В Рим и обратно

Глава 3
Четвёртый гарибальдиец

В скоростном поезде, летящем на север от Везувия в вечный город, она уютно угнездилась в кресле у окна и довольно быстро задремала с открытым ртом, забавно посапывая. Зеленоватые крыши соборов, бежевый песчаник стен, уютные сенные сараи и пасущиеся у телег лошади. Современный трактор, фырча, тащит за собой прицеп со впечатляющим урожаем тыквы. Целый час кряду, глядя на эту пастораль, он думал, что за полдня, кажется, прожил и получил пищи для размышлений больше, чем за целый прошлый год работы над фильмом, который выломал его из привычной жизни. То есть существования в привычных правилах и ограничениях, что удивительная женщина Маша назвала гипсовым слепком. И ему на память тоже пришли стихи. Строки, которые он в полудрёме слышал, погружаясь в дрёму под мягкое покачивание вагона. Строки, произнесённые тихим голосом автора этих строк. Однажды услышанные. Они в его грёзе повторялись вновь и вновь, переплетаясь и танцуя в обнимку с другой мыслью, что уже не давала ему покоя… Всё-таки где-то он её видел. Её, Машу… Кажется, её звали иначе, звонче и краше. Слышал, видел!.. Видел. Это движение руки, когда она перехватывает алым бархатом простенькой резинки белокурый хвостик волос, эту улыбку. Разве что, во сне он слышал, как хрустальный колокольчик её смеха замолкает, а стальная воля взрослой женщины выкатывает вперёд гаубицу спокойного и беспощадного тона… «Ты так похожа на Ларису Удовиченко!». Когда, кому он это говорил? Это было лишь однажды в его жизни. Но память вероломно насмехалась, задёргивая плотную кулису. Не время тебе туда. Не время.

 
«Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье – слепота. А чаще – свинство.
Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако, интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен».^[15]
 

Надо же… Очередь на выставку фаллосов и обычной порнографии. И в группах немецких туристов, английских эстетов, следующих путём Байрона, и путешественниц отечественного разлива, очевидный ажиотаж. Быть и там не побывать? Стыдно… Стадное чувство в классическом исполнении. Вазы с античной порнографией в Помпеях или Ван Гог в Амстердаме: им всё равно, становятся в очередь. Надо быть как все, не хуже, чем у других. Массовый культурный продукт эти травоядные сжуют так же, как любую пропаганду. Сказать – мне противно, я не хочу? Для этого надо иметь смелость бросить вызов бодливому дремотному обществу, а если хватит сил – ещё и увлечь их за собой, наступив на экономические интересы гида или любого прежнего пастыря. А не будет ли им, этим толстухам, стыдно перед мужьями, отцами и сыновьями рассказывать о том, где они провели два часа после выполнения основной прогулочной программы между сакральных руин города Помпеи? Впрочем, стыд, наверное, дело сугубо индивидуальное. Если грипп не даёт поднять головы, стыдно просить старика-отца принести молока и хлеба, ведь ему для этого придётся тащиться через весь город. Стыдно и горько до слёз, но ведь больше попросить некого… Одиночество – самый страшный враг для любого человека. А ему, здоровому и умному мужику в расцвете сил, не стыдно ли жалеть себя из-за того, что свора богатых бездельников узнала в его фильме своё уродливое отражение и зашлась в злобном трусливом лае? Не стыдно ли надевать тёмные очки из опасения, что простые русские бабы узнают его на улице Рима, начнут благодарить за его творчество и с горячим восторгом просить вместе сфотографироваться? Ведь это его зритель. Не его уже давно не благоверная супруга. А зритель, для кого он работает. Стыдно. Слюнтяй, тряпка… Может быть, ещё покаяться перед клубом паразитов, называющих себя посвящёнными в высокий эстетизм? Да ни за что. И не он ли сам виноват в том, что простые русские бабы остались стоять в очереди за фаллосами в 3D, а не взяли стоячие места на оперу Аида в декорациях терм Каракаллы. Хорош, защитник культуры нации. Расклеился, как брошенная кокотка, да ещё и няньку себе нанял, сопли утирать. Хватит. Запой окончен. Лейтенант Беспалов, подъём, выходи строиться! Равнение на середину.

Условия контракта предусматривают возможность корректировки ряда услуг шерпа в любой момент. На тот случай, если клиент пришёл в себя, ему просто требуется гид-переводчик, а не собеседник-психолог. Консультант в Follow me объяснил ему, что такое бывает нередко. Тогда режим программы меняется с усложнённого на стандартный, с его депозита списывают меньше средств. Хотя сами шерпы не в убытке. Гонорары меньше на сущую мелочь, зато нервы и силы целее. Но он ничего менять не станет. Маша. В ней дело.

На чём мы с ней остановились? Права ведь. Чем была его заполненная софитами, дизайнерскими диванами и фарфоровыми улыбками жизнь? Она права, это гипсовый слепок пустоты, внутри которой умерло всё живое. Или не жило никогда? Нет, всё-таки было светлое, яркое, свежее. Давно. Очень.

Вот об этом и хочется поговорить. И не только об этом. С ней.

Рим, площадь Пятисот перед вокзалом Термини, 16.27

Перекрёсток широкой Via Marsala возле главного вокзала итальянской столицы переходила ширококостная дама с кривоватыми ногами под серой юбкой чуть ниже разбитых артритом колен. Автомобили, проезжая на свой законный зелёный свет, притормаживали, уважительно уступая ей дорогу: на обмотанной синей шалью голове крестьянки громоздился огромный тюк. Не обращая внимания на свист полицейского, она неторопливо с достоинством завершила форсирование автомобильной реки и направилась к платформам поездов поперёк через скверик, так же спокойная и безучастная к толкотне и подозрительным типам возле переполненных урн. Солнечный погожий день постепенно гас на черепичных крышах соборов, весело играл в отражениях коралловых лучей в стекле окон. Где-то в вышине покрикивали чайки.

Выходя из скоростного поезда, шерп вежливо улыбнулась Сергею в ответ на протянутую им руку, позволила ему помочь себе выйти, потом, уже на платформе, притормозила и сощурила глаза, присматриваясь к оранжевым указателям выходов и направлений. Подняла указательный палец.

– Нам туда, синьор… Ты хотя бы выспался после перелёта? Голодный?

– Может быть, возьмём такси до ресторана… – неуверенно сказал он.

– Обойдёшься, барин! Покажу, что жить можно и вне твоих привычек.

Вот, даёт… Она что, мысли читать умеет? Чем дальше, тем интереснее.

– Basta, Andrea! Lasciami in pace, vado io…^[16]

Мятые субъекты в привокзальном сквере, умываясь у колонок, с заметным удивлением сторонились, пропуская её, уверенно шагающую к автобусам. Рюкзак за плечом, тонкая кожаная куртка, обтягивающие джинсы. Серая бейсболка, пережившая дождь и солнцепёк. Девчонку, похоже, прямо с поезда выловил старший брат и конвоирует, а она его присутствием, явно тяготится, просто искрится от раздражения, вон, как глазищами сверкает. Пивную банку поддала ногой. Не хватало нам ещё их скандала тут, в нашем скверике. Полиции только повод, разбираться не будут. Скорее бы уж ушла эта парочка, от греха подальше, со своими разборками…

– Приятного путешествия с пролетариатом! – она подмигнула своему «старшему брату», устроившись на высоком сидении в автобусе номер сорок, что быстро заполнился простым римским людом, возвращающимся с работы по своим делам. Галдёж, запахи подгоревшего теста и отработавших смену мужских рубашек. Темнокожие подростки с закрытыми глазами качались в такт только им слышной мелодии из наушников, а похожие на паклю синие и фиолетовые косы вечерним ветерком сдувало им на лоснящиеся лица. Вопль какого-то пассажира с передней площадки на мгновение привлёк внимание всего автобуса, но пассажиры прислушались и успокоились, хотя источник возмущения продолжил заполнять своим голосом всё кругом. Речь шла о замене защитника на поле, о чём темпераментный римлянин узнал от приятеля по телефону. Футбол – это святое. Как мама, погода и роды жены.

– А куда мы едем, чичероне? – аккуратно, на ушко спросил Сергей.

– Справился, стало быть, с приступом брезгливости? – засмеялась шерп и ответила ему тем же заговорщицким тоном, – угостишь меня мороженым? Самым вкусным в Европе… По два с половиной евро за шарик. А я в награду расскажу тебе одну притчу и одну историю из жизни. Хочешь?

– Договорились. Только при условии, что ты съешь четыре шарика.

– Коварный! И заболею ангиной, чтобы меня сняли с пробега, и тебя не ругали больше, а только хвалили и поощряли твои капризы, синьор помидор? Не дождёшься. Так вот, слушай. Сначала история из жизни. Поучительная. Одна моя знакомая журналистка записала в друзья в социальной сети некоего известного общественного деятеля из Иерусалима. Наяву его она никогда не видела, израильской тематикой по работе не занималась, еврейской крови в её жилах не было ни капли. Однако его выступления в поддержку России и взвешенный анализ некоторых международных проблем ей импонировали. Проще говоря, его посты было интересно читать! Что такого? Но буквально на следующий день её из друзей удалил коллега, собственный корреспондент её телерадиокомпании в Тель-Авиве, с кем ещё на родной земле был съеден вместе пуд соли. Чуть погодя – знакомый театральный режиссёр, чей театр и сценические постановки она многократно поддерживала положительными отзывами. И тому, и другому в личных сообщениях она задала вопрос, мол, ребята, что случилось? Ответа не дождалась. Спустя некоторое время в той же социальной сети она получила приглашение на лекцию этого деятеля из Иерусалима и крепко задумалась – идти или нет, коль скоро интерес к нему рвёт более устоявшиеся связи. Как ты думаешь, что было дальше?

– Даже представления не имею… На её месте я бы посоветовался.

– Она так и поступила. Обратилась к близкому ей человеку, который в этот момент находился далеко от неё, работал в нашем посольстве в одной из среднеазиатских республик. Он навёл справки. И в результате она получила чёткую рекомендацию: сохрани нейтралитет, дабы не огрести в чужом пиру похмелье. Дело было в конфликте кланов, у умнейшей нации с этим сложно.

– Это кульминация, – режиссёр поднял глаза на любителя футбола, что обрадованно проорал что-то в мобильный и двинулся к выходу – А развязка? Если бы я снимал об этом фильм, логично было бы её другу вернуться домой и стать министром культуры. А ей – госпожой министершей. И заставить их всех локти кусать… Поздно, Соня, пить боржоми, когда почти отвалились.

– Мораль той басни такова… Увильнув от мероприятия с израильским политиком под благовидным предлогом, она ничего не потеряла в его глазах. А бывший коллега её и коллега твой потеряли куда больше. Они показали свою заносчивость и недальновидность, потеряв её расположение. Ни слова больше в рецензиях, ни слова больше в корпоративных контактах к вящей их пользе она не произнесла. Это – на поверхности. А по сути, если человек не понимает, почему им не довольны, не объяснить ему, не попробовать сразу устранить недоразумение – это свинство. Это – наказуемо. Даже героине «Чучела»^[17] её одноклассники предъявили обвинение в предательстве, прежде чем начать бойкот. Но у неё хватило гордости не начать оправдываться.

– Дети более жестоки, чем взрослые. Они не идут на переговоры, – ему показалось, что из открытого окна римского автобуса дохнуло промозглым московским октябрём, – а оправдываться – признак слабости. Это правда.

– Дети – максималисты. Они сбиваются в стаи от страха перед миром больших и сильных. Поэтому на всякий случай объявляют врагом всякого, кто становится им в оппозицию. Тот, кто начинает метаться – погиб, его-то юные гиены разорвут, едва почуют вкус крови. В подростковом возрасте все читали завет д’Артаньяна, но не все его поняли… Помнишь, как он ответил Ришелье на предложение принять чин лейтенанта гвардейцев кардинала?

– На меня плохо посмотрели бы там, и плохо приняли бы здесь. Ваше высокопреосвященство, я не могу, – представив на мгновение последствия своего покаяния перед элитой шоу-бизнеса за сериал-обвинение против них, режиссёр снова почувствовал липкий противный озноб. – А бывает и хуже.

– Конечно, бывает, – спутница легко толкнула его в бок, давая сигнал выходить на следующей остановке. Слева по ходу оживлённого проспекта Corso Vittorio Emanuele вырос впечатляющий купол собора святого Андрея. – Если экстремизму «знающих, как правильно» дать распоясаться, сработает иной сюжет – «Повелителя мух»^[18]… Кстати, это один из титулов сатаны.

– Погоди, это про необитаемый остров, где дети войну начали? – в раскрывшиеся автобусные двери весело выскакивали смешливые студентки, на них едва не замахнулся палкой седовласый пожилой синьор в шляпе, кого они сами едва не сбили с ног в своей юной стремительной суете.

– Лагерную жизнь они там устроили, те, кто взял под контроль скалу для разведения костра. И первым погиб самый добрый и безобидный. За что его убили, помнишь? Не за что, а почему. Примирить всех хотел, – взяв под руку на переполненной публикой улице, шерп увлекла своего подопечного в паутину старинных проулков, звенящих тонконогими бокалами с кьянти, пахнущих восхитительной вечерней пастой открытых ресторанов. На Рим спускались фиолетовые сумерки – самое романтичное и живописное время суток, когда золотые блики зажигающихся фонарей кажутся медальонами на драгоценном бархате неба. – Довольно об этом. Как говорил Макар Чудра, задумаешься, разлюбишь жизнь.

– Так ты считаешь, что выскочек просто по морде надо?

– Самозванцев? А как иначе. По морде лица. Одному самому наглому дашь в морду, остальные разбегутся. Всем своим элитарным клубом.

– Но это, как я понимаю, аллегория. А на практике… Что советуешь?

Шерп остановилась. Перед ними, сияющая бликами зеленоватой воды, бриллиантовая и бирюзовая, серебряная двойной колокольней фасада церкви Sant’Agnese in Agone, шумящая струями и гомоном двунадесяти языков, сияла piazza Navona. Фонтан четырёх рек, облепленный позирующими туристами, одно из самых известных произведений великого Бернини, его вид и его близость как по волшебству переключили в сознании Сергея тот тумблер, который до сих пор сдерживал в узде застоявшиеся эмоции.

– Ух, ты!… Красота-то какая… Мамма мия… Маш, а Маш?

– Слушаю вас, синьор? – она сдёрнула с плеча рюкзачок, улыбаясь, сунула туда кепку, белокурые волосы свободной волной легли на плечи. Он вдруг остро почувствовал – эта девушка из его снов… Или deja vue^[19]?

– Шехерезада, заканчивай дозволенные речи. Гуляем! Ответь мне на один последний вопрос, – его голос зазвенел, мускулы рук напряглись, ему уже хотелось подхватить на руки свою загадочную проводницу. – На тот самый извечный второй российский вопрос после «кто виноват»…

– Что делать? – сверкнули в улыбке казавшиеся теперь синими глаза, чуть лукавая девчоночья улыбка.

Где? Где и когда он уже видел этот ясноглазый прищур?

– Мне кажется, тебе надо снять продолжение твоего сериала, – серьёзно сказала она и почему-то вздохнула. – Этого, последнего.

– Продолжение?… – он едва не лишился дара речи, а она, как ни в чём ни бывало, оперлась на его плечо и пошла, легко и ловко перебирая ногами, по самому краю мраморного фонтана. В спортивных тапочках, на пальцах, словно балерина в пуантах. Лёгкая, воздушная, словно из иного мира.

– Да! Продолжение… Сергей, послушай. В наше время, когда трусость называют способностью к разумным компромиссам, а предательство и продажность – следованием цивилизационному выбору… Короче, в какие бы одежды вся эта гнусность ни рядилась, надо иметь большое мужество и самоуважение, чтобы поступать, как велит совесть. Ты – мужчина. Имей силу молчать, когда тебя пытают. И не отвечать, когда тебя ругают. И не отрекаться от того, что твоё… Знаешь, восточная мудрость – собаки лают, караван идёт. А люди, что поступают с нами некрасиво. Знаешь… На востоке говорят: пыль на дорожном плаще – она не твоя, отряхни её. Грязь на колесе твоей повозки – не твоя, она сама отвалится. Но будь внимателен и сумей увидеть, когда в этой грязи сверкнёт золотая монета. Не бойся остаться одиноким – Бог никогда не оставит тебя одного, пришлёт ангела. Если ты заслужишь это, выдержав испытание. А совсем один ты останешься лишь однажды в своей судьбе – когда предстанешь перед Богом…

– Похоже на тост!.. – брызги фонтана заставили его зажмуриться – ты как на счёт самого лучшего красного вина из их подвалов? Ангелы его пьют?

– Хвастун! – шерп наконец-то слезла со скользкого мрамора – не надо выпендриваться, закажем просто домашнее розовое. То, что ты никогда не пробовал. Его итальянцы оставляют для себя и своих любимых и с особым почтением относятся к тем иностранным гостям, которые об этом знают и то же заказывают. А если нет… Сицилийское Nero d’Avola. Коварное и густое, хотя в него не добавляют сахара. На жарком юге виноград начинает бродить прямо на лозе… А мне – шоколадное мороженое. Тоже дань традиции.

Площадь Навона. Девять вечера местного времени

– Ты считаешь, если я сниму сериал… Ещё более обличительный, чем тот, что их так взбесил и заставил огрызаться…Но я остался в изоляции.

– Ты первый бросил им вызов. Сказал, как князь Игорь половцам – иду на вы. А теперь что же, простите-извините, погорячился? И тебе сразу торт с кремом, ласки и внимание? Наоборот, проявишь слабину – пожалеют тебя, жалкого… – за накрытым красной в клеточку скатертью столиком открытого кафе они ждали заказ. Шерп, набросив на плечи плед, сидела напротив, чуть отдалившись, и с явным удовольствием облизывала вафельный рожок с двумя шариками самого вкусного в Европе мороженого – киви и шоколад. – Жалость – первый шаг к презрению… А изоляция – это иллюзия. Помнишь финальный эпизод из старого фильма про адмирала Фёдора Ушакова? После смерти Потёмкина командующим Черноморским флотом становится враг адмирала, светская гнида граф Мордовцев. Победителя турок вызывают к нему на доклад, и граф, трясясь от злорадства, учит Ушакова своим новым порядкам на флоте: «у офицера есть голос, у боцмана дудка, а матрос – только предмет для исполнения команд». Унизительно? Что делает Ушаков? Он на глазах у графа обнимает своего матроса и уходит, не оборачиваясь…

Он слушал её, затаив дыхание. Пальцы, обхватившие бокал красного прохладного вина, начали неметь. Ушаков. Любимый фильм курсантской юности. Тогда ему было интересно смотреть, как ломает турецкий флот наша эскадра, развернувшись в походном ордере. Как потешно-омерзительны украшения алжирского адмирала Саида-Али, давшего обещание султану привезти Ушакова в клетке. Матросы поливают забортной водой раскалённые пушки, пылают паруса…

– Помнишь этот фильм, да? – понимающе улыбнулась шерп, глядя ему в глаза особенным кошачьим взглядом, словно изучая его, усиливая магию сумерек осеннего римского вечера, – разгневанный, мрачный, в совершенном одиночестве адмирал выходит на набережную и идёт куда-то вперёд. Но его тут же догоняет командир его флагмана и молча следует рядом. Знакомые матросы, бомбардир, спасённый им плотник… Идут за ним, молча, сурово. Потом людей ещё больше, и ещё, обычные люди, рыбаки, женщины. И вот уже всё население Севастополя приветствует Ушакова как героя. Штирлиц учил: запоминается последнее. Сегодня мы больше ни о чём таком говорить не будем. А ты подумай сам с собой: ты с кем, художник? С карикатурным графом или матросами Севастополя? Я ответила тебе. Теперь отвечай ты.

Он молча поднял бокал, жестом приветствуя даму, и выпил залпом. Обычное красное сицилийское вино, какое даже в московских продуктовых можно найти рублей за триста. И подумал, что ничего более изысканного и вкусного ему пробовать давно не приходилось ни на модных дегустациях, ни на приёмах, где выпивка не дешевле вечерних туалетов присутствующих. С дальнего конца площади из-за плотного частокола мольбертов с пейзажами и натюрмортами уличных художников раздавалось нестройное пение.

Маша… Удивительная женщина. Балансирует, как там, на скользком мраморе кромки фонтана, подсказывая путь, но оставляя выбор. Просвещает дозированно, заставляя думать самостоятельно. Вертится что-то буквально на поверхности памяти… Да, точно. «С кем вы, мастера культуры?»^[20] Это письмо Максима Горького. Сейчас бы его назвали гнусным пасквилем на их этическую свободу и эстетическую независимость.

Он усмехнулся, глядя, с какой милой непосредственностью спутница выковыривает ложкой из кофейной чашки остатки сахара. Быстрый взгляд зорких голубых глаз. Не на него – в дальний конец площади, где усилился гвалт и раздался звон разбитого стекла. Шерп… Ещё и телохранитель? Это успокаивает, можно даже додумать мысль… Как там было, у Горького, во ВГИКе билет с этим вопросом стоил ему нервотрёпки с пересдачей зачёта по культурологии. Впервые открытое послание было напечатано весной 1932 года одновременно в «Правде» и «Известиях». Ехидно, но метко. А главное, и сейчас актуально. Так называемая буржуазия, капиталистическая элита, в современной России не отличается от заокеанской в своих увлечениях. Всё, что стоит денег, коллекционирует только потому, что это стоит денег, а не ради спасения мира в душе красотой. Горький пишет – трамвайные билеты и почтовые марки. А что, разве комиксы и расписки Монро не срывают джек-пот на аукционах? Картины, нарисованные слонами и дегенератами… Добро пожаловать в галереи современного искусства. Как там ещё? На счёт касты безответственных хищников Буревестник, конечно, хватил через край. Однако нервные реакции «избранной публики» отобразил в точности: «за последние два-три года тревожные крики интеллигентов стали обычными». Всё-таки, добротно было позднее советское высшее образование: учило искать нужные ссылки и источники, не совершать чужих ошибок, пользоваться опытом испытавших похожие сомнения и не изобретать моральный велосипед. С кем вы, мастера культуры?… Да жива ли она?

На другом конце площади раздался шум и грохот. Маша привстала, пытаясь рассмотреть за спинами посетителей ресторана и мольбертами, что там происходит. Ничего выдающегося. Хлопнул раздавленный картонный стакан под оступившейся ногой полупьяного гуляки. Там обнимаются, держа в руках ёмкости с пивом, на шеях заметны шарфы с футбольной символикой. Опустила глаза, заметила, что её пациент смотрит в одну точку, задумчиво поворачивая в пальцах коктейльную соломинку. В её бокале, кстати. Сбоку подскочил шустрый стюард, вопросительно посмотрел на неё, кивнул. Даме поставил накрытую крышкой обжигающую лазанью, кавалеру – заказанное филе ягнёнка под устричным соусом. Привычка, вторая натура… Он этим собирается утолять голод? Ничего, пока жуётся, легче думается.

Сергей взял в левую руку вилку… И на фига он заказал эту дребедень? Лучше бы нормальную миску спагетти карбонара. По-нашему, макароны по-флотски, только с томатным соусом и сыром. Покрасоваться захотелось. Не смешно, глупо. На пустом месте разводить снобизм, демонстрировать свою гастрономическую искушённость перед этой здоровой славной женщиной. Но, тут уж… Пушкин. Привычка свыше нам дана, замена счастью она.

Элита. Обличил её. Покривил душой? Нет. Так нечего и пенять, вилять хвостом, выпрашивая прощение. Не простят всё равно, задушат ледяным и презрительным забвением. Сотрут и вычеркнут. Так, для подстраховки. Чтоб другим еретикам неповадно было. Так ему что делать? Раненый зверь опасен. Огрызается, атакует. Добить его в голову. Контрольным. Вторым сезоном сериала. Дать такой ответ – с кем он, мастер культуры. Возмущённые эстеты Заткнутся моментально? А что говорить-то. Хоть всем лупанарием выходите ласки обещать, вулкан уже не дымится. Он извергается. Населению сурового матросского города, что идёт за адмиралом, их антикризисные премудрости и мажорные гонки уже поперёк горла. Терпение долго дымилось. И сгорело. Значит им, самопровозглашённой соли отечественной буржуазии, полезнее подумать о том, чтобы слиться с духовными братьями по цивилизационному выбору. И чем быстрее будет ехать такси до Шереметьева, тем лучше.

А ведь началось уже, началось!.. Там, в балованной Москве некоторые граждане со смесью страха и самолюбования пакуют чемоданы, не забывая при этом корчить из себя незаслуженно притесняемых. Мания преследования на вполне расчётливой прагматичной основе. Чувствуют кошки, чьё мясо они съели… Он вспомнил фразу, брошенную в полемическом возбуждении пару недель назад одной звездой свободного радио: «Патриотизм отвратителен, он упрощает человека и лишает его разума»^[21]. Это у них называется токсичные реплики. Плюнула ядом и бегом жаловаться к главному редактору, умолять о срочной эвакуации. Страшно стало ей по улицам ходить, там ведь простые люди попадаются, без её рассудочных парадигм.

Не снять ли продолжение сериала об этом? О прослойке и культуре. О том, что в министерствах даже кактусы стоят дороже средней зарплаты по стране, а о том, как женщина в пятьдесят пять на артритных ногах едет на работу через весь город, и до пенсии боится не дожить, думать не умеют.

Рискованное решение? Безусловно. Можно проиграть? Можно. Но тут уж как повезёт – или грудь в крестах, или голова в кустах. Съехать в тёмное ущелье безысходности на попе, это дело нехитрое. Но можно разбежаться и попробовать перепрыгнуть пропасть. Даже рождённый ползать должен хоть один раз попробовать взлететь. Тоже, кстати, ранний Максим Горький.

От дальнего фонтана послышался нарастающий шум, пронзительно завизжала женщина, с дребезжанием рухнул на камни поднос, что-то ярко сверкнуло, почувствовался противный запах горящего масла. На фоне этой кутерьмы внушительно и многообещающе прогремел русский мат. Движение каких-то силуэтов уплотнилось и ускорилось. Раздался деревянный треск.

– Сиди на месте, сам посмотрю, что там… Счёт закажи пока, – курсант военного училища, стряхнув пудру многолетнего лоска, распрямил его плечи и жестом усадил спутницу обратно в кресло. – А вдруг там наших бьют?..

Оставив на всякий случай пиджак на спинке, он прикусил зубочистку и пошёл, руки в карманы, на знакомые до боли в русском ухе звуки разборки. Шерп посмотрела ему вслед с иронической усмешкой… Сняла с шеи кулон, вытащила из рюкзачка планшет, соединила два устройства портом USB. На экране замигало приветствие, появилась растущая зелёная колбаска объёма скачивания. Это был уже второй файл записи всех переговоров с клиентом, утреннюю порцию она отправила ещё из обратного поезда от Неаполя до Рима, пока подопечный мирно посапывал на соседнем сидении. Диагностика «ладонью перед носом» – спит или не спит – показала безопасность тайной манипуляции. Можно немного расслабиться, пока он там рекогносцировку проводит… Тоже мне, наблюдатель от ОБСЕ. Она вытянула через трубочку остатки ананасового сока и достала другой гаджет. Свой смартфон. Личный.

Три сообщения в WhatsApp из конторы и три пропущенных звонка. Сначала надо разобраться с делами. Так, это реакция на первый аудиофайл.

«Расшифровку шефу сдали. Прочёл, доволен. Отличная работа. Велел передать, что неплохо бы создать повод засветить объект в социальных сетях. Мол, не в монастыре грехи замаливает, а замечен римских банях».

«Только не лезьте на рожон. Особая бдительность, начиная с завтрашнего вечера. В черте города возможны столкновения профсоюзов с анархистами. Полиция повысила уровень террористической опасности».

От психолога – самое длинное: «Обрати внимание клиента на статью в наших «Известиях», там про него пишут как на предтечу перелома в публицистическом тренде. А для тебя хорошая новость: шеф проиндексировал твою работу в Риме коэффициентом 1,75 дневной ставки усложнённого сценария. Из Детского мира передают сердечный привет, сама не знаю, что это значит. ☺ Шеф предложил тебе в качестве поощрения задержаться в Италии. На целую неделю только перевод – пляж и рестораны. ☼♫ Сицилия, Таормина!.. Даже зависть берёт. Та же знакомая тебе пара полковник с молодой женой. И его чудный охранник. О!»

Она улыбнулась, включила сенсорную клавиатуру, набрала «беру, и передай шефу вводную напомнить мне поменять рейс на прямой из Рима». Не стоит сейчас возвращаться в Москву, лучше пару дней за свой счёт там, в игрушечном городке с керамическими головами мавров, откуда растут розы. После работы с этим клиентом собственные нервы надо будет отмыть и вытряхнуть от пыли прошлого. Просто побыть в тишине. Всё к лучшему. Чем бы ни закончилась эта командировка…

Переведённый на вибрацию смартфон сердито завибрировал. Экран ожил предновогодней улыбающейся фотографией Юльки.

– Карина, ты как, что с тобой! Я тебе уже четвёртый раз набираю… Ты вообще жива, ты где, почему не отвечала? У меня виза есть, вылетаю… Ты? Да, конечно, он тебя узнал… Шантажировал, да? Приставал? Ты в каком сейчас отеле, я только мужу ключи отдам, он на дежурство поехал. Карина! Ты только не волнуйся, мы вместе что-нибудь придумаем. Я скажу, что это я!

– Юля! – ей пришлось повысить голос, чтобы остановить ураган. – Всё нормально, успокойся. Он и не собирается меня узнавать. Весь в себе, как крот ковыряется в своих сомнениях и колебаниях.

– Что, прямо такая тряпка? – засомневалась подруга. – Не ожидала.

– Какой есть, – со всей возможной искренностью сказала шерп, ведь преданная наперсница за целую жизнь научилась угадывать её актёрские ухищрения, – сейчас я его, разумеется, накачала… Оглянись, мол, Сергей! Ты велик! За тобой, вон, тысячи глаз следят, жаждут твоих новых фильмов. А ты этой своры мосек смутился. Он поверил, ноздри раздул. Сейчас он герой. Вон, футбольных фанатов даже не испугался пойти разнимать. Но это сейчас, пока всё свежо, и пока я рядом. А выспится, пропотеет, домой вернётся. Жена или кто другой ему другую колыбельную споют, велят – брысь под лавку. Он опять труса и сыграет. Личность такого его склада нестабильная в эмоциях, склонна к рефлексии, самолюбованию, значит, легко убеждаема и слишком зависит от чужих мнений. По-русски это – говно в проруби.

– Мне моя интуиция подсказывает, что это не совсем так, – задумчиво проговорила трубка, – ты не объективна к нему. Тебе хочется нарисовать его акварелью. Мол, ещё повезло, что у вас ничего не вышло. Ну, не может, не сможет человек снять такую сногсшибательную вещь, если он пустое место! Ты мне не говори… Давай я приеду, а? Пронаблюдаю за ним. Всё-таки я очень боюсь, что он тебя узнает, и вы сильно поругаетесь.

– Юлька, уймись. Приедет она… Всё, что ты хотела, ты мне сказала. А я тебя услышала. Не присматривается он ко мне, пойми. На уборщиц никто внимания никогда не обращает. Я для его – обслуживающий персонал, птица говорун, чуть дороже личного шофёра. Развеется, на время поверит в себя, а вернётся в Москву… Там, дорогая моя, тем более! Там я для него – пластический хирург, что его уродливую мину видел без грима… Даже если случайно увидит – убежит без оглядки.