Правильно сделал Кадим, что не переживал тогда по поводу того, что с ним будет зимой. Вопрос решился сам собой. Бабушка Мухлиса, одинокая старушка, живущая в другом конце деревни, согласилась на предложение мамы Салима Мафтухи пожить с мальчиком-сиротой в его доме. Кадиму что – он согласен. Осенью бабушка Мухлиса перебралась к Кадиму. За один вечер Салим и Кадим перетащили весь её скарб.

Кадим получил от колхоза причитающуюся ему часть урожая. Бабушка, хоть и была старенькая, но могла истопить печь и приготовить кашу к приходу Кадима. И с дровами вопрос решился – трактористы помогли.

Уже к осени в тракторной бригаде осталось только двое мужчин. Остальные – девушки и молодые женщины. И вообще, в деревне мужчин осталось очень мало. Те самые военные приезжали время от времени, грузили мужчин в машину и увозили на войну. Забирали не только людей. Забрали лучшие тракторы. Так что, тракторная бригада сразу уменьшилась почти вдвое. Грузовик забрали вместе с шофёром. Забрали всех лучших лошадей колхоза. Никто не ворчал – все хотели победы. Всё для фронта – с этим соглашались все.

Некоторые парни уезжали на фронт добровольно, не дожидаясь, пока их призовут. Эти уезжали героями. Несколько дней перед тем, как отправиться в районный центр, они гуляли, с гармошками ходили по улицам, горланя песни, хлебнувшие немного бражки для поднятия духа. Прощались с деревенскими девушками. Они отправлялись в райцентр не на грузовике, а на колхозных лошадях, на телеге, опять же с гармошками, напевая песенки о войне с Германией, которых народ сочинил к этому времени великое множество. Эти смельчаки уверяли, что они очень скоро вернутся героями, вернутся с победой над Гитлером. Были полны решимости и смелости.

Кадим им завидовал. Ему тоже хотелось, как этим джигитам, забраться на телегу, встать, зацепив руки за спиной с другими, образовать кружок и горланить лихие песни, уходя на фронт. Но ему исполнилось только четырнадцать, его никто не возьмёт на войну, тут ничего не поделаешь. Значит, надо быть полезным Родине здесь. И Кадим старательно работал. Карту он доделал, теперь делал копии. Сам он уже вовсю пользовался своей картой. Стало очень удобно.

В правлении колхоза повесили радио – чёрного цвета тарелку. Репродуктор называется. Эта тарелка каждый день включалась и передавала новости с фронта. Каждый день весь народ собирался слушать вести о положении дел на фронте. Новости были нерадостные. Враг наступал, а наши войска, со слов диктора, с большими потерями отступали. Послушав, люди уныло разбредались по домам и полям. Молчали.

А советские войска всю осень отступали и отступали. Но люди верили, что очень скоро репродуктор начнёт говорить об успехах на фронте. А, между тем, в деревне почти не осталось семьи, не проводившей кого-либо на войну. К зиме многие женщины в деревне стали вдовами – получили похоронки на мужей. Не получившие же жили в тревоге, изо дня в день с ужасом ожидая её.

Неожиданно для себя Кадим стал в деревне очень востребованным человеком. Он стал письмописцем. Неграмотных женщин в деревне было большинство. Бедные, они не могли ни прочитать письма от мужей, ни сами написать. Им приходилось просить других, умеющих это делать. Хорошо, если в семье есть ребёнок, который уже умеет читать и писать, а, если нет, то отправить письмо сыну или мужу становилось трудновыполнимой задачей.

Как-то очень быстро распространилось в деревне мнение, что Кадим пишет хорошо, красиво, грамотно. И началось… Теперь почти каждый вечер к возвращению Кадима с работы в доме сидела какая-либо женщина, а то и несколько: кому просто – прочитать письмо, а кому – написать.

Женщины, как сороки, любят трещать, поэтому теперь Кадим всегда знал последние новости в деревне. А происходили в основном страшные вещи. Когда приходила похоронка, некоторые женщины теряли рассудок, совершали неразумные поступки. Были случаи, когда пытались покончить с собой. Тогда деревенские установили правило: если в какой-то дом приходит «чёрная бумага», в первые дни и первые ночи женщину одну не оставляют, а охраняют всем миром, помогают по хозяйству и за детьми присматривают. Война сплотила людей.

Иногда женщины приходили в дом Кадима к бабушке Мухлисе просто так, посидеть и поговорить. Но без дела ни минуты не сидели! Пряли пряжу из овечьей шерсти, а потом вязали варежки и носки для солдат. Варежки надо было вязать по-особому. Для указательного пальца правой руки должна быть своя ячейка. Женщины знали – это для того, чтобы в этих варежках можно нажать на курок. Значит, эти варежки будут участвовать в боях! Всё для фронта, всё для победы!

В готовые варежки девушки должны были положить письмо для бойца с пожеланием скорой победы и, вообще, с добрыми словами. Тут опять Кадим выручал. Он писал под диктовку письма, помогал придумывать тёплые и добрые слова для бойцов, мог пририсовать цветочек в углу письма. Рисовал он хорошо. Получалось красиво.

Наступила весна, а потом – лето. Год прошёл, а конца войны не было. Репродуктор продолжал говорить о том, что идут кровопролитные бои, что потери большие, что советские войска проявляют мужество и героизм. Когда же будет победа?

Деревенский люд терпеливо ждал того дня, когда диктор начнёт говорить приятные вести. Не сомневались, что так будет. Только надо терпеть и делать всё для того, чтобы победа наступила быстрее. Колхозники, напрягаясь до предела, выращивали хлеб, картошку, скотину, птицу и сдавали государству, оставляя себе самую малую часть, чтобы только выжить.

Мужчин в деревне становилось всё меньше и меньше. Салима пока не забрали. Но он уже жил ожиданием: не сегодня, так завтра. Здоровый и горячий, он не сомневался в том, что для того, чтобы наши войска начали побеждать, не хватает на фронте только его. А тут мать виснет на шее, не хочет отпускать, а то он бы уже давным-давно воевал, и, может быть, героем бы уже стал…А. может быть, даже посмертно…

Кадим Салиму завидовал. Везёт же некоторым… Кадиму тоже хотелось бы воевать… О том, что сыновей репрессированных берут на войну, он знал. Вон у Хурматуллы, тоже «врага народа», на фронт ушли три сына, на одного уже похоронка пришла…

Помощник председателя

По деревне распространился слух, что отправляют на фронт мужчину, исполняющего обязанности председателя колхоза. Самого председателя забрали ещё полгода назад. Счетовода не брали, потому что он уже был глубокий старик. Женщины вечером в доме Кадима и Мухлисы эби только об этом и говорили. Решали, кого можно поставить на место председателя. Никак не могли решить. В деревне больше не было подходящей кандидатуры. Кто возьмётся? Да никто! «Шутка ли – такая ответственность, да ещё в такое трудное время! Некому поручить!» – расстраивались женщины.

Слухи подтвердились. Передав дела счетоводу, исполняющий обязанности председателя мужчина ушёл на войну. Надо было срочно решить вопрос о новом председателе.

Устроили собрание. Пришли в клуб все колхозники, кто был здоров и мог ходить. Конечно, сразу бросалось в глаза, что мужчин почти нет. Кадим пришёл рано, сел на предпоследний ряд и стал ждать начала собрания.

На сцене стоял стол, покрытый красной скатертью. На столе стояли графин с водой и стакан. За столом сидел счетовод, председатель сельсовета, тоже уже совсем старый дед, и представитель из района. Кадим не знал, какой пост этот человек занимает. Он его видел в первый раз.

На повестке стоял один вопрос: выборы нового председателя колхоза.

Собрание началось. Представитель из района произнёс речь. Он сказал, что под Сталинградом идут ожесточённые бои, что наш народ и на фронте, и в тылу проявляет чудеса героизма, что скоро мы победим. Люди слушали, замерев. Затем взял слово счетовод. Он спросил, какие есть кандидатуры на пост председателя. Наступила мёртвая тишина. Все опустили глаза. Подождав немного, счетовод заговорил снова. Он говорил о серьёзности момента, о важности правильного выбора, об ответственности каждого здесь сидящего. Сказав всё это, он задумался, опустив голову на грудь, как будто задремал. Все молчали. У Кадима было такое впечатление, что эти трое: счетовод, председатель сельсовета и представитель из района не смогли заранее подобрать подходящую кандидатуру, или же не смогли прийти к единому мнению. Казалось, что они растеряны.

Вдруг, как будто проснувшись, счетовод поднял голову и спросил:

– Ну, так как, односельчане, кого мы поставим председателем? Предлагайте!

Одна женщина робко подняла руку и предложила счетоводу самому стать председателем, на что дед очень обстоятельно дал самоотвод. Он, похоже, ещё дома заготовил речь на этот случай, это чувствовалось сразу. Дед сказал, что у него слабое здоровье, он слишком стар для этого дела. И потом, он уже сейчас работает по мере возможностей – какой смысл переставлять его с поста на пост?

Одна старушка предложила кузнеца поставить председателем. Тут же кто-то возразил, что кузнец остался один в кузнице, он – на своём месте. Кузницу без кузнеца оставить нельзя! Кроме того, его могут забрать через неделю, через месяц. Что тогда – опять выбирать? Эту кандидатуру отмели.

Ещё одна женщина подняла руку. Эта предложила одного мужчину с верхней улицы, которого не забрали на войну из-за того, что у него не поднимается правая рука. Тут весь клуб загудел. Женщины возмущались. Громче всех возмущалась Зухра, бригадир тракторной бригады.

–Ты что, апа, смеёшься, что ли? Какой же председатель из этой бестолочи? Да я скорее сдохну, чем буду подчиняться этому заморышу! – кричала она той женщине, сидящей на первом ряду, с дальнего угла клуба. Трактористки, сидящие вокруг Зухры, как цыплята возле наседки, очень активно поддакивали своей бригадирше.

Кто-то предложил конюха. Услышав своё имя, старенький конюх стал пунцовым, вскочил с места и замотал головой, замахал руками, показывая, что он не может. Но Зухра и тут не промолчала. Под смех своих подруг она громко заявила:

–Ну что за председатель будет у нас? Его даже лошади не слушаются! А мы похлеще лошадей будем! Вы только посмотрите на его вид!

Тут засмеялись все женщины, потому что у вконец растерянного деда действительно был очень жалкий вид.

Тогда счетовод постучал своим карандашиком по графину, издавая красивый звон. Дождавшись, когда все утихнут, счетовод обратился к Зухре:

– Вот ты всех критикуешь, Зухра, а кого сама-то предлагаешь? Скажи уж, не томи.

Наступила напряженная тишина. Она длилась долго. Казалось, что прошло полчаса. И тут Зухра выпалила:

– Я предлагаю Пантелей абзыя поставить председателем!

Все ахнули. Что за ерунда! Пантелей – тёмный неграмотный человек! Кроме Зухры, никому и в голову не могла прийти такая мысль! Все разом повернулись к Пантелею. Пантелей, чиркнув своей правой деревянной ножкой по полу и издав неприятный звук, неловко встал и повернулся к народу. Огромного роста, со взлохмаченными рыжими волосами, он теребил в больших и плоских, как две лопаты, руках свою овечью шапку. На покатом лбу, на носу, очень похожем на большую картошку, появились крупные капельки пота. В глубоко посаженных тёмно-синих глазах стояла растерянность.

– Я что, я это…Я бы с радостью, в такое трудное время, но… ведь я неграмотный, вы же это знаете. Я ни писать, ни читать, ни считать не умею! – голос его задрожал. – Разве председатель колхоза может быть неграмотным?

– Ничего, Пантелей абзый! Ты писать и считать ничего не будешь! Ты будешь пинками выгонять ленивых баб на поля! Руководить нами будешь! Вопросы решать будешь! Ты же всю жизнь в колхозе, всё знаешь, как должно быть! С тебя этого достаточно! Тут твёрдая рука нужна, а она у тебя, ух, какая твёрдая! Все бояться тебя будут – это точно! – выкрикнула Зухра, не вставая с места.

Тут многие женщины громко засмеялись. Внешность Пантелея, если честно, была устрашающая. К тому же Пантелея в деревне знали как очень резкого, грубого, властного человека, с твёрдым характером. Да и толковый он, никто этого отрицать не может.

– Странные вещи ты говоришь, Зухра, – удивился счетовод. – Ты же прекрасно знаешь, как много документов в колхозной канцелярии, кто будет ими заниматься?

– Давайте вот что сделаем! – сказала посерьёзневшая Зухра, наконец-то встав с места. Документацией и всякими бумажными делами будет заниматься…

Зухра замолчала, как будто раздумывала. А потом выпалила:

– Кадим, сын Хазия.

Тут народ в клубе ахнул! Ну и придумала! А Кадим от неожиданности аж подскочил на стуле.

Зухра, как ни в чём не бывало, деловито продолжила:

– Он очень умный. Да вы и сами в этом уже убедились. И образование у него есть. Он сейчас работает учётчиком в тракторной бригаде – прекрасно справляется. Вспомните, сколько человек не могли справиться с работой на этой должности до него! А он, хоть ему всего четырнадцать, справился и справляется! Так что, я уверена, что из него получится хороший помощник председателя!

Многие женщины закивали головами в знак согласия. Остальные молчали. Кадим стоял, опустив голову, весь красный от смущения и слушал, как колотится сердце. В глазах было темно. Он плохо слышал, о чём говорят женщины.

– Военное время, дорогие женщины, мужчины в дефиците. Поэтому придётся из двух неполных мужчин создать одного полного мужчину! Таким образом, у нас получится прекрасный председатель, и, самое главное, никто его на войну не заберёт! – сказала Зухра, смеясь. Тут многие женщины снова засмеялись, по клубу прошёл одобрительный гул.

Вдруг пронзительный женский голос выкрикнул:

– А вы забыли, что он – сын врага народа? Разве можно сыну врага народа так сильно доверять – делать его чуть ли не председателем?

Все замерли. У Кадима сердце сжалось от обиды. Снова потемнело в глазах. Что ж теперь, это клеймо ему на всю жизнь? Неужели до смерти его будут упрекать тем, что его отец – как будто бы враг?

– Ты боишься, что он принесёт нам какой-либо вред, будучи сыном врага народа, Карима апа? – громко спросила Зухра. – Не бойся! Все не бойтесь! Я отвечаю за него – он не сделает ничего плохого.

И с ехидцем добавила:

– Или ты, Карима апа, предлагаешь своего сына сделать помощником председателя?

Многие, не удержавшись, прыснули со смеху – сын Каримы, чуть младше Кадима, никак не мог окончить начальную школу, в каждом классе оставаясь на второй год. Счетовод снова постучал по графину.

– Давайте спросим мальчика, как он сам считает – справится или нет! – сказал счетовод.

Кадим не знал, что ответить. Опустив голову, молчал. Он чувствовал, что на него устремлены сотни глаз. Надо было что-то сказать. И вдруг, как-то неожиданно для себя, произнёс:

– Да, я согласен!

Как откажешься: в стране идёт война, а он…Он уверен, что справится.

– Есть возражения? – спросил счетовод. Никто не возражал. Тогда вопрос поставили на голосование.

– Единогласно! – сказал счетовод, внимательно осмотрев зал. Кадим сильно удивился. Преодолевая смущение, поднял голову и оглядел сидящих в клубе. «И всё-таки они мне доверяют!» – подумалось ему. Слёзы навернулись на глаза.

– Ну и ну, председатель у нас теперь будет просто сказочный! В два лица! Одна половина его страшная, страшнее самого чёрта, а вторая половина прекрасна, как ангел! Вы только посмотрите на этого парня! Одни глаза чего стоят! – выкрикнула Магира, трактористка, подруга Зухры. Женщины громко засмеялись и с интересом рассматривали Кадима.

– Да уж, хорошенький, даром, что маловат! – сказала какая-то девушка.

– Ничего, ничего, скоро вырастет! Ох, держитесь тогда, девушки! – подхватила худая женщина в цветастой шали.

Кадим покраснел до слёз на глазах, ещё ниже опустил голову. Больше всего ему сейчас хотелось выбежать отсюда, спрятаться так, чтобы его никто не видел и не смущал. Но он продолжал сидеть, как прибитый к стулу. Из клуба он вышел почти последним.

С завтрашнего дня у Кадима будет новая должность. Он – помощник председателя.

3я часть

Пантелей

Если б кто-нибудь год назад сказал Пантелею, что скоро он станет председателем колхоза, он бы огрел этого болтуна своей толстой палкой за неудачную шутку. Ему такое никогда в голову не приходило. А вот стал! Война заставила! Но, честно говоря, вся его жизнь была приключением, и остаётся им. Началось всё ещё с рождения, и даже раньше.

Отец и мать Пантелея были политическими ссыльными, они были русскими. В самом конце прошлого века два пламенных революционера, молодой мужчина Александр и девушка по имени Анна, встретились, поженились и стали вместе заниматься политической борьбой против самодержавия. Пантелей не знает, за что его кровные отец и мать так сильно возненавидели царя, что посвятили свою жизнь борьбе с ним. Пантелею, к сожалению, этого они рассказать не успели. Он также не знает, за что именно его родителей арестовали и сослали в Сибирь.

Отбыв положенный срок, молодые люди из Сибири не уехали обратно в город. Они каким-то чудесным образом оказались вот в этой самой татарской деревне. Возможно, у них была причина здесь спрятаться. Этого Пантелей тоже не знал.

Итак, Александр и Анна появились в деревне одним летним вечером и самовольно заняли заброшенный дом на окраине деревни. Стали там жить. Деревенские не возражали: всё равно пустой стоит. Пусть живут. Стали помогать молодым выживать: русским нечего было есть. Александр и Анна по-татарски не понимали ни слова, а в деревне никто не понимал по-русски! Но, чтобы помогать друг другу, слова не нужны! Кто приносил и оставлял на крыльце крынку молока, кто – краюху хлеба, кто – несколько куриных яиц.

Чуть освоившись, Александр стал батрачить у зажиточных крестьян. Аня подружилась с соседками. Общались, как получится. Зажили бывшие революционеры в татарской деревне, как обычные крестьяне. Родился Пантелей. Но родители мальчика прожили недолго. Первой же зимой умер от чахотки отец, а следом за ним – мать. Пантелея, которому ещё и год не исполнился, взял в свою семью сосед Александра и Анны Шейхульислам – седьмым ребёнком. «Где шестеро, там и седьмой!» – сказал сердобольный Шейхульислам.

Так Пантелей стал татарином. Лет до семи он и не знал, что он – приёмный ребёнок. Никто его в новой семье не выделял среди остальных, никто не вспоминал, что он – не родной. Пантелей же был уверен, что Шейхульислам и Гульсум – его родные отец и мать. Когда узнал, тоже не сильно расстроился. Ну, были другие родители, умерли же. Теперь у него папа и мама – Шейхульислам и Гульсум. И много братьев и сестёр.

Пантелею, в одно и то же время с братьями, сделали обрезание. И в медресе он походил немного, как остальные братья, выучил там несколько молитв.

В большой семье, где всегда царит нужда, надо постоянно бороться за свое право выжить: не всегда всем хватает еды, одежды, обуви. Санки на всех детей одни, лыжи самодельные – одна пара, валенки и лапти – на два-три человека – одна пара! Часто действует правило – кто успел, тот и съел. Надо проявлять ловкость и сноровку. А Пантелей чаще всего проявлял крутой нрав. Он легко мог отнять то, что хотел, применив силу, даже у самого старшего брата. Не по годам рослый, к тому же он был горяч. Чуть что не так, тут же в ход пускал кулаки. Иногда дрались так, что разбивали друг другу головы, ставили синяки и ссадины, выбивали зубы. Но мальчики никогда родителям не жаловались. Так и росли. Постепенно братья перестали спорить с Пантелеем, признали его силу. Постаревших к этому времени родителей это устраивало – так в семье меньше ссор и скандалов.

Когда до деревни дошёл слух, что в столице скинули царя, Пантелею как раз стукнуло восемнадцать лет. Он не хотел стоять в сторонке и наблюдать, что происходит в деревне, когда страна бурлит от политических страстей. Пантелей примкнул к коммунистам, стал членом комитета бедноты в деревне. Ему нравилась Советская власть. Она обещала раздать землю крестьянам. Советская власть была властью бедных, а Пантелей и был, что ни на есть, босяк. Значит, это – его власть. Приятно было чувствовать свою важность, ходить на заседания и решать какие-то вопросы. Хорошее было время.

В 1919 году, в самый разгар войны между Красной Армией и «белыми», объявили всеобщую мобилизацию среди комсомольцев и коммунистов. Пантелея, хоть он и не был пока ни тем, ни другим, призвали на войну – защищать Советскую власть от врагов. Пантелею терять было нечего. Правда, было жаль маму – Гульсум сильно плакала. Пантелея это раздражало. Что это за слезливые существа – женщины? Сестрёнки Пантелея с малолетства были плаксами, чем сильно ему досаждали. Чуть дотронешься – сразу реветь, а отец Шейхульислам сразу же приходил в ярость, узнав, что Пантелей их обидел. Не раз ночевал Пантелей на сеновале, прячась от отца. И тумаки получал. Поэтому Пантелей терпеть не может, когда женщины плачут. Но тут приходилось терпеть – мать всё-таки.

Радовало то, что появляется возможность повидать мир, повоевать, стать героем страны Советов, вернуться полноправным коммунистом и зажить другим человеком.

Неграмотный Пантелей попал в пехоту, и теперь вспоминает год, проведённый на войне, с содроганием. Убивали, погибали, умирали от болезней, мёрзли в окопах, недоедали, месили грязь под ногами, кормили вшей. Ничего хорошего. В довершение ко всему взорвавшаяся неподалёку мина раздробила ногу. Пантелей едва выжил. Став калекой, вернулся обратно в деревню. Никаких тебе наград, орденов, никакого почёта. Одно благо – научился говорить по-русски. А то раньше ни слова по-русски не знал и русских никогда не видел!

В доме Шейхульислама Пантелея, теперь уж ещё и калеку, никто не ждал – Гульсум к тому времени померла, повзрослевшие дети Шейхульислама сами ломали голову, как им быть, чтобы не ютиться в страшной тесноте. Ночью занят был весь пол. Кто-то спал под столом, а кто-то – возле порога! Если кто-то выходил по нужде, вынужден был перешагивать через лежащего.

Тут жить не было возможности. Надо было что-то делать. Пантелей решил стать примаком. Стал выбирать подходящую одинокую женщину в деревне. Не очень старую, не очень бедную, со спокойным характером и чистоплотную. Таковая была. Её звали Сабира. Она не была красавицей: косил один глаз. Наверное, из-за этого, никто её в своё время не взял замуж. Она была старая дева, жила с матерью. Пока Пантелей был на войне, мать у Сабиры умерла, и женщина жила одна. Пантелей решил, что женится на ней.

Это было правильное решение. Сабира оказалась понятливой и толковой женщиной с мягким характером. Она была счастлива оттого, что наконец-то у неё появился муж, и изо всех сил угождала Пантелею. Детей у них не было. В деревне судачили, что, мол, Сабира немолода и бесплотна. Только Пантелей один знал, в чём причина. Та самая проклятая мина. Врачи предупредили Пантелея, что у него вряд ли будут дети.

Зажив счастливой семейной жизнью, разом заимев свой дом и своё хозяйство, Пантелей, благодарный жене за приют и уют, стал думать, как разбогатеть. Если много работать, это возможно – в деревне такие примеры были. Гражданская война закончилась, в стране окончательно и бесповоротно установилась Советская власть. Пришла пора, как думал Пантелей, укрепить личное хозяйство. Но нет. Не удалось. Началась коллективизация. Пантелей считал себя чуть ли не коммунистом, верил в коммунизм, и безропотно отвёл лошадь, которую купил совсем недавно, в колхоз. Украдкой вытирал слёзы по дороге. Он несколько лет мечтал о собственной лошади, собирал деньги по копейке, чтобы купить её. Злая судьба забрала лошадь сразу же в общественную собственность. Учёные мужья уверяют, что так нужно для строительства коммунизма. И Пантелей смирился. Без особой радости, но и без сопротивления, стал членом колхоза одним из первых. Стал теперь работать на общее благо – конюхом. «Чего ему – калеке, в колхозе лучше, чем одному!» – злословили некоторые за глаза. Ну что ж, на каждый роток не накинешь платок…

И правда, колхоз для него стал благом. Теперь он почти никогда не ходил пешком – всегда на телеге. Изувеченная нога постоянно напоминала о себе болями. Если много приходилось ходить пешком, деревяшка натирала ногу через тряпку, появившиеся язвы ныли и не заживали. Что и говорить, калека – он и есть калека. Всё давалось Пантелею с трудом даже в своём хозяйстве : дрова колоть, картошку копать, сено заготавливать. Жена у него сильная и работящая, вот и выживали. Ну и колхоз, конечно, выручил, назначив конюхом.

Но последние четыре года перед войной с фашистами у Пантелея была другая должность. Он работал бригадиром у женщин на поле. Пантелея, как он сам считал, поставили на эту должность из-за громкого голоса. Работа на колхозных полях трудная, многие женщины старались как-нибудь отлынивать, опаздывали, убегали домой при первой возможности. Дисциплины – никакой! Не на себя же работают, а на колхоз! Тогда председатель придумал поставить Пантелея бригадиром. Ох, быстро навёл порядок Пантелей в бригаде! Всего неделю носился по деревне на рассвете от дома одной нерадивой работницы до дома другой, размахивая палкой над головой и сильно прихрамывая на деревяшке, издавая звуки, похожие на раскаты грома, и женщины тут же перестали опаздывать. И убегать раньше времени перестали. Хорошим бригадиром оказался Пантелей. А теперь вот председателем поработает.