Заговорщики

Подготовка к пиру

К пирам король всегда относился с большим уважением, а к организации подходил на редкость ответственно. За почти тридцать лет со времён становления объединённого королевства только самый далёкий от двора простолюдин не знал, что для очередного пира не нужно никакого особого повода. Вот и в этот раз отмечали будто бы восьмой день со дня полнолуния, и если иные ещё находили какой-то смысл в чествовании полной луны, то насчёт символического восьмого дня иллюзий не питал никто. Пока казначей кусал локти из-за очередного расхищения его обожаемых закромов, все прочие, кому было дозволено, и даже те, кому дозволено не было, стекались ко двору. На приглашение отозвались и некоторые из правящих лордов: Лорд Сидус из тринадцатого региона, ранее именовавшегося Звёздным; Лорд Фортуна из седьмого региона, прежде зовущегося Счастливым; Лорд Харани из двадцать первого региона, также известного как Пустынный и располагающегося буквально в пустыне, от чего на пирах Харани лишь охотнее набивал свой твёрдый живот; и даже пузатый лорд Мессис, правитель тридцать второго региона, не без причины названного Урожайным. Да, пожалуй, устраиваемые королём пиры любили все, кроме казначея и ещё пары придворных – егеря Хантса и церемониймейстера Холидея.

Егерь Хантс, мужчина, что был младше короля всего на каких-то пять лет, лично учил его охоте. Но в первый же выход в лес король сначала подстрелил из лука собаку, а затем был сброшен с лошади и всю дорогу обратно стонал, что у него сломана нога, хоть то и выглядело как обычный ушиб. С тех пор король так ни разу и не выехал поохотиться, за что Хантс мысленно благодарил ту лошадь – кто знает, сколько собак она ему сберегла. Перед каждым пиром, какие проходили чуть ли не дважды в месяц, егерь собирал людей и отправлялся в охотничьи угодья, представлявшие собой раскидистый лес, населённый кабанами, оленями и зайцами. Выезжать приходилось ранним утром и мотаться до поздней ночи, нередко по нескольку дней подряд. Король же обычно запрашивал дичи больше, чем можно было водрузить на лошадей. Но тут Хантс проявлял особую изобретательность и после охоты сводил нескольких лошадей на убой, заменяя недостающее мясо кониной. Их многолетний союз с мистером Холидеем предполагал, что последний настоятельно проследит, чтобы конину подавали только на самые дальние столы, где сидели наименее знатные персоны, иначе, не приведи господь, кто-то что-то заподозрит и доложит о столь низменных махинациях.

Мистер Холидей же целыми днями только и делал, что отдавал распоряжения многочисленным слугам. Нужно больше свеч, эти столы сюда, а скрипучие скамьи подальше, не забудьте взбить подушки для короля. Церемониймейстер был уже в солидном возрасте, но всё же в последнюю ночь перед пиром в одиночку доделывал то, чего не мог доверить своим слугам. В том числе приносил горшки, как можно больше горшков, и составлял их в небольшую, прикрытую занавеской комнатушку, а один непременно помещал прямо под королевский трон – точную копию того, что стоял в тронном зале. О своём желании на второй трон король объявил ещё до того, как занял первый, когда их армия только подходила к стенам Реджиса. Новоиспечённому кастеляну, сиру Кротспоту, пришлось лично отыскать толкового ремесленника, чтобы с точностью до мельчайших деталей исполнить королевский каприз. С тех пор при дворе шутили, что в королевстве есть целых два трона, но королевского зада хватит, чтобы усидеть на обоих. Поскольку король имел обычай не заканчивать пир, пока последний кусок на столе не будет съеден, то запросто мог заснуть прямо за трапезой. И так как с места он никогда не вставал, то и в каком-то смысле был вынужден (хотя вовсе не стеснялся этого) прилюдно ходить под себя, а там уже и ответственно бдящий мистер Холидей спешил заменить использованный горшок на один из тех, что накануне припрятал.

Можно было долго спорить, кто из всей троицы больше не любил королевские пиры, да только самого короля это ничуть не волновало.

В день съезда гостей обеденный зал был полностью готов. Столы и скамьи расставлены, горшки заготовлены, развешены гобелены с личным гербом короля. Про гобелены, а точнее про герб, говорили особенно много. Само его изготовление было второй по важности историей в правлении короля, а обсуждали её за кубком вина или кружкой эля даже чаще. Так уж получилось, что покуда сам король никогда не относился к знатному роду, то и герба до самого восхождения на престол у него не имелось. Много преисполненных идеями художников тогда приехали в замок предложить своё мастерство. Среди предложений были грозный волк, величественный лев, благородный олень и даже многоглавый дракон. Но всё это без особых раздумий отвергалось. Когда дело совсем затянулось, раздосадованный король изрядно подвыпил и предложил свой доселе невиданный вариант – в присутствии всех собравшихся он неуверенной рукой сорвал с молодой жены платье и наказал нарисовать её грудь, а аккурат меж грудей поместить золотой, полный вина кубок. Тогда известные художники принялись отказываться от ниспосланной чести и удалялись от двора быстрее, чем прибыли. Наконец, король в привычной ему непосредственной манере позволил рисовать мальчишке лет десяти, который согласился бы на что угодно, лишь бы подольше задержаться в стенах замка. Рисунок получился неказистым, если не сказать уродливым, да и сам король, протрезвев, казалось, пожалел о результате, и всё же приказал развесить гобелены повсюду, а самого мальчишку пообещал пристроить при дворе. Поговаривали, будто бы от ежедневного созерцания собственной неприличности то тут, то там, королева в конечном счёте и слегла с лихорадкой, а вскоре и вовсе померла.

Утром того самого дня, когда приезд гостей ещё только ожидался, король уже сидел за самым большим столом и смотрел сверху вниз на собравшихся придворных. Егеря Хантса он, поблагодарив за старания, отпустил отсыпаться, церемониймейстеру Холидею тоже была выделена пара часов на отдых, а потому в зале, помимо безликих снующих туда-сюда многочисленных младших слуг, собрались кастелян замка сир Кротспот, камерарий сир Румчестер, капитан королевской стражи Томас и молодой чашник Каборд. И если чашник был при дворе человеком новым, выбранным на место почившему, то сиры Кротспот и Румчестер знали короля вот уже тридцать лет, ещё со времён Объединяющей войны. Сир Кротспот в годы более ранние был известным и отважным рыцарем, однако, как сам признавал, уже лет двадцать не брал в руки меч, и в свои семьдесят, сколько почти никто и не жил, выглядел как облысевший хорёк. Сир Румчестер, всего-то пятидесяти пяти лет от роду, напротив выглядел по-прежнему грозно и сурово, всегда держался с рыцарским достоинством, но был навеки опозорен тем, что войну провёл за осадой крепости, которую так и не смог взять. Томаса же за выдающиеся физические качества лет двадцать как назначили палачом, но в виду отсутствия казней сделали ещё и капитаном королевской стражи.

– Так чем же я нас сегодня угощаю? – громко спросил король. – Чашник, извольте рассказать.

– Да, ваше превосходительство! Это выдержанное вино из империи Рокшера, оно хорошо сочетается с…

– Простите, мистер Каборд, – перебил его сир Кротспот. – Я плох на слух, не могли бы вы повторить – откуда вино?

– Из империи Рокшера, – повторил чашник.

– Откуда-откуда? Империя Рокшера?!

– Что-то не так, сир Кротспот? – растерялся Каборд.

– Да будет вам известно, что империи Рокшера уже двадцать девять лет как не существует! Да будет вам известно, что наш славный король положил конец всем этим вашим империям и прежние владения императора Рокшера ныне именуются не иначе как девятый регион! Или девятая земля, коли угодно. И откуда же в вас столько наглости упоминать империи, что исчезли ещё до вашего рождения?!

– Успокойтесь, сир Кротспот, – устало вздохнул король. – Существует или нет – так действительно проще, чем все эти цифры! Я даже уж и не вспомню, сколько их там, этих регионов.

– Сорок три, ваше величество.

– Да и в пекло их все – и империи, и земли, и регионы. Мистер Каборд, с чем там сочетается вино?

– С финиками и орехами, ваше превосходительство! – выпалил чашник.

– Ах, с орехами?! – король оглушительно загоготал. – Помню я, помню, как предыдущий чашник этими самыми орехами подавился. Покраснел, позеленел, затем посинел, всё по полу катался да продохнуть не мог! Ох и потеха-то была, ах если б выжил, то быть ему при моём дворе шутом! Чашник, неси же скорее вино да орехи!

– Мистер Каборд, – вновь подал голос сир Кротспот. – Позвольте полюбопытствовать: вы уже опробовали данное вино?

– Так и было, сир, опробовал! Вино не отравлено, живой я и здоровый, только слегка захмелел, даже забыл о девятом регионе.

– Попробуйте же ещё, но уже в нашем присутствии.

– Хватит, сир, – сказал король. – Вы мне так всех придворных споите!

– Ваше величество, таков порядок, – строго ответил кастелян. – Заговорщики не дремлют, могли и мистера Каборда побудить вас обмануть.

– Меня? Обмануть короля?! – чашник побледнел.

– Оставьте это, именем короля! Не хватало мне ещё одного чашника умертвить за пиром.

– Вынужден настаивать! Уверен, даже ваш камерарий согласится.

Сир Румчестер тяжело вздохнул, но всё же сказал:

– Так будет правильнее, ваше высочество.

– Кастелян и камерарий – две змеи, желающие, чтобы мой чашник поскорее напился! – вознегодовал король. – Да будет по-вашему! Мистер Каборд, налейте себе ещё кубок да выпейте!

Чашник повиновался. Налил из кувшина полный кубок, осушил в два глотка и чуть не свалился с ног.

– Заешьте-заешьте, молю вас! – воскликнул сир Кротспот.

Каборд схватил горсть очищенных орехов, зажевал и в самом деле чуть не подавился.

– Если сиры удовлетворены, то и я, пожалуй, выпью, – сказал король и, не дожидаясь ответа, сделал жест чашнику, который тут же наполнил новый кубок.

– Ваше здоровье, – сказал кастелян и выпил воду – ничего крепче ему не позволял пить желудок.

Сир Румчестер не пил вовсе, чашнику уже хватило.

– С вашего позволения, я пойду, – проскулил он.

– Идите-идите, – король махнул рукой в сторону двери. – Что там наши гости, господин кастелян, скоро ли будут?

– Что, простите?

– Гости, кастелян! Гости!

– Ещё не прибыли! – громко крикнул в ответ сир Кротспот.

– Вижу, что не прибыли! Когда прибудут?!

– Что? – вновь не расслышал кастелян.

– Камерарий, может, вы знаете?

– Боюсь, что мне не докладывали, ваше высочество, – ответил сир Румчестер.

– Так пошлите же гонца!

– Слушаюсь и повинуюсь!

Камерарий тут же скрылся в дверях, а сир Кротспот так и остался стоять на месте, пытаясь сложить расслышанные слова и слоги в целостные предложения. Король тем временем ещё выпил.

Вор и разбойник

В своей тесной, но уютной комнатушке мистер Койн который час морщил лоб и напрягал глаза при тусклом свете свечи – цифры на бумаге никак не сходились.

– Ох, как погуляют, – сетовал он дрожащим голосом. – Так погуляют, ах как погуляют, не пойду я туда, не пойду, ни одной лишней монеты на меня не истратят, пусть другой съест мою порцию, пусть эта порция у него в горле встанет!

Мозолистые пальцы нетвёрдо сжимали перо, безобразно чиркающее по пергаменту снова и снова. На столе, неподалёку от единственной свечи, стояли только чернильница и стакан воды.

– Живёте как хренов бедняк, – человек в противоположном конце комнаты мерзко заржал. В такой темноте и лица его было не разглядеть. – А ещё казначей!

– Казначеи должны быть бережливы, – ответил Койн безучастно и беззвучно выругался, когда цифры опять не сошлись.

– А смысл постоянно откладывать богатства, покуда не тратите?

– Ничуть не удивляюсь вашему вопросу. Вы ведь привыкли жить не по средствам, не так ли? Что не было вашим, но вдруг стало, немедля надо где-то растратить, чтобы если уж схватят, то ни о чём не жалеть.

– Всё это в прошлом, мистер Койн. Теперь я занимаюсь совсем другими делами.

– Ох, в прошлом, как же…

Из расчётов выходило, что ещё пара таких пиров и новому королю, их предполагаемому ставленнику, казначей не понадобится вовсе, поскольку и казны как таковой не останется. Койн снова выругался, уже вслух, и грубым движением перечеркнул всё ранее написанное – да так, что перо прогнулось, хрустнуло и переломилось пополам.

– Больно уж вы переживаете о том, что не ваше. Вот я-то, в былое время, если и брал чужое, то никогда не переживал, что кто-то отберёт.

– Правильно, вы всё тратили. А если о чём переживали, так это о том, чтобы голову от такой жизни не потерять.

– Об этом переживает каждый из нас, сейчас-то особенно.

– Говорите потише, за стеной живёт фрейлина, – предупредил казначей.

– Это та слабоумная старуха?

– Слышит она, тем не менее, прекрасно.

– А зачем она королю? Ей давно на покой пора, тем более что королева уж сколько мертва… лет двадцать?

– Больше двадцати пяти. – Он достал новые пергамент и перо. – Старая Маргарет давно не в своём уме. Было время, когда король ещё надумывал жениться вновь, но жену ему заменили вереницы потаскух. Тогда он разогнал всех служанок почившей королевы и старую фрейлину вместе с ними. А она, от помутнённого рассудка, на следующей день пришла исполнять обязанности как ни в чём не бывало. Стражники не пускали, а она давай взывать – то к королеве, то к королю.

– А что ж король?

– Да пожалел её король, приказал всем говорить, в случае чего, что королева в отъезде или ещё где. Комнату жены оставил нетронутой. Пускай, мол, убирает, пока не помрёт.

– Кстати, о женщинах – может, и правда потаскушку с острым ножичком подослать?

– Вы в своём уме?! – Койн громко ударил по столу. – Я говорил об этом прежде и не стану повторяться.

– Тогда изложите свой план.

– Не здесь и не сейчас. В любом случае нам сначала стоит дождаться известий от сира Хью.

– Ах да, преемник…

– Он нам всяко нужен. Если сами никого не подготовим, то камерарий или, чего доброго, кастелян позаботятся, чтобы всё обернулось не в нашу пользу.

– Неужто старики о чём-то подозревают? – удивился голос.

– Сомневаюсь. Просто больно уж они правильные, честные, господь их побери!

– От честных – одни проблемы, по себе знаю.

– Да уж вам-то не знать. – Казначей исписывал цифрами очередной пергамент. – Кто-кто, а ваш брат честность на дух не переносит.

– Говорите потише, мистер Койн, сами же говорите, что у старухи отличный слух.

– Неужто, столько повидавши, вы страшитесь какой-то пожилой женщины?

– Да я бы её вмиг прирезал, будь нужда. И вас, кстати, тоже. Да только мне моя репутация дорога. Такое место, знаете ли, нелегко заполучить.

– Уж я-то знаю! – выпалил казначей. – Мне и самому, представьте себе, потрудиться пришлось.

– Уж всяко не так, как мне.

– Да уж куда нам до вас! Кстати, а с чего бы вы не на пиру?

– Не хочу светиться, – мягко ответил гость и присвистнул. – Король-то меня до вступления в должность в глаза не видал, а вот кто-то из людей, приехавших с лордами, вполне может и узнать.

– Ваша правда, лучше не рисковать: если вас узнают, то и наш план окажется под угрозой.

– О, в этом можете не сомневаться! Если меня прихватят за жопу, мигом всех вас за собой утащу. В конце концов, чего стоят всякие там планы, когда речь идёт о собственной шкуре? А, казначей?! Чего стоит жизнь?

– В золоте или серебре?

– Очень смешно, скряга. Спрашиваю я, конечно, философски, но хотел бы услышать ответ.

– Раз уж философски, то отвечу тем же: жизнь стоит столько, сколько за неё дают, и не монетой больше.

– Чертовски хороший ответ! – заржал голос.

– К чёрту эти пустые разговоры! – Койн ударил по столу. – Что будем делать?

– Как что? Дожидаться новостей от сира Хью, сами же сказали.

– Конюх и кузнец. Кто, по-вашему, наиболее подойдёт?

– Да разве ж выяснишь по профессии? Я вон сами знаете кто и вдруг лекарь!

– Да знаю я, какой вы лекарь…

– Пост занимаю – оно и главное!

– Эх-эх, – покачал головой казначей. – Знаем мы одного, кто пост занимает, а он для него не годится. И настолько хотим это исправить, что аж убить готовы.

– Говорите так, будто убийство это что-то плохое.

– Всяко не для вас, мистер Роб.

– Я вам что, головорез какой?! – возмутился лекарь.

– А кто же вы тогда, если не головорез?

– Во-первых, это в прошлом. Во-вторых, даже тогда я был лишь весьма предприимчивым человеком, выживал как умел.

– Лишая жизни других.

– Это уж когда приходилось!

– Ладно, оставим это, – отрезал Койн. – Нам надо решить, кто из двух юнцов станет нашим ставленником. Я слышал, что подмастерье конюха, мягко говоря, идиот.

– Тем легче будет им управлять.

– Да, но если он настолько идиот, как мне рассказывали, то указов наших не запомнит. Мальчик-кузнец вроде сообразительный, но больно уж своенравный.

– Всем своенравным можно подрезать крылышки, будь на то нужда.

– Если уж придётся, то доверю это лично вам.

– А с каких пор это вы у нас главный?

– С самого начала. Или, позвольте спросить, у вас есть иная кандидатура? Может, запуганный собственной тенью писарь? Кравчий? Сир Хью, в конце концов?

– Шут! – заржал голос.

– Вам бы всё шутки, мистер Роб. Надо решать!

– Не суетитесь, господин казначей. Пока сир Хью не разведает, будет весьма поспешно принимать какое-либо решение. Почему вы, кстати, подрядили на это рыцаря?

– А чьи ещё вопросы, позвольте спросить, не возымеют каких-либо подозрений? Рыцарь в поисках меча или коня это, так сказать, дело обыденное, никто не удивится.

– Уж очень вы щепетильны, мистер Койн. Будто кузнец или конюший лично пойдут докладывать королю.

– Конюший месяцами бутылки от рта не отнимает, так что нет. А вот слуги могут и шепнуть чего-то не того, если к никому ненужным мальчишкам вдруг заявится лекарь или, тем более, казначей. Осторожность не повредит, мистер Роб. Уж вы-то должны понимать!

– Понимаю, но даже для меня это чересчур.

– Тем лучше, что вы оставили свои былые дела.

– Никак за мою жизнь тревожитесь? – спросил лекарь.

– Разве что как за жизнь одного из заговорщиков. Не сомневайтесь, о вас я беспокоюсь не более, чем о шуте. Вы, разве что, поумнее будете.

– И на том вам спасибо, дорогой друг! А что же шут, зачем он нам вообще?

– Эх, поспешил я вас хвалить, – покачал головой мистер Койн. – Шут, он, вы поймите, дурак.

– Да я-то понимаю, только какой с дурака прок?

– А прок такой, что при своей должности он без проблем может остаться с королём наедине. В отличие от вас или меня, дурака не трудно будет подбить на самопожертвование ради общего дела.

– А вы хитёр, как лис, мистер Койн.

– Ох-ох, мистер Роб, должность обязывает меня быть человеком практичным, а временами – и хитрым в придачу. Вот что будет, если наш план сорвётся?

– На плаху пойдём, как писарь говорил. Тут уж даже наш король казни в обиход вернёт.

– С этим-то понятно, но вы о нас думаете, а надо о королевстве. Поглядите вокруг – сколько ещё может продолжаться этот театр вместо настоящего правления?!

– Так это благородство побудило вас участвовать в заговоре? – лекарь мерзко заржал. – Ох, видал я вашего благородного брата. Страсти да слабости те же, что и у нас, простых смертных, но что ни слово, то красная нить, делящая всё на доброе и злое.

– А что вы бы сказали о моих намерениях?

– Что вами движет алчность ещё более голодная, чем моя. Но хоть сколько-нибудь благородное воспитание и те-то идеалы мешают сознаться, вот и выворачиваете всё наизнанку.

– Довольно! – казначей ударил по столу, и чернила вылились на пергамент. – Чёрт бы вас побрал, лекарь, за такие слова вам в самом деле место на плахе!

– Всем нам там место. Как-никак мы намереваемся убить короля.

– Я бы пошёл к королю хоть сейчас, чтобы лично вас сдать!

– Не спешите, мистер Койн. Я уже говорил: все шестеро рядом ляжем, я молчать не стану.

– Господь с вами, мистер Роб. Идите. Я имею в виду, оставьте меня с моим горем наедине. – Казначей выкинул испорченный пергамент и вновь принялся записывать расходы.

– Вам поспать надо, а то монеты в голове так и звенят, а руки их не нащупывают.

– Идите, я сказал! Не испытывайте впредь моё терпение.

Лекарь вышел смеясь.

На пиру

От самых подступов к замку и через весь город тянулась длинная вереница людей, коней и повозок. Шумная процессия двигалась неохотно, а хвостами оседала далеко за воротами Реджиса. Приглашённые лорды, их родственники, свиты, многочисленные слуги, увлёкшиеся следом потаскухи, бродячие торговцы, барды, просто крестьяне и прочий сброд, по событию намеревавшийся без труда проскочить в город. Король было намеревался распорядиться открыть секретный ход, чтобы поскорее пропустить дражайших гостей, но советники, сиры Кротспот и Румчестер, настойчиво просили сохранить его в тайне.

– И почему мы пропускаем их только через одни ворота? – привычно сетовал король.

– Ваше высочество, южные ворота строились не для принятия гостей, – отвечал сир Румчестер.

– Ваше величество, во времена империй столько гостей никто и никогда не принимал, – вторил ему сир Кротспот.

– И почему мы не расширили эти треклятые ворота за двадцать девять лет? – спросил король и жестом требовал молчать. После войны королевская казна осталась в прискорбном состоянии, все займы в банке седьмого региона, зовущегося прежде Счастливым, годами тратились на восстановление, а позже казначей сменился на скрягу мистера Койна, всё сетующего на пустующую казну.

Тем временем в город въехал первый паланкин, на котором красовались семь вышитых золотых монет, повторяющих личный герб лорда Фортуны – правителя седьмого региона, до войны бывшим частью империи Рокшера. Следом за паланкином не спеша двигались два десятка человек из числа личной свиты лорда – средних лет мужчины, одетые в дорогие ткани, воины лишь по названию, а на деле, скорее, надзирающие за молодым Фортуной. Крестьяне перед этой процессией расступились по обе стороны дороги, освобождая путь.

Следом появился сочно-зелёный, перемежающийся многочисленными колосками (их должно было быть тридцать два, но никто не считал), паланкин лорда Мессиса, за которым тянулся десяток обильно нагруженных зерном повозок. Двигалось всё это крайне неторопливо, под вымученный скрежет колёс, и расступившийся по обе стороны народ нервно вздыхал.

Солнце уже взошло в зенит, когда с тракта в город заехало человек тридцать на тощих жилистых лошадях. Бритоголовые, с обожжённой солнцем кожей они больше походили на разбойников с большой дороги. Свои немногочисленные дары королю они везли в мешках, подвешенных на лошадей. Герба или какого-либо его подобия при воинах не было. Во главе отряда двигался правитель двадцать первого региона, лорд Харани, недобро поглядывая единственным глазом на небритых и нечёсаных крестьян, отступивших в стороны от дороги ещё шагов на пять.

Последним из принявших приглашение лордов в городе появился правитель тринадцатого региона, известный как Сидус. Он проехал через ворота в ярко-пурпурном паланкине, украшенном по обе стороны золотыми звёздами. Следом, на расстоянии пятнадцати метров, шёл паланкин его жены, тоже пурпурный, но без звёзд. Ещё дальше, также в отдельном паланкине, ехали двое детей. Спереди каждого двойками шли всадники – долговязые, бледнокожие, в полушлемах, из-под которых до самых лошадиных спин шёлком струились волосы.

Многочисленных гостей разместили в гостевом зале, а лордам и их семьям выделили отдельные покои. К вечеру, когда солнце стало сникать, мистер Холидей отчитался сиру Кротспоту, что все приготовления завершения, и тот послал младших слуг известить лордов. Первым появился лорд Харани, человек суровой выправки, одетый совсем непразднично – буквально в походное. Сопровождали его только собственные воины, сразу отделившиеся и занявшие свои места за одним из средних столов. Вскоре объявились и лорды Мессис и Фортуна, первый пришёл в компании супруги – женщины пышнотелой, с ярким румянцем на щеках, подле которой крутились двое мальчуганов; второго сопровождал только немолодой мужчина со смешными длинными усами – наполовину угольно-чёрными, наполовину седыми. Родственники лорда Мессиса, одетые, как он и сам, в сочно-зелёные камзолы, заняли стол для родственников, размещавшийся чуть ниже королевского. Мужчина, идущий следом за Фортуной и что-то настойчиво шепчущий ему в ухо всю дорогу, проводил лорда до самого королевского стола, но затем, словно спохватившись, спешно удалился к средним столам. Лорд Сидус пришёл последним, тоже с женой и двумя детками: мальчиком и девочкой – все в роскошной лиловой парче, обшитой золотыми нитями. На гостей с каждого из многочисленных гобеленов свои разномастные груди выпячивала королева, предлагая испить вино из жёлтого кубка. И хотя её неказистые изображения висели повсюду, место самой королевы привычно пустовало. Старая фрейлина тронулась бы умом во второй раз, увидев это, поэтому старуху традиционно не звали на пир, а если она и узнавала что-то о гулянии, то вскорости всё забывала.

К радости короля все наконец-то заняли свои места, и он в глубочайшем удовлетворении оторвал от стола золотой кубок. Первый тост прозвучал без всяких формальностей и предисловий, и окутанный тишиной зал быстро залился весельем и смехом. Успевший заскучать в ожидании самодержец расплылся в хмельной улыбке, глядя на оживившийся народ.

Справа от трона, как весьма унылое изваяние, стоял королевский палач, а по совместительству и капитан королевской стражи, Томас – человек рослый и пузатый, возрастом чуть более сорока лет, с мясистым лицом и немногословной речью. Ввиду извечного отсутствия работы для палача Томас отвечал за охрану замка и общий порядок, но на деле, скорее, выполнял роль личного телохранителя короля, а в силу своей немногословности его подчинёнными чаще распоряжались кастелян сир Кротспот или камерарий сир Румчестер.

Камерарий как раз расположился по другую сторону кресла, держа в руке кубок с вином – первый и последний, что он намеревался выпить на этом пиру, как и на любом другом. Человек строгих правил, как образец рыцарства, сохранил былые привычки за почти тридцать лет мира и порядка и никогда не задвигал далеко сундук с латами и мечом.

Кастелян сир Кротспот, человек также некогда достойный, напротив, давно оставил позади прежние времена и уже двадцать лет не держал оружия в руках. В былые годы он лихо заливался королевским вином, но чем ближе подступала старость, тем слабее он становился желудком, вынужденно отказывая себе в грехе пьянства. Ещё пару лет назад он уже достиг уровня сира Румчестера в один кубок за пир, а нынче же и вовсе воздерживался от любого алкоголя. Всё же это не мешало ему веселиться, а вместе с тем и развлекать гостей устаревшими шутками своего времени – благо, с началом пира у кастеляна обязанностей становилось на порядок меньше, чем у всех прочих.

Где-то далеко в стороне от торжества праздновал совсем другой и один ему известный праздник конюший Стабл, а егерь Хантс отдыхал после очередной изматывающей охоты. Чашник Каборд, удалившийся в покои после неблагополучной пробы вина, уже успел вернуться, выпить снова и уснуть прямо на столе. Камерарий, с молчаливого одобрения Томаса, приказал слугам перенести спящего куда-нибудь за дальние столы, где собрались наименее достойные из гостей. Писарь короля мистер Пэн скромно разместился за одним из крайних столов среднего ряда, втихую попивая вместо вина эль. Сир Хью же, напротив, пользовался случаем и старался познакомиться с как можно большим количеством известных рыцарей, но раз за разом неизбежно разочаровывался отсутствием у тех ратных подвигов. В центре зала весело выплясывал шут, а мистер Кук бегал от стола к столу, нахваливая старания своих слуг на кухне – так, по его словам, сколь бы мерзкое мясо не привёз с охоты мистер Хантс, под руководством столь опытного кравчего оно всё равно будет таять во рту и подарит съевшему его человеку истинное блаженство. Безмолвной тенью на этом празднестве держался церемониймейстер мистер Холидей, уже покончивший с большинством возложенных на него обязанностей и теперь занявший место у той самой кладовой, куда запрятал горшки. Оттуда он молчаливо бдел за желудком короля, не лишая себя удовольствия скорбеть о предстоящей участи.

Король был весел, как никто другой. Он жадно впивался пожелтевшими зубами в сочное мясо, обвив толстыми, увешенными перстнями пальцами, оленью кость, и обильно заливал всё это вином, осушая по кубку за глоток. Составляющие ему компанию лорды поначалу молчали, за исключением Фортуны, который, будучи весьма острым на язык юношей, вполне был способен болтать за четверых. Этому молодому лорду, получившему земли в наследство от отца, ещё не исполнилось и тридцати, за столом он оказался единственным, кто не застал войны империй. В редкие моменты просветления и серьёзности король ещё мог припомнить, как покойный отец юнца привёл немногочисленный, но хорошо экипированный отряд, и сражался вместе с ними немногим южнее многовековых стен Реджиса. Сейчас же перед королём сидел костлявый златовласый юнец с сияющей улыбкой, напрочь отсутствующим аппетитом и неуместными для такого худого лица вислыми щеками. Он всё рассказывал о девицах, что дожидаются его в тёплой постели, о пузатых бочках сладкого вина, которое отчего-то не пил здесь, и шутил шутки, над которыми смеялся сам.

Лорд Сидус, человек куда более внушительного возраста, бледнолицый, держался холодно, пил умеренно, а ел скромно, не забывая о благородных намерениях. В противовес ему лорд Харани, прибывший из голодных пустынных земель, смотрел на еду единственным целым глазом (второй был искалечен уродливым кривым шрамом, тянущимся через всё лицо) так, как соколы смотрят на добычу. Он резко хватал мясо руками, точно дерущаяся за еду собака, и хищно вгрызался в плоть. Что по внешнему виду, что по манерам этот крепкий бритоголовый мужчина больше походил на бандита, чем на лорда. С края стола, отодвинувшись подальше из-за мешающего живота, располагался лорд Мессис – правитель богатого на урожай региона, всё же не упускающий возможности попировать в гостях. Он увлёкся запечённым в меду кроликом и жир постоянно стекал в его рыжую, с заметной сединой, бороду, а на зелёном камзоле уже красовалось несколько пятен вина.

– Лорд Харани, что же вы без супруги? – обратился к нему король. – Жаль видеть вас таким одиноким.

Тот нахмурил выгоревшие брови:

– Наши дороги тяжелы для женщин. Моя вторая жена так и скончалась.

– Мне жаль это слышать, мой друг, – сказал лорд Мессис, ненадолго оставив кролика.

– Ничего, она оставила мне двух крепких сыновей.

– А что же вы? – весело обратился Фортуна к королю. – Не надумали вновь жениться? Для нашего банка будет честью предоставить вам кредит на роскошную свадьбу.