Проклятие Оркнейского Левиафана

– Еда лишней не бывает, – помрачнев, отрезал Томас, швыряя на стол салфетку. – Мне, воспитаннику казенного пансиона, прекрасно об этом известно. Доброго дня, Эндрю.

– И вам так же, – пробормотал мистер Финниган. – Хотя, какой уж там добрый день, на похоронах то.

Маккензи огорченно махнул рукой, хотел что-то ответить, но сдержался. Развернувшись, он быстро вышел из комнаты, оставив расстроенного хозяина дома допивать остывший чай.

– 3 —

На похороны профессора Томас прибыл с опозданием, пребывая в самом скверном расположении духа. Размышления о внезапной кончине Макгрегора погрузили молодого ученого в пучину меланхолии, обильно сдобренной собственными печальными воспоминаниями о судьбе родителей.

Погода – мерзкий липкий дождик, вяло сочившийся с неба сквозь облака тумана, перемешанного со смогом прибрежных фабрик, – угнетала все сильней. Да и дорогу к аббатству Клампхилл нельзя было назвать приятной – Томасу, выехавшему из Колледжа Механики после обеда пришлось сначала воспользоваться услугами парокатной трамвайной линии Белла, потом пешком пересечь длинный Каменный Мост через Тару, а потом еще трястись полчаса в обычном кэбе по булыжной мостовой. Так что когда Томас Маккензи ступил на изумрудную траву кладбища Клампхилл, уже более двух веков существовавшего при аббатстве, он чувствовал себя разбитым и невероятно уставшим. Тело, за последние годы, привыкшее совершать лишь моцион до Колледжа и обратно, решительно протестовало против дополнительных нагрузок. Что тоже не улучшало настроения Маккензи – оказывается, погрузившись в свои исследования, он совсем потерял спортивную форму.

К святой мессе в храме, совершаемой над телом, Томас опоздал, это стало ясно, едва он вошел в ворота аббатства – траурная процессия уже двигалась по раскисшей от дождя дороге в сторону кладбища. Не обращая внимания на грязь, обильно пятнавшей лаковые ботинки, Маккензи поспешил следом. Из-за сильного ветра ему пришлось придерживать черный праздничный цилиндр левой рукой, – правой он держал над головой черный зонт с рукоятью из бивней бангалорского слона.

Осторожно ступая по грязи, проходя мимо старых потрескавшихся надгробий, мимо саркофагов, увитых плющом, Томас мрачно размышлял о несовершенстве этого мира. Профессор Макгрегор мог сделать еще очень много для того сверкающего будущего, в которое всем сердцем верил Томас. Он мог принести еще много пользы для Империи, и даже для простых людей, облегчив их повседневное существование в этом мире. И все же – вот печальный итог. Что он не успел? Что не доделал? Смогут ли это воплотить его ученики?

Стиснув зубы, Маккензи решительно двинулся в обход мутной лужи, до боли сжимая рукоять зонта. Больше никаких задержек – решил он. Никаких «потом» и «позже». Завтра же он садиться дописывать доклад о свойствах синего кварца, а через неделю представит его Ученому Совету Колледжа Механики. Пусть работа не идеальна, но больше нельзя топтаться на одном месте, надо двигаться вперед, не откладывая дела на завтра. Ведь завтра – может и не быть.

Отогнав от себя мысли о тщете сущего, Маккензи ускорил шаг и через пару минут нагнал процессию, остановившуюся у небольших зарослей туи, скрывавших фамильный склеп Макгрегоров. Каменное строение размером было не больше рабочего кабинета Томаса и потому у распахнутых дверей склепа поместились только четверо гробовщиков, несших на плечах черный лакированный гроб, да святой отец из аббатства с юным прислужником в черной рясе. Остальные, явившиеся почтить память профессора, остались у дороги.

Их было не так уж много – десятка полтора мужчин, с ног до головы закутанных в черные плащи, прячущихся под зонтами. Женщину Том заметил только одну – пожилую особу, закутанную в плащ, в черном чепце, отороченном черными же кружевами. Она опиралась на руку высокого и прямого как жердь старика с белоснежными растрепанными бакенбардами. Он не счел нужным открыть зонт или надеть шляпу – так и стоял с непокрытой головой под дождем, не отводя глубоко запавших глаз от черного гроба.

Томас осторожно подошел ближе, встал рядом с двумя молодыми парнями в одинаковых дешевых плащах – явно студентами профессора – и осторожно, стараясь не быть навязчивым, осмотрелся. Старой университетской гвардии почти не было – если не считать сэра Рональда Тумса с кафедры геометрии, что стоял в одиночестве, мрачно взирая на священников, которых недолюбливал за вечную вражду веры и технологии. Насколько Том помнил, Рональд всегда оставался противником Макгрегора, и в баталиях у меловой доски, и в шахматных сражениях. Удивительно, что именно он явился сюда отдать последнюю честь давнему сопернику.

Впрочем, Томас не слишком удивился отсутствию патриархов Университета, потерявших одного из своих самых уважаемых членов. Судя по тому, что в Колледже, куда прямо с утра заявился Том, о кончине профессора и не знали, старики просто еще не получили печального известия. И такая срочность похорон, прямо скажем – неподобающая, просто не позволила им вовремя прийти на церемонию.

Печальное известие в Колледж принес Томас, и его сообщение вызвало переполох. Сам Маккензи, в свою очередь, очень удивился тому, что о смерти одного из ведущих преподавателей знает он один. Это было очень… нелепо.

Журналисты, эти пронырливые бестии, разумеется, узнали о смерти профессора из первых рук – от полиции. Молодые писаки частенько следили за ночными патрульными, в надежде, что внезапная сенсация прославит их имя. Это понятно. Но почему полиция не сообщила в Университет? Почему родные и близкие профессора так поторопились с похоронами? Да и были ли у него близкие?

Томас скользнул взглядом по окружающим фигурам. Да, есть пара смутно знакомых лиц. Определенно, он видел их в Университете, но сейчас не мог припомнить даже на каком отделении. Надо бы перемолвиться с ними парой слов, предложить организовать вечер память Макгрегора в стенах самого Университета, раз уж с похоронами вышло так глупо.

Утвердившись на более менее сухой кочке, Томас выпрямил спину и застыл под зонтом как статуя, дожидаясь окончания погребальной церемонии. Она заняла не так уж много времени. Сначала служащие похоронной компании торжественно внесли гроб в семейный склеп Макгрегоров, потом пристроили его на заранее подготовленное место в каменной нише – рядом с последним местом упокоения отца профессора. Снаружи почти ничего не было видно, но никто особо и не стремился заглянуть в склеп. Полтора десятка людей неподвижно стояли под дождем, укрывшись под зонтами, молча наблюдая за упокоением последнего из Макгрегоров. И лишь старик с пожилой женщиной, застывшие у самого входа в склеп, мокли под холодными каплями. Их лица были мокры – слезы смешивались с дождем, но пожилая пара не обращала на это внимания.

Когда служащие похоронной компании, облаченные в черные костюмы, прошитые золотыми нитями, торжественно покинули склеп, святой отец, так же укрытый зонтом, что держал молодой служка, произнес небольшую речь о достойно прожитой Себастьяном Макгрегором жизни. Он явно не был знаком с покойным и использовал самые общие слова о доброте и великодушии. Закончил он ее краткой молитвой, после чего призвал собравшихся вернуться в церковь аббатства Клампхилл и заказать мессу за упокой души почившего профессора.

На этом церемония прощания и закончилась. Старший служитель из похоронной команды закрыл замок на дверях семейного склепа Макгрегоров и вернул ключ святому отцу. Тот сразу засуетился и направился к дороге, бодро шлепая по лужам. Младший служка бросился следом, воздевая зонт над головой седого священника, и тяжелая тишина похорон рухнула, рассыпавшись на куски.

Гости зашевелись, зашептались, обмениваясь впечатлениями и разом, не сговариваясь, двинулись обратно по дороге к аббатству. На этот раз провожающие уже не выглядели скорбящей толпой, единой в своем горе. Они разбились на маленькие компании по два – три человека, спешащих шепотом обсудить невероятно торопливые похороны, что, несомненно, станут предметом для пересудов в ближайшие месяца два.

Томас, оставшийся в одиночестве, неловко потоптался на месте, оглянулся на пожилую пару, что все еще стояла у дверей склепа, но потом, решившись, двинулся следом за остальными. Перепрыгивая через лужи, ученый ускорил шаг, пытаясь нагнать тех молодых ребят, что показались ему знакомыми. Но пока Маккензи обходил огромную лужу, не решившись перебраться через ее мутные воды напрямую, один из юнцов, в черном плаще и начищенном до блеска цилиндре, что-то громко бросил своему приятелю и ускорил шаги.

Когда Маккензи, наконец, выбрался на сухую дорогу, почти все визитеры успели уйти довольно далеко. Кроме последнего, смутно знакомого человека, что едва передвигал ноги. Похоже, похороны совсем его подкосили – он тихо плелся по грязной дорожке, не обращая внимания на лужи под ногами, и даже чуть пошатывался на ходу. Его черные брюки были до колен покрыты брызгами красноватой грязи, что попали даже на полы дешевого кэбменского плаща, пропитанного каучуком. Молодому человеку было явно не по себе – правая рука, сжимавшая небольшой черный зонт, заметно дрожала, да так, что бамбуковые спицы то и дело касались кепи из бежевого твида, уже заметно намокшего. Левой рукой молодой человек терзал свой воротник, пытаясь освободиться от его удушающей хватки. Глядя на эти неловкие метания, Томас внезапно вспомнил, где он видел этого человека, и тут же припомнил и его имя.

– Роберт! – воскликнул Маккензи, – Роберт, подождите!

Молодой человек вздрогнул, как от удара. Он метнулся в сторону, ноги заплелись, и Роберт чуть не упал. Томас, очутившийся рядом, успел ухватить его за мокрый локоть и удержать.

– Кто вы? – воскликнул Роберт, пятясь от своего спасителя. – Кто?

Пораженный Маккензи выпустил рукав плаща и с удивлением взглянул в лицо своему случайному знакомому. Выглядел тот неважно. Белые, как мел, щеки были украшены пятнами лихорадочного румянца, нижняя губа тряслась. Маленькие глазки, напоминавшие поросячьи, бегали по сторонам, а лохматые брови взлетели к самому козырьку кепи. Роберт Хиллман, ассистент кафедры прикладной геометрии, был напуган. Едва ли не до смерти.

– Роберт, – мягко произнес Маккензи. – Это я, Томас. Аспирант с Механики.

– А, – вяло протянул Роберт, медленно расправляя плечи. – Да, да, Томас. Я помню. Простите, ради бога, простите, я не сразу вас узнал.

– Ничего, – отозвался Маккензи, делая пару шагов вперед. – Пойдемте?

– Да, надо идти, – отозвался Роберт и зашагал рядом с молодым ученым, безрассудно шлепая по лужам. – Надо поскорее идти!

– Куда? – удивился Томас, подстраиваясь под дерганые шаги ассистента.

– Прочь отсюда, – чуть ли не прорыдал Роберт. – Надо бежать. Бежать!

Маккензи немного помолчал, пытаясь настроиться на нужный лад. Похоже, похороны профессора заметно подкосили беднягу Роберта. Не повредился ли он в уме? При сильном горе такое возможно. Но вряд ли Хиллман был так уж близок с Макгрегором. Зато теперь ясно, почему его спутник сбежал, бросив расклеившегося Роберта в одиночестве.

– Все будет хорошо, Роберт, – твердо произнес Маккензи. – Мы все скорбим о профессоре. Внезапная кончина Макгрегора потрясла всех нас. Но жизнь не кончается, Роберт. У нас впереди много дел и…

– Это продолжается, – простонал Хиллман, вцепившись в рукав своего спутника. – Слышите, Томас, продолжается!

– Что продолжается? – опешил Маккензи.

– Все, – выдохнул Роберт. – Эти смерти… Теперь уже и Макгрегор!

– Какие смерти? – Томас тихо вздохнул, начиная жалеть, что нагнал Роберта.

– Джонсон, Хоггарт, Булман, – забубнил Роберт, придвигаясь ближе к своему спутнику, – Фергюссон, Флетчер… Теперь и Макгрегор! Они все мертвы.

– Разве? – флегматично осведомился Томас, подумывая о том, как бы потихоньку отделаться от неожиданно неприятного собеседника. – Постойте, вы сказали Хоггарт?

– Именно, – прошептал Роберт. – Они все работали с профессором.

– Но остальные, – медленно произнес Маккензи, пытаясь выудить из памяти нужные имена, – остальные, вроде бы с других кафедр?

– Все так, – признал Хиллман, – но год назад они вместе работали над каким-то проектом. Собирались вечерами на факультете Геометрии, что-то обсуждали, спорили. Засиживались за полночь. А я носил им чай.

– Чай? – поразился Томас. – Вы?

– Булман тогда руководил факультетом Прикладной Геометрии, а я был всего лишь аспирантом, – признался Хиллман. – Родерик попросил меня помочь, не хотел посвящать в свои дела персонал Университета. И я согласился.

– Чем же они там занимались? – поинтересовался Томас, – Геометрия, Механика, Химия, Алгебра и, кажется, Геология?

– Археология, – поправил немного успокоившийся Роберт, судорожно шаря в кармане свободной рукой. – Увы, понятия не имею. Они собирались раз в неделю, и никогда при мне не вели бесед. Я лишь приносил им чай и уходил. А потом проветривал аудиторию, стирал с доски, расставлял стулья…

– А что было на доске?

– Формулы, – Хиллман достал, наконец, из кармана огромный клетчатый платок и трубно высморкался. – Целые ряды формул, на мой взгляд, совершенно бессмысленных.

– Что ж, значит, они вели какие-то исследования, – подвел итог Маккензи, едва заметно отодвигаясь от собеседника. – Такое часто бывает в наше время. Сложные задачи требуют применения всего комплекса знаний, которыми в настоящий момент…

– Первым умер Флетчер, – медленно произнес Роберт, не отводя взгляда от серой стены аббатства. – Сердечный приступ. Его нашли дома.

– Да, я помню что-то такое, – признался Томас, – это было примерно год назад…

– Следующим был Джонсон, – продолжил Хиллман, не обращая внимания на слова собеседника. – Упал в реку с моста, когда возвращался домой. Через месяц у Фергюссона внезапно открылась язва, и он истек кровью. Говорят, она хлестала у него изо рта фонтаном.

– Подождите, – пробормотал Томас, невольно отодвигаясь еще дальше, – разве Фергюссон не уехал в Бри полгода назад?

– О, да, – с затаенным злорадством произнес Роберт. – Но это ему не помогло. Как и Хоггарту, переведенному в Университет Даркмура. Он, говорят, повесился у себя в кабинете, когда его диссертация о ископаемых членистоногих была отвергнута ученым советом.

– Так это был Хоггарт? – воскликнул Маккензи, – я слышал об этом случае, но не знал, что это был наш Хоггарт!

– Булман умер два месяца назад, – прошептал Хиллман, опуская взгляд к грязным ботинкам. – Болезнь. Он два месяца не вставал с кровати из-за скачков давления. В конце концов, инсульт его убил.

– Это я прекрасно помню, – задумчиво отозвался Маккензи. – Я, правда, не пошел на похороны, потому что плохо знал Булмана, но помню, как в Колледже была траурная церемония.

– Теперь Макгрегор! – зло бросил Хиллман, вновь хватая молодого ученого за рукав. – Они все мертвы, все! Знаете, что это означает?

– Понятия не имею, – пробормотал Томас, пытаясь осторожно высвободить рукав из хватки спятившего ассистента Кафедры Геометрии.

– Я – следующий, – прошептал Хиллман. – Следующий!

– Ну, ну, Роберт, – ласковым голосом произнес Томас, – послушайте, не принимайте это близко к сердцу. Люди умирают, это так. А наши почтенные профессора были уже в том возрасте, когда здоровье…

– Это проклятье! – воскликнул Хиллман и, остановившись, рывком повернул Томаса к себе.

Роберт был ниже молодого ученого, и ему приходилось задирать голову, чтобы взглянуть в глаза Маккензи. Да, ниже, хрупкого сложения, и легче фунтов на двадцать. Но сейчас, глядя сверху вниз в широко распахнутые глаза Хиллмана, Томас вдруг понял, что не справиться с безумцем, если тот решит наброситься на него.

– Эти формулы, – забормотал Хиллман, сверкая глазами. – Они были необычными, о да. В них были такие знаки, что не встречаются в наших науках. Алхимия! Магия! Заклинания! Они вторглись в те области знания, что запретны смертным! Видит бог, это проклятье! Расплата за грехи! И я тоже запачкан, хотя всего лишь был рядом, когда они творили свои мерзости! Не остановил их! Думал лишь о месте ассистента кафедры, обещанное мне Булманом! Я грешен, тоже грешен, как и они, моя жадность, моя проклятая жадность…

– Тише, тише, – произнес Томас, – не надо кричать, нас могут услышать.

Хиллман захлопнул рот и с подозрением оглянулся по сторонам. На дороге было пусто – остальные участники процессии успели выйти с кладбища на улицу Клампхилл, а пожилая пара, что медленно двигалась мимо гробниц, была еще слишком далеко.

– Вы правы, – прошептал Роберт, оборачиваясь к собеседнику. – Не надо кричать. Макгрегор, наверное, тоже не кричал, когда его убивали.

– Макгрегор скончался от сердечного приступа, – осторожно произнес Томас. – В его возрасте это бывает…

– Приступ! – Хиллман зло хмыкнул. – Конечно. Спросите вон у них, какой это приступ!

Его дрожащая рука описала широкую дугу, едва не задев нос Маккензи, и ткнула в сторону пожилой пары.

– Почему у них? – удивился Томас, не поспевая за причудами помраченного рассудка собеседника.

– Это управляющий Макгрегора и его кухарка, – бросил Роберт. – Он вам скажет да. Мне сказал! Сказал! И вам скажет, если доживет!

– Что скажет? – опешил Маккензи, шокированный внезапной вспышкой ярости. – Роберт, о чем вы?

– Никакой это не приступ! – зашептал Хиллман, опуская зонт и яростно с ним сражаясь. – Не приступ. И больше нельзя ждать, надо действовать!

– Подождите, – пробормотал Томас, – Роберт, не надо торопиться, не надо поспешных выводов…

– Надо, – отрезал Хиллман, закрывая зонт. – Я и так слишком долго ждал. Надо бежать. Бежать!

– Роберт…

– Да отцепитесь вы от меня, в самом деле! – воскликнул Хиллман. – Что вы пристали ко мне? Я вас не знаю!

Онемевший Маккензи с изумлением взглянул на своего собеседника, но тот, уже бросился прочь от молодого ученого. На ходу Хиллман остервенело тыкал в мокрую землю зонтом, словно простой тростью, торопясь поскорее выбраться из грязного месива кладбищенской дорожки. Двигался он так быстро, что когда Томас пришел в себя от изумления, Роберт был уже в нескольких шагах от ворот аббатства.

Маккензи медленно выдохнул, провожая сочувственным взглядом хрупкую фигуру ассистента Кафедры Геометрии. Бедняга совсем ума лишился, не удивительно, что его избегают. Пожалуй, придется и в Университете держаться подальше от этого сумасшедшего. Впрочем, может быть, ему еще помогут. Современная медицина творит чудеса. Кстати, если для стимуляции работы мозга использовать электрический разряд от синего кварца, то возможно это откроет новые возможности для использования…

Томас мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Сейчас неподходящее время для научных изысканий. Совсем неподходящее. Придерживая цилиндр, Маккензи развернулся к пожилой паре, что почти нагнала его. Старик с белоснежными бакенбардами так и шел с непокрытой головой, глядя прямо перед собой, не замечая дождя. Пожилая женщина, сопровождавшая его, похоже, слабела с каждым шагом. Она уже почти висела на руке своего спутника, что и сам с трудом держался на ногах. На Маккензи, в одиночестве, стоявшем на дорожке, эта пара не обращала никакого внимания, и Томас терпеливо ждал, пока они не подойдут ближе.

– Томас Маккензи, – представился он, едва старикан поравнялся с ним. – Мои соболезнования.

Старик остановился, медленно, всем телом, как орудийная башня, повернулся к собеседнику.

– Роджер Батлер, управляющий дома Макгрегоров, – медленно изрек он, изучив подслеповатыми старческими глазами лицо собеседника. – Благодарим вас, сэр. Профессор Макгрегор всегда очень хорошо отзывался о вас, сэр Томас.

– О, приятно слышать, – с искренним удивлением отозвался Маккензи, – не думал, что профессор запомнил одного из сотен студентов.

– Сэр Себастьян помнил всех, – с печалью произнес старик. – Университет был его семьей. Профессор не раз говорил, что вы поразили его своим нетрадиционным подходом к его лекциям и что у вас, простите сэр, незашоренный взгляд на вещи.

– Приятно слышать, – сказал Томас, бросая взгляд на пожилую женщину, что жалась к боку Батлера, прижимая к губам мокрый от дождя носовой платок.

– Миссис Роше, – произнес управляющий, заметив взгляд собеседника. – Экономка и кухарка профессора. Мы – все, что осталось от обитателей славного дома Магрегоров.

Миссис Роше вскинула взгляд на молодого ученого и беспомощно пожала плечами, словно извинясь за свою слабость. Томас заколебался – всего лишь на миг, не более того. Экономка и кухарка… Ну и к черту эти замшелые условности, на дворе новый век!

– Миссис Роше, – твердо произнес Маккензи, чуть нагибаясь вперед, – позвольте предложить вам руку.

– О, сэр, не стоит… – отозвался Батлер, – мы еще вполне…

– На улице дождь, – произнес Маккензи, – вы устали, позвольте, я провожу вас к улице и поймаю для вас кэб. Обратный путь к дому Макгрегоров довольно долог.

Батлер замялся, черты его лица огрубели, приобретя выражение крайнего упрямства, но в тот же миг миссис Роше протянула руку и с явным облегчением взяла молодого ученого под локоть.

– Благодарю вас, сэр Томас, – выдохнула она, глядя на него снизу вверх.

– Не стоит благодарностей, мэм, – беспечно отозвался Томас, перекладывая зонт в левую руку, так, чтобы он прикрывал от дождя его спутницу. – Я всего лишь ученик профессора, а не пэр Совета Лордов.

Батлер, потерянно стоявший рядом, медленно расправил плечи, вернув себе почти военную выправку, и почтительно наклонил голову, отдавая должное благородному порыву молодого ученого.

– Пойдемте, – мягко предложил Маккензи. – Надо поскорее добраться до кэба. Дождь все усиливается.

В подтверждение его слов, вода с неба хлынула мутным потоком, словно небеса выплеснули все, что копили в себе с самого утра. Взглянув вверх, Маккензи непроизвольно поежился – низкие свинцовые тучи нависали над городом, затягивая в себя дымы каминов и темные облака из фабричных труб. Вдалеке, над центром, по небу плыло огромное веретено пассажирского дирижабля – черная, блестящая от влаги туша, почти неотличимая от дождевых туч. Косые серые струи хлестали по остроконечной крыше аббатства, что возносилась к самым тучам, ручьями стекали по каменным стенам, с грохотом проносясь по жестяным желобам.

Томас нахмурился, сделал первый шаг, увлекая за собой пожилую экономку. Управляющий двинулся следом.

– Мистер Батлер, – позвал Маккензи, не отводя взгляда от луж под ногами. – Скажите, у профессора остались родственники, которым я мог бы выразить свои соболезнования?

– Увы, – немедленно отозвался управляющий. – В Лонбургском доме больше никого нет. Из родственников у профессора осталась только семья его покойного брата – Эвелин и Эмма Макгрегоры. Они живут на севере, в Нирском графстве. Они давно не общались с профессором, но я слышал, что племянница иногда бывает в Лонбурге. Сэр Себастьян как-то упоминал, что собирается оказать ей протекцию для поступления в один из колледжей. Но в нашем доме юная Эмма не появлялась с самого детства.

– Печально слышать, – медленно произнес Маккензи, осторожно вышагивая по траве, стараясь приноровиться к медленным шагам своей спутницы, сжимавшей его локоть. – Но что же теперь будет с домом Макгрегоров?

– Мы присмотрим за ним, – с печалью в голосе отозвался Батлер. – Я уже отправил телеграмму в Нир. Я слышал, что Эвелин управляет большим имением, доставшимся от отца, и полностью погружена в ежедневные заботы. Она уже не молода, а Эмма – поздний ребенок – еще слишком юна. Не знаю, хватит ли у них сил заботиться еще и о Лонбургском доме. В любом случае, надо дождаться, когда вскроют завещание профессора.

– Завещание? – Томас покачал головой. – И когда же?

– Думаю, завтра, – отозвался Батлер. – Мистер Ноб, поверенный профессора, уже заходил к нам перед похоронами. Он сказал, что поскольку ближайших родственников не осталось, вряд ли возникнут какие-то споры. Поэтому он полон решимости как можно скорее разобраться с этим делом.

– На редкость торопливый человек для крючкотвора, – подала голос миссис Роше, – не терпит промедлений.

Маккензи бросил взгляд вперед – до решетчатых ворот, ведущих на улицу Клампхилл, оставалось метров сто, не больше. И он уже отсюда видел черный навес кэба, – кто-то из них всегда дежурил у кладбища.

– Сегодня все происходит слишком быстро, – пробормотал он, чтобы поддержать разговор. – Я едва успел на похороны.

– Полиция, – с неожиданным презрением проговорил Батлер. – Это они устроили эту спешку. Сказали, что не могут вечно держать у себя в морге мертвого Макгрегора. Мерзавцы! Так прямо и сказали!

– О! – Томас бросил удивленный взгляд на управляющего. – А как же тело сэра Себастьяна попало в полицейский морг?

– Я вызвал полицию, – прямо сказал управляющий. – Сразу же, после того как нашел мистера Макгрегора. А дальше уж всем заправляли они.

– Полицию? – Маккензи замедлил шаги, даже не замечая, что шлепает по луже. – Но зачем?

– Роджер, – тихо позвала миссис Роше и в ее голосе прозвучали нотки тревоги. – Роджер!

Взгляд управляющего отвердел, скулы напряглись, словно Батлер стиснул зубы, пытаясь удержать рвущиеся слова. На его старческом лице появилось уже знакомое Томасу выражение упрямства.

– Я вызвал полицию, – тихо произнес он. – Потому что сэра Себастьяна, несомненно, убили в его собственном кабинете.

– О! – воскликнул пораженный Томас, поворачиваясь к управляющему. – Что вы такое говорите, мистер Батлер! Разве, это был не сердечный приступ?

– Вовсе нет, – отрезал управляющий. – Чтобы не говорили эти полицейские ищейки, это вовсе не несчастный случай.

– Перестань, Роджер, – зашептала экономка. – Хватит уже этих фантазий!

Томас оглянулся по сторонам, пытаясь понять, слышал ли это кто-то еще. Но на кладбище и здесь, у ворот, было пусто. Ему на мгновение вспомнился жаркий шепот испуганного до смерти Хиллмана, и Томас тут же устыдился. Он же не такой безумец, как несчастный Роберт. Инженер Маккензи выше таких глупостей, конечно. Но в кончине самого профессора и в его поспешных похоронах, действительно, есть какая-то странность. А уж участие в деле полиции…

– Миссис Роше, Роджер, – твердо произнес Маккензи. – Позвольте мне проводить вас до самого дома. Боюсь, что не могу бросить вас здесь, так далеко от Паркового Острова.

Миссис Роше испуганно забормотала слова вежливого отказа, но Томас уже призывно вскинул руку, надеясь, что ближайший кэбман заметит его жест и сквозь решетчатые ворота аббатства. Так и вышло – не успел молодой ученый опустить руку, как из пелены дождя выдвинулась темная громада кэба с желтым огоньком фонаря.

– Роджер, я отвезу вас домой, – решительно произнес Маккензи. – А вы мне расскажете все, что знаете.

Батлер медленно повернул к молодому ученому седую голову, вздохнул, и с достоинством кивнул, признавая заключение сделки.

– 4 —

Чай был обжигающе горяч, и Маккензи осторожно вернул хрупкую фарфоровую чашку обратно на блюдце. Не выпуская из пальцев ручку с игривыми завитками, молодой ученый поднял взгляд и с деланным равнодушием принялся разглядывать огромные напольные часы, возвышавшиеся у входа на кухню. Ящик из красного бангалорского дерева был отделан блестящей медью. Завитки, бляшки, странные символы – все это сверкало так, словно было надраено трудолюбивым матросом флота Его Императорского Величества.

Роджер Батлер сидел напротив гостя, перед ним на столе красовалась чашка с черным чаем, распространявшим терпкий аромат. Управляющий сидел ровно, расправив плечи, как на строевом смотре. Его взгляд был устремлен на белоснежную скатерть, а мысли, судя по задумчивому выражению лица, витали где-то далеко. Томас не торопил старика, не пытался завести разговор первым, чтобы не входить за рамки приличия.

Всю дорогу до дома Макгрегоров они молчали. В кэбе было холодно и сыро, да и тряска не располагала к разговорам. Когда же они добрались до кухни, дело взяла в свои руки миссис Роше – без долгих разговоров она усадила мужчин пить горячий чай, а сама так и осталась хлопотать у плиты. И сейчас, в сотый раз смахивая несуществующую пыль с полок, и без особой нужды переставляя с места на место пустые чашки, она бросала тревожные взгляды на управляющего.

– Полагаю, я должен дать некоторые пояснения, сэр, – наконец произнес Батлер, поднимая взгляд выцветших глаз на гостя. – Прошу простить мне некоторое неподобающее волнение, проявленное мной на кладбище.

– Ничего страшного, Роджер, – мягко ответил Томас, – в этот тяжелый день мы все испытываем волнение.

– Мы очень благодарны вам, сэр Томас, за вашу помощь, – продолжал управляющий, не отводя взгляда от гостя. – Но больше всего благодарны за ваше внимание, что вы оказываете этому дому. Увы, как видите, мало кто в сей скорбный день вспомнил о существовании дома Макгрегоров.

– Уверен, что в этом виновата лишь внезапность произошедшего, – заметил Маккензи. – Я и сам узнал о похоронах совершенно случайно.

– Пусть так, – признал Батлер, устремив укоризненный взгляд на часы, словно они были виноваты в стремительном течении времени. – Но все же, ваше внимание очень. Я расскажу вам, все что знаю. Поймите меня правильно, сэр. Я не жалуюсь. Просто уверен, что это должен кто-то знать.

– Конечно, конечно, – подхватил Маккензи, подавшись вперед так, что коснулся заложенной за ворот салфеткой края стола. – Я весь во внимании. Как я понимаю, вы заметили некоторые странности. Что же произошло?

– Вчера, около одиннадцати вечера, – сухим, надтреснутым голосом произнес управляющий. – Мы как всегда собирались подавать ночной чай профессору. Я постучал в дверь его рабочего кабинета, но сэр Себастьян не ответил. Я постучал еще раз, а потом, с удивлением, обнаружил, что дверь заперта изнутри.

Управляющий прикрыл глаза, его плечи поникли, словно он заново переживал события вчерашнего дня. Томас, весь обратившийся в слух, с трудом поборол желание поторопить Батлера. Вместо этого он поднял свою чашку и сделал добрый глоток горячего чая.

– Миссис Роше поднялась к дверям, – медленно продолжил Роджер, не открывая глаз. – И напомнила, что у меня, как у управляющего, хранятся ключи от всех помещений дома. Я спустился за ключами, выбрал нужный и вернулся к запертым дверям. Замок открылся легко. Когда мы вошли в кабинет, то увидели, что профессор сидит в своем кресле, за столом, около окна. Он сидел к нам спиной, сначала я даже не понял…

Глаза управляющего широко открылись, и судорога свела его лицо. Тонкие, старческие губы сжались в бесцветную полоску, на скулах заходили желваки. Медленно выдохнув, Батлер поднял свою чашку и сделал большой глоток. Потом осторожно вернул ее на блюдце, и, словно ничего и не произошло, продолжил:

– Профессор Макгрегор сидел в своем кресле, запрокинув голову и устремив взгляд к потолку. Я знал, что здоровье сэра Себастьяна оставляет желать лучшего, и потому сразу проверил пульс, опасаясь, что его разбил паралич от лопнувшей в голове жилы. Увы. Пульса не было. Сэр Себастьян был мертв.