Любаша. Сольный концерт для женского голоса

2. «Ты всегда хороша несравненно»

Ты всегда хороша несравненно,

Но когда я уныл и угрюм,

Оживляется так вдохновенно

Твой веселый, насмешливый ум.

Ты хохочешь так бойко и мило,

Так врагов моих глупых бранишь,

То, понурив головку уныло,

Так лукаво меня ты смешишь.

(романс А. Дюбюка, сл. Н. Некрасова)

Со дня моей первой встречи с Любовью Станиславовной прошло полгода. В апреле А.Г. решил торжественно и пышно отметить свой юбилей – ему тогда исполнилось 43 года, но разве в этом суть? Он задумал устроить концерт в свою честь и пригласить все высшее общество Хабаровска в Дом кино. Меня А.Г. обязал оформить больше ста пригласительных открыток – на них я должен был начертать следующие изящные слова: «Моим искусством была жизнь. Я положил себя на музыку. Дни моей жизни – это мои сонаты. Я вложил весь свой гений в собственную жизнь, и лишь талант – в свои произведения». Как всегда у А.Г., получилось скромно и со вкусом.

Перед самым выступлением маэстро носился по зданию, разъяренный на каких-то незваных гостей и бездарных официанток, которые без его помощи «не могли даже бутылку шампанского открыть». Весь на нерве, он велел мне следовать за ним в гримерку, чтобы уяснить детали нашего совместного выступления: мы приготовили двуязычный литературно-музыкальный экспромт по мотивам «Дориана Грея».

В комнате – о неожиданность, о радость! – я увидел Любовь Станиславовну Коломиец-Кузнецову: она нервно расхаживала по диагонали и явно пребывала не в настроении. На этот раз она была облачена в очень длинное, ярко-красное платье без намека на рукава и с глубоким вырезом. Наряд выгодно обнажал округлые, холеные плечи и руки певицы, а при желании можно было получить и некоторое представление о ее недурственной груди. В ушах у певицы посверкивали длинные и тяжелые по виду серьги причудливой конфигурации – их блеск, словно сталь меча, придавал облику «звезды» немалую долю воинственности. Я отметил, что быть не в духе очень шло Любе, это делало ее еще недоступнее для обычных смертных.

Едва мы вошли в гримерку, Кузнецова обрушилась на А.Г., не удостоив меня даже мимолетным взглядом, будто никогда и не видела.

– Если бы я знала, что мне устроят такой прием, ни за что бы не приехала! – без предисловий заорала Люба. – Я истратила последние деньги на поезд, а в результате получай, дорогая Любовь Станиславовна: ни встретить тебя толком не могут, ни аккомпаниатора найти, про гонорар я уже вообще молчу!

– Люба, опомнись, какой гонорар? – театрально приподняв брови, тихо проговорил А.Г. – Это просто встреча друзей. А насчет сопровождения ты сама должна была позаботиться – по-моему, здесь каждый отвечает за себя сам.

– Господи, ради чего я сюда приперлась? – не унималась Кузнецова. – Оскорбления выслушивать? Можно подумать, у меня проблем мало, а денег – куры не клюют, чтобы без толку туда-сюда мотаться. Кажется, я вам говорила, драгоценный А.Г., что меня из филармонии подло уволили и я сижу без копейки в кармане. Я всегда знала, что дело именно так и кончится: там все жутко завидовали моему таланту. Да они просто зеленели, когда слышали про мои успехи! Змеи подколодные, вы бы их слышали – ах, Любочка, ах, солнышко, нам тебя так будет не хватать!.. В общем, А.Г., если хочешь, чтобы я сегодня пела, заплати-ка мне, милый друг, и желательно вперед.

Во время этого эмоционального монолога маэстро заметно менялся в лице, но сохранял внешнее равновесие. При последних словах певицы на его щеках сквозь грим проступила легкая зелень.

– Уважаемая Любовь Станиславовна, – с угрожающим спокойствием сказал он, – вы что, собираетесь сорвать весь вечер? Мне через минуту программу начинать – в каком состоянии я, по-вашему, появлюсь на сцене? Как вы вообще себе позволяете разговаривать со мной? Не слишком ли вы много о себе возомнили, захудалая провинциальная певичка? Вас совершенно правильно выгнали из филармонии – кому нужна такая скандалистка, да еще со «звездной» болезнью? Если, дорогая Любовь Станиславовна, вы сегодня не выйдете на сцену, то жестоко за это поплатитесь. Вам ясно? Я бы не советовал вам так поступать с хорошими друзьями, мы ведь еще можем друг другу пригодиться. Ну же, будьте умницей, настройтесь перед выступлением и не делайте глупостей.

Аромат злобы, источаемый романтичным маэстро, кажется, вызвал у примадонны приступ удушья, потому что она растерянно стояла, хватая ртом воздух и начисто позабыв о своих справедливых требованиях. А.Г. же, выговорившись, сделал мне знак головой, и мы безмолвно вышли из комнаты. Опомнившись, Любовь Станиславовна бросилась к двери.

– А.Г., а как меня будут представлять? – крикнула она вслед.

– Никак, – беспечно бросил тот через плечо, – сама представишься.

Концерт являл собой сборную солянку из хвалебных речей в честь «юбиляра», капустных номеров и любительских песнопений. На фоне этой драной самоделки Любаша, несомненно, продемонстрировала немалый профессионализм и изрядное воображение. Нечасто на долю артистов выпадала сомнительная честь самим объявлять себя, но Кузнецова сделала это совершенно непринужденно, да еще, пользуясь случаем, мило так, по-дружески «уколола» А.Г. прямо со сцены. Взлетев на подиум, как огненный вихрь, она с очаровательной улыбкой обратилась к публике:

– Здравствуйте, мои дорогие! Меня зовут Любовь Кузнецова, я певица и актриса. Окончила Ленинградскую консерваторию, и в моем репертуаре более трехсот произведений: русские и цыганские романсы, еврейский фольклор, оперные арии и современные зарубежные песни. Я профессионал высокого класса и могу работать в любой ситуации, даже без аккомпанемента и микрофона. – Она засмеялась и сказала шутливо: – Я хочу поблагодарить нашего дорогого А.Г. за то, что он мне сегодня как раз организовал такие вот экстремальные условия и дал возможность проявить себя, так сказать, в натуре. С днем рождения, милый А.Г., и знай, что я очень дорожу нашим союзом. А сейчас – мой тебе подарок…

Любовь Станиславовна запела романс «Эй, друг гитара», да так душевно, что у публики мурашки забегали по телу. И не просто запела, а еще и в пляс пустилась – с цыганским покачиванием плеч и сотрясанием пышных грудей. Мало того, она схватила гитару, необдуманно оставленную виновником торжества на сцене, и, обыгрывая песню, то ли нарочно, то ли в случайном порыве чувств шарахнула ею о кулису. Зная, как маэстро относится к своей гитаре, я с веселым ужасом подумал, что либо его сейчас паралич разобьет, либо после концерта он собственноручно расчленит бедную Любу за ее злую выходку. Как бы там ни было, думаю, артистка Кузнецова осталась вполне довольна тем, что своим «подарочком» ей удалось отомстить А.Г. за унижение.

После концерта часть приглашенных, уже слегка подпитых за счет главного спонсора мероприятия, весело направилась к дому именинника – продолжать кутеж. Любовь Станиславовна шла в стороне от всех, ни с кем не общаясь и сохраняя вид надменной отчужденности: красивая пышноволосая дама в коротком черном пальто, казалось, чувствовала себя одиноко в оживленной толпе и за горделивой внешностью скрывала печаль. Я воспользовался случаем и подошел к ней.

– Любовь Станиславовна, извините, – сказал я, слегка нервничая от непосредственной близости к «звезде», – вы меня помните?

– Ну разумеется, Ромашка, я вас помню, – чуть насмешливо окинув меня взглядом, отозвалась она, – вы такой интересный молодой человек. И так красиво говорите по-английски. Как сказать «доброе утро»?

– Good morning.

Кузнецова, беззвучно пошевелив губами и подняв вверх глаза, словно прислушиваясь к самой себе, повторила за мной нараспев: «Go-od mo-or-ni-ing».

– Ну как, я талантливая ученица? – поинтересовалась она.

– Очень, – кивнул я.

Неожиданно она весело захлопала в ладоши и рассмеялась.

– Ты меня научишь английскому? – оживленно спросила Кузнецова.

– А вы меня научите петь?

– Зачем тебе? – искренне удивилась та. – Ты же все равно не будешь петь, как я.

– Так и вы тоже не будете разговаривать, как я.

– Ну и что? Я буду ходить по городу и прикидываться таинственной иностранкой…

Мы оба засмеялись, и между нами впервые промелькнула какая-то теплая искорка понимания. Но потом она снова погрузилась в молчание и, казалось, напрочь забыла обо мне. На ее лице обозначилось жесткое выражение, и до самого дома А.Г. она не проронила ни слова.

Резкие переходы от одной эмоции к другой для Любы были обычным явлением, но человек, не знавший этого, мог легко счесть ее ненормальной. Непредсказуемым поведением она завоевала себе репутацию эксцентричной психопатки – не приведи господь иметь с ней какие-либо дела!

***

В двухкомнатную квартирку А.Г. набилось неправдоподобно много людей, претендующих на звание его друзей. В спальне сразу образовался художественный салон: местные поэты и барды продолжали услаждать друг друга своим творчеством. В гостиной вдоль стены поставили импровизированный стол-фуршет, на который с раннего утра готовила безответно влюбленная в А.Г. мало рафинированная (а проще: грубая и неотесанная) женщина Люда Г., штабной шеф-повар.

Вот на этот-то неустойчивый стол и взобралась взбалмошная Любовь Станиславовна, чтобы произнести тост в честь именинника. К тому моменту она переоделась в короткое черное платье, глаза скрыла за стеклами очков «хамелеон», а пышные волосы спрятала под блондинистый паричок, сделавший ее совершенно неузнаваемой. Твердо установив каблуки между салатниц и полных тарелок, Люба нагнулась, взяла фужер и, овладев вниманием общественности оглушительной трелью, изрекла душевно и просто: «За тебя, дорогой!»