Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XIX Международной научно-практической конференции г. Москва, 20–21 января 2022 г.

О необходимости реконструкции состава незаконных действий в отношении арестованного имущества (ч. 1 ст. 312 УК РФ)

А. В. Иванчин,

д-р юрид. наук, доцент

(Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова)

ivanchin@uniyar.ac.ru

С момента вступления действующего уголовного закона в силу и по сей день ч. 1 ст. 312 УК РФ имеет следующую редакцию: «Растрата, отчуждение, сокрытие или незаконная передача имущества, подвергнутого описи или аресту, совершенные лицом, которому это имущество вверено, а равно осуществление служащим кредитной организации банковских операций с денежными средствами (вкладами), на которые наложен арест».

Нетрудно заметить, что объемы перечисленных в ч. 1 ст. 312 понятий, а именно растраты, отчуждения и передачи, полностью либо частично совпадают. Под растратой, согласно общепринятому мнению, понимается потребление или израсходование имущества³⁵⁴. Отчуждение есть передача имущества третьим лицам (продажа, обмен, дарение, уплата долга и др.). Незаконная передача – это, также как и отчуждение, любой противоправный и целенаправленный переход имущества от виновного к третьим лицам. Таким образом, при конструировании анализируемого состава законодатель использовал фактически совпадающие термины «отчуждение» и «передача», наряду с ними употребив более общее понятие растраты, которое охватывает два первых. Употребление же в законе понятий, которые входят в объем другого понятия, по меньшей мере, нелогично.

Основной изъян данной диспозиции видится даже не в логических нарушениях, а в использовании законодателем казуистического способа изложения состава преступления, который нередко приводит к пробелам в праве, что произошло и в данном случае. Так, по одному из дел органами предварительного расследования было установлено следующее. Гражданина А. суд своим решением обязал к выплате денежных средств в пользу гражданина Б. В течение длительного времени за А. образовалась кредиторская задолженность. Для погашения этой задолженности судебный пристав-исполнитель произвел арест телевизора. На время решения процедурных вопросов по реализации арестованное имущество было оставлено на ответственное хранение должнику А. При этом А. был официально назначен ответственным хранителем и ему разъяснены положения ст. 312 УК РФ. По прошествии месяца после ареста А., зная о предстоящем изъятии телевизора и не желая, чтобы он достался взыскателю, вынес его в место для сбора мусора, откуда он был убран неустановленными лицами. При проверке сохранности арестованного имущества этот факт был выявлен.

Оценивая содеянное сквозь призму ч. 1 ст. 312 УК РФ, отметим, что оно не подпадает ни под одну из четырех альтернативных форм преступного поведения в отношении арестованного имущества (растрату, отчуждение, сокрытие и незаконную передачу). Так, распоряжение телевизором путем его выбрасывания не является его отчуждением или передачей, поскольку имущество не вручалось третьему лицу. Иными словами, здесь не было двусторонней сделки между третьим лицом и фигурантом, распоряжение имуществом было опосредовано только волей последнего. Данное действие не является и сокрытием, поскольку в нем не усматривается признаков утаивания от государственных органов и их должностных лиц (сокрытие означает утаивание имущества, затрудняющее его изъятие; при этом при сокрытии виновный сохраняет господство над вещью). Наконец, выбрасывание телевизора не относится к растрате, поскольку таковая предполагает не просто распоряжение имуществом, а его обращение в пользу виновного (при потреблении) или третьих лиц (при израсходовании), чего в данном случае опять-таки не было. Следовательно, выбрасывание вверенного имущества не охватывается ни одним из понятий, перечисленных в ч. 1 ст. 312 УК.

Правда, в судебной практике можно обнаружить единичные случаи расширительного толкования ч. 1 ст. 312 УК с оценкой приведенных случаев распоряжения арестованным имуществом, например, как растраты. Например, именно как растрату квалифицировал Нахимовский районный суд г. Севастополя уничтожение должником арестованного мобильного телефона (который был разбит им о камни)³⁵⁵. Однако такой подход грубо нарушает принцип законности, поскольку растрата, подчеркнем еще раз, предполагает обращение арестованного имущества в пользу виновного (при потреблении) или третьих лиц (при израсходовании). Не случайно и в главе 21 УК растрата и уничтожение имущества предусмотрены разными нормами. В связи с этим в случае уничтожения арестованного имущества в практике нередки и случаи отказа в возбуждении уголовного дела.

Представляется, что мы имеем дело с пробелом в уголовном праве. Исходя из интересов уголовно-правовой охраны отношений по исполнению судебных актов в связи с арестом имущества или денежных средств, любая форма избавления от арестованного имущества с очевидностью должна влечь уголовную ответственность. При этом выбрасывание имущества по уровню общественной опасности вполне сопоставимо с растратой и другими актами, указанными ныне в диспозиции ч. 1 ст. 312 УК. Общественная опасность выбрасывания арестованного имущества заключается в том, что этот вид поведения, равно как и перечисленные в ч. 1 ст. 312, противодействует исполнению судебного акта, препятствует или делает невозможным возмещение причиненного преступлением или иным правонарушением имущественного ущерба. Следует отметить, что в силу казуистичности диспозиции ч. 1 ст. 312 УК из сферы ее действия сегодня выпали не только случаи выбрасывания арестованного имущества, но и уничтожение или повреждение такого имущества (это, как и выбрасывание, односторонние сделки). Сегодня подобные действия также уголовно ненаказуемы по ч. 1 ст. 312 УК, несмотря на всю нелогичность данной ситуации.

Поэтому для восполнения пробельности ч. 1 ст. 312 представляется желательным отказаться от казуистического способа описания объективной стороны данного состава преступления, заменив его абстрактным. Примечательно, что в 2003 г. уже предпринималась попытка изложения ч. 1 ст. 312 УК абстрактным методом. Тогда в Государственную Думу ФС РФ был внесен законопроект № 292809–3, в котором, среди прочего, предлагалось ч. 1 ст. 312 УК изложить в следующей редакции: «Присвоение, растрата, отчуждение, сокрытие или незаконная передача имущества, подвергнутого описи или аресту, либо иное уклонение от изъятия этого имущества судебным приставом, совершенные лицом, которому это имущество вверено, а равно осуществление служащим кредитной организации банковских операций с денежными средствами (вкладами), на которые наложен арест».

К сожалению, этот законопроект не нашел поддержки в законотворческих структурах. Правовое управление аппарата Государственной Думы подготовило на него отрицательное заключение № 2.2–1/7040, в п. 4 которого говорилось: «Предлагающееся включение в диспозицию части первой статьи 312 УК РФ слов «либо иное уклонение от изъятия этого имущества судебным приставом» необходимостью не вызывается, поскольку это деяние охватывается составом преступления, предусмотренного статьей 315 УК РФ». Указанное заключение далеко небесспорно. Во-первых, ч. 2 ст. 315 УК не распространяется на должников-физических лиц, а ч. 1 ст. 315 УК в новой редакции (новелла 2018 г.) касается только исполнительных документов о прекращении распространения информации и (или) об опровержении ранее распространенной информации. Если вернуться к приведенному примеру с телевизором, выброшенным гражданином А., то ст. 315 УК к этому гражданину применена быть не может.

Во-вторых, и это самое главное, ст. 315 УК предполагает злостность незаконного поведения (в частности, наличие предупреждения за первое нарушение; а по ч. 1 – предшествующее привлечение к административной ответственности). Для преследования же по ст. 312 УК злостности не требуется. Иными словами, ссылка Правового управления на ст. 315, якобы решающую рассматриваемую проблему, является некорректной. Закономерным итогом этой неудавшейся попытки изменить закон остаются, как и прежде, сложности практического применения ч. 1 ст. 312 УК. И судебные приставы-исполнители, и органы предварительного расследования не могут привлечь к ответственности лиц, которые, например, уничтожают арестованное имущество (по крайней мере, занимают на следствии такую процессуальную позицию, которую сторона обвинения опровергнуть не может).

Все сказанное не оставляет сомнений, что для совершенствования борьбы с неисполнением судебных актов все-таки требуется абстрактная обрисовка объективной стороны изучаемого деликта. Именно благодаря абстрактному методу то же самое уничтожение или повреждение имущества, но только подлежащего конфискации, полностью подпадает под признаки, отраженные в диспозиции ч. 2 ст. 312 УК (это иное уклонение). В абстрактном смысле возможны различные варианты изложения диспозиции: незаконные действия (по аналогии с заголовком ст. 312); деяния, повлекшие утрату имущества (как, например, в ст. 228.2 УК); растрата либо иное уклонение (по подобию ч. 2 ст. 312 УК и упомянутого законопроекта) и т.д.

Исходя из специфики воспрещаемого поведения резонно использовать иную формулу, а именно «незаконное действие (бездействие)». Преимущества данной формулировки заключаются в следующем. Во-первых, речь идет не об уклонении от совершения какого-либо действия (что характерно как раз для уклонения в юридическом смысле), а об определенных манипуляциях с конкретным предметом – арестованным имуществом. Поэтому логичнее говорить не об уклонении, а о деянии (действии или бездействии) в отношении арестованного имущества. Использование словосочетания «деяния, повлекшие утрату» также менее предпочтительно, поскольку в уголовном и в иных отраслях права термин «утрата», как правило, указывает на неосторожное отношение субъекта к необеспечению сохранности вещи.

Во-вторых, весьма важно прямо указать в диспозиции ч. 1 ст. 312 УК на возможность совершения этого преступления бездействием. На сегодняшний день у значительного числа специалистов сформировалось не совсем верное, на наш взгляд, мнение о том, что данное преступление совершается лишь путем активного поведения³⁵⁶. Возможно, «виной» тому недостаточно точный заголовок ст. 312 УК, в котором идет речь о незаконных действиях. Однако сокрытие имущества может совершаться и путем пассивного поведения. Например, должник не обеспечивает приставу-исполнителю (следователю и т.д.), принявшему решение изъять арестованное имущество, доступ в помещение, в котором оно находится. Разве это не утаивание арестованного имущества? Положительный ответ очевиден, тем более что это один из наиболее распространенных в практике способов сокрытия имущества, на которое наложен арест.

В-третьих, термин «действие (бездействие)» охватывает единичные акты активного поведения, в отличие от одноименного понятия, выраженного словом во множественном числе (действия). Естественно, что и один акт незаконного поведения образует состав преступления, и этот момент должен быть четко обозначен в диспозиции ч. 1 ст. 312 УК. Кстати, по этой же причине есть смысл признак «банковские операции» обозначить словом в единственном числе (осуществление банковской операции). Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что понятие банковских операций не снабжено указанием на их незаконность, что вряд ли правильно. Арестованные денежные средства могут быть на законных основаниях перечислены, например, взыскателю.

Возможны и другие ситуации. В частности, судебный пристав-исполнитель налагает арест на счет организации для обеспечения иска о взыскании задолженности по договору займа. В связи с этим банку запрещается производить операции по перечислению и выдаче средств со счета организации-должника. После этого в банк поступает инкассовое поручение налогового органа о взыскании задолженности должника по налоговым платежам. В подобных ситуациях совершение банковских операций носит законный, а потому ненаказуемый характер. Поэтому логичнее было бы в ч. 1 ст. 312 УК говорить о незаконной банковской операции.

Формулировка законопроекта, упомянутого выше, «иное уклонение от изъятия имущества судебным приставом», помимо прочих ее недостатков, представляется неудовлетворительной еще и по другой причине. Дело в том, что арест может производиться не только судебным приставом-исполнителем. В частности, ст. 115 УПК РФ регламентирует производство ареста прокурором, дознавателем или следователем. Поэтому указание в ч. 1 ст. 312 УК на конкретного субъекта, осуществляющего наложение ареста, вряд ли уместно. В этой части есть все основания принять во внимание бланкетность уголовного закона, т.е. межотраслевые связи последнего с иными нормативными актами.

Помимо объективной стороны требует законодательного уточнения и предмет рассматриваемого преступления. Употребление в диспозиции ч. 1 ст. 312 УК термина «опись» лишено смысла, поскольку арест имущества всегда сопровождается его описью. Эту позицию подтверждает ст. 80 Федерального закона «Об исполнительном производстве», согласно которой арест имущества должника состоит, в том числе, и из описи его имущества.

Кроме того, не понятна логика законодателя при описании предмета банковских операций – «денежные средства (вклады)». Во-первых, использование скобок наводит на мысль о тождественности данных терминов, что не соответствует действительности. Анализ законодательства показывает, что под вкладом понимаются денежные средства в валюте РФ или иностранной валюте, размещаемые физическими лицами в банке (Федеральный закон РФ «О банках и банковской деятельности» 1990 г. и др.). Понятно, однако, что арестованы могут быть не только денежные средства физических лиц, но и организаций. И неправомерные операции с такими средствами то же подпадают под действие ч. 1 ст. 312 УК. Во-вторых, если вклад – это денежные средства (пусть и размещенные только физическими лицами), то помещение этого термина в скобках после слов «денежные средства» ничего, кроме путаницы, в закон не привносит. Может сложиться впечатление, что уголовный закон наказывает лишь операции со средствами граждан, но не организаций, хотя это не так. Думается, что вполне адекватно мысль законодателя выразила бы и формулировка «денежные средства, на которые наложен арест».

Уголовно-правовое регулирование реализации ареста как меры обеспечения иска или исполнения судебного акта требует законодательной оптимизации. В связи с этим предлагаем диспозицию ч. 1 ст. 312 УК РФ изложить следующим образом: «Незаконное действие (бездействие) в отношении имущества, подвергнутого аресту, совершенное лицом, которому оно вверено, а равно осуществление служащим кредитной организации банковской операции с денежными средствами, на которые наложен арест».

Проблемные аспекты уголовно-правовой регламентации ответственности за преступления против мира в российском уголовном законодательстве

Д. В. Лобач,

канд. юрид. наук, доцент

(Дальневосточный юридический институт (филиал) Университета прокуратуры Российской Федерации)

dimaved85@mail.ru

Одной из задач современного российского уголовного законодательства является обеспечение международного мира и безопасности человечества, что нашло свое юридическое отражение в положениях Общей и Особенной частей Уголовного кодекса Российской Федерации (далее по тексту – УК РФ).

В Особенной части УК РФ имеется раздел XII «Преступления против мира и безопасности человечества», содержащий одноименную главу, название которой отражает объекты уголовно-правовой охраны. В указанном разделе содержится 10 статей, нормы которых отражают регламентацию ответственности за деяния, совершаемые в форме преступления агрессии (планирование, подготовка, развязывание и ведение агрессивной войны, а также публичные призывы к агрессии), реабилитацию нацизма, применение запрещенных средств и методов ведения войны, незаконный оборот оружия массового поражения, геноцид, экоцид, наемничество, а также проявления международного терроризма.

Особое внимание обращают на себя нормы, предусматривающие ответственность за преступления, посягающие на международный мир. В российском уголовном законодательстве предусмотрена ответственность за общественно опасные деяния, совершаемые в форме агрессии, а также за отдельные проявления международного терроризма (ст. 360 и 361 УК РФ).

Криминализация общественно опасных деяний, совершаемых в форме агрессии, находит свое отражение в ст. ст. 353 и 354 УК РФ. Объективная сторона преступления агрессии охватывает пять альтернативных действий – планирование, подготовка, развязывание и ведение агрессивной войны (ст. 353 УК РФ), а также публичные призывы к агрессии (ст. 354 УК РФ). Криминализация планирования, подготовки, развязывания и ведения агрессивной войны основывается на Нюрнбергском наследии, представляющем собой беспрецедентный факт привлечения высших должностных лиц нацистской Германии к уголовной ответственности за преступления против мира.

Объективная сторона преступления агрессии, как она представлена в ст. 353 УК РФ через планирование, подготовку, развязывание и ведение агрессивной войны, текстуально повторяет такие же альтернативные деяния, составляющие объективную сторону преступлений против мира, криминализация которых находит свое отражение в Уставе Международного Военного Трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси от 8 августа 1945 года. Вместе с тем в российском уголовном законодательстве не были криминализированы ведение войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений, а также участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению агрессии.

Что касается публичных призывов к агрессивной войне, то криминализация этого деяния основывается на международных документах так называемого мягкого права – резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 3 ноября 1947 г. «Меры, которые должны быть приняты против пропаганды и поджигателей новой войны» и резолюция от 15 ноября 1947 г. «Ложная или извращенная информация» – и императивной норме ч. 1 ст. 20 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г., устанавливающей запрет на всякую пропаганду войны.

Обращает на себя внимание тот факт, что несмотря на принятую еще в 1974 г. Генеральной Ассамблеей ООН специальной резолюции № 3314 (XXIX), которая закрепила определение агрессии и отразила перечень деяний, которые могут быть квалифицированы в качестве акта агрессии, в российском уголовном законодательстве по прежнему отсутствует легальная дефиниция данного явления, что противоречит принципу правовой определенности. В юридической литературе часто отмечается, что нормы об агрессии (ст. 353 и 354 УК РФ) по способу закрепления нормативного положения являются бланкетными, а их толкование необходимо осуществлять через раскрытие вышеуказанной резолюции. Вместе с тем необходимо понимать и то обстоятельство, что резолюция № 3314 является актом информационно-разъяснительного характера, который используется Советом Безопасности ООН в пределах своих дискреционных полномочий по установлению факта агрессии или угрозы нарушения мира. Кроме того, в самой резолюции конструкция преступления агрессии имеет двойственный характер. С одной стороны, дается родовое понятие этого явления (ст. 1) и перечислены семь типовых ситуаций, которые могут быть квалифицированы как акт агрессии (ст. 2), а с другой – также сделана оговорка (ст. 4), что вышеприведенный перечень актов не является исчерпывающим, и Совет Безопасности может квалифицировать в качестве акта агрессии согласно Устава ООН и другие деяния, связанные с противоправным использованием вооруженной силы против другого государства. При этом важно понимать и тот факт, что Совет Безопасности при установлении факта агрессии учитывает не только событие, связанное с применением вооруженных сил государством-агрессором, но и последствия, которые должны носить достаточно серьезный характер. Другими словами, для квалификации деяния в качестве акта агрессии необходимо наступление особых последствий, связанных с возникновением состояния вооруженного межгосударственного противостояния такой интенсивности, что свидетельствуют о нарушении международного мира³⁵⁷. В контексте сказанного возникает закономерная проблема с неопределенностью компетенции национальных судов при квалификации деяния в качестве акта агрессии, так как установление факта агрессии ставится в зависимость от оценки степени осложнения международных отношений, что само по себе является оценочным понятием, а национальные суды едва ли обладают полномочиями по оцениванию степени нарушения международного мира. Для решения данной проблемы представляется возможным исходить из юридического факта агрессии, подтвержденного Советом Безопасности ООН. В то же время такой подход не является бесспорным, так как, исходя из принципа свободы оценки доказательств, никакие доказательства не имеют заранее установленной силы (ч. 2 ст. 17 УПК РФ).

Не менее проблемным представляется вопрос о пределах действия нормы, регламентирующей ответственность за планирование, подготовку, развязывание и ведение агрессивной войны. Дело в том, что в практическом плане возможны разные вариации совершения преступления агрессии. Например, такое преступление может совершаться специальным субъектом со стороны Российской Федерации в отношении иностранного государства, со стороны иностранного государства против Российской Федерации, а также одним иностранным государством против другого. Первые две ситуации охватываются регулятивным действием принципа гражданства и реального принципа. Однако в отношении третьей ситуации возникает закономерная сложность в части возможного применения универсального принципа действия уголовного закона. Универсальный принцип действия уголовного закона означает правовую возможность применения норм уголовного закона в отношении лиц, совершивших преступление вне пределов Российской Федерации, в целях выполнения международной обязанности в рамках соответствующего международного договора. Универсальный принцип действия уголовного закона демонстрирует приверженность и сопричастность Российской Федерации к обеспечению международного правопорядка посредством противодействия общественно опасным деяниям, противоправность которых изначально отражена в договорных нормах международного уголовного права, имплементированным в дальнейшем в нормативную материю национального законодательства. Кроме того, необходимо понимать, что уголовное преследование при реализации принципа универсальной юрисдикции возможно лишь при условии нормативного закрепления в самом международном договоре РФ возможности осуществления универсальной юрисдикции в отношении указанного в договоре и предусмотренного уголовным законом преступления³⁵⁸.

Таким образом, для того чтобы универсальный принцип действия уголовного закона был реализован необходимо наличие международной обязанности в противодействии криминальным транснациональным угрозам, закрепленной в международном договоре, а также указание на применение правила универсальной юрисдикции. Именно наличие международной обязанности Российской Федерации, связанной с необходимостью противодействовать пиратству и отдельным видам военных преступлений, закрепленной в специальных международных договорах, предопределило имплементацию норм этих договоров в российское уголовное законодательство с последующей возможной реализацией универсального принципа действия уголовного закона в отношении лиц, которые не являются гражданами России и которые совершили эти преступления за границей.

Однако возможность реализации универсального принципа в отношении преступления агрессии, совершенного одним иностранным государством против другого, ставится под сомнение, так как обязанность обеспечения международного мира посредством криминализации агрессии на сегодняшний день в отношении Российской Федерации все еще не является нормативно определенной, а правило об универсальной юрисдикции не признается в качестве общепринятого.

Действительно, в системе международного публичного права сохраняют свою актуальность ряд межгосударственных договоров, регламентирующих отношения по поводу войны, которые в своей совокупности и взаимодействии обусловливают зарождение принципа запрещения агрессивных войн³⁵⁹. Среди таких документов международного характера можно отметить Гаагскую конвенцию о законах и обычаях сухопутной войны от 1907 г., Договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики от 1928 г., Конвенцию об определении агрессии от 1933 г., Принципы международного права, признанные статутом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого Трибунала, от 1950 г., Декларацию о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, от 1970 г., резолюция № 3314 (XXIX), Устав Организации Объединенных Наций. Между тем указанные документы регламентируют политико-правовой запрет агрессии как инструмента внешней политики, что неравнозначно криминализации этого деяния. В определенной мере исключением является документ «Принципы международного права, признанные статутом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого Трибунала», от 1950 г., в котором агрессия признается в качестве преступления согласно международному праву. Указанные принципы стали результатом обобщения работы Нюрнбергского военного трибунала, проводимой Комиссией международного права по поручению Генеральной Ассамблеей ООН в целях создания фундамента перспективного развития международного уголовного права. С политико-правовой позиции указанные принципы представляют собой основополагающие начала, положенные в формирование международного уголовного права как зарождающейся отрасли в системе международного нормативного регулирования. В то же время сформированные принципы не свидетельствуют о договорно-правовой криминализации агрессии, а как следствие – нет оснований говорить о международной обязанности государства, связанной с противодействием этому явлению посредством его криминализации в национальном законодательстве. С определенной долей условности можно говорить только о предпосылках зарождающейся международной договорно-правовой криминализации агрессии как преступления против мира, основанной на решениях послевоенных трибуналов ad hoc (Нюрнбергский и Токийский процессы). Кроме того, ни в Принципах международного права, признанных статутом Нюрнбергского трибунала и нашедших выражение в решении этого Трибунала, ни в других документах нет указания на правомочия государств по установлению универсальной юрисдикции в отношении преступления агрессии. В теории международного уголовного права и практике международных отношений предпринимаются попытки признания за государствами международного обязательства по распространению универсальной юрисдикции на основании норм обычного международного права³⁶⁰. Однако данный подход не является безупречным, так как создается угроза чрезмерно широкого толкования и произвольного применения рассматриваемого принципа.

В заключении следует отметить, что российская уголовная политика в области обеспечения международного мира, выражаемая в криминализации различных проявлений агрессии и деяний, составляющих акт международного терроризма, не лишена недостатков. Пока эти недостатки не будут устранены, российская уголовная политика в области обеспечения международного мира будет страдать политико-правовой декларативностью. Представляется, что норма об агрессии ст. 353 УК РФ должна быть нормативно конкретизирована через включение в качестве примечания легальной дефиниции преступления агрессии, а объективная сторона акта агрессии расширена за счет включения в нее указания на возможность наступления иных тяжких последствий.