Немного о себе. Я литератор, склонный, как выяснилось, к сыскному делу, либо, если повернуться к зеркалу Истины другой щекой, следователь-графоман. Друзья (припомнить бы, есть ли таковые вообще) говорят, что я «ни то ни се», и они, куда ж деваться, правы, как еще можно назвать сыщика, не раскрывшего ни одного дела, и писателя, не написавшего ни одной книги.

Возможно, кому-то такое положение вещей может показаться смешным, но я вижу в этом некое предназначение, и посему неудавшийся литератор внутренне успокаивается на предмет неизданного, а сыщик-одиночка перестает видеть в каждом встречном потенциального преступника.

Однако я отвлекся, за что скорее прощу прощения у читателя, ибо стук в дверь настойчиво не прекращается, и надобно открыть, иначе петли могут не выдержать, а мое молчание будет истолковано превратно.

Человек, стоящий на пороге, являлся священником – сыщик во мне уже проснулся и по черной ризе с характерным белым воротничком его принадлежность к духовенству была определена и не вызывала сомнений.

– Что привело вас, падре, в столь ранний час? – зевая, протянул я, мучительно соображая, а действительно, какого черта незнакомый поп делает у моих дверей.

– Четверть часа пополудни, – насмешливо вернул меня к действительности гость, удивленно выставив правую бровь домиком.

– Неужели? – хмыкнул я, делая шаг назад. – В таком случае прошу.

Падре бодро прошел в комнату и, замешкавшись всего на секунду (ровно столько понадобилось ему, чтобы оценить весьма скромную обстановку моего жилища), произнес:

– С вашего позволения, – и уселся на мой любимый стул за письменным столом.

Неслыханная наглость для чужака, сыщик внутри меня потянулся за револьвером, а писатель благоразумно скрылся за его спиной:

– Чем могу? – практически не скрывая своего раздражения, поинтересовался я.

– Я к вам по делу, – спокойно ответил священник и, глядя на мою перекошенную физиономию, с улыбкой добавил: – Ах да, извините, меня зовут… Иона.

Револьвер выпал из рук сыщика, больно ударив по пальцам правой ноги, а из-за спины высунулся писатель с вытаращенными глазами и распахнутым до неприличия ртом.

– Вижу, вы удивлены, – невозмутимо продолжил гость, но застывшая на моем лице маска побудила его изменить свое мнение. – Ей-богу, я не привидение, очнитесь же.

– Я сплю, – произнес я вслух, прислушиваясь к своему голосу и учащенному биению сердца.

Падре, видно сразу, человек опытный, повел себя неожиданно; легко поднявшись со стула, он сделал пару шагов ко мне и профессионально влепил звонкую пощечину…

– Нет, не сплю! – воскликнул я, потирая ушибленное место. – Рука у вас не легкая, святой отец, могли и челюсть свернуть.

– Я к вам по делу, – как ни в чем ни бывало повторил Иона.

– Прошу, излагайте, – согласился я, решив не сопротивляться судьбе, приведшей к моему порогу «старого знакомого» прямо из недавнего сна.

– В моей пастве есть десять прихожан, готовых ко грехопадению, по каждой из заповедей, – начал загадочный гость.

– Очень интересно, – вставил я, пытаясь понять, а при чем здесь моя персона (в церковь я не хожу).

– Пожалуйста, не перебивайте, – Иона недовольно наморщил лоб. – Я намерен предотвратить сие на правах их пастора.

Надо же, интересно – как, пронеслось у меня в голове, со свечой стоять сразу в десяти местах?

– Сегодня я пригласил всех их в храм на тайную вечерю, подобную той, на которой Иисус собрал своих учеников, и попросил каждого принести с собой кагор. Мы сольем его в один сосуд и, зачерпнув оттуда, первым я опустошу этот Грааль, после чего паду замертво, – гость торжествующе уставился на меня.

– Падре, кто вам дал мой адрес? – спросил я в беспокойстве, психа в доме еще не хватало.

Иона улыбнулся:

– Я не собираюсь умирать, специальная добавка, которую я сам же и всыплю, сделает так, что мой сон будет неотличим от смерти.

– Если это розыгрыш, то весьма жестокий, – воскликнул я с непониманием.

Иона же, подмигнув, продолжил объяснение своего плана:

– Вы окажетесь единственным гостем, не принесшим вина, а значит, на основании своего полного алиби сможете провести расследование.

При слове «расследование» меня забила мелкая дрожь:

– Я не хочу, да и почему я?

Иона посмотрел прямо в глаза:

– Я не могу выступать в роли Судьи, я – Жертва. Один из моих прихожан называет вас «Ни то, ни се», знаете, что это значит?

– Бездарность! – крикнул я злобно.

– Вы нейтральны, вот что это значит, именно такой человек мне, – Иона покачал головой, – и им нужен. В ходе опросов вы вскроете пороки каждого, высветите их для их же обладателей, а моральное потрясение на фоне моей смерти усилит «эффект луча». Таков мой план отведения от грехопадения.

А сон-то в руку, подумалось мне; и Иона, и заповеди, и преступление, хоть и липовое.

– Вы полагаете, дорогой падре, что моих талантов хватит разговорить и, более того, убедить абсолютно незнакомых людей не делать того, что они еще не совершили, но только собираются? – теперь пришла моя очередь улыбаться.

– Нет, не полагаю, – неожиданно согласился со мной Иона. – Но я изложу вам свое видение этого процесса, а вы просто повторите им.

Его уверенность завораживала и заряжала. Писатель отодвинул в сторону сыщика и вышел вперед, приготовив блокнот и карандаш:

– Я весь во внимании.

Иона поправил воротничок:

– Первая заповедь, как может показаться, не ограничение, а Закон Направления эволюционного развития души.

Он взглянул на меня, молча вопрошая, ясно ли, о чем он.

Я кивнул.

– При всем многообразии восприятия и представления себе, что есть Бог, каждой отдельной душой, видения Его образа на своем пути эволюции, все души приходят, если угодно, возвращаются или сливаются к Единому Богу. Первая заповедь исключительно об этом. – Иона сложил ладони конусом. – Так человеческие души, ограниченные четырьмя основными религиями, образуют четырехгранную пирамиду своего восхождения, Матрицу Развития Души, наподобие египетских исполинов.

Другие сообщества душ в иных мирах, имея больше «свобод во взглядах», создают свои многогранные «пирамиды». В случае полностью свободного общества душ образуется конус с кругом в основании.

Иона смахнул пот со лба, а писатель во мне восторженно поставил точку в своем блокноте, довольный тем, что успел записать все, слово в слово.

– Продолжайте, прошу вас, – энергия, идущая от Ионы, сотрясала воздух в комнате, я мог «прикоснуться» к ее струнам, по крайней мере, мне так казалось.

Священник привстал, облокотившись на стол, и устремил взор к потолку:

– Душа, мой друг, двигается вверх, как по ступеням, всякий раз, когда одерживает маленькую победу над одним из своих пороков в бесконечной битве с собственным эго.

Я живо представил себе уставшего, почти выбившегося из сил человека, карабкающегося наверх по ступеням пирамиды, морщась от боли при каждом шаге и мечтая о глотке воды под лучами палящего солнца.

Падре, настоявшись, опустился на стул:

– Движение вверх есть разговор с Богом, остановка на «привал» приводит к обоюдному молчанию, но если душа «решится» на спуск, молчание трансформируется в спор с Богом.

Я вздрогнул, Иона не просто проповедовал, он гипнотизировал, ощущение падения с каменных ступеней было очень реалистичным.

– Истово верующие находятся ближе к середине «пирамиды», но не по высоте, а внутри, и Свет от Бога падает на них вертикально, – с успокаивающей улыбкой произнес падре, вероятно, в качестве призыва почаще посещать церковь.

– У меня вопрос, святой отец, – я проголодался, а разговор, занимательный, даже познавательный, затягивался, и следовало бы подводить его к финалу. – Ваше понимание первой заповеди я осознал, но как смерть в самом общем случае, ну и, конечно же, ваша в частном, может повлиять на откровенность моих собеседников?

– Все просто, – Иона деловито постучал костяшками пальцев по столу. – Смерть в нашем видении пути души (внутри пирамиды) не дает сделать очередной шаг наверх. Душа, покинувшая физическое тело, оказывается телом света на вершине, подле Бога, а сознанием – там, где остановилась. Чем больше разрыв, тем сильнее душевные муки.

Я снова содрогнулся, черт, не из цыган ли мой гость.

– Надо было успевать за отведенный срок сокращать дистанцию между собой и «вершиной Голгофы», – кроткий доселе Иона с раздражением грохнул кулаком по столу. – Тебе может показаться, что на скрижалях высечены просто слова, – падре усмехнулся, я подумал, даже как-то недобро. – Нарушение, например, первой строки равносильно смерти. Нет, конечно, плотное тело остается после согрешения жить на Земле, но сознание души вываливается на тропу иллюзии. Признание богов различных религий отдельными, соперничающими сущностями трансформирует «пирамиду» с одной вершиной в четырехзубцовую «корону», каждый пик которой есть иллюзорное направление (вершина-мираж) развития души. Здесь можно вспомнить пантеон богов Олимпа у греческого этноса, чей путь являл собой «двенадцатизубцовую корону» эволюционного развития, бедные греки (их души) перепрыгивали с зуба на зуб, по сути превратив свою эволюцию в бег по кругу.

Священник снова приподнялся на стуле и приблизил тучное тело ко мне:

– Вторая заповедь, «Не сотвори себе кумира», – это Закон Смещения Направления. Кумир – ложный маяк в «пирамиде», если угодно, приманка, который «светом» определенной энергетики притягивает к себе, отвлекая, отводя от вершины, то есть от Бога, и зовет куда-то в сторону, иногда не просто вбок, а вниз.

Иона глубокомысленно уставился на меня, судя по всему, снова тестируя свои гипнотические способности.

– Значит, заповеди – это законы? – брякнул я несусветную глупость, пытаясь переварить услышанное.

– Известный факт, – философски заметил собеседник.

– И что в этом случае несет преждевременная кончина? – начал я задавать более осмысленные вопросы.

Иона встрепенулся:

– Вы оказываетесь в «чужом доме», привязанным к судьбе души (кумира) и его карме.

Он посмотрел в мое непонимающее лицо и уточнил:

– Вы в ялике, привязанном к судну, направляющемуся в неведомом вам направлении.

Яснее мне не стало, но я с готовностью кивнул:

– Продолжай.

– Если двигаться по заповедям, – Иона позагибал пальцы, то ли вспоминая последовательность строк на скрижалях, то ли просто разминая суставы, – то «Не поминай Имени Господа всуе» следующая. Она есть Закон Опустошения, ибо невозможно обидеть, надоесть, одним словом, профанировать нечто Великое, будучи частью малой его, исключительно себя. Постоянно обращаясь без толку и надобности к Богу, душа прежде всего опустошает свой собственный сосуд, она теряет энергию, идущую при произнесении Имени Его на воспроизведение образа Бога в сознании. Обращение к Творцу – энергообмен, вычерпывание себя в случае пустого словоблудия. Эта заповедь есть предупреждение, чем чаще поминает Бога человек всуе, тем более освобождает себя от Него. Смерть телесная не позволит наполниться сосуду души энергией, и новое воплощение придется на хилое, болезненное тело.

Интересно, подумал я, неужели недоношенное дитя – обычный пустозвон в прошлой жизни, а Иона продолжал басить:

– Четвертая заповедь, «Помни день субботний», не имеет отношения ни к субботе, ни к какому-то дню вообще. Сие есть Закон Возвращения (Цикличности), он несет в себе истину об обязательном возвращении к Богу, в сады Эдема, Домой. Преждевременное покидание Контракта – это повисание на полпути, находясь подле Бога, душа будет с недоумением взирать на бессмысленно озирающееся сознание там, где оно не должно было остановиться. Эта заповедь не страшна при «жизни», она сказывается после «смерти».

Мой гость умолк, возможно, предавшись воображению себе картин душевных мук и страданий в мирах, нами не осязаемых и не представляемых, а возможно, перегрузив связки, дал отдых горлу и просто закатил глаза к потолку, все-таки нелегкая это работа – объяснять истины такому болвану, как я.

– И все же, святой отец, – мое терпение заканчивалось. – Все ваши теории очень интересны и весьма впечатляют своей смелостью, но какова моя роль в столь деликатном деле, как грехопадение иных, да и зачем, задаюсь я вопросом и к себе в том числе, зачем мне-то вступать в эти темные и бурные воды?

– Немного терпения, сын мой, – Иона ласково посмотрел мне в глаза. – И я отвечу на то, что волнует тебя, а пока обратимся к пятой заповеди, о почитании родителей. Она представляет собой Закон Подобия; как тело имеет исток (отца и мать), так душа – Бога. Сознание тела, не почитающего родителей, «формирует» сознание души, не почитающей Бога.

– На Земле, как на Небе, – процитировал я.

– Именно так, – Иона удовлетворенно покачал головой. – Когда человеку кажется, что ему не за что уважать родителя, душа начинает полагать Создателя несправедливым, хотя все это звенья одной цепи – Творец направляет ребенку Отца и Мать, коих он достоин, как и они его. Сей факт надобно принять.

– Как ваша «смерть» должна стать железным аргументом для нарушающего эту заповедь? – спросил я, прикидывая свое будущее «расследование».

– Преждевременная кончина, особенно ранее (по времени) своих родителей, человека, не почитавшего их, подвешивает сознание души посредине между Богом и Антимиром. Эта заповедь, как и предыдущая, более относится к существованию там, а не здесь.

– Ну, святой отец, с шестой заповедью все просто, – мне не терпелось побыстрее проскочить «понятный и так» запрет.

– Не так и просто, как кажется, – неожиданно ощетинился Иона. – «Не убий» – это Закон Жизни, вечной в духе, но конечной в теле. Решение (выбор) прервать жизнь другого есть не просто спор с Богом, а прямое противопоставление себя Ему.

– Разве смерть убийцы не есть кармический итог его поступка? – мне подумалось, что здесь и обсуждать-то нечего. – Как чужой смертью убедить готового к свершению убийства отказаться от замысла?

– Прерванный путь мог привести к искуплению, например, – спокойно произнес Иона. – Или к иному стечению обстоятельств, энергетически компенсирующих содеянное.

– Не суди, да не судим будешь, – вспомнил я, и священник покивал в ответ.

– Далее, «Не прелюбодействуй», – поерзав на узком для него стуле, Иона, устремив на меня свой взор, вдруг озорно подмигнул. – Закон Любви, ибо прелюбодей, разрушая само понятие любви, структуру ее энергии, одновременно и вор, и обманщик, и убийца, то есть тот, кто нарушает все заповеди одновременно, поелику любовь включает в себя все существующие энергии. Он (прелюбодей) противопоставляет свои деяния творчеству Создателя.

– Удивительно! – воскликнул я. – И как же мне, святой отец, остановить Казанову вашей «смертью»?

– Поведайте бедняге, мой друг, – Иона произнес эти слова с печальной улыбкой на устах, – что сознание его души окажется в объятиях антимира, столь крепких, что та часть сути его, коя будет находиться подле Бога, вынуждена страдать истово, как страдали обманутые им на земном плане, но семикратно.

– Почему семикратно? – удивился я.

– Потому, что заповедь седьмая, – просто ответил Иона, и я не понял, шутит он или нет.

– Значит, укравший… – начал я, на что священник опять абсолютно серьезно заметил:

– Потеряет в восемь раз более награбленного, и, кстати, «Не кради» – Закон Существования. Имущество физического плана, как энергия, распределяется Создателем особым, только Ему ведомым образом. Перераспределение этой энергии по человеческому разумению недопустимо, ибо является спором с Богом и постановкой себя выше Него.

Постепенно я начал привыкать к новому взгляду на старые догмы, к знакомым формулировкам, проявляющимся в ином свете. Иона, незваный и довольно странный мой гость, излагал быстро и четко, в логике отказать ему я не мог, но эта самая логика разрушала привычную картину мира, не давая времени на построение новой. Он спешил, будто его гнало что-то массивное, чего нельзя избежать, и важное, от чего невозможно отказаться.

Смерть для воришки – подведение итогов; сколько руки его в человеческом теле забрали чужого, не настолько же сознание души его опустошило карманы Бога, но в восьмикратном размере.

– А именно? – переспросил я.

– У Бога можно украсть только Любовь, «добытая» таким образом энергия передается душой вора в антимир, потому как удержать ее невозможно, попробуй зачерпнуть ладонью бегущую из кратера вулкана лаву. Воришке придется отрабатывать, выкупая ее обратно, а Лукавый умеет считать… исключительно в свою пользу.

Иона поднял указательный палец вверх:

– «Не кради» – это слова Господа Бога, исполняй, но перейдем к девятой заповеди. «Не лги» есть Закон Равновесия, ложь разрушает гармонию и справедливость мира Бога, она – прямое противодействие Богу, лжец разваливает то, что сотворил Создатель.

– И его ждет? – не знаю зачем, но я начал торопить его, да не подумает читатель, что завтрак интересовал меня более.

– Его, точнее, сознание души ждет искаженное им же пространство; чем больше неправды было в его жизни, тем сложнее и запутаннее станет после нее, – Священник сделал неопределенное движение руками, что-то из индийских танцев.

– Мне так и показать ему? – улыбнулся я, намекая на диковинные па.

– Кому?

– Тому из прихожан, кто признается в этом грехе.

Иона хмыкнул и кивнул:

– Можно. Завершит картину мира десятая заповедь, «Не возжелай у ближнего ничего». Ее сакральный смысл – Закон Сдерживания антимира, ибо он рожден, действует и существует за счет желания забрать чужое, поскольку ничего своего не имеет и не может – Антимир не создает, но отбирает в итоге у Бога.

– Зависть кормит Лукавого? – поразился я искренне.

– Зависть и есть Лукавый, поработивший сознание, – Иона поднялся с места. – После смерти здесь душа будет стараться оторвать липкие нити зависти сознания от антимира, что приносит невероятные страдания, ибо все, что имело смысл на земле, как правило, ничтожно на Небе, но за счет «перевертыша», эффекта дуальности, энергетически сильно в качестве удерживающего якоря.