Альманах «Истоки». Выпуск 14

На прекрёстках эпох

Пока стоит Россия…

Ирина Егорова-Нерли

* * *

Кто ждёт – непременно дождётся!

Кто любит – не сможет забыть…

Так в сердце навек остаётся

Та жизнь, что не дали прожить.

И в этом – война виновата:

Её отвести не смогли!

Но всё понимает, как надо,

Берёзовый плач от земли.

Невольно с печалью в обнимку,

В проталинах вешних дождей

Мы снова находим тропинку

От старых военных путей.

Там слёз целый век не отплакать,

Наш мир до конца не понять!

И снится под утро атака,

И маленькой девочкой Мать…

23 февраля 2022 года

* * *

Расчеловечить – цель фашизма,

Чтоб узаконить геноцид!

А после – чёрный морок дыма

ров, что жертвами покрыт.

А после – сумки детской кожи

И кровь для будущих лекарств.

Как то допущено! О, Боже!

Иль нет преград для адских прав?..

А город двигался до яра —

Толпа рекой, где млад и стар:

Когда настигнет Божья кара

Всех сотворивших Бабий яр?

Названье – скорбь, как память капищ,

Как холм, обугленный пальбой!

А после – трав густая затишь

И шёпот лет между собой.

Земля жива – по-женски дышит…

Любовь родит, вручая дар.

Но кто нацизм в словах опишет —

Прошёл живым свой Бабий яр.

29 сентября 2021 года

* * *

Снега сорок первого года,

Как намертво вставший отряд —

В ледовых окопах пехота

И танков последний парад.

В объятьях жестокой метели

Безлюдие истринских сёл,

Винтовки у малой траншеи,

Замёрзшей картошки подол.

Шаги осторожной разведки

И немцев прицельный огонь:

То ночь в самолётной подсветке,

То взрывов слепящий разгон.

В поту керосиновой лампы

Иконка, что в храме жила…

С тяжёлыми вилами бабы,

Дом предков, сожжённый дотла!

Такое – морозом по коже…

Рассвет в придорожной пыли:

Хруст снега от женских сапожек

И гром эшелонов вдали.

19 декабря 2021 года

* * *

Нам войны бесконечные беды —

Отзвук боли, что просится в крик:

Белый гриб обжигающей бездны

И скорбящего Ангела лик.

Эти слёзы, летящие росы,

Прибывающий хлад облаков —

Отражений немые вопросы

И подлунный поток голосов.

Обнажённое поле в покосе,

Горизонт чёрно-белых полос…

Огневая в безумии осень

И готовые свечи берёз.

18 октября 2021 года

* * *

К. Г. Шахназарову

Пока стоит Россия,

Тысячелетний бой

Проходит с новой силой

Над жизнью и судьбой.

Давно, в иные лета

Захоронился враг:

Опять, поправ запреты

Ползёт фашистский танк.

Из мрака вылезает

Нацеленный снаряд,

Война конца не знает,

Пока стоит солдат.

По выжженной морщинке

Не катится слеза.

Как две бесцветных льдинки,

Бездонные глаза.

Туман тот взгляд не застит

И время не сотрёт —

В зрачках спасенья ради

«Бессметный полк» пройдёт.

Тогда – на самом деле

Душа озвучит вслух:

Остался в хрупком теле

Не человек – но дух!

4 апреля 2018 года

День Победы

Наш день Победы,

Бесценный рубеж,

Знает ответы

Горячих надежд.

Песни и слёзы,

Война и весна —

Судьбы, вопросы

И вдруг тишина.

Это молчанье —

Утихнувший день,

Праздник-отданье —

К ступени ступень.

Фото в окладах

С идущих рядов,

Тайна во взглядах

И горы цветов.

Павшие рядом,

За каждой спиной:

С каждым Парадом

И с каждой войной.

Лица из неба

Плывут в тишине,

Светится верба

В пасхальном огне.

Пламя утраты,

У сердца ладонь —

Каска солдата

И вечный огонь.

9 мая 2020 года

Будем жить вопреки, или Размышления о писательском поприще А. С. Такмакова (Серафимова)

Ирина Егорова-Нерли

Эссе

Говорить – дело привычное и порой не требующее от нас характеристики человека, не претендующее на серьёзные выводы. Однако Слово каждого писателя, как и его жизнь – это монолог, длящийся сквозь время и пространство.

Думая о творчестве Александра Серафимовича Такмакова – главного редактора альманаха «Истоки», подвижника и писателя (историка по образованию) – я ощущаю связь поколений в прочной обойме словесного послания, вздрагиваю от искренней интонации, раскручивающей мастерски связанный клубок впечатлений, покорных его собственному мнению и видению истории нашей Родины, отображённой в людях, лишённых привилегий, властных полномочий и достатка, защищающего от невзгод. Да, это простые сельчане-труженики, художники и музыканты, прихожане недавно открытого Храма, предприимчивые россияне и старожилы когда-то добротных деревень и подмосковных городов.

Будучи и сам сибиряком – уроженцем далёкого от Москвы Кемерова и знающим не понаслышке о жизни ссыльных и переселенцев всех смут российских, Александр Серафимович достоверно, жёстко, без полутонов – от слова к слову – ведёт своё повествование.

Сибиряки говорят мало – они знают цену слову, как и поступку: не забывают того, что было и не удалось миновать… Сибирь всегда удивляла своим самосознанием, недюжинным почином и образной прорисовкой в произведениях писателей-самородков. Да, вырубка здоровых стволов крестьянского рода не обошла ни одну семью! Россия А. С. Такмакова, как и его героиня Степанида, осталась без мужнего плеча… В его рассказах – будто Шестикрылые серафимы – пламенные души пророчествуют и предупреждают, действуют и спасают, тоскуют по намоленному Бытию народа, прошедшего сквозь XX век.

Это состояние словно продолжает течение исполинских рек и дух непроходимых до конца лесов, неисчерпаемых богатств, скрытых в недрах земли. Это подкатывает, наплывает, укачивает, лишая сна… Не потому ли суть изложения, как и внешний облик писателя, едины в природной устойчивости – непримиримы к провокациям легковерного лукавства (повесть «Провокаторы»), к преступной корысти современного общества, опутанного кознями греха, не до конца не побеждённого и готового к озарению по воле Случая и промыслу Создателя.

Есть в прозе Такмакова ожидание и надежда, проявляется и шукшинская цепкость народного языка, и тяга к притче Виктора Астафьева, и цельная лепка женских образов, перекликающихся с протестующими бабами-памятниками Валентина Распутина. Эта пронзительная нота одиночества звучит в некогда процветающих деревнях, где остались работающие старики, которым кроме верной собаки никто вовремя не поможет. Рассказ Такмакова «Старик и его собака» органичен и глубок по своему содержанию! Будто исподволь, невзначай, с художественной точностью повести и рассказы Александра Серафимовича показывают нам, что в народном представлении дремлет и закипает жажда иного миропорядка, достойного страны, перестрадавшей беды безбожия, раскулачивания, белого и красного террора, глумления над личностью и праведностью – страшные годы Отечественной войны, подкосившей наш генофонд. Без этого предназначения – завета предков – не сохранится Россия!

Это убеждение проступает и подаёт знак к творчеству, чтобы одержимые смельчаки, подобные Серафиме из одноимённого рассказа Такмакова, утвердили свой талант в мире, чтобы старики в обезлюдевших сёлах поставили долгожданные Храмы, и Степаниды несгибаемо удержали свой Крест вдовьей доли и вырастили своих детей.

Или так у истинно пишущего всегда подтверждается, подмеченная Ф. М. Достоевским, закономерность испытания жизнью?.. Ведь и впрямь – природа (по мнению нашего классика) всех людей пускает для пробы на этот Свет… Кто выживет – ответит, кто сдюжит – победит, сможет – напишет и, как Полководец Слова, соберёт свою рать. Тому яркий пример и альманах «Истоки», из года в год печатающийся без господдержки – на личной инициативе сотрудников: поэтов и писателей, почитателей русской литературы и, конечно, существующий благодаря горячей поддержке А. С. Такмакова.

 
Жить вопреки – судьба и подвиг…
Терпенье! – трижды повторю.
Иль так реке нужны пороги,
Чтоб вновь проверить мощь свою?
 

Так спорят в судьбе человека врождённый талант и сделанная биография, законы профессии и муки призвания, неожиданный случай и необъяснимая предопределённость. Даёт о себе знать и сибирская «закалка» кемеровских широт, и подмосковный огляд клинских рубежей.

Оттого и рассказ Александра Серафимовича «Превратности судьбы» воспринимается как хроника из жизни малых городов или сибирских мегаполисов.

Пока в поругании Святые места, соборы лишены былой славы и церковной жизни – мается душа… Так – при встрече и в соборной молитве – перед Великим постом мы говорим: «Прощения просим…» и в ответ повторяем: «Бог простит…» Так в повести Такмакова «Прости и прощай» расстаются любящие люди. Так и, поминая А. С. Пушкина, мы чувствуем, что «сказка ложь, да в ней намёк» теперь – в наши дни – дозрела до сказки-были, напутствующей во спасение и дарующей влюблённым Благословение…

 
Думка народного схода —
Промысел тайных надежд:
Будто искала природа,
Где её силы рубеж.
Притча крестьянского сердца
Мир от безбожья хранит —
Слово даётся в наследство
Тем, кто за веру стоит.
 

22 августа 2022 года

Москва

Избранная проза

Александр Серафимов

Посвящение Александру Серафимову

Ваша

Проза

Хрустальная

Светлоокая

Дальная

Предрассветная

Чистая

Ваша

Проза

Лучистая

Звездоокая

Тайная

Ваша

Проза

Кристальная

Наталья Божор

Степанида

Увидев в руках почтальонки серую бумажку, Степанида обмерла, сердце защемило от предчувствия беды, холодный пот проступил на лбу и щеках, ноги ослабли, и чтобы не упасть она ухватилась за калитку. Такие небольшие четвертушки серой бумаги означали одно – отец, сын или брат погиб в бою с фашистами. Осознание, что её муж погиб за правое дело не смягчало горечь утраты. Скомкав в руке роковую бумажку и постояв несколько минут у калитки, она вытерла фартуком слёзы и вернулась в дом. Этот дом они вместе с мужем построили сразу после скромной свадьбы на участке, который выделил им райсовет. По правде сказать, это был не дом, а засыпная халупа, сбитая из досок и покрытая от дождей рубероидом. Посреди халупы возвышалась русская печь, которая делила помещение на кухню и комнату, где стояла две железные кровати, на одной спали родители, на другой старшая дочь и её младший братик. У самой печи на топчане, над которым висела люлька малышки, спал престарелый отец мужа, Степан, который на время отсутствия невестки присматривал за детьми.

Теперь она одна должна была вырастить троих детей, двое из которых были совсем крохами – Стёпке шёл четвёртый год, Насте год, третья двенадцатилетняя дочь Дуся была её помощницей по дому и в огороде. Собственно, если бы не огород они уже давно бы померли от голода. Картошки, квашенной капусты морковки и свёклы им хватало до апреля. Весной, когда сходил с полей снег, Степанида с Дусей отправлялись на ближайшее картофельное колхозное поле в поисках остатков прошлогоднего урожая. В раскисшей от избытка воды холодной земле они отыскивали перемёрзшие за зиму картофельные клубни, из которых пекли драники. В мае, когда очнувшаяся от зимней спячки земля расцветала, Степанида с Дусей шли за город и вдоль дороги рвали лебеду из которой варили суп, а осенью собирали калину, черёмуху и грибы – тем и питались всю зиму.

Протопив с утра печь и собираясь на работу Степанида укладывала малышей на теплые полати, разжёвывала ржаной хлеб, обёртывала жвачку в марлю и засовывала в рот малышам.

– Мамочка я хлебушка хочу, – выплёвывая жвачку изо рта, заплакал Стёпка.

– Потерпи, мой хороший, вот схожу на работу и принесу тебе хлебушек.

– А ты скоро придёшь?

– Скоро, очень скоро, а пока ты поспи, поспи, милый, да присмотри за малышкой пока Дуся в школе будет и за дедушкой тоже присмотри, он совсем хворый, а ты у меня мужчина, старший в семье, – прижимая к себе и утирая слёзы, давала наказ Степанида.

– Мамочка, а у меня вон какой животик, – подняв подол рубахи, вдруг заявил Стёпка.

– Господи, неужели рахит? Так и есть рахит, – оглядывая водянистый живот сына, с ужасом подумала Степанида и, погладив сына по головке, спросила, – А он не болит?

– Не болит, мамочка.

– Хорошо, очень хорошо, а хлебушек я скоро принесу, – сказала Степанида, а про себя подумала, как будет поить Степку рыбьим жиром, которым только и можно было вылечить рахит.

Работала Степанида путевым обходчиком на ближайшей от дома железнодорожной станции, куда устроилась за три года перед Великой Отечественной войной. В любую погоду, несмотря на дождь и снег, она ежедневно обходила свой участок железной дороги, осматривала шпалы и рельсы и, если обнаруживала ослабленные гайки, тут же подтягивала их. Особенно тяжело было зимой, когда снег заносил соединения рельсов, которые она должна была откопать и проверить стыки. Однажды она обнаружила, что несколько крепёжных гаек, совсем по Чехову, были отвинчены, а в это время должен был пройти состав, гружённый углём. Недолго думая, Степанида выхватила из футляра красный флажок и размахивая им, бросилась бежать навстречу поезду. Помня, что тормозной путь гружённого состава почти километр она, преодолевая слабость от хронического недоедания, с большим трудом, но пробежала большую часть пути и остановила поезд. За этот самоотверженный поступок руководство наградило её отрезом шёлковой материи, которую она тут же променяла на кусок мяса.

Однажды на станции она познакомилась с помощником машиниста, будущим мужем Дмитрием, который более года ухаживал за ней и только благодаря своей настойчивости взял её в жёны.

Степанида долго не соглашалась выходить замуж потому, что последние восемь лет после всего случившегося с ней и её семьёй, она жила воспоминаниями о прошлой счастливой жизни, где у неё был любимый муж, большая дружная и работящая семья, которую в одночасье уничтожила советская власть.

Очаровательную девушку из бедной семьи сосватали за Колмогорова Ивана из зажиточной семьи, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Жених был хорош собой – статный, черноволосый с выразительными ласковыми карими глазами, о которых многие девушки села Поспелиха втайне мечтали. На свадьбе счастливой пары целую неделю гуляло всё село, мать жениха и несколько её помощниц буквально сбились с ног, готовя угощения и подавая на столы всё новые блюда.

Семья Колмогоровых, куда переехала после свадьбы Степанида, была дружной и работящей. Кроме родителей мужа в большом доме с многочисленными хозяйственными постройками проживали сестра, брат Ивана Андрей с женой и тремя детьми, дедушка с бабушкой по отцовской линии.

Дед Ивана, Колмогоров Григорий Спиридонович, потомственный донской казак, в девяностые годы 19 века во время пьяной ссоры покалечил своего атамана, в результате чего вынужден был покинуть станицу и переселиться на Алтай. Здесь в предгорьях в селе Поспелиха он получил несколько десятин плодородной земли, построил дом, обзавёлся хозяйством и женился на местной девице. Со временем его сын, Прохор продолжил дело своего отца, прикупив к уже имеющимся, три десятка десятин земли, заливной луг для пастбища, отару овец, двух коров, рабочую лошадь и рысака для выездов. Хозяйство разрасталось, требовались работники, и Прохор женил ещё совсем молодого старшего сына на соседской, крепкого телосложения девице. На все возражения сына он отвечал: «Красота приглядится, а крепкая рука пригодится». Все обязанности в доме были расписаны, каждый знал, чем ему заниматься, какую работу в данный момент выполнять – мужчины пахали, сеяли и убирали урожай, косили сено, стригли овец и заготавливали дрова на зиму, женщины работали на кухне – готовили еду на семью, варили пойло для животины, убирали навоз, а по вечерам пряли домотканые холсты, из которых шили нательное бельё и рубахи для мужиков. Жена старшего сына Марфа была обязана сбывать излишки продукции на городском рынке, до которого было верст пятьдесят, и куда по пятницам отвозил её муж.

Когда Степанида вошла в дом своего мужа, ей сразу определили работу по дому – в её обязанности входила уборка в доме, хозяйственных постройках и обширном дворе. По вечерам, как и все, садилась за пряжу, ловко вращая веретено, сучила шерстяную нить для будущих носков, рукавиц и шарфов. С раннего детства приученная в доме своих родителей к тяжёлому крестьянскому труду она воспринимала работу по дому совсем не тяжёлой и помогала на кухне своей свекрови чистить картошку и овощи.

Через полгода Степанида забеременела и к концу 1929 года разрешилась девочкой, которую назвали в честь бабушки Евдокией.

Всё шло хорошо, деревня после гражданской войны в годы нэпа начала процветать, наиболее старательные и трудолюбивые крестьяне обзаводились скотом, разводили бахчу, на которую был большой спрос в городе. Раз в неделю в селе появились перекупщики, которые за умеренную цену скупали зерно, арбузы, дыни, яблоки и облепиху, которой была особенно богата алтайская земля.

Но однажды, в конце апреля в село вернулся местный забияка и пламенный борец за справедливость Аркашка Мешков. После освобождения Сибири от Колчака, Аркадий, бросив больного отца и мать, добровольно записался в Красную Армию, дошёл с ней до Владивостока, потом оказался в Туркестане, где гонялся за басмачами, был тяжело ранен и в связи с этим комиссован из армии. Пока он воевал с международным империализмом умер отец, больная, рано постаревшая мать вынуждена была просить у сердобольных односельчан кусок хлеба, тем и жила в ожидании своего неугомонного сына. Вернулся он в ту пору, когда в стране началась знаменитая коллективизация, в результате которой были раскулачены сотни тысяч крестьянских хозяйств, беднота объединялась в колхозы, а крепкие хозяева ссылались в Сибирь. Там, в глухих, необжитых местах большинство из них погибло от голода и неустроенности.

Приехал Аркадий в село с особыми полномочиями – уничтожить, как класс, местных кулаков, а за одно и всех середняков, особенно тех, кто во время уборки урожая нанимал сезонных рабочих. Одетый в кожаную куртку и красные революционные галифе с кольтом на поясе и именной саблей на боку он, размахивая постановлением губкома о коллективизации, наводил ужас на своих селян. Затем созвал сельский сход и объявил о начале коллективизации в селе, которая будет осуществляться неким комитетом, образованным из числа наиболее сознательных граждан. К сознательным гражданам, как правило, относились беднейшие крестьяне, у которых всё хозяйство ограничивалось огородом, одной коровой да парой поросят. Летом большинство из них нанимались в работники к крепким хозяевам, получая за свой труд пшеницу, гречиху и бахчевые.

Раскол на богатых и бедных в селе начался давно, те, кто не мог или не хотел обрабатывать землю, продавали свои наделы более трудолюбивым и хозяйственным мужикам, сами же превращались в сезонных батраков. Вот они-то и стали объединяться в колхозы.

Впервые Аркадий увидел Степаниду на сходе, она стояла вместе с мужем в первом ряду и явно выделялась своей красотой из общей массы односельчан.

– Кто это? – обратился он к одному из своих помощников.

– Кто?

– Вот та, что стоит рядом с Колмогором.

– Как кто? Его жена.

– Значит, жена, красивая жена досталась кровопивцу, нехорошо.

– Брось, Аркаша, у них дочь растёт, и потом Колмогор крепкий мужик, своего просто так не отдаст.

– Поживём увидим, а муж объелся груш, не китайская стена, обойти можно.

С тех пор Аркадий стал выслеживать Степаниду и всячески старался привлечь её внимание. Дошло до того, что она пожаловалась мужу на приставания Аркадия. Однажды поздним вечером, когда Аркадий возвращался домой после очередного заседания комитета, Иван подстерёг его и, схватив за грудки, сказал:

– Не отстанешь от моей жены, убью.

– Ты на кого руку поднял? Ты на власть руку поднял, упеку туда, где Макар телят не пас.

– Я не на власть руку поднял, а на подонка, который на чужом горбу хочет в рай въехать, и запомни, я тебя из-под земли достану, если не перестанешь домогаться моей жены, – схватив Аркадия за ухо, сказал Иван и пошёл домой.

– Скажи спасибо, что я сегодня безоружен, пристрелил бы тебя как собаку, – крикнул Аркадий.

На следующий день Аркадий отправился в Барнаул и через два дня вернулся с небольшим отрядом Губчека, в его задачу входили аресты и высылка из села всех недовольных советской властью, конфискация в пользу государства их имущества, а также принудительное вовлечение колеблющихся в колхозы.

Первыми, с кого начали раскулачивание, оказались Колмогоровы. Рано утром к их усадьбе подкатила тачанка и несколько подвод, с них спрыгнули вооружённые солдаты и направились во двор. На истошный лай Барса на крыльцо дома вышел глава семьи Прохор.

– Зачем вломились в чужой двор, люди добрые?

– Ты, Прохор, и твоя семья подлежат раскулачиванию, – крикнул Аркадий.

– Вы, что же белены объелись? Мы же не кулаки, мы всё, что у нас есть, своим горбом наживали. Что же получается, те, которые кормят народ, и есть враги советской власти?

– Ты, Прохор, демагогию тут не разводи, сказано подлежишь раскулачиванию, значит отдай своё добро и дело с концом, а не отдашь возьмём силой, – заявил Аркадий.

В это время на крыльцо вышел Иван с двустволкой в руках.

– Убирайтесь туда, откуда пришли, – прицеливаясь в командира отряда, крикнул Иван.

В то же мгновение один из солдат вскинул винтовку и выстрелил, пуля попала прямо в сердце Ивана.

Так закончилось недолгое счастье Степаниды, начались годы скитаний, тяжкого труда и спасения детей от голода и болезней.