Внеклассное чтение. 2021

Марат Валеев

За ёлкой

В конце 50-х годов прошлого века мои родители почему-то сорвались с места – мы тогда только начали обживаться в Казахстане, да, видать, не совсем удачно, – и уехали на Северный Урал, в Краснотурьинск.

Там жили наши родственники, причём папин двоюродный брат был женат на маминой старшей сестре. В двухэтажном каменном доме у них была просторная трёхкомнатная квартира, в которой они нас временно и приютили. Помню, что их там самих было четверо (родители и две дочери, мои двоюродные сёстры), да нас столько же – у меня был ещё и младший брат. Но жили, что называется, хоть и в тесноте, да не в обиде.

Приближался новый, 1959-й год. Не знаю, откуда я знал про новогоднюю ёлку – в своей деревенской школе на ней ещё не успел побывать, потому что только начал учиться в первом классе, а здесь, в Краснотурьинске, меня в школу почему-то не устроили, так что мне была уготована участь второгодника поневоле, – но вот знал, и всё тут. Скорее всего, из запавших в детскую мечтательную душу картинок букваря.

Побывать на ёлке в городской школе, в отличие от моих сестрёнок, мне не светило. Но, может, хотя бы дома наши общие родители поставят красавицу-ёлку и украсят её, как полагается, всякими блестящими и разноцветными игрушками?

– Нет, – говорили мне взрослые. – Зачем? Не до ёлки нам. Да и никогда не ставили её.

Я не находил поддержки ни у своих папы и мамы, приходивших с работы усталыми и раздражёнными, ни у родителей кузин, тоже замороченных своими взрослыми делами. И я загрустил. Уж очень хотелось мне похороводиться вокруг разукрашенной ёлки со своими сестрёнками. А детская мечта, если кто помнит, она практически неотвязная.

Но где её взять, эту ёлку, коль взрослые совершенно равнодушно отнеслись к моей идее фикс и совершенно не горели желанием раздобыть лесную красавицу, а уж тем более взгромоздить её посредине квартиры.

И тут я додумался, где можно раздобыть ёлку, причём самому. Дом наших родственников стоял почти на самой набережной водохранилища, образованного плотиной на небольшой реке Турья. А на той стороне замёрзшей и заснеженной запруды, на расстоянии всего нескольких сот метров от нашего дома, на фоне белого снега чётко зеленели островерхие ели. Точно такие, как на картинке в букваре, только без украшений. Дело оставалось за малым. То есть за мной.

Пока сестрёнки были в школе, мне разрешали гулять во дворе самому, потому что дома всегда находился кто-то из взрослых (они работали в разные смены), вот он-то и приглядывал за мной. И я заранее нашёл в кладовке ножовку и припрятал её под обувной шкафчик. А в один из последних декабрьских дней, уходя на очередную прогулку по двору, я прихватил инструмент с собой. Тогда дома «дежурил» дядя Карим, и к своим обязанностям он относился спустя рукава, считая, что парень я достаточно взрослый и сам смогу позаботиться о себе.

День этот был довольно стылый – как-никак, Северный Урал, – и снег отчаянно скрипел под моими валенками, а мороз сразу принялся покусывать нос и щёки. Но это меня не пугало – я уже успел познакомиться с морозами в Казахстане, на Иртыше. И лишь поплотнее подвязал шарф, поглубже засунул руки в вязаные варежки, и, помахивая сверкающей на солнце ножовкой, бодро направился прямо к темнеющей за белым полотном замёрзшего водохранилища зубчатой кайме хвойного леса.

Это белое снежное полотнище под разными углами пересекали несколько протоптанных тропинок, и по ним передвигались редкие фигурки людей – кто-то шёл туда, к лесу, а кто-то уже и обратно, и можно было разглядеть, что они несут на своих плечах ёлки. Это меня вдохновило – значит, мой план вполне осуществимый!

Я спустился с набережной и, выбрав одну из кратчайших, на мой взгляд, тропинок, пошёл на ту сторону водохранилища. Несмотря на морозный день, очень скоро мне стало даже жарко; весь заиндевелый от моего горячего дыхания шарф уже сполз с носа и болтался где-то на шее, ноги стали гудеть от усталости – в валенках, да ещё на размер больше, на дальние расстояния передвигаться не так-то просто.

Наконец, я пересёк водохранилище, поднялся, поскальзываясь, на невысокий берег. Лес, с зеленеющими соснами и елями, был совсем рядом, метрах, может быть, в десяти-пятнадцати. Россыпь одиночных следов и узенькие колеи протоптанных в снегу тропинок указывали на то, что он очень активно посещается горожанами.

Вот прямо на меня вышел большой такой дяденька в телогрейке и шапке с опущенными ушами, в мохнатых унтах. Он валко шёл по тропинке мне навстречу, дымя свисающей из уголка рта папиросой. На плече у него лежала пушистая ёлка.

Проходя мимо, он хмыкнул, критически осматривая меня:

– Ты чё, пацан, сам, что ли, пришёл сюда?

– Сам! – независимо ответил я, стараясь не шмыгать предательски хлюпающим носом – простуду уже, похоже, подхватил.

– Ну-ну, – выплюнув окурок в снег, сурово сказал дяденька. – Смотри, не околей тут. Сегодня почти тридцать мороза.

Он поправил ёлку на плече и потопал себе дальше. Но мне пока ещё не было холодно. И я уже наметил себе ёлочку – немного выше меня ростом, вся такая стройная и с кокетливыми снежными пуфиками на узеньких покатых плечах, она застенчиво выглядывала из-за голого светло-жёлтого ствола большой сосны, ветки на которой начинались очень высоко.

Я сошёл с тропинки и тут же по колено провалился в снег, испещрённый редкими следами чьих-то лап и лапок, звериных и птичьих. Идти было тяжело, но желанная ёлочка – вот она, совсем рядом, и я упрямо поплыл к ней по глубокому снегу.

Валенки у меня были хоть и высокие, но широкие в голенищах, и я чувствовал, что загребаю ими снег внутрь, и вот он уже начинает таять под вязаными носками, носки промокают, и подошвы мои начинают чувствовать холодную влагу. Но это ничего, главное, я уже дошёл до выбранной мной пушистой красавицы!

Увидев меня, с заснеженной ёлочной ветви вспорхнула красногрудая птица, я ещё подумал: вот бы хорошо было, если бы она осталась, какое это было бы замечательное украшение! Да, кстати, а чем же мы будем украшать мою ёлочку, когда я принесу её домой? Если мои родственники её никогда не ставили, значит, и ёлочных игрушек у них нет? Я как-то об этом не подумал… Ну да ладно, главное, поставить ёлку, а украсить чем, найдём! У моих двоюродных сестриц, я видел, полная коробка разноцветных фантиков, есть куклы, большие и маленькие, полно красивых бантов, так что разберёмся!

Но сначала надо спилить мою красавицу. Ёлочка утопала в снегу, и её нижние ветви почти лежали на белоснежном покрове. Чтобы подобраться к стволу деревца, мне пришлось руками выгрести из-под её хвойных лап снег и утоптать для себя рабочую площадку.

И вот я, наконец, встав на коленки под ёлкой (она сопротивлялась и норовила заехать своими колючими ветвями мне в лицо, залезть за шиворот), стал елозить стальными зубцами ножовки по чешуйчатому стволу. Но сил моих явно не хватало, чтобы сделать запил. И я тогда второй рукой ухватился за полотно ножовки, стал надавливать на неё, и дело пошло живее. Из-под зубцов инструмента стали сыпаться белые сырые опилки. Их становилось всё больше и больше, а ножовка вгрызалась в ствол всё глубже.

Я сопел, пыхтел, сморкался, елозил коленками по стылой земле, останавливался, чтобы хоть с полминуты отдохнуть, и снова принимался дёргать ножовку туда-сюда. И вот ёлка закачалась, закачалась, послышался лёгкий треск, и деревцо медленно свалилось на снег, оставив после себя маленький пенёк с заострённой щепочкой на месте слома. И я с удивлением подумал: до чего же ствол тоненький, а я пилил его так долго, как какой-нибудь лесоруб большое толстое дерево.

Я обошёл ёлочку вокруг и с удовлетворением отметил, что она целая, это потому, что упала в глубокий снег и ветви её спружинили, только немножко просыпала своих маленьких зелёных колючек.

Что ж, осталось в такой же сохранности донести её домой. Взять ёлку на плечи, как давешний дядька, и не помышлял – это мне по силам. Остаётся только волочить её за собой. Что я и сделал: обхватил крепко конец ствола двумя руками и поволок из леса по своим следам к утоптанной тропинке, а по ней уже спустился на наснеженный лёд водохранилища и бодро потопал к виднеющемуся на той стороне, тогда ещё не многоэтажному, Краснотурьин-ску с сизыми дымками над крышами домов и толстыми дымными столбами из каких-то высоких труб.

Там было тепло, уютно, там, на кухне в квартире моих родственников, всегда на столе стоит чашка с тёплыми оладушками или блинами, чайник фырчит на газовой плите. Как мне захотелось в тепло! А всё потому, что ноги мои и руки в сырых валенках и варежках начали коченеть. Волочащуюся за мной с негромким шуршанием ёлку уже трудно было удержать, и она всё норовила вырваться из моих плохо гнущихся в промёрзших варежках пальцев. А противоположный берег приближался очень медленно. Наверное, потому, что я шёл всё время то задом, то боком, по-другому тащить ёлку никак не получалось.

Изредка идущие навстречу или обгоняющие люди (хождение через водохранилище было довольно активным) смотрели на меня с удивлением и сочувствием, кто-то даже предлагал свою помощь. Но я упрямо мотал головой, хотя по лицу уже начали скатываться злые слезинки отчаяния, и я продолжал волочить свою ёлку, изредка вскидывая голову и замечая, что городская набережная, хоть и медленно, но всё увеличивается в размерах, и я даже увидел свой жёлтый дом с балконами на втором этаже.

А когда я догадался размотать свой длинный шарф и привязать его одним концом к стволу ёлочки, а другой намотать на руку и тащить ёлочку, как собачку на поводке, дело пошло куда веселее. Но тут, когда у меня одна рука оказалась свободной, я обнаружил, что в ней чего-то не хватает. Ножовка! Я её оставил там, где спилил ёлку. Дядя Карим потом, конечно, хватится своего инструмента, и выговор мне обеспечен. Но возвратиться обратно было бы свыше моих сил – набережная вот она, осталось преодолеть каких-то полета метров. А у меня уже зуб на зуб не попадал от холода. И я махнул рукой на эту пилу – потом, может, схожу за ней, если меня вообще будут выпускать из дома, – и поволок свой лесной трофей дальше, к медленно приближающейся набережной.

Когда стал взбираться наверх, поскользнулся и скатился вниз вместе с ёлкой и, кажется, обломал ей кое-какие ветки. Погоревал, но немного: деревцо ещё вполне имело товарный вид. И снова стал упрямо карабкаться вверх – я ведь был уже почти дома.

Втащить ёлку в город мне всё же помогли – какая-то тётенька, шедшая по своим делам вдоль набережной, увидела, как я карабкаюсь по откосу водохранилища, всплеснула руками, заохала, спустилась ко мне и, крепко взяв за руку в обледенелой варежке, потащила меня наверх.

Я не догадался даже сказать ей «спасибо», да и вряд ли смог бы произнести хоть слово – губы у меня закоченели и плохо подчинялись. Я лишь благодарно посмотрел в соболезнующее лицо своей спасительницы, и, устало переставляя валенки, поволок ёлку под арку, ведущую в наш двор.

Деревцо я оставил у подъезда – дверь была на пружине, и я сам не смог без повреждений втащить свою пушистую ношу к нашей лестничной площадке на втором этаже. Хотя она, бедная, и без того пострадала: нижние ветви, на которых ёлочка волочилась за мной на привязи, потеряла часть своих иголок.

Я постучал в дверь, но она вдруг подалась и сама открылась. Из глубины квартиры тут же вышел дядя Карим.

– Вот он, заявился! – закричал дядя Карим. За ним в прихожую вышла и мама. Она держалась за сердце.

– Ты где был? – слабым голосом сказала мама.

В тепле квартиры мои закоченевшие губы тут же отошли и смогли вымолвить:

– За ёлкой ходил. Она там, на улице…

– За какой ещё ёлкой? – вытаращил глаза дядя Карим. – Куда ходил?

– В лес…

– В лес… – эхом повторила мама и тоже округлила глаза. – В какой лес?

– Вон туда, – махнул я рукой в сторону водохранилища, стуча зубами – хотя в квартире было очень тепло, но я продрог настолько, что меня по-прежнему колотил сильный озноб. – Дя.„дядя Карим, за… занесите ёлку, а?

Дядя Карим что-то буркнул сердито, и как был – в тапочках, вышел за дверь. Через минуту он уже затащил в прихожую и прислонил в угол мою потрёпанную, немного осыпавшуюся, с двумя или тремя надломанными и безвольно повисшими ветками, но всё ещё красивую и стройную, ёлку. Иголки её тут же начали покрываться росинками от таявшего снега, будоражаще запахло хвоёй.

– Как же ты мог сам уйти? – продолжала заламывать руки моя бедная мама. – Ты понимаешь, что ты мог замёрзнуть?

Отец обедал обычно на работе, да и сестрёнки из школы не пришли, так что более крупных разборок из-за самовольного похода за ёлкой мне, пожалуй, удастся избежать. А мама что… поворчит и перестанет, на то она и мама.

– Рая, я и не думал, что он куда-нибудь со двора уйдёт, – виновато сказал дядя Карим. – Ну, гуляет и гуляет, как всегда. А потом вижу, чего-то долго не возвращается. Я во двор, а его нигде нет… Я туда-сюда – нету. А он вон куда намылился! Додумался же, а? Ну, и что нам с ней делать, с этой твоей ёлкой?

– Поставить её в комнате и нарядить, – подсказал я дяде Кариму.

– Да подождите вы с ёлкой, надо же ребёнку раздеться сначала, он уже весь мокрый от снега, – запричитала мама, и тут же, усадив меня на табуретку, стала расстёгивать на мне пальтецо, стаскивать валенки…

Скоро я, выкупанный в тёплой воде с горчичным порошком и докрасна растёртый полотенцем, сидел на кухне и пил горячий чай с малиной. А дядя Карим хлопотал с ёлкой, устанавливая её в центре самой большой комнаты.

Он, конечно, хватился ножовки, когда взялся сооружать крестовину. И даже не упрекнул меня, когда узнал, что я потерял её в лесу («Ладно, ладно, племяш, хоть сам вернулся жив-здоров!»), а попросил инструмент у соседей.

Тут и девчонки из школы пришли. Сколько было радостного визга, когда они увидели ёлочку, расправившую все свои пушистые и не очень ветви (сломанные дядя Карим как-то подвязал) посреди гостиной! Они, даже не переодевшись, тут же бросились её украшать фантиками из своей коллекции, ватными «снежинками», разноцветными лентами бантов. А пришедшая к вечеру с работы тётя Ася вытащила припрятанные к Новому году шоколадные конфеты и позволила немалую часть их также развесить на ёлке.

И конечно же, в центре внимания в тот вечер была не только ёлка…

Лина Вара

Дедушка

Максим прислонился плечом к оконной раме и стал вглядываться в глубь двора. По пустынной, освещённой луной, улочке медленным шагом прогуливался высокий, слегка ссутулившийся старик. Рядом с ним, тяжёлой походкой, едва волоча лапы, семенила маленькая собачка, породы- японский пекинес. Каждый вечер в одно и то же время эти двое выходили на прогулку. Макс смотрел на них и думал о своём. Он считал себя очень несчастным. Кроме мамы у него не было никого. Его сосед Гера – счастливчик! У него полный комплект родственников: мама, папа, старший брат, два дедушки, две бабушки и ещё прадедушка. Везёт же некоторым! Прадедушка всегда рассказывает Герке разные интересные истории из его прожитой жизни, а Герка потом рассказывает их всем ребятам. «Почему некоторым жизнь дарит всё, а некоторым ничего?» – так думал Максим, наблюдая за стариком.

Ещё пару кругов мужчина пройдёт по двору и скроется в темноте ночи. Сколько раз мальчик хотел подойти и заговорить с ним, но каждый раз робость останавливала его. По всему видно, что старик одинок и, наверняка, был бы рад знакомству с Максом. Может быть, они могли бы подружиться? Завтра Максим преодолеет свой страх и подойдёт к этому мужчине. Мальчик-он или нет, в конце концов?

Пришёл вечер следующего дня. Максим прислонился к окну и стал с нетерпением смотреть наружу. Весь вечер он провёл у окна, но мужчина с собачкой не появился. Прошло ещё несколько дней. Ничего не изменилось. Исчез куда-то старик. Загрустил Макс, и мысли печальные полезли в голову. «Надо бы узнать, куда он пропал? Может, что-то случилось и некому ему помочь?»

Вернувшись из школы, Макс решил разузнать у соседей из дома напротив. Возможно, они знают старика и подскажут, где его найти. Всё оказалось очень просто. Все знали его и подсказали адрес. Максим, на всякий случай, купил по дороге сладкую плюшку и отправился к деду.

На звонок в дверь отозвался старческий голос: «Открыто! Входите!» Набравшись храбрости, мальчик переступил порог и очутился в квартире деда. Пройдя в комнату, мальчик увидел старика, лежавшего на диване. Комната была большой, или такой она показалось Максу. Её занимал большой книжный шкаф сверху донизу забитый книгами, письменный стол, кожаное кресло и диван…

– Ну, что, молодой человек? Проходи, раз пришёл. Ты что-то хотел или зашёл проведать меня?

– Проведать… Я уже несколько дней не вижу вас с вашей собачкой и решил узнать. Может, вы в чём-нибудь нуждаетесь? Я могу вам помочь.

– Это очень любезно, молодой человек. Искренне рад. Меня зовут Леонтий Алексеевич, а тебя как зовут?

– Меня – Макс, то есть Максим. Я живу в доме напротив и могу навещать вас… А где ваша собачка?

Глаза старика заблестели, он сглотнул слюну и сказал глухим голосом: «Нет больше Тошки. Умер он. Оставил меня одного. Хорошо, что раньше меня… Кому бы он достался больной и старый?.. А так, умру со спокойной душой».

– Нет, не говорите так, дедушка. Можно, я буду вас так называть?

– Конечно, можно. Я даже этому очень рад. Меня никто не называл дедушкой, и у меня никогда не было внуков…

– Дедушка, а почему вы один, где ваша семья?

– Так сложилась моя судьба, что семью я потерял в один день… Было это 22 июня 1941 года. Я работал журналистом и был в командировке вдали от дома. В это время началась война, мы жили в Белоруссии. Бомба, упавшая на наш дом, не оставила и следа от моей семьи. Моя жена и две дочурки погибли в первый же день войны. Возвращаться мне стало некуда. Я дал себе слово, что отдам все свои силы на защиту наших детей, жён и матерей. В мирное время я был хорошим спортсменом-стрелком. Решил закончить курсы снайперов и отправиться на фронт. Прошёл всю войну. Несколько раз был ранен, но дошёл до самого Берлина… Все друзья остались на поле боя. В память о самом близком друге приехал в Россию. Здесь и обосновался. Помогал матери друга до её смерти. Новую семью вновь создать не смог. Долгие годы Тошка был моей семьёй, а теперь…

– Дедушка, я буду вашей семьёй. У меня никогда не было дедушки и прадедушки, а я так мечтал о них!

От таких слов у деда на глазах навернулись слёзы. Чувство одиночества потихоньку стало проходить. Теперь он сможет видеться с маленьким человечком, разговаривать с ним и оставить ему все свои книги, которые были дороги сердцу. Книги, которые помогали ему жить и превозмогать все страдания, боль и одиночество.

Много интересного узнал Максим от Леонтия Алексеевича. Ни в каких книгах бы не удалось этого прочесть. Дед – живая легенда! Фотографии военных лет, такие жёлтые, с обломанными краями, но такие уникальные! Где ещё увидишь?! Теперь и у него есть дед, о котором он может рассказать своим одноклассникам и друзьям… Только бы он подольше пожил… Какой он хороший…

После первой встречи прошло немало времени. Мальчик привязался к деду, а дед – к нему. Леонтий Алексеевич стал настоящей семьёй для Макса и его матери… Мама была рада этой дружбе. Тоже стала помогать дедушке. Приготовит что-нибудь вкусненькое и несёт ему. Вещи его стирает и гладит, а Макс дом поддерживает в чистоте, в магазин ходит, в аптеку.

Тут и праздник на пороге – День победы. Мама Максима купила Леонтию Алексеевичу новую рубашку, большой букет цветов, торт и отправились его поздравлять. Пришли… а дверь закрыта. Никого. Испугались. Неужели, что случилось? Немолодой, ведь! Уже скоро девяносто лет! На шум вышла соседка. Сказала, что утром за ним приезжали из местной мэрии и отвезли на встречу ветеранов.

Вечером дед вернулся сияющий и счастливый. Как мало человеку нужно. Главное, чтобы помнили и не забывали, что такие, как он, боролись и умирали, чтобы сейчас молодым жилось лучше и светлее под мирным небом. Значит, не зря был пройден его путь, не зря были потери и страдания. И для Макса он, навсегда, останется его дедушкой, единственным и любимым.

Ольга Видяйкина

Сказки «на ходу»

Как стать волшебником? Можно придумывать сказки «на ходу». Идёшь, например, по своим делам, а сам выдумываешь какую-нибудь историю или сказку интересную. И будто глядишь на белый свет и замечаешь всякие чудеса – мимо проходят люди, часы идут, светофор мигает, цветы растут… Или сидишь в каком-то уютном местечке – закрываешь глаза… И вот ты уже в сказке, смотришь на происходящее со стороны… Здорово!

Потому что представлять с закрытыми глазами гораздо проще – размышляешь, а когда открываешь, начинаешь видеть тот мир, который себе представлял. Это тебе помогает, расслабляешься, и снова – мыслишь, представляешь и выдумываешь – погружаешься в свой внутренний мир! И никто не знает, что ты уже волшебник. Ведь ты просто идёшь или едешь, или тихонько сидишь… Вдруг появляются какие-нибудь весёлые зверушки или человечки – твои любимые персонажики. Открываешь глаза и понимаешь, что это тебе не показалось, сказка уже началась. Наверное, это кто-то другой, там, на верху – тоже думающий на ходу – начинает рассказывать её тебе… Иногда удивляешься, почему именно тебе? В этот момент чувствуешь одиночество и тоску – и боишься, что у тебя не хватит сил войти в сказку.

То кажется, что это ты рассказываешь её ему, а то – что он рассказывает её тебе… И каждый раз – это новая сказка.

Но знакомые волшебные образы… Ты творишь, а он только смотрит на тебя, извлекает слова из воздуха, и если они остаются на бумаге или в голове – ты словно держишь их в руке и сказка у тебя уже в кармане. Но скоро она кончается – встаёшь и идёшь дальше. Вот, именно так – придумывай и рассказывай. Одна мысль сменяет другую. Пиши и рассказывай… Всё одно и то же. Но это только в том случае, если ты соглашаешься понимать и принимать сказки.