Альберт бочком протискивается к двери, хватает ключи от мотороллера и прыгает со ступенек в пыль. Две черных курицы кидаются у него из-под ног врассыпную, пригибаясь к земле как профессиональные фигуристы.

Погнал что есть сил, мимо большого баньяна через деревню, подле воды, к виадуку. Он слышал однажды как Морган рассказывал Ане об этом: за этим мостом другая земля. Индия разделена на штаты, которые отличаются друг от друга, как отличается, скажем, от Марса наша планета, Земля. Чаще всего, люди даже не говорят на одном языке, несмотря на то что являются близкими, как эти вот берега. Тонкая перемычка моста соединяет культуру и разум людей двух штатов – Гоа и Махараштра. Одежда, язык, стиль жизни, еда, пейзажи – все будет другим по ту сторону, все разделяет река . Хотя, поправил себя Шумлянский, это же не река, а backwaters, а значит, вода тут должна быть соленая.

Выехал в центр моста и затормозил, не реагируя на клаксоны. Слез с мотороллера, свесился с парапета. Несколько островов буйной зелени украшали чистое поле синей воды. Это же рай! Может быть, умереть? – Умиленно подумал Шумлянский.

Снова надел очки, уселся на мотороллер, рванул обратно. Зашел в магазин, решительно приобрел: зелени, фруктов, творожных десертов, сгущенки, печенья, свежего сыра. Немного поколебавшись, выбрал парочку чупа-чупсов. Поразмыслил минутку, добавил ещё один.

Света все так же стоит, ни жива ни мертва, около раковины. Демоница в коричневом испарилась. Пуговки тоже. Дети Светы остались на прежних местах.

Альберт вошел на кухню, вычислил мусор и вынес на улицу. Когда возвращался, мимо мелькнули белые лилии в облаке запаха натуральных духов и свежего табака.

– Света! Куда же ты? – крикнул Шумлянский.

– Только на пять минут – обронила она, стремительно удаляясь.

Четыре часа спустя Шумлянский, с недоумением и гневом, с рук на руки передал водомерку девчонкам, которые мирно шли мимо домика Светы, и пустился в погоню. Он нашел свою Свету танцующей на танцполе, в совершенно похабном виде в ближайшем неоновом ресторане.

После пары смягчающих оплеух (неприятно, но просто необходимо – иначе она кусалась и убегала) притащил свою Свету домой, пригрозил, что терпение исчерпала. Света сразу упала вниз, разметав безвольные руки в стороны. Лия сменила свой сестринский полукруг, прильнула к матери и укусила с целью добраться до молока. Света в ответ ни звука не издала.

Шумлянский прилег на кушеточку и уснул.

К рассвету Света восстала, взялась шарить в складках цветастого покрывала вокруг спящего Альберта. Альберт проснулся и осознал, что она ищет деньги.

Он поднялся молча и вышел из дома, ни разу не оглянувшись.

Шумлянский сидит в Арамболе, в маленьком ресторане. Прямо напротив него чей-то балкон, где люди ругаются друг на друга.

– Ты жертва, и дочку растишь соответственно. – Мужчина сморкается гневно, и гневно молчит.

– Кто ты такой, мучитель, чтобы меня учить? – Женский голос согласно ответному гневу звенит, как клинок, которым кромсают дерево в щепки.

Слышно, как голоса удаляются в глубь комнат, становятся неразборчивы.

Мягко звучит шансон.

Шумлянский молча прихлебывает вино, ставит бокал на стол и выходит в темнеющий переулок. Рассекая во мраке пустырь, он идет к своему дому. Он думает: я смогу это сделать. Я это смогу. Я такой.

Если Морган поймает меня, что мне делать? Откуда такая мысль? Что мне Морган? Я сильный, я умный и я живой. Он ударит меня еще, и тогда я ему устрою! Как он посмел мне врезать? Зачем? За что? Он меня даже не знает толком.

Шумлянский подходит к дверям своего домика и задумчиво ждет. Вдруг откроется дверь. Через несколько долгих секунд наклоняется, отодвигает коврик с надписью «welcom». На тонком слое песка невинно блестит ключ.

Шумлянский берет его и открывает замок.

Иисус, как и раньше, сияет цветами радуги. У Шумлянского на ресницах вскипает влага.

– Sir Albert! Pay for the house now! – слышит он голос снаружи, кипящий негодованием.

Альберт смеется:

– Don’t worry. I will. I will pay tomorrow. – и идет к чемодану, раскрытому на полу.

– You have to pay now! I Will hold on your things until you pay!

Джастин смело ныряет в дверной проём, тянет руки к открытому чемодану.

– Хрен тебе, обезьяна! – Вопит Шумлянский, как форменный мизантроп, и тянет к себе поклажу. В ярости оба рвут чемодан – каждый к себе. Побеждает в борьбе, разумеется, молодость – Джастин летит к стене и оглушительно падает. Вещи рассыпаны, бабочка на перламутре сломана пополам. Фракции тела Лизы на стуле и на полу.

Шумлянский хватает бумажник и пачку купюр просовывает между прутьев решетки, в окно.

Джастин с криком бежит во двор за цветными бумажками.

Альберт, уже торопясь, нервозно сгребает пепел, кое-как уминает вещи, покидает домик и в такси летит на вокзал.

В поезде он угрюмо спит, пристегнув замок багажа надежно – к металлической ножке стола.

Он в липком Дели. Дели кипит. Эй, мистер, купи слона! Куда же теперь идти, задает герой вопрос сам себе и не может ответить.

Он идет в туристическое агентство и покупает билет на автобус от Дели до первого места, которое кажется верным. Кажется, Ришикеш. Время, оставшееся до отправления, он проводит в лобби отеля, не желая соприкасаться с наружной средой. Тихонько сидит в углу на испачканном пылью стуле и прихлебывает масала-чай.

Нет причин для того, чтобы быть недовольным собой. – Думает Альберт позже, скользя лохматой щекой по стеклу автобуса изнутри. – Нет причин для того, чтобы быть недовольным чем бы то ни было. Слава богу, вышел оттуда целым. Стыдно, Лизу не уберёг ни живую, ни мертвую. Как меня ни крути, я похоже, умру собой.

Я вырвался. Смог стать сильнее. Я не заплакал. Бояться больше не нужно. И, как ни крути… и перегнувшись через сидящего рядом монаха, Альберт кричит водителю: Эй, господин! Завязывай по телефону базарить, лучше баранку крути.

– Вообще, путешествие выглядит сном, – рассказывает Шумлянский соседу. – Понимаешь, она умерла. Я привез ее пепел в Индию. Только зачем?

– Это нужно для роста духовного. Вы обретете спасение от сансары. – величаво кивает монах.

– Я между прочим, не порченый баклажан в Петербурге. Петербург-то, свами, не Дели отсталый, а столица России (по части культуры). Так вот, у меня там большие друзья. Шкловский – знаешь такого? А, что с тебя взять, святейшество…

Монах, не меняясь в лице, пьет из бутылки воду, затем аккуратно кладет свои руки ладонями вверх на колени.

–Таким, как ты, не понять меня. В вашем монашеском ордене вы ничего не знаете. Что ты можешь почувствовать, если ты пальцами женщины не ощущал?

Монах поднимает руку, стирает со своей переносицы частичку слюны, вылетевшую у Альберта изо рта.

– Я говорю , бросай свои медитации. Она умерла из-за веры в чудесное, из-за этого вашего Бога и умерла.

Никто ведь не понял, что с ней случилось на самом деле. Я сам не понял, а ведь я был так близок к ней, и скрыться она не могла. Я видел как ее рвёт, я видел ее прокладки. Я ругал ее, но она была лучшей из всех людей. А когда она злилась, прическа ее искрила, как у рассерженной кошки. Глаза горели вот так – Шумлянский обвел руками, по меньшей мере, прожекторы. – А ты говоришь мне – Будда. Какой там Будда, если женщина дома есть? Знаешь что милая дома ждет, и притом – тебя, и это такое чудо, что не хочется возвращаться, лишь бы подольше ждала и все время просила есть.

И позволяла мне все. Плакала, знаю, видел. Так что же? Женщина вынуждена принадлежать. Вот ты – вся такая, пропитанная искусством, тонкая, сладкая и пронзительная – а изволь быть служанкой и быть униженной, иначе нет смысла тебя содержать.

Так ей и надо. Пусть знает, что я свободный. Я даже рад, если ночью некого обнимать. Я могу в любую минуту добыть себе что угодно, стоит только разок пожелать. – Голос у Альберта дрогнул. Губы безудержно повело. Что со мной, испугался Альберт, судорожно хватая воздух. Не инсульт ли? Чтобы слабости не показать, продолжил: – Я ей много не объяснял, я молчал. Пусть сама понимает. Цветы ей несу, и платья новые есть, и о большем пусть не мечта… – Альберт согнулся к коленям и зарыдал.

Из немытых лохмотьев скукоженных, заскорузлых образов выглянуло лицо, будто бы ангела, с нежной отметинкой розового. Слюни скопились у Альберта в горлышке, жилы его напряглись, сфинктеры глаз напряглись. Рыдания рвались изнутри довольно неравномерно, сквозь напряжение мышц, и струйками капали на застиранные колени.

И чем ты меня взяла, зараза, ни кожи ни кости. – Давясь, выплевывал Альберт, отталкивая бутылку воды, которую предложил монах. – Я говорил ей: не приходи. Не надо. А если приходишь – не жди ничего, не жди. Фигня в награду! Если хочешь чего-то, лучше не приходи! Слышишь, НЕ ПРИХОДИ КО МНЕ! – надсадно крикнул Шумлянский и затих.

Трогал листву, которая, как в автоматической мойке машин, шекотала его с двух сторон. Стиснутый лиственным коридором Шумлянский застрял, протискивался. Рвался, ноги гребли вдоль земли, бессмысленно пялились прямо перед собой глаза, и всё Альберту казалось пустым, ненадежным и неотчетливым. Тщился прорваться, продраться, и выпал с шестнадцатого этажа – в пропасть, на дне которой блестела река.

Вздрогнул, очнулся. Оторвался от спящего рядом монаха. Темно, пассажиры сидят рядами. За окном спокойно плывут гималайские улицы. Шумлянский зевнул. В целом, как ни крути, ощущаю себя как дома, а большего мне не надо.

Автобус внезапно остановился.

А может, эта истерика смысл имела? Стыдно, эмоций своих не сдержал. Впрочем, я не увижу этих монахов опять. Что мне за дело. С кем не бывает…

Он повернулся к окну и покрылся мурашками – за стеклом замерзал старик, завернутый в плед, и смотрел Альберту прямо в глаза. Автобус тронулся и сошел с места. Фигура беззвучно скользнула мимо борта и бесповоротно исчезла в прошлом.

конец первой части "Капсула Шумлянского"

Полина Акулова (с)