Под опекой

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли все…

Александр Пушкин «Евгений Онегин», глава вторая, XXIX

Герои становятся все менее сказочными, пока, наконец, легенда не выходит из тени времен на привычный дневной свет документированного времени.

Джозеф Кэмпбелл «Тысячеликий герой»

Часть первая

Наверняка каждый из вас испытывал в юности чувство, которое состоит в поразительном наблюдении сознания хрупкости и необъяснимой обреченности. Это ощущение, чаще посещающее людей в юности, есть убийственное чувство, убийственное сознание необъяснимой хрупкости и абсолютной обреченности на гибель всего благородного, великого и прекрасного.

Мераб Мамардашвили «Беседы о мышлении»

1

«Он опаздывает. Мы договорились встретиться во французском ресторане полчаса назад. Вокруг много народу, вот-вот – я жду – мелькнет его лицо. Возможно, он уже вошел в здание, быстро и решительно прокладывает себе путь против общего потока. Он всегда идет против течения. Он стремится навстречу мне. Несуетливо спеша по загруженным коридорам, мой друг смотрит прямо – на меня, пусть меня еще не видно. Но мысленно он уже смотрит на меня, в мои глаза. Проходя мимо модных и вульгарных витрин, он не засматривается на полуобнаженные женские манекены в купальниках или свадебном нижнем белье. Его не привлекает подобная пошлость. В людях он ценит прежде всего внутреннее содержание: в мужчинах – достоинство, в женщинах – доброе сердце. Он говорит, что особенно ему дорого мое расположение. Но я всегда смущаюсь, когда слышу от него такие слова, и стыжусь, что не могу найти ответных слов. Слова замирают в груди. Часто, и сейчас тоже, мне кажется, что я его не достойна…»

– пишет в замусоленной тетрадке Таня Крапивина. Она полностью погрузилась в свое занятие. Вокруг мелькает множество незнакомых людей, которые думают, что девочка, наверное, делает наспех уроки, и не подозревают о сути ее занятия. Эта мысль приятно щекочет нервы. Встреча с возлюбленным приближается с каждой новой строчкой.

– А вот и ты, Кроха! – напротив за столик кафе садится ее опекун Владимир Широков. Он говорит таким тоном, будто это она опоздала, но он прощает. – Уже перекусила?

– Горячий шоколад выпила, а блины и салат все никак не принесут, – Таня прячет тетрадку в школьный рюкзак.

– Чем ты занималась?

– Делала уроки, – отвечает девочка. Она не лгунья, по крайней мере, себя она таковой не считает. Но эта тетрадь – единственная вещь, которую она прячет даже от своего опекуна. И все равно по ее спине пробегает маленькая капелька пота. Вероятно, она все-таки боится своей тайны. Или это оттого, что она выпила стакан горячего шоколада в такую жару.

– Как дела в школе? – продолжает Владимир.

– Нормально, как всегда, – пожимает плечами его подопечная, играя замкнутого подростка, и оглядывается по сторонам. Герой ее романа точно не явится, его место занято «добрым дядюшкой».

– Ничего, скоро поедем отдыхать, – утешает ее Широков. Он убежден, что Крапивина ненавидит школьные занятия. – Смотри лучше, что я подыскал для тебя, – Владимир распахивает цветастый фирменный пакет и разворачивает перед ней алый перепутанный лоскут.

– Купальник? – удивленно смотрит девочка. Она сама бы никогда не выбрала такой яркий смелый цвет и фасон. Этот купальник слишком взрослый для нее. – Ты выбрал его без меня?

– Я увидел его в интернет-магазине. Тут не в чем было сомневаться. Он идеально тебе подходит, – улыбался Владимир.

– Я хотела сама выбрать, – пробурчала девочка.

– Когда – нам скоро ехать.

– Не так уж скоро, – тихо поспорила Таня. – К тому же я думала взять синий.

– Он бы плохо смотрелся, – покачал головой Широков. – У тебя бледная кожа. В синем ты была бы похожа на утопленницу, – он проговорил это достаточно громко, чтобы было слышно за соседним столиком.

– Я представляла себя русалочкой.

– Ну, я же говорю – утопленница.

Тане ничего не осталось, как с покорной благодарностью принять внезапный подарок. Сплошной купальник цвета спасательного круга Малибу с завязкой на шее лежал у нее на коленях. Может, и правда, алый ей подходит больше, к тому же он заметней. Но для кого?

Крапивина еще смутно представляла, чьего внимания хочет добиться. Да к тому же нельзя забывать и о чувствах Широкова. Он так старается ее порадовать. В минуты внутреннего несогласия с Владимиром Таня представляла себе мир без него. Кому бы она тогда была нужна? Кафе, тетрадки, каникулы – всего бы этого не было. Пугливому воображению девочки рисовались казенные комнаты и коридоры. И единственная нить, которая может вывести ее из этих мрачных воображаемых коридоров, принадлежит серьезному человеку, сидящему напротив. Не стоит с ним спорить, он делает все возможное.

Тане виделось собственное положение крайне шатким, и поэтому к нужному возрасту в ней, в отличие от ее сверстников и сверстниц, так и не пробудился юношеский дух протеста. Она всегда избегала открытого столкновения со старшими, ее чувства не казались ей единственными живыми в мире, она не прогуливала уроки, она не курила тайком за гаражами, испытывая родительские запреты на прочность.

Потому что нечего было испытывать. Широков умел контролировать ее иначе, взывая к ее самолюбию, гордости. Юношеский бунт зачах, не разгоревшись. Это сулило Тане долгий, почти нескончаемый этап взросления в будущем. Крапивина подозревала, что, не дав бой взрослому миру сейчас, она останется, как Питер Пэн, вечным ребенком. И чем дальше, тем сложнее. Запоздалый бунт опасен: то, что простится подростку в четырнадцать, не простится восемнадцатилетнему взрослому.

Таня сложила купальник обратно в пакет и спрятала в рюкзак, искренне поблагодарив доброго опекуна. Принесли салат, извинившись за ожидание. Наконец-то. Больше не придется выуживать тему для односложных разговоров. Несмотря на то, что Таня с десяти лет жила у Владимира, она все еще видела в нем именно опекуна, стороннего человека, пусть и с чутким сердцем, но все равно – чужим.

Годы совместного одиночества их не роднили. Владимир всячески поддерживал подопечную, но не любил заговаривать с ней о ее родителях. Он не терпел, когда девочка погружалась в страдальческие воспоминания. Одна и та же короткая и грустная история про грозу, блестящую от дождя дорогу, внезапно крутой поворот и еще более неожиданную вспышку молнии. Разряд ударил в землю, кажется, всего в нескольких метрах от обочины, залив пространство вокруг исбела-ярким светом. Татьяна сидела на заднем сиденье. В последний миг перед вспышкой она увидела свое скучающее лицо в зеркале заднего вида. Чуть ниже ее головы отражались лица ее родителей, но не целиком, а только лоб и брови. Потом ослепляющий зигзаг молнии и пустота. Таня отделалась легкими синяками и… родителями.

Но Владимир не хотел еще и еще слушать эту историю. С новыми деталями и подробностями, которые то ли вспоминались, то ли додумывались спустя годы после аварии. Такое впечатление, будто те печальные события, отдалившись, приближались вновь. Словно Таня ездила по кольцевой линии, проезжая одну и ту же станцию через определенный отрезок времени. Только как сойти с этого поезда, пассажирка не знала.

Чтобы отвлечься от прилива тоскливых мыслей, Таня стала разглядывать Эйфелеву башню за спиной Широкова. Она сверкала и переливалась как новогодняя елка. Маленькая двумерная Эйфелева башня – часть декора тесного заведения – в воображении девочки превращалась, разрасталась в себя настоящую. Немудреное украшение оказывалось проводником в другой, сокровенный мир. Эйфелева башня, Париж, Франция были особенно близки Тане потому, что она никогда там не бывала и плохо понимала по-французски, хотя французский язык преподавали ей дважды в неделю в рамках школьной программы. Мир воображения девочки был застроен всевозможными городами и достопримечательностями. Там, среди прохожих, прогуливались и ее родители, ее друзья и подруги из прошлой жизни. Но переехав в дом опекуна, приняв его образ жизни, она будто переродилась.

«Чтобы не травить душу», – лаконично отвечал на все вопросы Широков, когда к нему обращались бывшие преподаватели девочки. Ей пришлось даже оставить кружок хорового пения. «У тебя нет слуха, – успокаивал ее Владимир. – Ты только зря тратишь драгоценное время».

Но в мире воображения у Тани был идеальный слух и соловьиный голос, она улавливала тончайший перелив мелодии. Она пела, и безбрежный зал разражался аплодисментами. Нет, Крапивина вовсе не стремилась потешить подростковое самолюбие. Ей просто хотелось верить, что ее близкие все еще где-то есть, что они, покинув ее здесь, воплотились в ином сказочном городе. И если в этом городе мертвые способны возвращаться к жизни, то и люди, лишенные голоса – петь. Там действуют иные законы.

Чуть успокоившись, девочка снова вспомнила о своем таинственном незнакомце из спрятанной в рюкзак тетрадки. Таня чувствовала, как он живет, дышит в рюкзаке за ее спиной, и опасалась, как бы Широков тоже его не услышал. Словно она прятала подобранного на улице щенка или котенка.

Не желая выдать своей тревоги, девочка уставилась в салат, с усердием ловя по тарелки помидоры черри. Широков смотрел поверх ее головы на прохожих и сквозь них. Люди совсем не занимали его. Он с большим любопытством стал разглядывать зависшую за стеклянной стеной конструкцию из белых перекладин, поддерживающих стену этажа и потолок. Она казалась невесомой и ненадежной, внушающей чувство безотчетной тревоги.

– А ты не будешь? – поинтересовалась девочка.

– Нет, я не хочу, – отказался Широков. Возможно, он привык к более дорогим заведениям. Таня мало знала о его вкусах и привычках. – Мы ведь не опоздаем?

– Нет, нет, я уже купила билеты, – откликнулась девочка, похлопав по карману джинсовых бриджей.

– На какой фильм пойдем? – Владимир спрашивал равнодушным тоном. Предстоящее развлечение его ничуть не интересовало.

– На один сверхпопулярный американский блокбастер. Говорят, он станет самым кассовым в истории кино, – отвечала Таня с такой напряженной гордостью в голосе, будто сама спродюсировала и сняла эту ленту.

– Ох, опять, – закатил глаза Владимир, глянув на рекламку у нее в руках. – Мне больше понравился тот фильм, помнишь, про исчезновение индианки.

– Это совсем другое, – кисло нахмурилась девочка. – То был детектив, расследование.

– Там актер один и тот же, – сыграл под дурочка Широков.

Он засобирался, принесли чек. Крапивина достала скидочную карту с нарисованной гроздью красной смородины, а Владимир – бумажник. Они быстро расплатились и ушли.

– Нам надо на пятый этаж, – направляла своего спутника Таня.

К кинотеатру вел особый эскалатор. Поднявшись, семья очутилась возле самых касс и ларька с разноцветным попкорном. На кассе работал всего один человек, было малолюдно. Тане предложили выбрать место в полупустом зале. Девочка глядела на рассеянные черные соты, выбирая два места подальше от общего скопления.

– Только не рядом с экраном, – прокомментировал Широков. – Смотри, там весь ряд свободен, – он указал на предпоследнюю линию. Таня хотела сидеть поближе, но согласилась.

До начала сеанса еще оставалось двадцать минут. Сверив время по мобильному телефону, Владимир вздохнул. Казалось, все вокруг тяготит само его существо. Ему бы сейчас сидеть в своем кабинете и беседовать по телефону с множеством безликих помощников и авторов. В рабочие дни то и дело раздавались телефонные гудки, из которых вещали бестелесные голоса.

– Смотри, там рядом книжный! – обрадовалась находке девочка.

Она каждый раз чувствовала некую неловкость, обращая внимание Широкова на что-либо. Она не знала, как к нему лучше обращаться. Владимир – слишком одиозно и вместе с тем панибратски. Володя – для близких друзей и кровных родственников. А дядя – неискренне. Широков никогда не стремился протянуть между собой и подопечной связующую родственную нить.

Родители у Тани были, они подарили ей жизнь. Их не вернешь, не заменишь. Владимир это прекрасно понимал и не шел на сближение дальше определенной черты. Перед ним существовала граница, которую он не собирался переходить. Владимир не хотел выслушивать горькие воспоминания, говорить о покойниках, поминать их каждый год. «Моя квартира – не погост», – напоминал он всякий раз, когда его подопечную тянуло на кладбищенскую лирику. Владимир – всего лишь старый друг ее семьи, семьи, которой больше нет. Остался лишь реликтовый след – Татьяна. Девочка помнила Владимира с ранних лет. Он заглядывал ненадолго в гости на Новый год или на день рождения Таниного отца, дарил что-нибудь, раз-другой поднимал девочку на руки и уходил. Он тогда был очень занят, его дело только набирало обороты.

– Не хочешь еще раз убедиться, хорошо ли выставляются твои книги? – настаивала Таня.

– Не мои, а моего издательства, – спокойно поправлял Широков. Теперь, когда дело было поставлено на рельсы, Владимир мог себе позволить в свободное от работы время почивать на лаврах.

– Так пошли.

– Я сыт по горло этими книжками, – улыбнулся Широков. Мясник тоже вряд ли захотел бы провести единственный выходной в мясном отделе супермаркета.

– А кто сейчас самый популярный автор? – не отступала девочка.

– А, одна американка, автор литературы для юношества. Ее книжки – взрослые комплексы, замаскированные под подростковые проблемы. А называются как-нибудь вроде «Королевство Феникса» или «Башня тумана», – вяло рассуждал Широков. Ему снова становилось скучно. Кажется, он уже сотый раз за день обсуждает эту тему.

– Ты не хочешь разговаривать? – насупилась Таня.

– О чем ты, Кроха? – с недоумением поглядел на нее Владимир. У него был цепкий, проникающий взгляд, словно два острых крючка для рыбной ловли. Соскочить с них было болезненно трудно.

– Мне просто интересно, как ты работаешь.

– Как работаю или с кем? – взгляд Широкова еще более заострился. – Хочешь, чтобы я раздобыл для тебя автограф? – Таня свободно выдохнула:

– Нет, если честно, автограф мне не нужен, – протянула девочка. Она успокаивала себя тем, что в мелочах говорила правду, хотя сознавала, что в целом – лжет. Откровенно признаться себе в этом Таня боялась, у ее совести был чуткий сон, и чтобы ее не разбудить, девочка пыталась и саму себя убедить в своих честных и добрых намерениях. – Но я хотела бы с кое-кем познакомиться, – лукаво улыбнулась четырнадцатилетняя девочка. Она и сама удивилась этой улыбке, заметив свое отражение в витрине книжного магазина. Откуда в ней это? Она словно бы репетировала эту улыбку каждый день перед зеркалом.

– Скоро сеанс, – Широков поглядел на экран телефона.

Он не казался шокированным поведением Тани. Каждый раз, когда Владимиру что-то не нравилось в словах или поступках подопечной, он охладевал, отстранялся от девочки, будто напоминая, что он ей не родня. Ее проступки его не опозорят и не расстроят. Зато вот она может остаться совершенно одна. Поэтому Татьяна боялась испытывать терпение Владимира. При виде его недовольного лица ее пробирал экзистенциальный холодок. Она где-то что-то читала или слышала про экзистенцию, но толком не представляла, что это и где.

Когда Широков и Таня уселись в предпоследнем ряду одного из самых больших залов, девочка решила заговорить снова. В руках от волнения она перебирала надорванный билетик. Остальные зрители еще не подошли, а те, кто сейчас входили вслед за ними, рассаживались где-то посередине зала. Тишина и приглушенный свет создавали ощущение тайны и одновременно толкали на доверительную беседу.

– Я бы хотела познакомиться с Нилом, – прошептала Таня на ухо Владимиру, словно загадывала желание над волшебным колодцем.

– Ты читала его? – резко повернулся к ней Широков.

– Взяла у одноклассницы, – призналась девочка.

– Не то, что бы я был против, – задумался Владимир, радуясь про себя, что Таня хоть с кем-то подружилась настолько, чтобы обмениваться книгами. Он не особо следил за тем, что его подопечная смотрит или читает. Горбатого могила исправит – привык повторять Широков. Если уж в человеке возникла определенная тяга, ее не вытравишь. А будешь заглушать – она проявит себя с другой, возможно, еще более худшей стороны. – Не все, что я печатаю, я стал бы читать сам, – наконец ответил Широков.

– Мне кажется, прекрасный автор! – воспрянула девочка, когда самая страшная минута осталась позади.

– Как знаешь, – вздохнул Владимир и поднял голову кверху на маленькие желтые огоньки на потолке. Народ собирался. – Я могу пригласить его к нам домой в гости, – произнес Широков, испросив совета у искусственного созвездья над головой. – Уверен, он согласится.

– Правда? – Таня не верила своим ушам.

Внезапно начавшаяся гигантская реклама не отвлекала ее. С экрана иностранная легковая машина катилась на зрителя, набирая скорость, а голос за кадром говорил о необходимости соблюдать правила дорожного движения.

– Да, правда, – отчеканил Широков. – Вместе с женой.

– С женой? – лицо Тани потеряло всякое выражение, свет с экрана выхватывал ее бледные скулы, лоб и подбородок.

– Он женился несколько месяцев назад, насколько мне известно, – отвечал Владимир, сосредоточившись на экране. – С мужчинами иногда такое случается, – он говорил таким остывшим, притупившимся голосом, будто ни к мужчинам, ни к людям вообще не имел никакого отношения.

– Не со всеми, – шепнула Таня, когда фильм уже начался.

Неприятная новость выбила ее из колеи. На минуту девочка потеряла бдительность. «Вот невезуха – вырвалось», – пронеслось у нее в голове.

– Да, не со всеми, – кивнул Широков. По его сероватому лицу мелькали цветные тени, будто он смотрел на фейерверк или огромный аквариум с подсветкой. – С некоторыми случается что похуже.

Хуже – это воспитывать чужого ребенка? Но разве они с Владимиром чужие? Таня знала его с детства. Он не был частью семьи, но и гостем – тоже. Ему не нужен был особый повод, чтобы позвонить ее родителям, чаще всего – отцу. У Владимира тогда были вечные деловые вопросы к нему. Поэтому, переехав к Широкову, девочка не почувствовала, что закончился один этап ее жизни и начался следующий, хотя Владимир пытался сделать вид, что так и есть. Когда Таня расспрашивала его о работе с отцом, он отвечал скупо и без интереса:

– Твой отец работал в те годы над книгой, – отвечал Широков.

– Что за книга? Роман? – Татьяна ожидала прочитать в нем послание от ушедших родителей. Она уже видела перед собой пророческие строки утешения, будто ее отец и мать давно собирались в последний грозный путь. Фантазия девочки разошлась до того, что она уже угадывала фразы из еще непрочитанной книги.

– Трудно сказать, – был ответ.

– Что ты имеешь в виду?

– Твой отец тогда был одержим идеей создания универсального жанра, понимаешь? И роман, и новелла, и поэма, и все на свете – в одном флаконе или – ироничнее – под одной обложкой. И даже не пытайся спрашивать, о чем была книга! Это невозможно пересказать.

– Но тебя заинтересовала идея? – прищурилась девочка.

– Немного, – вздохнул Владимир. Он не любил проявлять любопытство. – Мой договор с твоим отцом был скорее актом милосердия, чем деловой сделкой. Пока он работал, твоя мать содержала семью. Она не справлялась. Ты не помнишь, но вы беднели с каждым днем.

– Так чем все закончилось? – настаивала девочка.

– Черновиком, доделать его твой отец не успел.

– А что черновик?

– Неразбериха. Больше похоже на бред сумасшедшего, чем на прозрение.

– И где теперь рукопись?

– Где-то в бумагах, дома или в офисе, я не помню.

– Как же так?! Пять лет назад тебе следовало… в память об отце… – слезы сдавливали Танино горло, будто она тонула.

– Послушай, у меня не похоронное бюро. И я не веду колонку некрологов. Шедевр твоего отца провалился бы – хватит!

Крапивина уставилась на экран, поджав губы. Все вокруг ее раздражало. Через несколько рядов от них сидела шумная компания, то и дело хохоча и весело переговариваясь. Таня испытывала непреодолимое желание подойти к ним – и наорать, чтобы они умолкли, провалились – на ум девочке приходили все более грубые выражения. Фильм ее тоже раздражал, дразнил. Ей не нравилось наблюдать за тем, как большая часть сгинувших героев чудесным образом оживает. Чтобы для этого не требовалось – все равно это слишком просто.

Повернуть время вспять – этой идеей жила Крапивина последние годы. Каждое утро между сном и явью она думала, что проснется, и мать позовет ее завтракать. Но просыпаясь на самом деле, девочка оказывалась в квартире Широкова, уютной, мягкой, как пряничный домик. Владимир готовил для Тани, собственных детей у него не было, и ежедневная повинность еще была ему в новинку. Он даже как будто старался. Но у его стряпни был странный, искусственный вкус, будто это корм для людей от инопланетного производителя. Наверное, он тайком подсыпает подопечной витамины для бодрого настроения и блестящих волос. Заглядывая каждый раз в свою тарелку, Таня представляла себе бегущего по весеннему лужку рыжего спаниеля с весело высунутым языком. Но ничего не поделаешь: либо эта еда, либо готовь самостоятельно. Крапивина умела немного и иногда готовила дома, помогая матери. Но кухня Широкова ее отпугивала. Особенно – редкая коллекция столовых ножей, которыми ни разу не пользовались. Может, он откармливает ее, чтобы потом съесть?

Девочка часто воображала, что опекун просто похитил ее у заколдованных им родителей. И однажды она соберется с духом и сбежит обратно домой, где ее встретят живые и счастливые отец и мать. Таня часто представляла Широкова скрытым злодеем и радовалась его разоблачению. На подсознательном уровне она его ненавидела. Он был главным доказательством случившейся трагедии. И чуть ли не ее причиной. Где его собственные дети, что он опекает других? Его одиночество, замкнутость притянула к нему Таню, украв у семьи, как мощное гравитационное поле черной дыры срывает с близлежащий планет внешний покров.

Владимир засмеялся, что-то в фильме его позабавило. Крапивина не улыбнулась ни разу, будто ее насильно заставляли смотреть. В голове девочки промелькнула сцена из книги «Заводной апельсин». Она ощущала те же крепления на веках. Так ее заставляли смотреть на все вокруг.

Пошли титры, включили свет. Широков быстро засобирался, подгоняя обездвиженную подопечную. Чутье его никогда не подводило. На выходе из зала их нагнал не известный Тане человек и судорожно поздоровался. Широков замер, как соляной столб, не желая помочь взволнованному собеседнику.

– Добрый день, Владимир Павлович. Я узнал вас… – знакомая формулировка, первая строчка заклинания.

Домой Широков и Крапивина вернулись с новой рукописью. Пока Владимир вел машину, девочка рассматривала неразборчиво написанную фамилию на листке, приклеенном к флешке.

– Не пожалел отдать, – скорбно заключила девочка, будто держа в руке ампутированный палец.

– А, неважно, – отозвался Владимир.

– А вдруг его книга тебя впечатлит? – у Тани в последнее время развилось желание выступать адвокатом и добрым ангелом-хранителем для всех обездоленных.

– Это еще не книга, – парировал Широков. – Это лишь пересыпанный словами вордовский файл. Книги делаю я.

– Что ж ты их тогда так не выносишь?

– Не имеет значения, что мне нравится, главное – что нравится читателям. Я должен прислушиваться к их желаниям. Читатель всегда прав.

– Чья это цитата? – поморщилась девочка. – Зачем ты тогда взялся за книгоиздание?

– У меня были связи в этой сфере.

– А у этого человека связей нет, – Таня спрятала допотопную флешку – послание в бутылке, осколок цивилизации – в бардачок, громко хлопнув дверцей.

Когда они вошли в квартиру, было еще только семь вечера. Хватит времени на просмотр еще одного киношедевра. На этот раз Таня устроилась перед экраном одна. Теперь срежиссированные и смонтированные события буду разворачиваться на экране компактного китайского планшета, а звук поступать по проводам точно в ушные перепонки.

Широков занялся своими скучными делами. Таня представляла, что он – чернокнижник-колдун, для прикрытия притворяющийся издателем дорогих книг не для всех. Уж точно не для себя самого. По его отношению к рукописи, по выражению лица во время чтения невозможно было угадать, будет она опубликована или нет. Хотя именно во время чтения лицо Владимира приобретало хоть какой-то эмоциональный оттенок. Ко всей остальной жизни ему удавалось относиться с холодным уважением, будто он гулял по бесконечному заставленному экспонатами музею.

В основном читал он вечером и рано утром. Ночь была отдана сну, а день – заботе о чужом потомстве. У Владимира была своя библиотека любимых книг. В ней хранилось немало рукописей, присланных со всей страны. На большинстве из них стояла пометка «отказать», сделанная его собственной рукой. Владимир часто возвращался к отбракованным рукописям ради удовольствия. Они, похоже, его утешали, вдохновляли. Но Широков держал их за мутным стеклом как полученный по наследству сервис. Им нельзя было наружу, мир полон опасных и кровожадных хищников. Этим певчим райским книжкам быстро оборвут перышки-странички. «У писателя должны быть крепкие зубы и суставы», – часто повторял Широков. Девочка пропускала его комментарии мимо ушей. Она не собиралась выпускать на волю свою музу, хотя у нее с недавних пор появились «связи в этой сфере».

Итак, Владимир на самом деле маг-чернокнижник – развлекала себя девочка, пока планшет загружал интернет-страницу. Ну и пусть, это ничего не меняет – отпускала мысль девочка. Она уже переросла борьбу со злом, она уже постарела, не успев повзрослеть.

Крапивина заходит на популярный сайт-фильмотеку, где можно одновременно и скачать, и посмотреть киноленту онлайн. Для ознакомления под аннотацией прилагается окошечко с трейлером в плохом качестве. Ниже – кадры фильма, еще ниже – комментарии с подвижными смайликами. Татьяне нравится этот и подобные сайты. Она еще слишком мала для осознания ценности авторских прав. А, может, уже слишком стара. Крапивина начала пользоваться компьютером, когда достать что-то бесплатно из сети не считалось зазорным. Напротив, человек проявил смекалку, умение.

Таня открывает раздел «триллеры». Перед глазами выстроилась линейка знакомых постеров. Крапивина полюбила этот жанр примерно в двенадцать лет. У нее быстро сложились свои предпочтения. Любовью с первого взгляда стала серия фильмов о ловушках «Видел». С первой по седьмую часть, которая вышла совсем недавно. Необыкновенные постеры: яркие, минималистские, с доходчивым намеком: два предмета на белом фоне – «Видел II», три предмета на красном фоне – «Видел III». Прямо современное искусство. Их и сегодня продолжают снимать. Крапивина мечтала сходить на одну из кинолент франшизы в кинотеатр, когда ей исполнится восемнадцать лет. Авось, их еще продолжат снимать. Негативные, полушутливые рецензии и отзывы о том, что ради денег сценаристы готовы продолжать эту историю до бесконечности, Таню не переубеждали и не отвращали от просмотра. Так и надо, рассуждала девочка, людям нужно на каком-то примере доказывать, что у них все в порядке с чувством прекрасного, что они такое в жизни смотреть не станут, даже забесплатно. Они же нормальные. Они смотрят другое.

Примеры этого «другого» обрамляли ленту с мрачными постерами. Предложения сыграть в сетевую игру для взрослых или полюбоваться на живых актрис интимного жанра сменяли друг друга в беззвучном водопаде рекламы, которая помогала этому сайту и ему подобным выживать и зарабатывать. После такого «душа» уже не надо задавать родителям курьезные детские вопросы. Хотя Таня так и не успела это сделать, а Широков, наверное, не постесняется ответить прямо.

Иногда маленькие рекламные заставки с розовощекими красавицами в топиках и юбочках выпрыгивали прямо посередине экрана. Среди этого пиршества из отфотошопленной кожи без единого прыщика и врезающегося в самую мякоть узких бретелек нужно было отыскать скромный, призрачный крестик. Крапивина так и поступала: жала на крестик – и феи из чужих сновидений исчезали. Травмировали подобные картинки неокрепшую подростковую психику или нет, но Таня никакого ранения не ощущала. Правда, подобные сценки резко не вписывались в ее представления о любви между мужчиной и женщиной, основанные на школьном прочтении писем Евгения Онегина и Татьяны Лариной.

Но Таня уже была под гипнозом, поэтому улыбки сирен не влекли ее в пучину юношеских фантазий. У Тани и ей подобных была своя пучина. И у нее были свои провожатые, первый из которых – Конструктор, главный герой ее любимой франшизы – неуловимый беглец и безумный гений. Пересмотрев все фильмы с его участием, девочка возвращалась к ним вновь. В жанре, где царствовал Конструктор, у него не нашлось достойных конкурентов. «Отель» – нудный, вульгарный и прямо сказать бестолковый. «Коллекционер» – занимательный, но вторичный. Посмотрев все о хитрых ловушках, Таня не поднялась к более вдумчивому и прозорливому жанру детектива, а упала до низового жанра ужасов, у которого нашла долгое утешение. Фредди Крюгер, Майкл Майерс, Призрачное лицо, Джейсон Вурхиз – кружились вокруг нее словно баядерки, завораживая и убаюкивая. Только ложиться спать, в отличие от ее ровесников-героев, Таня не боялась. Наоборот, после очередной порции внезапных прыжков из-за угла и зловещего хохота она быстро засыпала и просыпалась вполне отдохнувшей. Ужастики не пугали ее, они ее очищали, впитывая в себя все страхи и негативные эмоции, полученные за день.

Освежив в голове один из эпизодов франшизы, Таня почувствовала перемену в настроении. Она покинула сайт с фильмами и зашла на другой видеохостинг, чтобы полюбоваться на лучшие диснеевские клипы. Был поздний вечер, Крапивину уже клонило в сон. В задремавшем сознании девочки сцены с бегущими по темным коридорам детективами логично перетекали в разноцветные кадры с поющими рыбками и птичками. Вот рыжеволосая русалочка в купальнике из твердых жемчужных ракушек. Наверно, жутко натирает. А вот родители Тарзана спасаются с горящего корабля под африканскую барабанную дробь. Татьяна зажмуривается, ей представляются собственные родители. В той катастрофе тоже участвовали разбушевавшиеся стихии: перевернувшийся горящий автомобиль, поливаемый дождем, возникает из темноты. Девочка распахивает глаза, чтобы он исчез, и перематывает видео. Добрые песни и яркие цвета хранят в себе намного больше трагического, чем серые подвалы.

Далее – музыкальная нарезка из мультфильма «Красавица и Чудовище»: городская улочка; три плачущие сестрички-близняшки; брошенная в грязь синяя книжка; овца, жующая страницу – кажется, это «Ромео и Джульетта», поэтому Крапивиной не жалко. Пусть в мире будет поменьше смертей и литературы, их восхваляющей. Красавице неприятен ее первый ухажер. Странно, а ведь он один не считал ее юродивой и хотел жениться. Таня зевает.