна предшествовать сражению, война же означает поражение: «Тот, кто не понимает до конца всего вреда от войны, не может понять до конца и всю выгоду от войны» («Сунь-цзы бин фа», 2). Но если скрестить мечи означает проиграть, то чему тогда учиться? Гений Сунь-цзы раскрывается именно в тех стратегиях, которые он изобретает для того, чтобы битва оказывалась лишь самым крайним средством. Не желая ввязываться в бой, хороший военачальник старается достичь своей цели правильным стратегическим позиционированием: «Сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь» («Сунь-цзы бин фа», 3). Вместо того чтобы идти на врага в лоб, следует сначала сломать его планы и разобщить заключенные им союзы. А вот осаждать крепость стоит лишь в самом крайнем случае.

Таким образом, идеальный бой выигрывается еще до того, как железо соприкоснется с железом или погибнет хоть один солдат. Только после того, как разум завершит проработку всех вариантов стратегии, командир отдает приказ атаковать вражескую армию. Вместо того чтобы полагаться на голую силу, он старается получить стратегическое преимущество перед противником, угадывая его возможные действия и предвосхищая их. Образцовый военачальник виртуозно владеет собой. Он скрыт и невидим, он быстро приспосабливается к меняющимся обстоятельствам. Он мастер маскировки. В конце концов, Дао войны не что иное, как состязание в обмане: «Если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко» («Сунь-цзы бин фа», 1); «Тот, кто хорошо сражается, управляет противником и не дает ему управлять собой» («Сунь-цзы бин фа», 6); «Про кого в древности говорили, что он хорошо сражается, тот побеждал, когда было легко победить. Поэтому, когда хорошо сражавшийся побеждал, у него не оказывалось ни славы ума, ни подвигов мужества» («Сунь-цзы бин фа», 4).

«Обстановка», «позиция», «опора», «потенциал», «стратегическое преимущество», «позиционное преимущество» – все эти слова можно перевести китайским термином ши (势). Черпая силу и мужество из жизненной энергии ци, военачальник тем не менее не стремится немедленно ринуться в схватку. Чтобы управлять ситуацией и достичь победы, он находит способы задействовать свои стратегические преимущества. Подобно маклеру, играющему на бирже, или тренеру, расставляющему игроков на поле, хороший командир маневрирует и подстраивается под обстоятельства. Он оценивает риски, находя такое положение, которое обеспечит ему, когда он начнет действовать, изначальное преимущество. Он учитывает все факторы, которые могут повлиять на исход его решений и действий: ландшафт и рельеф, время, психологию врага, снабжение, разведданные. Один из образов, иллюстрирующих в «Искусстве войны» понятие преимущества, получаемого от выгодного расположения, – это арбалет, тетива которого натянута до предела: нужно лишь слегка нажать на спуск, и оружие выстрелит, поражая цель издалека. Жертва не успеет не только увидеть, откуда пришла ее смерть, но вообще понять, что происходит. Но чтобы выстрел был точным, арбалет должен быть взведенным. Ощущение силы, исходящее от отсутствия необходимости давить на спуск, основано на том, что арбалет всегда готов к стрельбе.

Главное в тактике – быстрая реакция на меняющиеся обстоятельства: на иное расположение войск, новое оружие, стратегическое маневрирование, свежие разведданные. Вместе с этим нужно уметь предвосхищать – чувствовать, когда надо действовать или биться, а когда делать этого не стоит. Эффективность в достижении конечной цели зависит от понимания себя и полноты информации: «Если знаешь его [врага] и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение» («Сунь-цзы бин фа», 3). То есть мощь армии заключается не в ее умении атаковать, а в способности защищаться и сохранять себя: «Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубины преисподней; тот, кто хорошо нападает, действует с высоты небес. Поэтому умеют себя сохранить и в то же время одерживают полную победу» («Сунь-цзы бин фа», 4). Другими словами, цель в том, чтобы подтолкнуть противника к обнаружению собственной уязвимости, при этом маскируя и скрывая свои слабые места. Те люди, которые управляют другими, должны уметь делать вид, будто они действуют, не действуя на самом деле. Как и в рукопашных боевых искусствах, стратегия состоит в том, чтобы уйти от удара. Если притвориться, что цели у тебя нет, то противник может раскрыть свои цели. Таким образом, сосредоточившись на факторах, которыми вы способны управлять, можно заманить противника в уязвимую позицию: «Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике» («Сунь-цзы бин фа», 4). Чтобы завоевать мир и быть достойным соперником, необходимо сохранять себя в целости и беречь свое физическое и психологическое здоровье.

Но не стоит заблуждаться насчет конечной цели, обозначаемой в «Искусстве войны». Не может быть никаких компромиссов, устраивающих и вас, и противника, никаких перемирий и рукопожатий. Итоговой целью неизменно остается полная победа и только она, лучше быстрая, а не затяжная, с полным уничтожением врага всеми доступными средствами, но в идеале с минимальными затратами и без прямого контакта. «Тот, кто умеет вести войну, избегает противника, когда его дух бодр, и ударяет на него, когда его дух вял или когда он помышляет о возвращении» («Сунь-цзы бин фа», 7). Избегайте прямых, лобовых столкновений. Победа должна стать неизбежным и предсказуемым исходом искусного планирования. Она не должна зависеть от боевых навыков солдат, грубой физической силы или совершенства вооружений – хотя, разумеется, стоит удостовериться, что и это все тоже наличествует. Победа приходит в результате действий военачальника, который меняет обстоятельства и расположение своих войск. Сунь-цзы рекомендует методы, которые мы сравнили бы с современными способами ведения партизанской войны. Если бы он жил в XXI в., в его арсенал наверняка вошли бы дроны, управляемые со спутников, на которые посылают сигналы с надежно спрятанных пультов управления.

«Искусство войны» рисует портрет образцового военачальника: это человек, обладающий характером, умом и прочими достоинствами, необходимыми любому, кто отвечает за большой коллектив. Китайского правителя можно считать политическим подобием генерала (который, согласно тексту книги, действует как вершитель судеб, определяя удел людей и заботясь об их безопасности). Чтобы армия действовала согласованно, нужен лишь один командный глас – так же и общество должен возглавлять единственный руководитель или мудрец-правитель. Сунь-цзы утверждает, что искусство командования означает способность вести за собой армию так, «словно это один человек». Отношение генерала к войску подобно родительскому, однако для успеха требуется, чтобы генерал был строг и не слишком снисходителен к своим подчиненным:

Если будешь смотреть на солдат как на детей, сможешь отправиться с ними в самое глубокое ущелье; если будешь смотреть на солдат как на любимых сыновей, сможешь идти с ними хоть на смерть. Но если будешь добр к ним, то не сможешь ими распоряжаться; если будешь любить их, то не сумеешь им приказывать; если у них возникнут беспорядки, а ты не сумеешь установить порядок, это значит, что они у тебя – непослушные дети, и пользоваться ими будет невозможно («Сунь-цзы бин фа», 10).

Многие принципы и правила, приносящие победу войскам, способны пригодиться и тем, на кого возложена ведущая роль в обществе, – в этом ряду наличие четких инструкций, безоговорочное исполнение приказов, простая и эффективная иерархическая структура, преданность и мужество, стремление быть лучшим. Неудивительно, что «Искусство войны» вошло в число тех мировых книг, которые многократно перечитывались и толковались. Описанные там теории и хитрости применялись и применяются во многих жизненных сферах, включая социальные отношения, политические маневры, деловые переговоры.

Править, подавая пример

Если во главе армии должен стоять просвещенный генерал, то обществом должны руководить высокоморальные люди. Идеал гармоничного (хэ – 和) общества, возглавляемого достойнейшей элитой, занимает центральное положение в философии Конфуция, наиболее влиятельного и самого известного китайского мыслителя. Черты характера, приписываемые благородному мужу конфуцианством, основаны на базовых ценностях, пронизывающих китайскую общественную и политическую мысль. В ряду так называемых конфуцианских добродетелей – чувство справедливости (и), искренность (чэн), благонадежность (синь), великодушие или человечность (жэнь), приверженность церемонии (ли), сыновняя почтительность (сяо), а также стремление к верности (чжун), чуткости (шу) и знаниям (чжи). Но, прежде чем обратиться ко всем этим вещам, давайте посмотрим, что мы знаем о самом мыслителе и приписываемых ему трудах.

«Конфуций» – латинизированная форма имени Кун Фу-цзы, первая часть которого означает, что Учитель родился в семействе Кун. Официально его звали Кун Цю, а второе имя – его дают человеку по достижении взрослых лет – Чжунни. Наши познания о жизни Конфуция отрывочны и неполны. В поисках биографии мыслителя нам придется перескочить через три или четыре столетия к главе 47 «Исторических записок» Сыма Цяня. Но, восстанавливая историческую хронологию жизни Конфуция, даже этот историк сталкивался с затруднениями. Единственная относительно достоверная информация, которой располагал Сыма Цянь, – это фрагменты трактата «Лунь юй», в котором отсутствует какой бы то ни было исторический контекст. Огромный массив устной и письменной информации, касающейся Конфуция, циркулировал в Китае на протяжении четырех веков после его смерти, и увязать все эти разрозненные сведения в единый биографический нарратив непросто. Более того, как и при составлении жизнеописаний других выдающихся деятелей, биографы Конфуция вдохновлялись собственными мотивами. Например, сам Сыма Цянь, впавший в немилость у императора У-ди и приговоренный к самому жестокому наказанию – кастрации, видел в себе двойника Конфуция – непризнанного мудреца, который не смог достучаться до власть имущих и убедить их в своей правоте. Если говорить коротко, то составленное этим историком жизнеописание вобрало в себя факты и эпизоды, заимствованные из других текстов, причем без всякого следования хронологии. Учитывая сказанное, лучше всего воспринимать Конфуция как условную фигуру, воплощавшую принципы и идеалы, лишенные временной или пространственной привязки^[33]. К его имени и авторитету обращались многие авторитарные правители. Уже в IV и начале III в. до н. э. он представал в мифологизированных образах, наделявших его сверхчеловеческой проницательностью или необычными физическими особенностями (например, его изображали с заметной выпуклостью на голове). Со временем сложилось что-то вроде жития святого, в котором среди прочего повествовалось и о чудесном появлении Конфуция на свет: мать, как рассказывали, зачала его от духа во сне.

Основной источник идей и биографической информации о Конфуции – «Беседы и суждения» («Лунь юй»). Ученые датируют составление и завершение этого текста приблизительно 400 г. до н. э. или чуть ранее, но о его изначальном происхождении все еще ведутся споры. Поскольку до воцарения династии Хань упоминаний об этом трактате в источниках практически нет, специалисты иногда относят этот текст к ханьской эпохе. Однако некоторые его фрагменты по языку заметно отличаются от классического китайского, на котором писали во времена Хань, что позволяет считать их еще более древними. Скорее всего, текст состоит из нескольких слоев: первые пятнадцать из его двадцати глав принято считать условно точным изложением изречений самого Конфуция, а последние пять глав, вероятно, содержат более поздние вставки. В конце II в. один из вариантов «Лунь юй», наряду с другими каноническими текстами, был высечен в камне. Это позволило делать с него многочисленные оттиски, а значит, широко распространять. «Лунь юй» уместнее всего рассматривать в качестве набора коротких высказываний, историй и диалогов Кун-цзы с учениками, которые со временем сложились в книгу; причем Конфуций как историческая фигура не является ее единственным автором.

Конфуций – вполне обыкновенный человек, который, не будучи ни политическим деятелем, ни религиозным лидером, не претендовал на какую-либо толику божественности. Учитель родился в 551 г. до н. э. в маленьком царстве Лу, в городке Цюйфу, расположенном на Шаньдунском полуострове. Он происходил из семьи мелкопоместной аристократии, представители которой, занимая чиновничьи должности, ко времени рождения будущего мыслителя испытывали социально-экономические затруднения. Образованием Конфуция занималась его мать, поскольку отец умер, когда он был совсем маленьким. Большую часть своей жизни он находился на невысоких конторских постах, пока не решил посвятить остаток жизни общественному служению. Военная карьера, сулившая неплохие перспективы в неспокойные времена, его не заинтересовала. Вместо этого Конфуций взялся за изучение культуры и ритуалов давно забытых властителей Чжоу, которых он считал светочами нравственного правления. Предположительно, у философа были сын (умерший раньше него) и дочь; больше о его частной жизни ничего, собственно, и не известно. Вокруг него собрался круг учеников и последователей – вероятно, не менее трех тысяч человек. В «Лунь юй» около трех десятков учеников упоминаются поименно, причем у каждого из них самобытный характер, свои достоинства и причуды. Бедный и бережливый Янь Хуэй был самым одаренным и любимым учеником, в тексте Конфуций несколько раз сожалеет о его безвременной кончине. Цзы-гун, купец, больше напоминал государственного мужа, окружающие им восхищались, одновременно упрекая в упрямстве. Когда в 479 г. до н. э. после смерти Учителя завершился предписанный период трехлетнего траура, Цзы-гун построил хижину возле могилы и остался там еще на три года. Другой ученик, Цзэн-цзы, известен тем, что пламенно отстаивал идеалы сыновней почтительности. Учение Конфуция обретало форму через отношения Учителя с учениками. Вместе с ними он странствовал из царства в царство, предлагая свое учение бесчисленным местным князькам и наместникам.

Не приходится удивляться, что в скудном биографическом нарративе Конфуция некоторым образом предвосхищаются ценности, с которыми позже будут связывать его имя. Так, еще ребенком он любил играть с ритуальными сосудами – действительно, зачем нужен мячик, когда есть требник? Он интересовался музыкой, стремился к государственной службе, но не желал служить недостойным правителям. Неудовлетворенность и боязнь политической неудачи просматриваются в его жизни повсеместно. Ощущение вечной неукорененности накладывает отпечаток на все его рассуждения о доверии, преданности и семье, а его уверенность в том, что талантливым людям всегда приходится кочевать – по доброй ли воле или по принуждению, несет на себе печать безысходности. Тем не менее необходимость неустанно сниматься с места даже вдохновляет его: «Ши – книжник, думающий лишь о спокойствии и удовольствиях, не достоин так называться» («Лунь юй», 14.3). Его всегда тревожит то, что его могут понять неправильно. Когда он занят службой, все будто бы идет гладко. Но вот в женском обществе ему неловко, он холоден и по-сексистски высокомерен: «Трудно иметь дело только с женщинами и низкими людьми. Если с ними сближаешься, то они перестают слушаться. Если же от них удаляешься, то неизбежно испытываешь с их стороны ненависть» («Лунь юй», 17.25). В каждом новом пристанище странствующего мудреца встречали с уважением, но рано или поздно ему все равно приходилось ехать дальше: либо к его советам не прислушивались, либо же он сам клеймил покровителя как нравственно ущербного человека. Сыма Цянь в конце своего жизнеописания возвращает Учителя в родное государство Лу – но не заниматься государственной службой, а писать и редактировать тексты. Его таланты не признаны, им пренебрегли, он умирает, едва дожив до семидесяти и не догадываясь, что войдет в историю как величайший мудрец Китая.

Илл. 3.1. Скульптурное изображение Конфуция в Клэр-колледже, Кембридж. Работа современного скульптора У Вэйшаня

Философия Конфуция представляет собой прежде всего и по большей части кодекс поведения, предназначенный для правящего класса (в конце концов, он и сам был благородного происхождения). Термин, которым он описывает нравственно выделяющегося человека, способного вдохновить своим примером, – цзюньцзы (буквально «сын господина»). Слово цзюньцзы принято переводить как «благородный муж». Такая трактовка вполне точно отражает тот факт, что Конфуций, размышляя об уделе человеческом, ничуть не имел в виду женщин – хотя позже в Китае возникнет и традиция, прославляющая добродетельных дам. Но цзюньцзы не просто вежливый, учтивый и порядочный человек. Изначально так называли выходца из хорошей семьи, занимающего определенное социальное положение. Со временем так же стали именовать человека с доброй нравственной репутацией, чье благородство измеряется не только происхождением и кровными узами, но делами и поступками тоже. Доконфуцианские тексты уже выделяют некоторые ключевые личные качества, необходимые для того, чтобы стать «совершенным человеком» (таков мой вольный перевод слова цзюньцзы): надо следовать церемониальным нормам, чтить и уважать предков, подражая им, излучать уверенность в себе, обладать прозорливостью и мудростью, быть отважным, надежным и верным, уметь как служить, так и принимать службу других.

В глазах Конфуция всякое руководство должно быть нравственным. Авторитет правителя базируется на его способности вдохновлять других, служа им примером. Конфуцию почти нечего сказать об общественных институтах. Он слепо – и порой наивно – верил в то, что светлые и позитивные образцы будут воодушевлять на добрые поступки всех вокруг. С конфуцианской точки зрения высокая нравственность выступает едва ли не единственным источником власти. Общественные лидеры существуют в первую очередь для того, чтобы людям было на кого равняться. И дело не в том, что руководители в состоянии наказать тех, кто не будет ориентироваться на них, – люди самопроизвольно тянутся к идеалу, подражая достойному поведению: «Мораль благородного мужа [подобна] ветру; мораль низкого человека [подобна] траве. Трава наклоняется туда, куда дует ветер» («Лунь юй», 12.19). Руководство посредством примера позволяет правителю быть «подобным Полярной звезде, которая занимает свое место в окружении созвездий [не сдвигаясь со своего места] («Лунь юй», 2.1). Но, чтобы небосвод оставался в порядке, лидеру нужно сиять, неустанно работая над собой. Править – значит культивировать свою личность в осознании того, что остальные последуют за вами. Философ-конфуцианец Сюнь-цзы (Сюнь Цин, IV–III вв. до н. э.) иллюстрирует этот тезис, обращаясь к образам чаши и солнечных часов: «Правитель – солнечные часы, народ – тень. Если часы стоят прямо, то и тень будет прямой. Правитель – чаша, народ – вода. В круглой чаше вода будет круглой, в квадратной чаше вода будет квадратной» («Сюнь-цзы», 12.4)^[34].

Управление, по Конфуцию, требует к тому же правильного позиционирования в обществе: правитель должен постоянно напоминать всем остальным, кто он таков. Несмотря на то что в конфуцианском социуме есть возможность подняться наверх благодаря личным достоинствам и усердному труду, он все-таки остается иерархической конструкцией (не всегда, впрочем, означающей неравенство). Влиятельность и эффективность ваших усилий теснейшим образом связаны с той ролью, которую вы играете в сообществе. Осознание собственного места и понимание своих социальных обязанностей – это главное. «Государь должен быть государем, сановник – сановником, отец – отцом, сын – сыном» («Лунь юй», 12.11). Следовательно, заниматься государственным управлением вам удастся лишь в том случае, если оно входит в круг ваших компетенций: «Если не находишься на службе, нечего думать о государственных делах» («Лунь юй», 8.14). Если все в группе знают, что от них ожидается, то тогда возникнет нечто вроде гармонии. Общественный порядок в конечном итоге может обеспечиваться только внутренними нравственными ориентирами членов коллектива. Но сказанное не означает, что каждому предначертано занимать фиксированное положение в обществе, сковывающее и обездвиживающее, – речь о том, что, играя конкретные роли, мы должны четко понимать, что конкретно от нас ожидается, каковы наши обязанности и как нужно себя вести. Правитель, который, подобно малолетнему дитяти, все время ищет совета у других, утратит свой авторитет. Государь, который попытается вести себя как простолюдин, увидит, как его власть убывает. Если тебе суждено править – правь. Если же твой удел служить – служи.

Лидеру нужно добиваться того, чтобы в результате его правления воцарялась гармония. Разногласия и конфликты можно преодолевать, положившись на моральные увещевания и убеждения. Тем самым подразумевается, что управляющий другими людьми должен также уметь управлять и собственными чувствами. Уравновешенному обществу нужны уравновешенные кормчие. В начале «Учения о середине» («Чжун юн») – текста, который входит в «Ли цзи», – о благородном муже говорится как о человеке, который «следует середине»:

Когда веселье, гнев, печаль и радость еще не разошлись,

зовется это серединой.

Когда ж расходятся они по ритмам пульса середины,

гармонией зовется это.

Великий корень Поднебесной – середина.

Гармония – всепроникающее Дао Поднебесной.

‹…›

Благородный муж следует середине,

маленький человек превратно следует середине.

‹…›

Следование середине – вот совершеннейшее!

Однако мало кто из людей способен на это в течение долгого времени.

(«Чжун юн», 1/2/3)^[35]

Конечно, «следование середине» можно трактовать по-разному. Наиболее значимым следствием, закономерно или случайно вытекающим из стремления поддерживать равновесие в обществе, должно стать закрепление за правителем центрального места. Нравственные принципы правителя-конфуцианца предполагают, что простыми людьми нужно руководить, поскольку они не способны справляться с этим сами: «Народ можно заставить повиноваться, но нельзя заставить понимать почему» («Лунь юй», 8.9). Другими словами, не следует ожидать того, что каждый член общества сделается «политическим животным», – вполне достаточно, чтобы правитель пользовался доверием своей «паствы» (слово «пасти» нередко подменяло слово «править»):

Цзы-гун спросил об управлении государством.

Учитель ответил:

– [В государстве] должно быть достаточно пищи, должно быть достаточно оружия и народ должен доверять [правителю].

Цзы-гун спросил:

– Чем прежде всего из этих трех [вещей] можно пожертвовать, если возникнет крайняя необходимость?

Учитель ответил:

– Можно отказаться от оружия.

Цзы-гун спросил:

– Чем прежде всего можно пожертвовать из [оставшихся] двух вещей, если возникнет крайняя необходимость?

Учитель ответил:

– Можно отказаться от пищи. С древних времен еще никто не мог избежать смерти. Но без доверия [народа] государство не сможет устоять.

(«Лунь юй», 12.7)

Столь же верно и иное: те, кто обладает нужными умениями и моральной целостностью, обязаны служить обществу и работать на благо других. Конфуций не уважает тех, кто скрывает свои таланты и не пускает их в дело. Он отворачивается от женской красоты и от других соблазнов, которые мешают проявлять преданность государству. Впрочем, служить нужно лишь в подобающей обстановке – о тех, кто стоял у власти при его жизни, Конфуций отзывался нелестно: «Увы, стоит ли говорить о тех, чьи способности можно вместить в бамбуковую корзинку?» («Лунь юй» 13.20). Иначе говоря, не надо стремиться к управлению любой ценой и не следует вверять себя некомпетентным правителям: «Если в Поднебесной царит спокойствие, будьте на виду; если в Поднебесной нет спокойствия, скройтесь» («Лунь юй», 8.13).