Иерусалимский синдром

Луболо. А девушка? Она пришла?

Джокетто. Она пришла, но я к тому времени уже ушел. Позже она пригласила меня на свою свадьбу: богатую, шумную, напрягающе многолюдную – с милейшим хирургом-самоучкой. Я там относительно неплохо выпил, чем-то закусил, медленно потанцевал с какой-то косой вегетарианкой.

Раздается взрыв.

Джокетто. Пришельцам, конечно же, все равно, будем ли мы с тобой плакать, но..

Луболо. Но?

Джокетто. Не дождутся.

В комнату входит Вольтуччи, у него поднос.

Вольтуччи. А вот и мы! Я, графин и пирожки с моцареллой.

Вольтуччи ставит поднос на стол. Берет графин, разливает и садится на свое место. Инспектор подносит рюмку к носу и подозрительно принюхивается.

Луболо. Что-то новенькое? По всем законам гостеприимства сначала лучшее, а потом похуже?

Вольтуччи. В ваших сомнениях, Инспектор, нет резона. Оставленное про запас лучшее мне уже не пригодится.

Джокетто. Ты, Вольтуччи, законченный реалист. Но учитывая то, что все мы не без изъяна, ты подпадаешь под предсмертную амнистию. А теперь позвольте мне объявить тост.

Луболо. Позволяем.

Джокетто. Спасибо. Мой тост будет прост. За меня!

Луболо. Почему это именно за тебя?

Джокетто. А почему бы и нет?

Вольтуччи. Действительно, а почему бы и нет?

Луболо. А почему бы и да?!

Джокетто. Тебе, мой дорогой Инспектор, только дай повод расковырять своим длинным носом затухающие головешки былого скандала. Скандалист!

Луболо. Я не скандалю. Я просто хотел… Черт с тобой. За тебя.

Джокетто. Только не думай, что ты мне этим делаешь одолжение.

Луболо. Ты меня не доставай. А то передумаю.

Джокетто. Здесь ты и попался. Остался при своих – при нулях. Ты можешь лежать в ванной, играя на воде, как на пианино, но передумывание запрещено законом. Законом, Инспектор! Не чем-то родившимся в неокрепших умах – законом. Законом!

Луболо. Каким это, интересно?

Джокетто. Тем самым. Из последнего пакета, нашим догорающим парламентом принятого – «Законом о передумывании и его последствиях».

Луболо. Нет такого закона.

Джокетто. Да ты, мой друг, совсем за новинками не следишь. И при этом являешься одним из первых инспекторов нашей мегаправовой родины. Несоответствие, Инспектор. Оно наблюдается. Поверь стороннему человеку – между жизнью отчизны и твоей жизнью оно. Пора бы тебе в отставку, исправить ситуацию, так сказать, смертью!

Луболо. Скоро всем нам будет пора в отставку.

Джокетто. И ты, конечно, думаешь, что этот прискорбный факт тебя извиняет?

Луболо. Прискорбный ли…

Вольтуччи, тяжело вздохнув, выпивает в одиночестве.

Джокетто. Вот-вот – печаль и горький воздух. Получающий отпор оптимизм. Часы тикают: «Так и есть», «так и есть», «так и есть». Я не говорю, что ты, Инспектор, ишак…

Луболо. Только попробуй сказать.

Джокетто. Но занудство у тебя, что ни говори, ишачье. Беспроблемно разбивающее приличную компанию. Не совестно?

Луболо. Ничего я не разбивал.

Джокер. Вы на него только посмотрите. Не разбивал он ничего – не зарывался все глубже и глубже в свое вонючее облако… Такую постыдную ложь даже в кришнаитской общине не услышишь.

Луболо. Когда это я лгал?

Джокетто. Только что. И не отпирайся. Не усугубляй свое, и без того незавидное, положение. Как друг советую. Как путешественник – не рекомендовавший наивным, пронизанным мистикой индейцам закрываться деревянными заговоренными щитами от пуль бледнолицых материалистов. Сознайся, Инспектор! Сознайся, сколько ты судеб сломал. Суровая общественность ждет твоего отчета в свершенных тобой…

Луболо. Как ты сказал?! Сколько я сломал судеб? Судьбу нельзя сломать! На то она и судьба. Что бы ни случилось – это тем ни менее судьба. Нет ничего хорошего – судьба. Было и ушло – тоже она.

Джокетто. Ну, что же, как человек объективный, я вынужден… пирожок. (детально его изучает) У тебя в доме случайно не держат яд? Я к тому, что мне не хотелось бы преждевременно смердеть у вас на глазах. Меня это слегка не устраивает.

Луболо. Ты трус!

Джокетто. Разумеется… про себя ты думаешь обо мне еще хуже. Как о законченной мрази! От меня этого не скроешь. И если мне захочется, я могу потребовать сатисфакции.

Луболо. Ну, так потребуй.

Джокетто. Я сказал, если мне захочется.

Луболо. А тебе не хочется? Ха-ха! Очень мудро с твоей стороны.

Джокетто. Сейчас не хочется. А что будет потом…

Луболо. Потом ничего не будет.

Вольтуччи. Но, может быть, быть может, все-таки что-нибудь останется?

Джокетто. Наш добрый Вольтуччи. Он реалист, но он все же надеется, что за его могилой будет кому ухаживать. Пережившие катастрофу святые придут и…

Луболо. Знаю я этих святых! И плюю я на них!

Джокетто. А на столпников, на столпах стоящих?

Луболо. На них я плюю с горы.

Джокетто. Ты выше их, ты моральный альпинист…

В дверях появляется служанка.

Служанка. Мне не хотелось мешать вашей серьезной беседе, но к вам, хозяин, две женщины.

Вольтуччи. Две?

Служанка. Мне вернуться и пересчитать?

Вольтуччи. Не надо. А ты их знаешь?

Служанка. Одна из них ваша знакомая. Вторую вижу впервые. Просить?

Вольтуччи. Проси.

Служанка. Только вашу знакомую или обеих?

Вольтуччи. Обеих. Само собой.

Служанка выходит из комнаты.

Луболо. Паскуэлина?

Вольтуччи. Хотелось бы верить.

Луболо. А кто вторая?

Джокетто. Твоя совесть, Инспектор. Сейчас суд будем вершить.

В комнату заходят Паскуэлина с сумкой на плече и Флориэна с гитарой в руках.

Паскуэлина не молода и не грациозна – красивое бескровное лицо, немного запущенная фигура, темное короткое платье.

Флориэна совсем юная девушка. Миловидная, бедно одетая, чуть-чуть недоразвитая – она в смятении.

Вольтуччи встает с места и нежно целует Паскуэлину.

Вольтуччи. Ты где пропадала? Я очень волновался, даже собирался навстречу тебе идти! Но не пошел – происходящих событий я не боюсь, единственное, чего боялся, это с тобой разминуться. Ну, милая, говори же!

Паскуэлина. Я у маникюрши была.

Луболо. У маникюрши?! Ты, что не в курсе?

Паскуэлина. В курсе, в курсе… У меня даже приемник с собой. Там стреляют, взрывают, ровняют с землей – что с того? Из-за всей этой суматохи мне уже нельзя к маникюрше сходить? Тем более она сама меня пригласила. И что странно, не взяла денег.

Джокетто. Как раз в этом нет ничего странного.

Паскуэлина. Или есть, или нет. Как посмотреть. Ах, да! Разрешите вам представить мою новую знакомую. Кстати, как тебя зовут?

Флориэна. Меня зовут Флориэной.

Паскуэлина. Ну так вот, Флориэна – это Вольтуччи, мой потертый бамбино. Это Инспектор, человек в штатском, но с погонами на обоих полушариях. Рядом с ним Джокетто – не верит ушам, не верит в лучшее… с Флориэной я только что познакомилась. Она играла на гитаре около дома Вольтуччи. Вот я ее и пригласила. Возражающих нет?

Луболо. Еще можно играть, лежа в ванной – на воде. Как на пианино.

Паскуэлина. Я спрашивала о возражающих… есть ли…

Вольтуччи. Конечно, нет. Присаживайтесь.

Вольтуччи сажает Паскуэлину по правую руку от себя, Флориэна сама садится по левую.

Вольтуччи. Как хорошо, что я догадался захватить несколько лишних рюмок. Не только догадался – захватил. Принес и поставил. Вот они – смотрите, я вас не обманываю. Вы, девушка, кушайте, подкрепляйтесь, скоро не только от пирожков, но и нас самих останутся одни угольки. А ты, дорогая, почему ничего не ешь?

Паскуэлина. Я бы с удовольствием, но я на диете.

Джокетто. Когда ожидаешь результатов?

Паскуэлина. Скоро.

Джокетто. Насколько скоро? Не мешало бы, чтобы очень скоро.

В комнату заходит дудящий Баллоне. Подходит к столу. В эту секунду раздается сильный взрыв и в комнате гаснет свет.

Воцаряются тишина и темнота.

Вольтуччи. Похоже, уже начинается.

Луболо. Скорее заканчивается.

Баллоне возобновляет игру. В кромешная тьме играет и играет.

Паскуэлина. Куда это Вольтуччи запропастился… ушел и не приходит… вроде бы он недалеко уходил…

Луболо. А ты, милая моя, думаешь, легко найти свечи? Я думаю, что нет.

Джокетто. Думаешь, что нет или не думаешь, что да?

Луболо. Тебе это так важно?

Джокетто. Не важнее всего прочего, теряющего для меня свою последнюю ценность, но ты же сам, Инспектор, любитель ясности.

Луболо. Я не любитель ясности. Я профессионал.

Флориэна. Скажите, а приятно быть профессионалом? Чувствовать себя им. Ну и быть, конечно.

Луболо. Как вам сказать… Приятно-то приятно, но и ответственности полно. А уважения мало… я не буду расстраиваться. Мне всего хватает!

Флориэна. Вы взрослый, сильный, вам легче – мне, извините, не хватает многого, вчера, к примеру, мне не хватало дождя. А сегодня мне очень не хватает цветов. И новогодней елки.

Джокетто. Хорошо сказано. Понял, Инспектор?

Луболо. Не мне – тебе понять следует… не выпускай наружу приходящее изнутри – для поддержания бодрости моего духа это необязательно. Для меня будет праздником, если нас не станет одновременно, но тебя чуть пораньше – мне найдется чем занять эти благословенные секунды.

Джокетто. Я только хочу спасти твой гибнущий ум.

Флориэна. А хотите, я научу вас играть в «ты не прав»? Я научу и мы все вместе поиграем. Это очень интересная игра. Правила таковы. Вы что-нибудь говорите своему партнеру, а он отвечает вам: «Ты не прав». Вы спрашиваете: «Почему?», а он отвечает: «Потому».

Луболо. И все?

Джокер. Если не нравится, налей полную ванну и поиграй на воде. Как на пианино. Любопытную игру Флориэна нам предложила! Давайте попробуем. Я тебе, Инспектор, сейчас что-нибудь скажу и ты ответишь. Не промолчишь – вся соль в том, чтобы ты ответил. Правила слышал?

Луболо. Не глухой.

Джокетто. Ты, Инспектор, незаменимый для общества человек!

Луболо. Ты не прав.

Джокетто. Почему?

Луболо. Потому.

Джокетто. А что, неплохо: нечто наподобие сдавленного крика пожелавшей родить прямо в воздухе парашютистки. Теперь ты мне что-нибудь скажи.

Луболо. Ты мой друг!

Джокетто. Ты не прав.

Луболо. Почему?

Джокетто. Потому!

Паскуэлина. Вы что сдурели, да? В таком случае и меня с собой возьмите.

Флориэна. А куда? А-ааа… А вы не знаете, почему меня зовут Флориэной? Меня зовут никак иначе – да. А почему?

Луболо. Наверно, родители так назвали. Слушай, Паскуэлина, ты говорила у тебя приемник есть.

Паскуэлина. Сейчас включу.

Включает приемник. Сначала из-за помех ничего не слышно. Потом прорывается взволнованный голос.

……. не собираемся скрывать от наших сограждан всю серьезность сложившейся ситуации. Мы вынуждены признать, что сила атаковавшей нас цивилизации превышает расчеты Генерального штаба. Но несмотря ни на что, наша доблестная армия, во главе с непобедимым Кабалоне, делает все возможное и невозможное. Не теряйте надежды, не……

Снова помехи. Приемник выключается.

Джокетто. Не теряйте надежды, не переставайте кормить черепашек, не занимайтесь в эти страшные минуты зоофилией… Инспектор, ты здесь?

Луболо. Как обычно.

Джокетто. Ты веришь в Кабалоне?

Луболо. Не знаю. Хочу знать, но лучше бы я сейчас хотел женщину. Но ведь надо же во что-то верить.

Джокетто. Надо ли?

Луболо. Вообще-то он мужик крайне надежный. Что в подвигах, что в картах.

Флориэна. Вы играли в карты с самим Кабалоне?!

Луболо. Много раз.

Флориэна. Получается, вы с ним знакомы?

Луболо. С незнакомыми людьми я в карты не играю. И вам не советую.

Флориэна. И как он играет?

Луболо. Хорошо. Он же Кабалоне, гордость и опора земного мироустройства – он почти все делает хорошо.

Джокетто. Кроме одного.

Луболо. Кроме одного.

Флориэна. Кроме чего?

Паскуэлина. А ты разве не знаешь? Все знают, а ты нет?

Флориэна. Нет. Так, кроме чего?

Луболо. Это государственная тайна. Одна из самых тайных тайн.

Флориэна. Ну, пожалуйста! Я все равно никому не скажу. Не скажу и не решусь сказать! У меня не хватит смелости!

Джокетто. А ведь действительно не скажет.

Луболо. Ты думаешь?

Джокетто. Некому будет говорить.

Луболо. Не все так плохо – какие-нибудь бактерии, возможно, и останутся. Ладно, Паскуэлина, скажи ей. Поведай о страшном.

Паскуэлина. Не говоря почти ничего, я скажу о самой сути. Кабалоне хорош во всем, кроме одного.

Флориэна. Кроме чего?!

Паскуэлина. Кроме этого самого.

Флориэна. Ты имеешь в виду….

Паскуэлина. Да, девочка, я имею в виду именно это. То, ради чего наш неистовый Кабалоне не прожил и минуты из своей славной фантастической жизни.

Флориэна. А ты откуда знаешь?

Паскуэлина. Я тебе потом скажу.

Джокетто. Это, Флориэна, момент из области тончайших. Самых-самых таких. А ты, Инспектор, нарушил закон.

Луболо. Ты о тайне? Но ведь не я ее раскрыл. Кто скажет, что я – ноги вырву!

Джокетто. Но ты пособничал. Дело темное – расстрелом в отхожем месте твоего комиссариата явно подванивает.

Луболо. Испугал ты меня – отныне не ходить мне старыми проверенными тропами… не щипать курносую дрянь за ее костлявую задницу….

Паскуэлина. У кого-нибудь есть сигарета?

Луболо. Угощайся.

Паскуэлина. (закуривает) Огоньком своей сигареты высвечиваю я вас…

Джокетто. Кого это нас?

Паскуэлина. Тебя и твоего полубезумного друга Инспектора.

Луболо. В нынешних условиях полубезумный звучит практически как комплимент: значит, какую-то часть психического здоровья я все же сумел сохранить. С этой частью я и войду в вечность – не бросаясь с больной головы кому-нибудь в ноги.

В комнату с двумя горящими подсвечниками входит Вольтуччи. Ставит их на стол, садится.

Вольтуччи. Ну что, так веселее?

Флориэна. Намного! Даже не то слово, намного-намного лучше! На новый год похоже.

Вольтуччи. Действительно что-то есть. Но похмеляться после этого Нового года мы уже будем на том свете – простите мне мой трезвый взгляд на вещи. О чем разговаривали?

Луболо. О Кабалоне.

Вольтуччи. О Кабалоне?! А что с Кабалоне?!

Луболо. Ничего. Как всегда на передовой.

Вольтуччи. С ним все в порядке?

Джокетто. Мне неизвестно, о чем он сейчас думает – возможно, для того, чтобы наконец почувствовать себя в порядке, он мечтает поскорее погибнуть.

Вольтуччи. Я имею в виду, он здоров?

Джокетто. Кабалоне? Вероятно, да, здоров. Как ишак, как водяной козел, как бородавочник. Но настаивать не буду – я его медицинскую карту и прежде не видел.

Флориэна. У Кабалоне есть медицинская карта? Как у простого смертного?

Джокетто. Чего у него только нет. И дом, и неухоженный сад во дворе этого дома. На месте каждого выбитого зуба не дыра: вставной. Сделанный из золота самой высшей пробы. У него много чего есть. Полтонны засохшей пастилы. Мирская слава.

Флориэна. А правда, что он умеет летать?

Джокетто. Правда.

Флориэна. Быстрее самолета?

Джокетто. Ах ты, черт… Как это мы с тобой, Инспектор, не додумались! Ты только представь. Огромная афиша – «Незабываемое зрелище! Гонка тысячелетия! Кабалоне против реактивного самолета. Сам человек против выдающегося творения его рук. Приглашаются все желающие увидеть! Из имеющих средства данное желание осуществить. О времени и месте состязания оргкомитет оповестит лишь заплативших. Случайно забредшие халявщики будут безжалостно разогнаны и, даст бог, уничтожены. Мы ждем вам, друзья! Кассы открыты! Кассиры готовы! Кабалоне уже разминается!». А, Инспектор? Обыватели бы валом валили.

Вольтуччи. Он бы не согласился.

Джокетто. А если весь доход на благотворительность? Страждущим и нуждающимся?

Вольтуччи. Ну тогда, не знаю…

Луболо (Джокетто). Но если весь доход на благотворительность, тебе-то какой прок?

Джокетто Как это какой прок? А помочь мне разве не благотворительность? Или я, мало того, что инициатор, уже не гражданин?

Флориэна. А вы гражданин?

Джокетто. Во втором поколении.

Луболо. Скажи еще в третьем.

Джокетто. Я бы и не то сказал: и о световых пробоях, и о жидком стекле, и о том, что раньше были боги не только любви или плодородия, но и чумы. Однако я не люблю пустых слов. Я! Передо мной мой отец! Поэтому я во втором поколении.

Луболо. Во втором поколении он… А чей папаша был выслан из страны и гражданства лишен?

Джокетто. Это был грязный заговор.

Луболо. Ну, конечно. А твой папаша был невинным агнцем.

Джокетто. Агнец это маленькая овца? Нет, мой отец не был овцой – он был человеком. Очень душевным.

Луболо. Насчет душевности ты в точку.

Флориэна. А за что его выслали?

Джокетто. Маленькое недоразумение.

Луболо. Я немного конкретизирую. Кое-что высвечу в деталях. Всей информацией я не располагаю, но слушайте – его отец, как сейчас помню, устраивал развлекательные туры для душ.

Флориэна. Для душ?! Как это?

Луболо. Крайне просто. Арендовал помещение, дал рекламу, напряг знакомых газетчиков. И народ пошел. Люди у нас доверчивые.

Флориэна. А как именно он устраивал эти туры?

Луболо. Мы этого так и поняли. Именно поэтому его и не посадили, а всего лишь выслали.

Флориэна. В те дни вы в полиции уже работали?

Инспектор. Еще нет. Когда я говорил «мы», я имел в виду своих старших товарищей.

Джокер. По несчастью.

Луболо. Служить закону большое счастье. Мужское счастье и радость! Так что не пытайся увести разговор в сторону. Лучше вспомни, как твой папаша бронировал места в раю. За отдельную плату, разумеется.

Джокетто. Просто у него были связи.

Луболо. Связи у него были, с этим никто и не спорит. Беспорядочные половые.

Джокетто. Ты не объективен.

Луболо. Может быть я не объективен, но я прав. (обращаясь к Вольтуччи и Паскуэлине, которые уже некоторое время о чем-то шепчутся) А вы о чем тут шушукаетесь? Что за дела?

Вольтуччи. Мы сейчас отойдем. Ненадолго.

Джокетто. Ладно тебе, Вольтуччи, не надо скромничать.

Паскуэлина. Вольтуччи, в отличие от тебя, человек с приличиями. И он трезво оценивает свои возможности… Пошли, Вольтуччи.

Вольтуччи. Мне как-то неудобно вас покидать.

Луболо. Меньше слов. Иди, Вольтуччи, иди и о нас не думай: в этом деле тебе мысли о нас вряд ли помогут. Удачи.

Вольтуччи. Я постараюсь.

Луболо. Ты, Паскуэлина, тоже уж постарайся.

Паскуэлина. Обязательно. Сделаю все, что умею. Ведь это, наверное, в последний раз.

Флориэна. Что в последний раз?

Паскуэлина. Живем в последний раз.

Вольтуччи и Паскуэлина уходят.

Флориэна. Хотите, я песенку вам спою?

Луболо. Спой.

Флориэна. Я ее сама придумала.

Джокетто. Звучит заманчиво.

Флориэна берет гитару и начинает петь. Песенка состоит из двух аккордов и слов «Это будет новый мир. Добрый мир и честный мир».

Слова повторяются раз десять.

Флориэна. Вам понравилось?

Джокетто. Потрясающе. Грандиозно. Отпад. При каком дурдоме состоите?

Флориэна. А как вы смогли догадаться?

Джокетто. Для этого не надо быть оракулом. Ни дельфийским, ни из египетского оазиса Сива.

Флориэна. У меня действительно были проблемы со здоровьем – врачи говорили что-то о первичном сумасшествии. Но это было давно.

Луболо. Сколь давно?

Флориэна. Очень давно – на прошлой неделе. Почти целая вечность с тех пор прошла. Наверное, домой отправилась. Или как перелетная птица улетела в теплые края. Но в этом случае она, может быть, еще и вернется. Ведь птицы возвращаются. Они и улетают для этого – чтобы вернутся. Верно?

Луболо. Умные птицы возвращаются. Если хотят. Если им это надо.

Флориэна. Почему только умные?

Луболо. Потому что глупые забывают обратную дорогу. Клювом на юг, хвостом на север, затем наоборот – ничего не вспоминается. Как отрезало.

Флориэна. Я вам не верю. Нет, нет, не верю. Разве можно забыть дорогу домой?

Луболо. Все можно. У меня лет восемь назад был следующий рабочий момент: обыкновенный, несущественный, но отложился – один несознательный гражданин ушел из семьи. Покинул ее на редкость некрасиво: у него жена, двое маленьких ребятишек, а он им ни копейки не присылает. Мы его нашли, потолкали, побросали на стену, говорим: «Нехорошо, синьор, алименты не платить, мы вам за это можем и зубы выбить» – а он нам буквально счастлив. Лезет обниматься, рвет рубашку, кричит: «Спасибо, что нашли! Я собирался найти себе хотя бы единственного друга, а здесь их столько! И все порядочные, с мозгами! А алименты я не плачу, потому что забыл, где живу». Вот такая сволочь.

Джокетто. Про моего отца вы знаете, а моя мать… ты, Инспектор, не знаешь?

Луболо. А что я должен знать?

Джокетто. Немного, Инспектор – хотя бы что-нибудь. Гегелевское единство сущности и бытия, самые распространенные виды девиантного поведения, рецепт свекольной икры…

Луболо. О твоей матери я знаю очень мало. Только то, что она была астронавтом.

Флориэна. Ваша мама летала в космос?!

Джокетто. Один раз случилось. Официально ее должность называлась «Женщина – астронавт – биохимик». Оплата труда соответствующая, уважение всеобщее, прозвище на борту «Лихоманка». Задание до сих пор огласке не подлежит.

Флориэна. Я где-то читала…

Джокетто. О ней нигде не писали – секретный полет. Закрытый доступ.

Флориэна. Я говорю не о вашей маме и не от большого воображения говорю – я где-то читала, что первые люди на земле умели летать, как ангелы, но они не сумели бы вылететь и в ближний космос, сгорели бы в атмосфере…

Луболо. Ко все чертям!

Флориэна. Зачем же так грубо? Вы говорите несколько бесчеловечно, но с сутью вашей реплики я вынуждена согласиться… Вашей маме в космосе очень понравилось? Страшно? В смысле, страшно понравилось?

Джокетто. Не знаю.

Флориэна. Вы ее не спрашивали?

Джокетто. Я-то спрашивал – она не отвечала. После полета она изменилась. Сильно. В лучшую ли сторону, в худшую, но сильно.

Флориэна. Она никого не узнавала?

Джокетто. Узнавала она всех. Дело не в этом.

Флориэна. А в чем?

Джокетто. В голове: в том, что предстало ей вокруг и внутри нее – круги, лазурь, мертвецы… Ты уверена, что тебе необходимо это знать?

Флориэна. Уверена.

Джокетто. А я нет. И поэтому тема закрыта. (протягивает Флориэне пирожок) Лучше пирожок с моцареллой скушай.

Флориэна. Благодарю вас за ваше доброе ко мне отношение. Вы, Инспектор, пирожок не хотите?

Луболо. Я их уже штук десять съел. Кроме того, я не большой поклонник пирожков.

Джокетто. Ему бы дерево – он бы с ним обнялся, ощутил его тугую, шершавую плоть, почувстововал необоримое влечение… Приспустил бы штаны…

Луболо. Что? Ты о чем? Говори скорее, пока я не опередил тебя метким выстрелом! В живот или рядом с ним – в грудь. Или в нижние этажи. Договаривай, зараза!

Джокетто. Не при девушке.

Луболо. Очень смешно. Я уже бьюсь в истерике.

Флориэна. У вас бывают истерики?! Как часто?

Луболо. Не чаще, чем бывает конец света…

Джокетто. Пробел, Инспектор – живешь, живешь, а все не умер. Нет желания восполнить?

Луболо. Придется. И не только мне. Все прокатимся – на несущемся в пропасть ландо.

Джокетто. Тебя это радует?

Инспектор. Что не только я прокачусь? Двойственные ощущения. С одной стороны это исключает из моего будущего некоторый героизм. Но с другой стороны вместе веселее.

Флориэна. Веселее! Еще бы не веселее! Веселее, ве… се… лее… А что веселее?

Луболо. Все. И жить, и все, что потом.

Джокетто. И на что ты рассчитываешь потом? Стать инфернальной бесполой гнусью? Теневым предводителем небесной конницы? Нейтральным странником пустоты?

Луболо. Мои аппетиты гораздо скромней. Если там, куда я попаду, не будет тебя, мне этого хватит по самые уши. Для меня это будет достойной наградой за все мои труды на благо рода человеческого.

Джокетто. Ты, Инспектор, не учел одного – без меня от тоски ты загнешься. Сдохнешь, Инспектор!

Флориэна. Давайте не будем о грустном. Лучше поговорим о чем-нибудь прекрасном. Например, о беге босиком по первому снегу. Или о творчестве.

Джокетто. Я за. Но проголосовать не помешает. Кто за разговоры о творчестве и о беге? По желтому снегу, по раскаленным углям, от общества, от тоски? (Поднимает руку. Тоже самое делает Флориэна) Раз, два… Кто против? Никого. Воздержался? Тоже не густо. Решение принято. А вам, Инспектор, как бойкотировавшему голосование, придется ответить на несколько прямых нелицеприятных вопросов. (Изображает рукой микрофон) В чем причина вашего бойкота? Сексуальное притеснение? Расовая дискриминация? Голодная старость? Все человечество, затаив дыхание, ждет вашего ответа. Не обманите его ожиданий.

Луболо. Я не буду отвечать.

Джокетто. Ах, вот так?! Неуважение к человечеству?

Луболо. Это мое право.

Джокетто. Не отвечать? Или не уважать человечество? Предупреждаю, что от вашего выбора зависит ваша судьба и судьба ваших родственников. Бывших, нынешних и будущих. Так что хорошенько подумайте, перед тем как отвечать.

Луболо. Мне не о чем думать.

Джокетто. Прекрасно сказал. Разливай, Флориэна! За силу хорошего настроения!

Луболо. И за слабость плохого. Я прибавляю прямо на глазах! На глазах моей удачи, заматеревшей в таланте от меня ускользать…

Флориэна. А вы, Инспектор, когда-нибудь придумывали песни?

Луболо. Придумывать песни – женское занятие. Я подобными глупостями не занимаюсь. Отвечаю за свой участок работы и не прыгаю, как оглашенный, с охапкой сорванных лютиков.

Джокетто. Инспектор у нас мужчина серьезный.

Луболо. А что в этом плохого? Да, я чищу зубы по пять-семь минут – десны в кровь, но для эмали, говорят, полезно.

Джокетто. Чрезвычайная ситуация.

Луболо. Я – адекватный. Я – преуспевающий. Ты – хуже. Мельче, легковесней. Безнадежней.

Джокетто. Знаешь в чем твоя ошибка? Ты все делишь на хорошее и плохое. Везде хочешь поставить знак. Даже там, где этого не требуется.

Луболо. Это требуется везде.

Джокетто. Везде требуются только доноры.

Флориэна. (Джокетто) А вы… вы не пробовали? Я о песнях. Выражающих тревогу сердца и его тепло – неповторимость его, как органа… его проводящие свойства к единству с окружающим миром… его низкопоклонство суровому фатуму…

Джокетто. Песни я не придумывал. Но в свое оправдание могу сказать, что однажды я написал неплохой рассказ. За два часа – сел и написал. В левой руке сигарета, в правой ручка – сигарет шесть ушло. На один рассказ.

Флориэна. О чем?

Джокетто. Ничего оригинального. О жизни. Трех птичках-невеличках и седом глазастом орнитологе.

Луболо. Ты мне об этом не рассказывал.

Джокетто. Ни тебя, ни Вольтуччи, никому – это темная сторона моей биографии.

Флориэна. А где вы его опубликовали?

Джокетто. Дело обстояло так – я запечатал свой рассказ в длинный конверт и вышел на улицу. Не будучи окончательно уверенным в том, стоит ли одаривать массы такой удивительной роскошью. И я решил: если мне первым попадется почтовый ящик, я не буду сопротивляться провидению – брошу в него. Ну, а если помойный, от удовольствия изучать мое произведение человечество будет избавлено. Почтовый и помойный, успех и безвестность… Первым, разумеется, попался помойный.

Флориэна. Но ведь это не честно. Помойные ящики встречаются намного чаще почтовых.

Джокетто. Чаще, реже, не суть важно. В природе встречаются и почтовые ящики, и помойные. И значит у меня был шанс первым найти почтовый. Но я не нашел.

Флориэна. Я бы на вашем месте жутко расстроилась…

Луболо. Ты никогда не будешь на его месте. Да и расстраиваться особо не из-за чего – рассказ наверняка был так себе. Похабщина какая-нибудь.

Флориэна. Как вы можете так говорить?! Вы же его не читали! Я… если напрямоту, не ожидала от вас!

Джокетто. Спасибо за поддержку. Вообще-то наш Инспектор мужик неплохой. Но завистливый. И все, что он здесь творит, он творит из-за зависти. Он же понимает, что всех его способностей хватает только на чистку пистолета и листание примитивных комиксов – такова его доля. Никто и никогда не видел, чтобы он книжку без иллюстраций читал.

Луболо. А уголовный кодекс?

Джокетто. Уголовный кодекс не книжка. Являя собой странный набор из «можно и нельзя», он или больше, или меньше ее, но не она.

Луболо. Формально уголовный кодекс все равно книжка.

Джокетто. Ты формалист. И еще ты…

Луболо. Даже не думай сказать, что я идиот! Не сглотну! Возмущусь по полной!

Джокетто. Ты формалист… Слышишь?

Луболо. Что?

Джокетто. Как на Гефсиманской фондовой бирже со скрежетом попадали твои акции.

Луболо. Я никогда не верил в акции. Это может показаться старомодным, но я всегда хранил свои деньги при себе. По карманам, по шкафчикам, по… Не прислушивайся – не скажу.

В комнату входит играющий Баллоне. Сделав круг по сцене, он подходит к столу и пьет из горлышка. Долго смотрит на Флориэну. Затем целует ее взасос.

Возобновляет игру и уходит.

Флориэна. Чего это он?

Джокетто. Очень пылкий юноша. (Инспектору) Ты его арестуешь?

Луболо. Да пропади он пропадом. Вольтуччи его пригласил, пусть Вольтуччи с ним и разбирается – если физическая подготовка позволит. А куда он все время уходит?

Джокетто. Баллоне уходит за инструкциями. Сам ходит по земле, а за музыкой уходит наверх. За инструкциями. Так надо.

Луболо. Кому надо?

Джокетто. Ему. (показывает пальцем наверх. Или ты считаешь, что Ему уже ничего не надо?

Луболо. Ну, здесь я некомпетентен. Если он еще дышит, я смиряюсь с его сущестованием. И его средствами для самовыражения. Слово офицера.

Джокетто. Приятно слышать, что ты не хватаешь огромный фонендоскоп, не впадаешь в транс и не лезешь прислушиваться к его сердцу. (Флориэне) Ты в состоянии говорить? Говорить, осмысливая сказанное?

Флориэна. Да…

Джокетто. Поцелуй тебе понравился?

Флориэна. Не знаю… Все было так неожиданно.

В комнате загорается свет. Не яркий, но все-таки свет.

Луболо. Ух ты… Неужели действительно не все потеряно.

Джокетто. А что тебе, Инспектор, терять? Твою никому не нужную жизнь? У меня всего побольше – интеллектуальная интуиция, смена белья, более сотни джазовых дисков, утренняя потребность в женщине. У меня есть и сюрприз. Для тебя.

Луболо. Для меня и сразу сюрприз? Ничего и вдруг сюрприз? Мне нельзя терять неусыпный контроль за твоими руками… Вещественный или духовный?

Джокетто. Тебя он крайне вряд ли обрадует. Это информация. Не раскрывающая доминанту создания Вселенной. Но она… Способна истощить запас прочности у любого могучего человека!

Луболо. Ну?

Джокетто. Сегодня утром со мной кое-кто по астральной связи связался: небесный посредник. В виде оранжевой женщины с собачьей звездой на лбу и низко свисающими грудями – насчет тебя они уже все решили. Ты попадаешь в ад.

Луболо. Да ну? И в качестве кого? Зрителя?

Джокетто. В качестве активного участника. Или пассивного. Смотря как себя зарекомендуешь. Так что я предлагаю не тушить свечи – тебе, дорогой, надлежит привыкать к открытому пламени.

Луболо задувает свечи.

Луболо. Экономить надо. За счет производителей! Свечей, и поспешу добавить – всего остального. В том числе и других свечей. Например, ушных. Которые для улучшения слуха – туда же и вставляются. Они бы не помешали нашему начальнику криминальной полиции – он ко мне и по работе не прислушивался, и скромные личные просьбы… эх, не посчитаться мне с ним, не расплатиться… с этой лощеной мордой, нагло игнорирующей интересы простого, допоздна вкалывающего труженика…

Джокетто. Ну ты даешь, Инспектор. Ты как выясняется, скрытый политический бунтарь. А сам, наверное, демонстрации газом разгонял.

Луболо. Где ты у нас видел демонстрации? В каких алкогольных грезах? Провести демонстрацию… проведи! Увлеки за собой эту девочку и прочий несозревший элемент. Ноздри мокрой ватой не затыкать! Вдыхать со всей возможностью легких! Страшные спазмы… выкатившиеся глаза.