Кубок ПОЭМБУКА. Осенний сезон 2017. Сборник стихотворений

Публикуемые произведения издаются в авторской редакции.

Авторы несут персональную ответственность за соблюдение авторских прав.

Дорогой читатель!

Поэтический сайт «ПОЭМБУК» рад встрече с Вами.

Мы выпустили первый сборник стихотворений авторов сайта, чему предшествовала долгая кропотливая работа по повышению их мастерства.

Среди наших поэтов есть признанные в России и за рубежом авторы, члены союзов писателей России и Москвы, лауреаты престижных премий, чьи стихи публикуют известные журналы.

Сайт постоянно находится в творческом движении, ведет учебные и критические разделы и проводит огромную конкурсную работу, привлекающую на соревновательные площадки тысячи авторов.

Надеемся, что встреча с нашими авторами доставит Вам удовольствие.

Приятного чтения!

Администрация сайта и Команда ПОЭМБУК

Владислав ЮЖАКОВ
Победитель Суперкубка

Об авторе

Литературным творчеством занимается с начала 90-х годов. Автор нескольких стихотворных сборников, ряда публикаций в периодике.

Девочка в чёрном

 
Я сижу у канала. В воде – перевёрнутый город.
Искажённые формы реальнее, чем наяву.
И дымит папироса. И падают капли за ворот.
И по чёрной воде порыжевшие листья плывут.
 
 
На бульваре людская безликая серая лента
Между урн и газонов поспешно и нервно течёт.
Словно очередь в рай. И на входе проверят билеты.
Только касса сегодня закрыта на переучёт.
 
 
Люди стали прозрачны – к ним прежнего нет интереса.
Их запросы просты, путь недолог, судьба нелегка.
Недосып, несварение, тромбы, зубные протезы,
Телефоны, дисконтные карты в пустых кошельках…
 
 
Чтобы видеть сквозь плоть, нет нужды становиться учёным.
Прикасаться к бесплотному – вот чему надо учить.
И опять из толпы появляется девочка в чёрном.
И садится поближе ко мне. И как прежде, молчит…
 
 
Этот демон-хранитель повсюду со мной, как проклятье.
Вопросительно смотрит и острым поводит плечом.
Этот строгий фасон. Эти тонкие ноги под платьем.
Этот белый, с затейливым кружевом воротничок…
 
 
Что-то школьное. Что-то из сонного, пыльного детства.
Силюсь важное вспомнить, но помню всё время не то…
Холодает, и надо бы ей потеплее одеться,
Только вряд ли у призраков в моде мужские пальто.
 
 
Фонари зажигают, и время подумать о теле —
Дома кончился чай, на исходе запас папирос…
Пять минут посидим – и вернёмся к мирской канители.
«Ну, ответь мне, когда?» – задаю свой привычный вопрос.
 
 
Но она, как обычно, ни слова про дату финала…
В небе – пёстрая каша из блещущих звёзд и планет.
Мы сидим на граните. Мы смотрим на воду канала.
В нём качается город… Но нас в отражении нет.
 

Спина

 
Ливень тяжёлыми каплями бил в стекло.
Он закурил сигарету, взглянул в окно.
Там, за окном, было мокро и с крыш текло.
Здесь было душно, томительно и темно.
 
 
Чтоб не спугнуть ненароком ночной покой,
Сзади тихонько его обняла она
И осторожно прильнула к спине щекой.
Ей целый свет заменяла его спина.
 
 
В жизни, где буйствует ветер, где дождь стеной,
Где облака закрывают небес лазурь,
Всё ненадёжно. И лишь за его спиной
Можно укрыться от самых жестоких бурь.
 
 
И безразлично, что там у других, извне —
Рушится мир, или просто гремит гроза.
Всё, что ей нужно – прижаться к его спине,
От ощущения счастья прикрыв глаза.
 
 
Он докурил, повернулся спиной к окну,
Женские слёзы представил в который раз,
И прошептал: «Обожаю тебя одну»,
Вновь не придумав для правды достойных фраз.
 

Странные сны

 
Бахтиёра измучили странные сны:
Будто он дворянин, будто он генерал,
И ему император огромной страны
Поручает войну на Востоке. Ура!
 
 
Генерала в поход собирает жена:
«Это ужас – без ванны, в крови и в грязи…
Понимаю, какие гостинцы… Война!
Но подарок с изюминкой всё ж привези».
 
 
Оставляя на пыльных дорогах следы,
За колонной колонна шагают войска
В те края, где всегда не хватает воды,
Но в избытке верблюдов, жары и песка.
 
 
А когда впереди показались враги,
Под разрывы картечи и маты команд
Генерал направляет в атаку полки
И решительным штурмом берёт Самарканд.
 
 
Откупиться желает коварный эмир.
Генерал благороден, но грозен: «Шалишь!».
И везёт императору славу и мир,
А красотке-жене – самаркандский кишмиш.
 
 
Возвратившись в столицу, идёт во дворец —
Получать за победу разнос от царя.
Он мечтает спокойно поспать наконец,
А вельможи вокруг говорят, говорят…
 
 
Генералу пора, он глядит на часы,
Но какой-то зарвавшийся пьяный майор
Преграждает дорогу, топорща усы:
«Регистрацию мне предъяви, Бахтиёр!».
 
 
Он садится на койке в холодном поту.
За промёрзшими стёклами вьётся метель.
Он не может понять, отчего ерунду
Видит каждую ночь, утыкаясь в постель.
 
 
Бахтиёр обдаёт кипятком «Доширак».
Испарилась бесследно дворянская стать.
Он выходит из дома в четыре утра
И Дворцовую площадь идёт подметать.
 

Генеральская дача

 
Генеральская дача стоит за высокой оградой —
Ну, не любит хозяин себя выставлять напоказ…
Никого из чужих, а внутри тишина и прохлада.
И задёрнуты шторы от слишком внимательных глаз.
 
 
Вот и нынче на чёрной служебной машине подъехал,
Безучастно взглянул на гуляющий в шортах народ,
Ухмыльнулся собачьему лаю и детскому смеху,
И исчез во дворе за железом тяжёлых ворот.
 
 
А на улице август – палящее солнце в зените.
Отгремела гроза и куда-то бесследно ушла.
И ни облака в небе – лишь две размахрённые нити
Тянет ввысь за собой самолёта стальная игла.
 
 
Это лето окрашено в жёлтый, зелёный и синий.
Этим летом, похоже, не в моде другие цвета.
И на тысячу вёрст – одуряющий запах полыни,
И дождинки блестят на отмытых от пыли листах.
 
 
И пока не с руки вспоминать про снега и морозы,
Детвора по ночам залезает в чужие сады,
Над высокой травой пролетают шмели и стрекозы,
И срываются с веток созревшие к сроку плоды.
 
 
Если б людям почаще вдыхать ароматное лето,
Больше было бы счастья и реже бы грызла тоска…
Генерала нашли на ковре – с именным пистолетом,
В орденах и медалях, и с дыркой в районе виска.
 

Чашка

 
Вроде, только вчера алым шёлком осины рдели,
А сегодня лишь кружевом чёрных ветвей качают.
Как мучительны ночи в холодной, пустой постели…
Раз опять до утра не уснуть, то хоть выпить чаю…
 
 
И она поспешила на кухню в ночной рубашке,
На конфорку поставила чайник и газ включила.
И достала из шкафа чудесной работы чашку —
Ту, что он в феврале подарил ей на годовщину.
 
 
Был фарфор удивительно тонок, почти прозрачен,
И блестел золотой ободок волоска не шире.
И неважно уже, кто тогда эту ссору начал,
Если нынче так пусто и тихо в большой квартире.
 
 
По каким океанам мотает её скитальца?
Сколько можно в подушку бессильно рыдать ночами?
И она всё крутила изящную чашку в пальцах,
И безмолвно пыхтел на плите полусонный чайник.
 
 
А когда телефон затрезвонил, в мгновенье ока
Тишину распугав, пустоту разорвав на части,
Чашка звякнула об пол, разбившись на сто осколков…
Может, люди не врут, утверждая, что это к счастью?
 

Ветка

 
Ярко-рыжая хвоя. Красивый, но мертвенный цвет.
Я подумал, смолистую ветку в руках теребя,
Что под кронами сосен, желаю того, или нет,
Сколько б лет ни прошло, всё равно вспоминаю тебя.
 
 
Этот день я до мелких деталей припомнить могу
(Удивительно скроена глупая память людей):
Стрекотанье сороки, собачьи следы на снегу
И опавшие шишки в поднявшейся талой воде.
 
 
Наблюдая, как ветер твоё закрывает лицо
Своевольными, дерзкими прядями рыжих волос,
Я тебе объяснял, что строптиво судьбы колесо,
Но, конечно же, сбудется всё, что ещё не сбылось.
 
 
Я тебя умолял, что не надо решать сгоряча,
Я просил извинений за ревность без веских причин,
Убеждал позабыть о дурном и сначала начать,
Нёс совсем уж нелепое что-то про счастья ключи…
 
 
Ты колючую ветку сломала движеньем руки,
Объяснила, что любишь без памяти, но не меня,
И ушла по тропинке, небрежно смахнув со щеки
Непокорные, дивные волосы цвета огня.
 
 
Сколько можно терзаться прорехами в ветхой судьбе?
Слава богу, я к давнему прошлому нынче глухой.
Но с тех пор обречен всякий раз вспоминать о тебе,
Увидав порыжевшие иглы на ветке сухой.
 

Елена СКАЧКО
Победитель Народного кубка

О себе

Журналист, главный редактор популярных проектов, лауреат литературной премии «Золотая Роза» в номинации «Короткий рассказ». Стихи писала в юности, два года назад вернулась к давнему увлечению.

 

Черешневый сад или Новая история Сольвейг

 
А помнишь, какая в тот год уродилась черешня?
Склоненные ветки сплетались с травой в шалаши.
Янтарной капелью по венам струились – безгрешны —
И сочная нежность,
И боль в закулисье души.
Был истинный рай для скворцов и прожорливых соек,
И стайки шмелей запоздало искали пергу.
Блаженство июня.
Восторженность маленькой Сольвейг.
Счастливое завтра.
И вечный мечтатель Пер Гюнт…
Горячие ягоды трогали наши затылки,
Приветливый лучик скользил по муару ресниц.
На пылкие плечи слетались ордой серпокрылки,
И брюшки обуглив, растерянно падали вниз.
 
 
А помнишь, как нас покусали настырные осы,
Когда мы по сброшенным бусам брели босиком?
Июль для черешни – исход, как увядшая осень:
Опавшие ягоды,
Солнце в закате.
И ком
В простуженном горле от привкуса скорой разлуки,
Прозрачные слёзы, как светлый черешневый сок.
И гулкое эхо: «разлюбит… разлюбит… разлюбит…»
И холод ладоней.
И первый седой волосок.
А помнишь снежинки на ветках, как крохотки соли,
И запах морозный с прудов и остывших лагун?
Печальная песня потерянной маленькой Сольвейг,
И грустный мечтатель, наивный скиталец Пер Гюнт…
Вернулся?
А знаешь, черешневый сад на поленья
Срубили-спилили, раздали-спалили давно.
Из ягод последних я долго хранила варенье —
Оно заиграло и перебродило в вино…
Земля не пустует – засеяли поле фасолью,
Да плохо растет сквозь годами утоптанный грунт.
И нет здесь покоя старухе по имени Сольвейг,
Но помнит черешню утративший разум Пер Гюнт…
 

Глядя в окно

 
А ветер сегодня северный – охрипший, тугой, простуженный.
Но пахнет грозой и клевером. И дымка над сквером – кружевом.
От сырости пали локоны. Ладони в карманах флисовых.
А тучи, слоясь и лопаясь, заплачут вот-вот неистово.
Забыто зевает форточка, впуская прохладу в комнату.
Девчонка сидит на корточках, в песочнице вечность комкая:
Совок и ведёрко в сторону – ручонками интереснее…
И голос устало-сорванный: «Домой нам пора, Олесенька…»
В окне, как в луче прожектора, меняются кадры осени.
Дворняга, свободой жертвуя, готова домашним пёсиком
служить до конца. По-доброму. До трепета бескорыстного.
Надежда.
Внутриутробная.
Что любят тебя.
Неистово…
 

Душа Марины

Памяти Марины Цветаевой

 
Кустом крыжовника разлапистым,
Колючим – что не подступись —
В душе бунтарской, непокладистой
Разверзлось горе. Вширь и ввысь…
Сама – прямая, непреклонная —
Шагнула в тень, за облака…
Лишь рама вздрогнула оконная,
И штукатурка с потолка…
Чужая, серая Елабуга,
Тоска и ненависть к себе…
А так хотелось, чтобы радуга
Прошлась по выжженной судьбе…
Лежать бы где-то под Тарусою,
На земляничной стороне…
Дождаться бы… Но призрак Брюсова
Опять мелькнул в коротком сне.
Сережа, Аля… Где вы? Живы ли?
Исчерпан болевой порог…
А там, за гранью, все счастливые —
И Маяковский, и Парнок…
Война, тревога, одиночество,
Париж, далекая Ока —
Пусть все останется подстрочником,
Раз уж не пишется строка…
Последний день хмельного августа,
До Богослова пять недель.
Душа отчаялась и благостно
Вошла в безвыходный тоннель…
 

Мне не страшно

 
Я зашла в магазин игрушек.
Среди кукол, машин и масок,
Паровозов и погремушек – я хотела найти Пегаса.
Продавец с ярлыком «Серёжа», раскрасневшийся от усилий,
Мне принес из подсобки лошадь – рыжегривую,
но без крыльев.
Я искала Пегаса долго – в куче брака, в углах, в завалах.
В сундуках и на пыльных полках, в колыбели под одеялом.
У окна и в проходе узком…
А уставший вконец Серёга,
Улыбаясь по-голливудски, откопал мне единорога.
Продавцу надоело шаркать: «У коней не бывает крыльев!»
Я ушла, обмотавшись шарфом, – до утра магазин закрыли.
Фонари разливались бронзой, разбавляя черничный воздух,
Мой Пегас ускакал за солнцем, а, быть может, к ванильным
звездам.
…На проспекте вселенский хаос, жуткий трафик, трезвон
и ругань.
«Ты куда? Погоди-ка малость», – увязалась за мной старуха.
«Не меня ли ты ищешь часом? – усмехнулась, смыкая веки. —
Знаю, знаю…
Но нет Пегасов.
Разобрали всех в прошлом веке…»
Вдохновение как скрижали…
Разбивая коленки в раны,
Я бежала за серой шалью.
За тулупом, по краю рваным.
За волшебным лучом лампадным.
За призывом кривого пальца
И сочувственным: «Ладно, ладно. У меня там один остался…»
Распрямила с тех пор я спину – надоело ходить горбатой.
Хоть по облаку, хоть в трясину мне не страшно —
со мной Крылатый.
От свободы штормит немного, как стрижа после долгой клетки.
В клетке кормят весьма неплохо.
 

Любовь под Сталинградом

Лидии Петровне Березниковой,

фронтовичке, моему университетскому куратору посвящаю

 
Зимой,
под Сталинградом,
в сорок третьем,
Оглохнув от «Катюш» и ППШ,
Упала я в алеющем рассвете,
Чуть-чуть не добежав до блиндажа…
Мы брали высоту – в неравных силах.
Но верили, что все-таки дожмём…
А небо от отчаянья бесилось,
Срываясь то метелью, то дождем…
Я видела, как сквозь тугую сырость
Зловещей черепахой плелся танк…
А перед ним с бутылкой смеси вырос
Мальчишка мой вчерашний – лейтенант…
Мы до зари сидели с ним в землянке,
И тихо вспоминали «до войны…»
Смотрели на свечу в жестяной банке,
Оплывшую как кружево луны…
Утихло пламя.
В темени чумазой
Мальчишка напоследок закурил…
Признался, заикаясь, что ни разу
По-взрослому девчонок не любил…
 
 
Струился свет в невидимую щёлку,
Душа и тело потеряли страх…
Колючую мальчишескую щёку
Я гладила ладонью до утра…
Зимой,
под Сталинградом,
в сорок третьем,
Упав на снег растрелянно-рябой,
Погибли мы в алеющем рассвете,
Но все-таки изведали любовь…
 

* * *

 
А где-то была зима.
И не было ей предела.
За март, за апрель, за май цеплялась подолом белым.
Утюжила города.
Плела бесконечность кружев.
Ноктюрны на проводах играла, вдыхая в души
Растерянность и тоску,
Мечты о щедротах юга,
О том, что цветной лоскут заклеит кусочек луга.
О шелковой бахроме на хрупких локтях черёмух,
О вереске на холме, о дроби ночного грома.
Луна растеряла цвет, и небо лишилось глянца.
И не было больших бед, чем льдов беспросветный панцирь.
Бесплодно ломились вверх проросшие в стрелку зерна.
И царствовал белый мех, давно поглотивший черный…
 
 
А завтра была весна.
И не было в ней сомнений.
Задорный неловкий злак тянулся к теплу из тени.
Прогнулся шершавый наст. Распутались нити кружев.
Ожили полоски трасс. Захлюпали звонко лужи…
И небо вернуло цвет, как будто зацвел цикорий.
На полку заброшен Цвейг, вершитель чужих love story…
Оттаяли провода.
Совпали пунктиры пульса.
Я просто сказала «да».
Ты просто ко мне вернулся…
 

В августе 1944-го…

Деду своему, Захару Горбачеву,

погибшему в Польше в августе 44-го, и вдове его Анне, моей бабушке, посвящаю

 
Некстати, необдуманно, нелепо…
Закутанный в брезент до подбородка,
Под раскаленным августовским небом
Ты умираешь в зарослях солодки…
Насквозь прошитый сотнями осколков —
От пальцев онемевших до затылка…
От родины вдали, в чужом поселке,
На рыжей окровавленной подстилке…
Искусанные губы просят влаги,
Истерзанные руки безнадёжны…
Ни водки, ни воды, ни даже браги,
Лишь пахнет дымом пыльный подорожник…
 
 
Ни соли, ни росы, ни крошки хлеба…
А хочется поплыть за сизой далью —
Туда, где под невыспавшимся небом
Цветут родные розовые мальвы…
Последнее, что помнится – воронка
От грузного бесовского снаряда…
А завтра роковая похоронка
Отправится на поиск адресата…
Стандартная казённая бумага,
Свернуть бы из нее смешной кораблик
И запустить в ручей – плыви бродяга! —
А на борту, как кровью, «смертью храбрых»…
Застынет почтальонка у порога —
Раздастся крик, немыслимый для слуха…
И женщина – красавица от Бога —
Платок повяжет вдовий, как старуха…
И примет крест смиреной однолюбки,
И бабий век без радости и ласки…
А как иначе, если жмутся к юбке
Две русые девчонки-кареглазки?
Душа болит… Хоть знаешь, ей под силу
Весь мир взвалить на худенькую спину.
Вот только жаль, что на твою могилу
Ей не ходить – не ездить на чужбину…
Но будет встреча на просторах рая —
И ангелов улыбки, и молебны…
Все будет…
А сейчас ты умираешь
Под раскаленным августовским небом…
 

Ирина КЛЕАНДРОВА
II место Народного кубка и III место Суперкубка

Об авторе

Современный российский поэт, прозаик, переводчик-любитель.

Родилась в 1981 году, с отличием окончила Калининградский государственный технический университет по специальности «Информатика и вычислительная техника». Проживает в Калининграде, работает в сфере IT. Автор нескольких книг по компьютерной графике и базам данных, вышедших в издательстве «Наука и техника». Призер поэтических и прозаических конкурсов («Миры фэнтези», «Архивы Кубикуса», «ФантЛаб», «Самиздат», «Поэмбук»), судья конкурсов «Поэтический Куб», «Русская Тройка», «Буквица». Член литературного клуба «Бумажный слон», с 2014 года – член редколлегии поэтического журнала «Буквица».

Авторские подборки стихов выходили в «Буквице», альманахе «45-я параллель», сборниках «Когда я уплыву по Млечному Пути», «По следам Звездовеев», «Поэзия XXI века». Стихи, рассказы и миниатюры публиковались в журналах «ФанCity», «EDITA», «Создатели миров», «Пересадочная станция», в альманахе «Астра Нова», сборниках «Кото-собачий разговорник для людей, призраков и ангелов», «Увидеть слово», «Антология МиФа 2016». В 2015 году в издательстве «Edita Gelsen» вышел авторский сборник стихотворений «Осенняя рапсодия». В 2016 году «Мультимедийным издательством Стрельбицкого» опубликован цикл «Легенды Эль-Тиона», состоящий из трех романов в жанре фэнтези.

Море любви

 
Бирюзовая гладь – отраженьем небесного глянца,
восходящее солнце, белёсого рифа колосс…
Ты стояла на взморье, и ветра холодные пальцы
серебристыми рыбками путались в прядях волос,
 
 
волны солью дышали, искрились и ластились кошкой,
рокоча и мурлыча, клубками свивались у ног,
и блестело монисто, и колокол юбки роскошной
оборачивал стан, будто шелково-влажный вьюнок.
 
 
И как будто бы в мире остались лишь море и песня —
звонкий девичий голос над сонной безбрежностью вод,
что трепещущей птицей, аркадой сияющих лестниц
по рассветной дороге, всё ширясь, летел на восход —
 
 
вдоль игольного мыса, путями дельфинов и чаек,
в край, где вечер и дождь, и маяк сквозь туманы горит,
где в кричащем порту, в грудах ворвани, сельди и чая,
расправляются мачты и парус оттенка зари,
 
 
и бликуют борта, и форштевень бестрепетной грудью
режет волны и небо, и сыплются звёзды – лови! —
и последний из рыцарей молит фортуну о чуде,
о доверчивом взгляде и вечной, как море, любви.