После каждой паузы голос моей собеседницы становился всё возбуждённей и возбуждённей . Похоже, во время этих перерывчиков Диля прикладывалось к рюмочке и лишь после этого возвращалась к беседе.

– Представляешь, эта абыстай сразу меня раскусила, у неё глаза, как рентген, – тембр Диляры стал приобретать надрывно-трагические тона.

– Какая абыстай? – не понял я.

– Это не важно. Ты слушай… она всё про меня вычислила. С первого взгляда, чем я занимаюсь, и предупредила, что это может сказаться на детях. Я очень испугалась! Очень!Скажи, что мне теперь делать?!

Как удалось понять из её путанной речи, в которую она стала обильно вставлять татарские обороты, Диляра ездила в какую-то глухую татарскую деревню, по каким-то квартирным делам, к какой-то старой дальней родственнице со стороны мужа, которую она раньше никогда не видела. И вот эта старуха до смерти её напугала, хотя свою квартиру в городе сразу уступила чуть ли не бесплатно.

Диляра снова взяла паузу, после чего уже другим, возвышенно-лирическим слогом начала вещать о сибирской тайге… о своей тоске по лесу… о большой, но трудной любви своих родителей… как ее мама с грудным ребенком на руках (это была сама Диляра) по бездорожью добиралась до таежной заимки отца… и непременно замёрзла бы в пути, если б на выручку не прибежал их верный пёс…

Ватсап уже несколько раз отключался, но Диля упорно набирала мой номер и продолжала свои душещипательные рассказы.

Мне вспомнилась теория "возвращенной исповеди", о которой впервые услышал еще в университетские годы на психологическом семинаре. Если человек загружает тебя своей интимной информацией, то у тебя возникает психологическая потребность ответить ему потом тем же. Вот вчера я изливал душу Диляре, а сегодня она мне.

Но по телефону это было делать неудобно, становилось всё труднее вникать в смысл её затянувшегося повествования, да и, честно говоря, мне это стало потихоньку надоедать. И я пригласил её к себе.

– Приезжай. У меня и вино есть, посидим, поболтаем.

– Неа, вино не хочу, я пиво люблю.

– Я куплю тебе пиво.

– Хорошо, приеду. Только давай без секса.

– Как это?! – не понял я.

Такая перспектива мне совсем не улыбалась.

– Ну тогда я лучше пойду спать.

Наконец-то, Диля отключилась.

На следующий день я позвонил ей сам, справился о самочувствии.

– Что-то приболела, – сказала она хмурым, сиплым голосом. – Выходила на улицу, а там дождь, я замёрзла и простудилась, наверно.

Действительно, сегодня с утра зарядил дождь. Мелкий и нудный, совсем не весенний.

– Значит, не приедешь?

– Нет, – сухо и отстранено ответила Диляра. – Больше я вообще никуда не буду ездить. Я так решила. Да, Лия тоже сказала, что не будет теперь никуда ездить. За неё не ручаюсь, но я точно решила.

Я думал, она больше никогда мне не позвонит. Но она позвонила, вместе с детьми, по громкой связи.

Полагаю, это был чисто дружеский звонок.

Вместо эпилога

Жил-был один мудрый учитель-мастер Суфи. Правда, он себя мудрым совсем не считал, да и учителем тоже.

Но такая о нём сложилась молва, и у него было много преданных учеников-последователей. Слава о его мудрости распространялась не только в своей махалле, но и далеко за её пределами, во многих городах и странах, побеседовать с ним приезжали даже цари и падишахи.

Однажды Суфи приснился сон: он увидел прекрасную девушку, в которую сразу влюбился. Причем, один и тот же сон снился ему трижды кряду. Девушка из первого сна жила в далеком Риме, из второго – в Пекине, из третьего – в Токио.

Образы прекрасных дев никак не выходили у него из головы, он будто видел их не во сне, а наяву. Не умея освободиться от волшебных чар, Суфи решил отправиться в длительное и небезопасное путешествие.

Никто не понимал сего безрассудного шага, ученики пытались его отговорить. Однако Усто (суфийский Мастер) никого не слушал.

Сначала Суфи, следуя последовательности своих снов, отправился в Рим.

Когда он приехал в Вечный город, то сразу нашел свою возлюбленную – она стояла на балконе и улыбалась прохожим. Девушка была на самом деле прекрасна. Мудрец замер, как вкопанный перед её балконом. Но красавица его даже не заметила. Так он стоял и день, и два, и три. Наконец, красавица обратила на него внимание. Подумав, что это нищий бродяга, она приказала накормить его и дать ему денег. Но Суфи отказался, продолжая влюбленными глазами смотреть на нее:

– Мне ничего не надо, – сказал он. – Просто я пришел высказать своё безмерное восхищение и выразить свою безграничную любовь.

Желая пошутить над чужестранцем, юная проказница стала его дразнить:

– А я вот сейчас проверю силу твоей любви. Мне как раз нужен человек, чтобы убирался в моем свинарнике. Если ты меня на самом деле любишь, может, возьмешься за эту работу?

Девушка знала, что вера чужестранца запрещает ему выполнять подобную работу, и с любопытством следила, как новый воздыхатель, в которых у нее отбоя не было, отреагирует на её каприз. Но Суфи согласился на все предъявленные условия сразу, не раздумывая.

Так он стал работать в свинарнике, что давало ему возможность время от времени видеть свою возлюбленную. Девушку это забавляло и даже льстило ее женскому самолюбию, что такой почтенный человек, доказывая ей свою любовь, убирает за ее свиньями.

А тем временем в Рим на поиски своего пропавшего учителя приехали его ученики. Найдя его в свинарнике, они пришли в неописуемый ужас – их вера была уязвлена, и они поспешно удалились от своего обезумевшего Усто. Только один ученик остался верен учителю и стал, подражая ему, убираться в свином хлеву.

Юная госпожа, воспринявшая поначалу эту весёлую историю как шутку и забавную игру, стала задумываться: а вдруг всё это серьезно? Ее работник совершенно не был похож на ее бесчисленных ухажеров. Она внимательней стала приглядываться к нему, и он уже не казался ей таким старым и смешным, а где-то даже, может быть, по-своему красивым.

Время шло, и принцессу нужно было выдавать замуж – она и так уже переходила в девках. Как раз подвернулась подходящая партия – молодой красавец-принц, которой и самой красавице был не безразличен. В общем, дело шло к свадьбе, после которой девушка должна была переехать во дворец молодого мужа.

Узнав об этом, чужестранец посчитал свою работу завершенной и сказал красавице:

– Я исполнил свою миссию: ты нашла своего суженого и выходишь замуж. А я завтра возвращаюсь на родину.

– Да, конечно, – растерянно ответила она. – Спасибо тебе за всё.

Рано утром Суфи, вновь принявший свой прежний облик, со своим единственным учеником отправился в дальний путь. А красавица провела мучительно бессонную ночь: ее жег неизъяснимый огонь сомнений.

Все ли правильно она делает?

И вдруг неожиданно, для себя самой, завидя в окне, как чужестранец покидает Рим, она спешно собирается в дорогу и отправляется вслед за ним, думая что быстро настигнет его в пути. Однако ей это никак не удается. Когда принцесса прибывает на очередное место стоянки, ей говорят, что Суфи был здесь, но только что уехал.

Последний пункт, к которому пристал Суфи, к великому изумлению принцессы, был не его родной аул, а огромный город Пекин. Здесь чужестранец приходит во дворец к китайской принцессе, которая пребывала в невероятной роскоши и бесконечных телесных утехах. Китаянка, посмеявшись над любовными грёзами причудливого чужестранца, определяет его на работу в хлев. Точно также Суфи ранее убирал за свиньями в Риме.

От тоски и ревности прекрасная римлянка умирает.

Но с китайской принцессой со временем происходит тоже самое. В назначенный срок она отправляется за Суфи в Токио и, не сумев его догнать, тоже умирает от тоски и ревности.

Но и японская красавица погибает, отправившись за Суфи на его родину, где его поджидают его настоящая Любовь и многочисленные ученики.

Мастер удаляется на покой, а его место занимает самый преданный ученик, который совершил вместе со своим учителем этот изнурительно длинный путь.

P. S. На самом деле ни одна из трех красавиц не погибает, все они живут долго и счастливо, обретая, наконец, свою истинную судьбу. Девушки умирают только морально, избавляясь от своей прежней жизни и начиная новую.

Казань, 2020 г.

Венские сны

Этот рассказ написан по мотивам случайно подслушанного разговора в самолете во время перелета из Вены в Москву. Случилась ли эта история на самом деле, как тут описано или это простой пьяный зихер, который без психотерапевта не разобрать – не так уж и важно. Путь к Любви долог и извилист, не каждому суждено пройти по нему до конца.

Да, Сеня, случилось же со мной такое. И где? В Вене, в самом сердце Европы.

Нет, ты не спи, ты слушай: история – полный трындец. Со мной такого никогда еще не было, да и с тобой я, думаю, тоже, хотя хрен тебя, хитрована саратовского, знает.

В общем так, просыпаюсь я в гостиничном номере со страшного перепою: а что там еще в этой гребанной Европе делать! Просыпаюсь не по доброй воле, а какая-то стерва звонит по телефону. И так настойчиво звонит. Ну видишь же, никто трубку не берет, так и ты положи ее, зараза! Раз никто не берет – значит, никого в номере нету. Хрен там! Звонит, надрывается.

Ну думаю, не иначе администрация отеля. А накануне у нас был такой небольшой сабантуйчик. До 22.00 наши "Подмосковные вечера" в исполнении московской банкирши и калужской артистки еще как-то терпели, а после… Сделали нам строгое внушение! Хотя кто его знает, что они там лопотали: по-фашистски никто в нашей компании не "шпрехал".

Хотя это все мелочи, я не об этом хочу рассказать, а о другом.

Подожди, Сеня, давай сначала выпьем. Че-то масть не прет, наливай… Ну будь!

Итак, о чем это я? Да, поднимаю, значит, трубку – достала! – и слышу такой… ну как тебе объяснить, такой приятный и даже робкий девичий голосок.

– Ендшульдиген зи битте…

Я сразу, значит, чтобы никаких неясностей не возникало, ору в трубку:

– Ихь нихт шпрехе дойч!

А голова разламывается, тут русские слова все из башки выскочили, а еще напрягайся, вспоминай их дойтч. И вдруг, представляешь, Сеня, она, эта трубка чертова, верней, не она, а та, кто в ней, то есть, кто за ней… бля, совсем запутался! В общем, отвечает мне абонент по-русски, правда, с акцентом, но небольшим.

– А вы, случайно, не из России?

– Точно, – говорю, – а как ты, то есть вы, догадались?

– Вас зовут Тим?

– Опять угадала, – говорю.

– Значит, все это правда.

Что правда? Какая правда? Не въезжаю… Это я сейчас тебе, Сене, все так влегкую передаю, вроде, как просто обычный базар. А разговор-то непростой, я хоть с похмелюги, но нутром, кожей чувствую, какой у нее надрыв в голосе, как он дрожит весь и ломается. Ну кто ее знает, может, когда она звонит, к ее горлу кто ножик приставил или ствол. И такие мысли тревожные в моей башке не отрезвевшей зашуршали. Сам знаешь, чего в жизни не бывает… Подожди, я – в туалет…

Сеня, ты живой? На чем я остановился?..

Ага, и вот, значит, она говорит:

– Тим, нам нужно срочно увидеться.

Я опешил, молчу, не соображу, что сказать. А она:

– Пожалуйста, Тим, я вас очень, очень прошу, нам нужно обязательно встретиться.

– Нужно, так нужно. А что случилось?

– Это не телефонный разговор. Где вы сейчас находитесь?

Ни фига себе, думаю, она даже не знает, куда звонит.

– Отель … как его … Марияхильфе… штрассе, что ли? Нет, погоди, штрассе – это улица. Купер… ну что-то типа того.

– А-а, поняла, это отель "Хуммер". Там недалеко от вашей гостиницы есть большой супермаркет "Гросс". Давайте у входа и встретимся. Я сейчас на "Ринге"…

– Где? – не понял я.

– Ну на кольце, это в центре города, через полчаса я буду на месте. Я буду в желтом пальто с котенком в руках.

– С кем?!

– С кошечкой, вы меня сразу узнаете.

Ну и дела! Страсти шпионские! Как пить дать, вляпаюсь опять в какое-нибудь дерьмо. До тридцати дожил, а все ищу на свою жопу приключения… Давай, Сеня, закурим, что ли… Да, знаю, что здесь нельзя, я так, дух переведу…

Продолжим? Ну да, хожу по нумеру и чешу репу. А репа клинит. Маньячка какая-то! А как она мое имя узнала?..

Хорошо, после вчерашнего сабантуя "Наполеон" оставался. Мы там, Сеня, на винный склад нарвались: через дорогу от отеля надыбали магазин с «подогревом». Ну ты был же там, знаешь! Не поверишь, в нем из всего заморского пойла самый дешевый – коньяк. По фашистским деньгам 79 шиллингов, по нашим, прикинем, ага, около 40 "хрустов"… Ну да, подлечился я, значит, малость, морду соскоблил – разнесло ее с дешевого коньяку, смотреть страшно. Это я только потом, перед самым отъездом уже, когда просох немного, сообразил, для чего у них в ванной такое большое круглое зеркало… Сначала я думал, что у меня рожу так от перепою развезло. Как утром не посмотрюсь в него – ё, те, мать! – кто ж такой! А оказалось, это специальное такое увеличительное стекло, чтобы удобней бриться было. Сеня, бля, каждую щетинку видно. Европа, мать их ити!

А на улице – на-ро-ду! Транспорт остановили, всюду Санта-Клаусы бородами трясут, бродячие музыканты, фокусники, факиры и даже – верблюд… Что-что, а гуляют австрияки красиво: и морды не бьют, и трезвые, суки…

Но я – стоп! – опять отвлекся. Короче, решил я перед столь ответственной встречей с таинственной незнакомкой – так, на всякий случай – угостить себя глитвейном. Что хорошо в Вене – в любое время года прямо на улице можно выпить и закусить.

Ну ты, погоди пить-то, слушай, что дальше было… Подхожу я, значит, к винному бару и сую мило улыбающейся продавщице – нет, Сеня, не то, что ты подумал… Да, сую, но совсем не то и не туда… да ты уж пьян, братуха. Почему тогда она улыбается? А они там, суки, все улыбаются. А хрен их знает, жизнь, наверное, хорошая, потому и улыбаются. Ты можешь дальше слушать?

Не-а, пить мы, Сеня, пока больше не будем. Позже. А то не фига не поймешь. Перекурим? Ты же знаешь, я не курю. Бросил, шесть лет назад, я тебе уже об этом рассказывал. Ты покури, а я еще пас-су – пиво дырку ищет…

Итак, на чем я остановился. Да сую я ей 25 шиллингов:

– Ейн глюхвайн, битте.

– Фюнциг шиллинг, битте, – улыбается стерва и тряся большими сиськами, возвращает мне мои деньги.

Ничего не пойму. Вот же табличка: "Gluchwein – 25", почему она просит 50?

– Варум?

Девушка что-то весело щебечет… А мне что делать? Шиллингов больше нет, не успел поменять или пропил все к чертям собачьим! Решаю расплатиться баксами. Сисястая глюхвайнвуме их не берет, но рот ее продолжает улыбаться. Ну это мне понятно. Австрияки гордые, на "зеленые", как мы, не бросаются, уважают свою валюту.

Я тоже пытаюсь изобразить на лице улыбку:

– Драть тебя некому, да и мне некогда, – все равно по-русски не бельмесит.

– Ну зачем же так грубо, молодой человек! – вдруг слышу за спиной чистейшую русскую речь.

Во, бляха-муха! Уже второй раз за это утро со мной говорят по-русски, как будто я не в Вене, а где-нибудь в Союзе. Хотя, Сень, подожди, СССР ведь, кажется, уже как года три мы просрали…

Короче, оборачиваюсь – хорошо одетый господин.

Он-то мне и разъяснил, что глитвейн здесь, как и везде, стоит 25 шилингов, но подают его в дорогих фарфоровых кружках, поэтому еще 25 шиллингов берут в качестве залога, чтоб клиент, значит, никуда не слинял. Общительный господин вносит за меня залог, и мы пристраиваемся с ним возле фонтанчика.

– Вы кто? – спрашивает меня по-европейски ухоженный господин.

– «Русо туристо!» А вы?

– Российский посол.

– Тоже не хреново! – опешив, выпаливаю я неожиданно, и, поперхнувшись, отхлебываю из кружки большой глоток.

– Вы так считаете?

– А то!

– Ну я не совсем еще посол. Но, возможно, скоро им буду.

Чтобы загладить возникшую неловкость, потенциальный посол вспомнил «немытую Россию».

– Русский мат – это как раз то, чего мне здесь не хватает. А еще русской водки да под соленый огурчик, а? Но русскую водку нужно пить в русский мороз, а для слякотной Вены годится и этот слабенький глитвейн.

Так, уже веселее, раз заговорили про выпивку, значит, скоро дойдем до баб.

– Говорят, здесь русская мафия творит беспредел, об этом даже сюжет по ТВ-6 был, – завожу я светский разговор (хрен его знает, о чем еще с этими послами обычно говорят).

– Враки! Так, промышляют пару сутенеров нашими девочками, – (ага! вот и до баб добрались) – но ничего серьезного. Вена – очень тихий городок, здесь даже магазинного воровства нет. Вы не бывали в Риме? Вот где воруют – там это настоящий бич.

– Извините, господин посол, а далеко ли отсюда супермаркет "Гросс"? – я вскинул руку с часами к глазам. – Во, блин, кажется, опоздал!

– Не волнуйтесь, мы стоим как раз возле "Гросса". Я не люблю ходить по магазинам, а жена делает покупки на Рождество только здесь. Ее-то, я сейчас и жду. Поднимите голову, видите?