В Рим и обратно

Карина просидела до темноты. Она не знала, что делать. Вспомнила даже детский сюжет про маленького часового, кого старшие ребята оставили на посту, да и забыли про него, а малыш всё стоял и стоял, мёрз, но не смел убежать и оставить пост, и освободить его из игрушечного караула пришлось взрослому военному. Ей было очень холодно и страшно, ветровка и сумка с документами остались в номере генерала. Когда в море уже появились огни ночных рыболовецких траулеров, раздался шелест спотыкающихся шагов по гальке, и ей на грудь кинулась заплаканная Юлька. Из её сбивчивых слов стало ясно, что эпизод с дракой в кафе развился в неприятную историю. Один из пьяниц оказался в кумовстве с киевским прокурорским начальством, и струсивший следователь счёл ошибочным решение отпустить защищавшихся «московских гостей». Два часа её провоцировали на признание в занятиях древнейшим ремеслом, а курсант выдерживал допрос с пристрастием о личной мести. Внезапно пытка оскорблениями и закончилась – Олега засунули в какую-то машину и увезли. А её как бродяжку выбросили из отделения милиции и предупредили, что в спортивном лагере неявка на утреннее построение обернётся для обеих девушек исключением из института перед самым дипломом. Бред какой… Но где мальчишки? Куда увезли Олега, кого нелюди в серой форме словно специально били по больному плечу? Куда делся его друг Серёжа? Перепуганные, усталые, две девушки через прореху в живой изгороди пробрались на территорию номенклатурной гостиницы, где уже заканчивался концерт барда.

Тысяча рук с зажжёнными зажигалками и фонариками раскачивалась в такт и подпевала хиту конца восьмидесятых, под финал выступления песню попросили ещё раз исполнить на бис:

«Безобразная Эльза, королева флирта, с банкой чистого спирта я спешу к тебе. Нам за сорок уже, и всё что было, не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ…»^[4]

«Девушки, простите, я вам глубоко сочувствую, но ничем не могу… Мой сын ни о чём меня не предупреждал. Его и его приятеля мой муж час назад посадил в свой служебный автомобиль, они улетают в Москву – дама, отворившая им дверь гостиничного номера, рассматривала их с брезгливым любопытством – я сама отправляюсь завтра днём, у меня ещё две грязевые процедуры… Попробуйте спросить о ваших пожитках в камере хранения!»

На стойке регистрации к двум измученным студенткам отнеслись куда человечнее. По описанию вещей и фотографиям в паспортах их сумки были опознаны и отданы. За две пачки забытых генеральским сыном сигарет «Лайки страйк» шофёр, привозящий продукты в ресторан гостиницы, тем же поздним вечером довёз подруг до поворота на пионерский лагерь имени Павлика Морозова. Оттуда при неверном свете луны сквозь набегающие облака, ёжась от порывистого ветра, исцарапанные колючками, они дошли по туристической тропе до своего корпуса и влезли в него через окно туалета, поскольку после отбоя прошло уже полтора часа…

На то, что они проспали утреннее построение, никто не обратил ни малейшего внимания. 19 августа 1991 года лагерю все были заняты другим. Драма всей страны заслонила девчонкам их собственную, да и мотив резкого отъезда курсантов к месту службы, на котором настоял отчим-генерал, тоже был объясним. Да и кто в той ситуации поступил не по-офицерски по отношению к доверчивым девушкам? Старший по званию или двое пацанов, кого он просто заткнул своим командным окриком? Какая разница теперь… Двадцать пять лет прошло. Целая жизнь. Знаменитый режиссёр и бывшая радиоведущая, вынужденная из-за развала родной станции подрабатывать «эксгумацией мёртвых душ», то есть штопкой нервов богатых и знаменитых во время прогулок по европейским достопримечательностям. Обслуга, а на горничных и садовников, парикмахеров и таксистов в этой среде не принято обращать внимания – это неодушевлённые предметы. Люди без лица. Значит, он её не узнает и не вспомнит. А ей не стоит вспоминать. Так бы по уму. Но сердцу не прикажешь – для этого туриста она может стать, если разгорятся старые угли, никак не утешающим ангелом-хранителем, но Вергилием, экскурсоводом по девяти кругам ада. Неизвестно, что труднее – заставить себя не узнать его и бесстрастно вправить ему мозги в нужном, полезном для него смысле. Или, видя в нём врага, заточить на губительную жизненную стратегию… Кто тогда был виноват? И теперь что делать-то?

…Варёное в крутую яйцо – в крутой кипяток. Свежий белый хлеб с плавленым сыром, крепкий свежезаваренный чай. На большее аппетита не было. Признаться, заставить его себя узнать и вспомнить мрачный эпизод туманной юности?.. Впрочем, почему мрачный? Для него-то? Маленький карамельный эпизод, развлеклись с девочками на курорте, так те должны быть благодарны, что курсант отнёсся у студентке с уважением, и дело ограничилось поцелуями!.. Да он посмеётся, может ещё и от заказа отказаться. А противно как – хвостом вилять преданно, заглядывать в глаза как спаниель, которого хлестнули веником. Нет уж!.. Нет. Но и месть – очень трудная задача. Провоцировать, склонять, да так, чтобы комар носа…

– О, Боже… – мелодичная трель, фото улыбающейся подруги тускло мигает на экране смартфона. – Юлька…

– Каринка, привет! Чего не звонишь, летишь завтра? – весёлый родной голос прозвучал сейчас как набатный колокол. Ну и чутьё у неё.

– Лечу. В Рим… – чайник на подоконнике заклокотал, как рассерженный вулкан Везувий. Карина почувствовала спазм в горле.

– А что с голосом? – в интонацию на том конце добавилось удивление. – Карин, мы с тобой за одной партой пуды соли считали. Я тебя знаю. Что?

– Да так, ничего… Клиент сложный.

– Ой, батюшки. Мало ли у тебя их было? Не первый баклан на пирсе.

– Такой – первый, – она переложила трубку к другому уху. – Это Сергей. – Какой ещё Сергей? – не поняла наперсница.

– Тот самый Сергей. Беспалов. Ну, режиссёр… Сериал последний.

– Не может быть… – трубка охнула и часто задышала. – Нет, постой. Ты что, обалдела? Ты его согласилась взять клиентом? Он об этом знает?

– Юля, успокойся! – чичероне едва не обварила пальцы, вынимая горячее яйцо из стакана, разбила скорлупу о мойку, выложила на блюдце. – мы работаем под псевдонимами, никто в офисе не догадывается, что мы были знакомы. Надеюсь, не догадывается… Я постаралась.

– Нет, это ты успокойся! Отмени заказ, он же узнает тебя, – паника в голосе подруги стала стремительно набирать амплитуду. – Отмени! Они ещё успеют другого шерпа ему подобрать. Ты представляешь, что будет, если… Ты что забыла, как он с тобой тогда, в девяносто первом, обошёлся, а? Как свинья последняя, тряпка, слюнтяй… Так даже в наше подлое время не поступают. Вспомни, как мы с тобой ночью по лесу в лагерь шли. Как в то время целы вообще остались! Дружка своего отчима уговорил отмазать, из ментуры вынуть, а нас просто по-мужски трудно было до лагеря довезти?

– Я всё помню, Юля… Пожалуйста, перестань сейчас! Слезь с трибуны.

Трубка замолчала, засопела. Потом на том конце что-то уронили.

– Блин. Как же я раньше не догадалась… – произнесла трубка траурным тоном, звон столового прибора раздался ближе. Значит, подняла с пола и бросила на стол. – Ты что, решила ему отомстить, да? Признайся… Рожу его наглую так и вижу. Карин!.. Ты меня слышишь, вообще? Может быть…

– Что может быть?..

– Может быть, тебе очки надеть, такие, большие, затемнённые? У тебя есть? Возьми сразу две пары, ты их на море постоянно теряешь. Не снимай…

– Лучше сразу мотоциклетный шлем. И не снимать. Ты как это себе представляешь – неделю с человеком нос к носу?

– А вдруг он тебя узнает?.. – обречённо спросили на том конце.

– Сделаю всё от меня зависящее, чтобы не узнал, – с нажимом сказала чичероне, подумав, что для успокоения подруги это придётся повторить ещё раз пять. Как мантру раскольничьего попа. Свои бы эмоции подавить…

– А ты с ним как? – трубка заикалась от возбуждения. – По чесноку мозги вправишь, на путь наставишь… Или… наоборот?

– Юля, мы сейчас с тобой это не будем обсуждать, хорошо? – Карина произнесла это таким спокойным отчётливым тоном, что её одноклассница ощутила неприятный холодок между лопаток. – Через двенадцать часов я увижу моего клиента. Ничего плохого не случится. Со мной. Я обещаю. А ты перестань психовать. Ты меня знаешь. Любые переживания можно спрятать. Это лишь вопрос напряжения воли. Нельзя скрыть только любовь. Доброй ночи. – вешая трубку, Карина чувствовала, как пульс бьётся о рёбра… Верно говорят. Можно затаить дыхание, но сердцу – не прикажешь.

Где-то далеко, в Новых Черёмушках, чуть располневшая, с уже заметно опустившимися от невзгод уголками губ её ближайшая и преданная подруга Юлька накапывала себе в рюмку валокордин. Двадцать пять лет назад она по доброте своего верного сердца поехала одна разыскивать бывшего курсанта Сергея туда, где он, по его собственному признанию, жил с родителями в престижном кирпичном доме. И встретила его, подтянутого и опрятного, уже в гражданской одежде, в Большом Харитоньевском переулке. Под руку с ухоженной вертлявой брюнеткой. Ничего не рассказав Карине, она глубоко переживала ещё и это, повторное надругательство над их с ней общей верой в людей и добрыми надеждами. Злилась, плакала… Дошло до того, что даже пыталась подманить и украсть любимого кота генеральской супруги, чтобы хоть как-то отомстить семейке за вероломство. Спустя двадцать лет одна бульварная газетёнка напечатала интервью с известным режиссёром Беспаловым в его семейном кругу с той самой брюнеткой уже в роли официальной спутницы жизни… Но там не было ни строчки о том, что отчим-генерал, дабы устроить карьеру пасынка на гражданке, женил его «с целью остепениться» на дочери влиятельного человека, обеспечившего будущему зятю перерождение из военного переводчика в слушателя высших курсов кинематографии. А уж его приятелю-сокурснику Олегу, что, казалось, был так влюблён с саму Юльку, ему, красавчику и баловню, выросшему в театральном мире своей матери, сам бог велел сменить меч на матюгальник киношника. Но Олегу было не занимать амбиций, и поэтому он не сразу принял с «голубого блюдечка» свою запрограммированную судьбу, а пошёл кривым путём, подвизавшись сперва в журналистике. После какого-то парламентского брифинга уже замужней Юльке, помощнице депутата, пачку сплетен обо всём этом выдала в курилке знакомая корреспондентка. Однако на четверть века в её душе так и осталась законсервированной острая боль обиды. Там, как в потайной пещере в хрустальном гробу на цепях, качался незаданный вопрос… За что? Такой же, как и в душе Карины, остался в уже затянувшейся ране ноющий гвоздь-вопрос: почему тогда, в Крыму, рыцари бросили дрожащих от холода и страха девчонок на произвол судьбы.

А как было на самом деле? Олег долго не находил себе места: его жгли огнём досада и стыд за своё бессилие. Едва живой после допроса, он был уверен в том, что генерал эвакуировал всю четвёрку. Своего пасынка с его приятелем и двух девушек. Ему в голову не пришло, что может быть не так! Мать-актриса, выудив по капле у опустошённого потрясением сына причину его состояния, негласно навела справки о двух студентках, убедилась в их благополучном избавлении. Само собой, сычу-генералу отказывать от дома за неблаговидный поступок дальновидная дама поостереглась. И это всё так и осталось entre nous^[5]. О лечении душевной травмы, нанесённой никому не известным «девицам с окраины», в Большом Харитоньевском переулке и на Тверской подумать не удосужились. На вопрос юноши актриса ангельски улыбнулась: «не ищи ты их, девушки уехали на заработки в Европу». Это, разумеется, была её импровизация. Но разве у неё был выбор? Времена настали непростые, номенклатуре нельзя отвлекаться на такие мелочи. Своё благополучие надо оберегать, запирая на все замки. Не распыляться на благотворительность в отношении людей… Не своего круга.

А Сергей?.. В ночь на двадцатое августа он украл у отчима наградной пистолет. И от того, чтобы завершить дело Гамлета и вторично облечь вероломную мать в траур, его удержала случайность: друзья позвали нести караул туда, где защитники свобод уже строили баррикады из троллейбусов и варили макароны с тушёнкой на кострах. Оружие у него тут же забрали какие-то бородатые товарищи, внутрь здания так и не пустили. Привычный мир выворачивался наизнанку, и он чувствовал себя листом, подхваченным ветром, который просто несёт неодолимая сила. Те события стали переломом и в его собственном восприятии мира. Умный отчим простил парню утрату пистолета, но поговорил с ним всерьёз, сумев внушить, что объективно взять с собой всех в машину он не мог, так что спас только его друга. А курортных романов в жизни любого мужчины бывает ровно столько, сколько раз ему выпадает свобода… То есть не надо ехать в отпуск с семьёй. Соблюдать приличия – во что важно в их кругу, если хочешь чего-то добиться. И вот прошло двадцать пять лет. Земную жизнь пройдя до половины…^[6] Помнил ли постаревший влюблённый солдат о первой любви? Тонкий пальчик, колечко из конфетной фольги.

– Каринка, Каринка… Ты главное, не рискуй, – шептала видевшая уже многое за двадцать пять лет полноватая добрая женщина – как было б лучше ему тебя не узнать. Была русой, красишься в блондинку. Взгляд стал твёрже, родинку на щеке удалила… Почему отказалась очки надеть, ведь это модно сейчас? Хоть бы не узнал он тебя, хоть бы не узнал. Ямочка на подбородке была, сейчас нет. И телефон выключила… А мне что, не спать теперь?

Глава 2
«Сосуд ли ты, в котором пустота?»

^[7]

27 октября, Рим, piazza Cola di Renzo, 07.30 местного времени

– Свой путь земной пройдя до середины, я оказался в сумрачном лесу… Э-э…Чей ужас с памяти несу. Простите, цитирую коряво, но в тему. Я Сергей, а вы, чудесное видение, Вергилий или Беатриче? – на пороге номера на втором этаже её встретил мужчина лет сорока, крепкий и подтянутый, как бывший военный. Улыбка всё ж выдавала принадлежность к шоу-бизнесу: лучезарная, тренированная. Однако полное безразличие в светло-голубых глазах довольно быстро сменилось доброжелательным любопытством.

Шерпа это порадовало. Значит, выглядит она в обтягивающих джинсах и кожанке поверх оранжевой футболки всё-таки не на свои сорок с лишним. И, что более приятно, тревоги и возбуждения её появление тоже не вызвало.

– Оставьте «Божественную комедию» до другого раза, Сергей. Думайте о хорошем. Доброе утро! – она привычно брызнула на него энергией своей искренней улыбки, такая артподготовка действовала на всех клиентов, а про себя подумала о совпадении – ведь о роли Вергилия для себя думала ещё накануне. – По крайней мере, желаю вам такого утра. Будем знакомы. Маша!

– Очень рад. А это – талисман? – вежливо пожав протянутую дамой ладошку, очевидно, для поддержания разговора Сергей показал глазами на квадратный кулон из моржовой кости на её шее. – Салехард, как я вижу?

Вот, опять… Мелочи, но складываются в общую картину. Накануне, в кабинете одного серьёзного ведомства, давно знакомый сотрудник объяснил ей, что против режиссёра за границей после его сериала возможны грубые провокации. Слишком сильно он прищемил некие интересы, развеяв миф о безобидной опеке со стороны более опытных партнёров демократической плеяды. Кусок бивня арктического животного содержал не камеру слежения, а тревожную кнопку и средство экстренной навигации. На всякий случай. А ёмкости карты памяти встроенного диктофона хватает на десять часов аудио записи, включающейся автоматически после начала разговора.

– Да, пришлось завалить бедолагу, приставал!.. Это трофей, – смешливо бросила она. Рано показывать тонкую начитанность, пусть расслабится. И расстегнула лёгкую кожаную куртку совсем, открыв надпись на футболке «брошу всё, уеду в Урюпинск».

– Форма одежды, товарищ командир? Кеды, кепка, кардиган?

– Утро выдалось солнечным, к полудню вовсе можем запариться, так что советую вам тоже взять рюкзак… Мы ж туристы!

Осмотрев женщину с головы до ног, Сергей ощутил себя претендентом на вакансию вожатого в международном пионерском лагере. Ладно, пусть. В её непринуждённом поведении, в свежем цвете лица и блеске внимательных глаз, лёгкой улыбке чувствовался уверенный почерк опыта. Что ж, правда, ей надо просто довериться… Всё вон из головы. Друг в беде не бросит, лишнего не спросит. Эта блондинка с хвостиком, отдалённо напоминающая Ларису Удовиченко, спортивная, подвижная, как минимум обеспечит полноценный отпуск в одном из прекраснейших городов мира. Поможет перезагрузить нервную систему. Дружбу купить нельзя, а приятеля-помощника за деньги – запросто. Чуть дороже, чем собутыльника. Пока – так. А дальше посмотрим.

– Жду вас на завтраке, – она повернулась и двинулась к лифтовому холлу, казалось, заскользила по воздуху, не касаясь плотного ворса ковра.

Личное пространство. Даже не переступила порог его номера. Древний дух лесного края Lazio взял его под своё покровительство, но строго очертил границы яви и нави. Тронешь хрустальную грань, всё рассыплется. Лёгкая, стремительная… Может быть правда, она соткана из нитей паутины и блик радуги на поверхности воды? Надев мышиного цвета льняной пиджак, сунул в нагрудный карман солнцезащитные очки. И поймал себя на том, что рука потянулась к щеке – проверить, хорошо ли выбрит. Выходит, его мужское начало уже знало об отношении к незнакомке больше, чем разум? Чепуха…

– Хорошо выспались? – спросила она, сдвинув на соседний стул свой смешной гобеленовый рюкзачок с разнокалиберными совами. – Этот отель очень удобно расположен – между двумя станциями метро, а до замка Сант-Анжело и Ватикана тут четверть часа прогулочным шагом. Но что самое главное – тихо, да и russo turisto с их обликом орали редко попадаются.

– То есть не орут? Первый раз слышу такую шутку… – усмехнулся он. Да и замечание на счёт сна – в десятку. Про явь-навь, сов, духов. Очевидно, таблетка снотворного, вырубившая вчера его рассудок, ещё эффективна.

– Так почему Рим? – спросила она, с аппетитом уплетая фруктовый йогурт. Нормальное поведение для человека перед началом рабочего дня.

– Рим?.. Да я сам не знаю. Не на Oktoberfest^[8] же с пивом и сосисками. Ваша психолог мне тесты какие-то давала, а потом предложила на выбор Рим, Вену или Будапешт. При этом, как мне показалось, для проформы. Она была уверена в том, что вальсы Штрауса и гуляш мне не так интересны…

– Не так, как что? – спутница привычно сдёрнула с порционной банки мёда фольгу и вылила тягучую янтарную жидкость себе в чай. – Это чтобы связки лучше работали. Я не просто так спрашиваю, ведь предварительную программу вы не согласовывали там, в офисе. Положились на импровизацию.

– Рим?.. – глядя, как она уютно и по-домашнему обустраивает свой завтрак, ему почему-то тоже захотелось чая с молоком и мёдом. А не кофе, который уже остывал в чашке. – Потому, что Лучано Паваротти. Песенку эту запомнил – ай, вита, ай вита мия… Ну, и так далее. Потому, что Нерон. Такой артист умирает. А ещё Марк Антоний увидел Клеопатру. Гоголь. Брюллов.

– Per favore! – она понимающе улыбнулась и подняла руку. Мгновенно к белокурой синьорине подскочил юноша-официант. – Si prega di sostituire la tazza e portare il te con il miele…^[9]

С той же скоростью, с какой были произнесены эти слова на свободном итальянском, словно под плавную мелодию её речи парень в белом фартуке с широкой улыбкой принёс поднос с дымящимся свежезаваренным чаем. Так в великолепном Риме встречают или за большие деньги, или от всего сердца…

– Простите, вы родились где-то на берегу Ostia Antica или в Tivoli? – невольно восхитился Сергей. – Мне всё же показалось, что я вас где-то уже…

– Это вряд ли! – внезапные льдинки в её глазах напомнили ему пункт договора о личном пространстве, – но вот мы и договорились частично о том, куда тянется душа для просушивания и проветривания. К морю лучше ехать чуть позже на неделе, в прогнозе – дождь с грозой. А Карла Брюллова это вы в связи с «Последним днём Помпеи» вспомнили? Можно с этого и начать…

– Не далековато ли в первый день? – засомневался он. Темп, с каким эта миленькая блондинка принимала решения и прорабатывала варианты, застиг его врасплох. Может быть, в размеренности организованных групп есть свой резон. Там угодить всем капризам просто невозможно, вот и не торопятся.

Но Маша тут же, словно рукой – тюлевую занавеску, откинула его сомнения. Надо же, как она улыбается: озорно, лукаво… Как девчонка.

– Начать с того, чтобы забронировать нам эту поездку на завтра. В Рим из Неаполя и обратно – трафик очень оживлённый, как у нас между Москвой и Питером. Сейчас посмотрю… – вынув из рюкзачка планшет, она набрала что-то на сенсорном экране, тот ожил. Дальше работа её пальцев стала почти музыкальной, вслух она произносила только то, о чём требовалось согласие клиента. – Так… До вокзала Termini тут доплюнуть можно, пешком дойдём по утренней свежести вместо зарядки. Скоростной поезд в 8.44, годится? Билеты от десяти до сорока пяти евро в один конец… Как прикажете, беру в первый класс. Там одного светового дня хватит, даже с заходом в тайную комнату со всякой эротикой, если желание возникнет. В смысле – просто посмотреть, сравнить с собственными предположениями об античных способах плотских радостей… Прямого поезда до мёртвого города нет. Так что на Trenitalia доберемся до Napoli Centro Direzionale, там спустимся на один этаж. Повернём налево, электричка Circumve-suviana ходит два раза в час, время в пути тридцать пять минут. С учётом метро и пересадок за два с половиной часа доскачем, – поправила очки на носу. – Зато никаких пробок.

Вот так, наверное, в детстве мы доверяемся маме или старшей сестре, у которых всё получается, всё легко и празднично. Он посмотрел на часы.

– Ты ведь ещё не успела оплатить, верно? Восемь утра. Едем сейчас. Маша открыла рот. Очки с золотой оправой на носу, а поверх них – взгляд голубых удивлённых глаз. Огромных и чистых, как летнее небо.

– Oje vita, oje vita mia… oje core ‘e chistu core si’ stata ‘o primo amore e o primo e ll’urdemo sarraje pe’ me^[10]… – она мурлыкала песенку, и даже не стала сердито шипеть, когда он помог ей натянуть на плечи рюкзачок с совами, выходя на улицу из отеля. – А ты знаешь, что это неаполитанская песня?

– И пел её Муслим Магомаев!.. – отозвался Сергей.

До чего же легко, даже неожиданно и здорово легко, что удалось так просто перейти на ты. Без условностей и напоминаний о пунктах договора: приличия, личное пространство… Жизнь сложнее умозрительных схем. Конечно, нельзя забывать, что при малейших неприятных домогательствах или претензиях со стороны клиента шерп имеет право записать все переговоры с ним для позднейшей экспертизы, мирового соглашения и урегулирования конфликта со штрафными санкциями в пользу той стороны, что будет признана потерпевшей. Запись может быть включена и по требованию клиента, и если некий момент самому шерпу покажется спорным. Пока же всё идёт гладко. Психолог удачно подо брал пару клиенту или нам с тобой просто повезло встретиться в этот странный момент вечности, удивительная женщина Маша? И всё же я тебя где-то видел.

До ближайшей станции Lepanto, откуда прямая красная линия метро вела до вокзала Termini, они мчались почти вприпрыжку. По широкому тротуару, с которого уборщики ещё не успели смести порыжелые листья платана. Двое студентов! Наверное, так и задумано? Мальчишка захотел удивить девочку смелостью и авантюрным духом, та оказалась лёгкой на подъём. Наверное, это рассчитала психолог после теста о приключениях Тома Сойера, влюбившегося в соседку Бекки. Наверное, наверное… А сработало наверняка. Мы бываем счастливы только в детстве или в ту пору золотой юности, когда уже многое можем, а главное, пока ещё многого хотим. Да, да, это так… Главное, не проснуться сейчас в старых надсадно ноющих мыслях о том, что осталось там, во вчера. И куда после десяти суток авторской программы voyage&conversation неизбежно придётся вернуться. Хотелось бы, чтобы эта фирменная терапия Follow me подействовала.

Италия, скорый поезд Рим-Неаполь, 9.03 местного времени

– Спрошу, ладно? – в сидячем поезде за час поездки, пока летели слева зелёные поля с жёлтыми островками неубранного рапса, мелькала терракота черепичных крыш и остроконечных колоколен, трудно утерпеть и не поговорить с попутчицей. Тем более, если она тебе уже знакома и даже симпатична. – А ты смотрела фильм, нашумевший, про царя и балерину?

– Да, конечно, я ведь не в Милане живу, а в Москве, – через паузу, явно с неохотой ответила спутница, – тебе интересно моё мнение?

– Конечно, поэтому и спросил. Ты думающий человек, как я заметил.

– Не усмотрела я там никакой особенной скабрёзности, низвержения идеалов. Николай Второй, и это всем много читавшим людям известно, был фигурой весьма неоднозначной…

Как всё-таки льётся её речь! Никаких «э» и заиканий, словесного мусора вроде повторяющихся «короче, слушай, это самое». Профессиональный экскурсовод, преподаватель? Скорее всего, всё-таки журналист, имевший отношение к радио, только их так тренируют. А Маша, заметив, как внимательно он её слушает, ничуть не смутилась, только чуть прищурила голубые глаза, продолжила:

– Можно было бы сказать, что царствование Николая Второго – это судебная ошибка. От слова судьба. Роковая судебная ошибка для Российской империи. Этот человек должен был бы родиться учителем словесности губернской гимназии, супруг и любящий отец, мягкий, постоянно испытывающий чувство вины. Ему роль отца семейства на роду была написана, а на него империю возложили. Царь Александр Третий велел ему страну в кулаке держать, а кулака у наследника не выросло. Кровь пролил… Ленский расстрел – двести пятьдесят душ, Киев – тридцать, а ещё Обуховский завод. Ходынка особняком стоит. Дать приказ огонь на поражение собственного народа можно было только от страха.

– А первая мировая? – вырвалось у Сергея.

– О ней и речь в первую очередь. Человек, не имеющей собственной воли, метался между чужими мнениями. Розен предупреждал, да не он один – империя развалится на запчасти. Россия не умеет и не должна воевать за чужие интересы. Впрочем, что меня слушать… Размышления Солженицына о февральской революции. Не читали? Почитайте. Ой, мы на ты… Почитай.

– То есть не повезло России с государем? С этим или с монархией?

– Да, не повезло. Пётр Первый заложил мину под державу, исключив боярские свары за право поставлять самодержцу невест и тем приумножать своё богатство и влияние. Но русские воеводы и князья с купцами русское добро и интересы далее Руси утащить не могли. При царевне Софье и малом государе Фёдоре Алексеевиче мода на зарубежные платья пошли, на всякие диковины. Маленький мальчик ещё в ясельном возрасте запомнил головной убор своей сестры царевны, тот самый, в котором она в бронзе отлита там, на Аллее Правителей чуть ниже Маросейки, можно посмотреть. А что это как не голландская шапочка? Только Русь тогда ещё своё самодержавие блюла.

– Самодержавие, православие, народность – это другой век!..

– Лозунг другого века, правильно! – одобрительно улыбнулась Маша – только в веке XVII смысл слова самодержавие был другой. Не власть одного монарха, а абсолютная независимость от других держав. Так вот… После путешествия Петра в Голландию появились иноземные советники, сподвижники и прочая… Флот и армию без них было не построить. Но Пётр их вообще везде пустил. Мудр был, умён, понаблюдал и заприметил, что их преданность простирается лишь до тех пор, пока не вступает в противоречие с природой. Faterland никогда в душах иноземцев не померкнет. Как бы Россия волка ни кормила, он всё в свой лес смотреть будет. И никогда интересами земли отцов не поступится, как бы Русь его деревнями и почестями за службу ни награждала. Заметив, осознав всё это, Пётр для начала принял в 1721 году императорский титул…

– То есть, погоди… Дело не в отказе от старорежимных обрядов?

– Мы сейчас находимся на земле, где эта система впервые обкатывалась веками, – она даже показала большим пальцем на зелёные поля Италии, что в солнечном утре неслись по бокам скоростного поезда. – Юлий Цезарь всего лишь был пожизненным диктатором, а его пасынок Октавиан Август стал первым императором. Rex, царь, в латинской традиции – термин чуть ни не ругательный. Тарквиния Гордого, садиста и самодура, ненавидел весь народ, и римляне так с ним нахлебались, что в 509 году свергли в его лице всех царей навсегда. Так что в 44 году, когда заговорщики зарезали Цезаря, мотив у них был исторически обоснованный – не допустить единоличного правления. Но огромная держава требует централизации. Титул императора – те же яйца, вид сбоку, а по сути одно и то же. Хотя изначально это титул предводителя римских легионов. В теории по наследству его передавать нельзя, главнокомандующего выбирает армия или… У Петра не было наследника. А преемник мог бы быть.

– Так он не оставил завещания на счёт преемника. Или документ был?

– Был, – усмехнулась проводник по Италии и истории, её тон был уже ровным и повествовательным, ведь тематика беседы вписывалась в рамки её профессиональной задачи, – но, скорее всего, не устроил окружение. И наша матушка Русь в итоге получила династию, последний венценосец которой в жилах имел в лучшем случае одну сотую русской крови. Возможно, дело не в этническом составе. Екатерина Великая была более русской по духу, чем её муж, внук Петра Великого, что вернул педерасту Фридриху прусскому с поцелуями то, что завоевала наша армия. Дело в другом. Сильный государь Александр Третий держал и прославлял Россию, а слабый, его наследник Николай Второй, слушал и слушался немецкую родню.

– То есть выходит, что в девятнадцатом веке России, несмотря на немок и немцев на престоле, ещё как-то везло… На достойных преемников.

– А в двадцатом везение кончилось. Цесаревичем Николаем помыкала мать, которая пеклась не о престоле, а об устойчивости династии. Угождал жёнушке, что обижалась на кузена Вильгельма, посмеивающегося над ней как над провинциальной немецкой принцессой с дурным вкусом. Метался меж двух огней и плутал меж трёх сосен. И для России стал несносен… О, надо же, стишок вышел!..

– Послушай, Маша, – мелькнувший впереди у самого горизонта конус самого живописного вулкана Европы вернул туриста в реальность, – вроде, подъезжаем, а мне так хочется успеть тебя спросить… А это не враньё всё про слабости последнего государя, а? Советские учебники, Солженицын. Он и по воронам стрелял, когда надо было делами и законами заниматься, и на женском внимании был зациклен как слабоумный… Пойми, я ни в коей мере не разделяю мнение фанатиков, что вопят, мол, не трогай страстотерпца.