Читать книгу: «Побег от посредственности», страница 3

– Почему я должен его понимать? У меня с ним плохой опыт. Когда-то, пятилетним мальчиком, я нарисовал маму, чтобы ее порадовать, она взглянула на рисунок и, как и полагается взрослому человеку, сначала похвалила меня.

– Ты молодец. Кто это?

– Естественно, ты! – сказал я с укоризной.

– А почему у меня красные волосы, такие маленькие глаза и короткие ноги?

– Это ведь желтый, как огненное солнце, маленькие глазки, когда у тебя много работы, а короткие ножки, потому что бегаешь туда-сюда, как собачка.

– Хм, красиво рисуешь. – Она погладила меня и ушла в кухню.

***

Мне сразу стало грустно, моя детская душа ожидала спонтанной радости, а вместо нее пришло разочарование. С тех пор я возненавидел рисование, и чем больше меня заставляли, тем больше росло мое отвращение. Я приписывал рисованию вину за то, что мама меня не любит.

Для моей мамы это был маленький, будничный эпизод, но для меня это стало жизненным опытом. «Не понимаю, почему ты не рисуешь, ведь у тебя так хорошо получалось», часто спрашивала меня она, когда я требовал ее внимания. Однако я уже тогда знал, что она лицемерит, и я ее не интересую. Я перестал ей верить. Скрывал настоящие эмоции и демонстрировал лишь те чувства, за которые она меня хвалила. Настолько мне нужны были ее расположение и любовь.

– Детские обиды тяжелые, они находятся внутри человека, и часто возникает непонимание. Я тоже уже долго ношу в себе одну и не могу от нее избавиться. Вы ее простили?

– Иногда навещаю ее, она кажется мне одинокой, виню себя, что уделяю ей мало внимания, но у меня не получается. Кстати, она больше любит моего младшего, более талантливого брата. Сначала все бегали вокруг меня, но когда родился он, стали заниматься им. Я остался в его тени, от меня ничего не ждали. – Голос Ричарда стал сдавленным.

– Получается, вы не простили, более того, в вас осталось чувство обиды, а возможно, и зависти!

– А почему я должен был простить? Только потому, что она моя мать? Оставим это, это было давно и спрятано где-то совсем глубоко.

– Горечь от чувства несправедливости и неблагодарности – как застиранное постельное белье, которое отдает затхлой вонью обиженности и недоброжелательности. У матери везде детские рисунки ее сына, но она не способна простить ему, что он предпочел матери свою жену. Одинокий отец один живет в большом доме, и его детям нельзя переступить порог, потому что они построили собственные дома. Женщина даже спустя двадцать лет не простит мужчине, что оставил ее и их маленькую дочку, когда они в нем больше всего нуждались. Вызвать в другом чувство вины – это жестоко, эгоистично и удобно. Наказания, которые люди так любят раздавать, не понимая, что при этом вредят сами себе. Мне тяжело об этом говорить.

Ричард согласно кивнул.

– Меня по-прежнему мучает это, я стараюсь ее простить, но всякий раз неожиданно ко мне снова возвращаются прошлое, упреки, злость, обида. Как научиться не наказывать, а прощать?

– А что, если прощение – это наивысшая форма защиты и любви к самому себе? Что, если это не христианская выдумка, а выражение понимания реального мира, который не является и не может быть справедливым? Вместо того, чтобы прожить свою жизнь, мы топим себя в обидах, мелкой мести, ощущениях удовлетворения и тайно раздаем вокруг удары под маской хороших советов и доброжелательности. Каждый наш добрый поступок на самом деле просто бизнес, за который мы ждем награду, преданность или послушание. Признайтесь, сколько добра вы сделали сами для себя?

– Сам для себя? Что вы имеете в виду?

– Настоящее добро дарит вам радость само по себе, а простить – значит, прежде всего, перестать наказывать самого себя, освободиться и вернуться к самому себе, не заниматься жизнями других, не анализировать, не оценивать без конца их поведение и действия, а взять на себя ответственность за собственную жизнь. Если вы это сможете, однажды вам удастся преодолеть самого себя и подарить добро и прощение другим.

– Фуф, это сложно, – сказал Ричард и неожиданно спросил: – Саломея смогла простить Ирода?

– О, мальчик перешел из обороны в наступление. – Виктория сначала засмеялась и минутку сомневалась, как будто что-то обдумывала. – Та история еще не закончилась, Ирод по-прежнему глубоко в болоте, а Саломея преодолевает свою жажду мести.

– То есть еще не готова простить, – добавил Ричард менторским тоном.

– Легко советовать другим, – насмешливо ответила Виктория.

– Так что им нужно, чтобы история закончилась?

– Саломея и Ирод должны разрешить свои отношения, – таинственно ответила Виктория.

Алое утреннее солнце поднялось над горизонтом и запылало. Обессиленные, они наконец-то добрались до машины и устало сели в нее, Виктория завела мотор, вдавила педаль, и машина медленно тронулась.

Ричард и женская душа

У тебя будет все, что ты пожелаешь, несчастная! (Платон)

Спустя чуть менее часа Виктория въехала на шоссе в Тель-Авив. Ричард из последних сил боролся со сном, вдруг веки тяжело закрылись, и их не получалось разлепить, голова бессильно опрокинулась назад, и тело провалилось в глубокий сон.

Была ночь. Он лежал на траве в городском парке у маленького озерца. Около него сидела хрупкая девушка в светло-сером платье, играла на гитаре и низким голосом пела:

      «Если бы я выложила на стол все свои вещи,

кто бы любовался этой пустотой?

Если бы я исчезла c паркета вечности,

кто бы заметил, что пропала лишь тень?

Если бы я нашлась, как потерянная подкова,

кто бы меня поднял просто так, на счастье?

Если бы я споткнулась о землю или камень,

кто бы помог мне, кто бы меня поднял?

Поднялось бы сердце, которое не танцует под свист,

но чувствует свою подкову в моей приветливой пустоте.

Тогда бы я почувствовала твердую землю под пятками

и любовь, пульсирующую в моем дуэте».⁵

Ведь это его стихотворение! Ему было шестнадцать, фантазия, полная романтики, любовных поцелуев и нежных прикосновений, не давала ему спать, сердце бешено колотилось, он зажег маленькую лампочку, вытащил из стола дневник Moleskine – он не припомнил, однако, чтобы дневник туда кто-то клал, – нашел острый карандаш и начал писать. Каждую ночь он писал одно стихотворение, в которое он вкладывал все, что в тот момент чувствовал – задумчивость, радость, разочарование. За два года он заполнил стихами пять блокнотов – со временем куда-то засунул и забыл про них.

– Откуда ты его знаешь? Я никогда никому его не показывал. – Он робко взглянул на девушку – у нее были темные рыжие густые волосы, слегка веснушчатое маленькое личико, тонкие пальцы. Ее запах напоминал запах комнаты со старой мебелью, пуховыми одеялами, в которую через открытое окно проникал аромат цветущей липы.

– Красивое стихотворение, почему ты больше не пишешь?

Он протянул руку и прикоснулся к ее лицу. «Куда ты пропала». Девушка, однако, внезапно стала выглядеть напуганной, и ее лицо превратилось в лицо мамы. Она озабоченно стояла над ним и гладила его по волосам. «Проснись, открой глаза, к тебе вернулась мама».

Он дернулся. Автомобиль скользил по обочине и едва удерживался на проезжей части.

– Виктория! – закричал Ричард и дернул за руль.

– Прошу прощения, очевидно, микросон, – уставшая Виктория направила машину обратно на полосу.

– Остановите! – решительно приказал Ричард, и Виктория, как ни странно, его послушала. Они поменялись местами, и Ричард вновь въехал на шоссе.

– Почему вы меня не разбудили? – спросил он укоризненно. Ответа, однако, не было. Он взглянул на попутчицу, спящая Виктория выглядела так, как будто выпила шесть стопок и выкурила несколько косяков. Ричард быстро привык к управлению и вновь погрузился в свои мысли.

Его мама появилась в момент самой большой опасности и спасла ему жизнь. По лицу стекло несколько маленьких капелек. Возможно, именно сейчас он сможет изменить свое отношение к женщинам, которое было слишком наивным и романтическим, он любил в них что-то, чего у них, собственно, и не было. Он идеализировал их, как и все вокруг себя? Ведь он был так разочарован, унижен первыми серьезными отношениями, что новые уже не хотел начинать. Она была уверена в себе, спортивна, амбициозна, на несколько лет его старше. Помыл посуду – плохо, сходил в магазин – никогда не купил того, что должен был, взял билеты в театр – плохие места. Он чувствовал себя неспособным и непрактичным… Женщины, с которыми он знакомился, были намного прагматичнее, чем он того хотел. Он не желал нового разочарования.

– Значит, поэтому вы избегаете женщин, вы их боитесь, приспосабливаетесь к ним, вы не можете быть самим собой, теряете уверенность, – удивила Ричарда проснувшаяся Виктория.

– Вы подсматриваете за моими мыслями?

– Но ведь вы говорили вслух! – засмеялась Виктория.

– Вы врете, а еще издеваетесь надо мной. С Андреей все было действительно сложно.

– Я похожа на нее? Вы и меня боитесь?

– Нет, вы – твердая, страстная, но мудрая.

– Такое приятно слышать. Когда-нибудь мне о ней расскажете, но сейчас лучше расскажите о девушке, которая появляется и исчезает.

– Она навещает меня в моих снах и фантазиях, говорит, что она – моя душа и вроде как показывается мне только тогда, когда я о ней как следует забочусь.

– Вы этому не верите! Девушка в ваших мыслях действительно ваша душа. Она принимает облик того, кто ей ближе всего. Найдите ее!

– Вы имеете в виду настоящую или воображаемую?

– Обеих, – удивленно сказала Виктория. Они посмотрели друг другу в глаза и разразились смехом. Они почувствовали какое-то освобождение и гармонию усталости и радости.

– Вы, наверное, первая женщина, которую я немного понимаю и почти не боюсь. Вы внезапно проявляете чувства и настроения, но не придаете им никакого значения, просто позволяете им пройти, и на этом конец – никакого наказания, объяснения, задабривания. С вами я не виноватый, которым манипулируют при помощи женских эмоций.

– Какой комплимент от молодого мужчины. Человек сам не замечает своего прогресса. Избавиться от чувства несправедливости, зависти или ненависти стоит нечеловеческих усилий. Я учусь, но получается это у меня медленно. Когда-то я тоже была такой. Мужчины долгое время держали нас на привязи. Я страстно желала мести, хотела захватить их, ограничить возможности. За последний век мужчины стали намного слабее, страдают чувством вины перед нами, а мы им это возвращаем с процентами. Мы не понимаем, что уничтожаем сами себя. Я научу вас держать женщину на поводке, но при этом дать ей свободу и любовь. Хотите?

– Вы поступите так с женщинами?

– Нам это нужно! Мы без конца страдаем, тонем в жалости к себе и собственных пытках, приносим себя в жертву, но упрекаем близких, мы хотим завладеть, но не править. Правило первое: не придавайте большого значения настроению женщины. Если хочет заняться любовью – используйте это; если она злая, ехидная, враждебная – оставьте ее одну. Так вы заработаете наше большое уважение.

Мы быстро начинаем относиться к своим сыновьям как к взрослым мужчинам, иногда ими восхищаемся, иногда их ненавидим, забывая, что они еще дети – ваша мама любит вас, переступите через себя и вернитесь к ней, найдите подход, простите ее. Так вы станете зрелым мужчиной.

– Я писал стихи, мечтал и обожал сказки. Ребенком я перечитывал некоторые сказки по сто раз, в них было особое волшебство радости, счастья, доброты. Моя жизнь становилась быстрее, и уже не было времени читать книги по нескольку раз. Художественная литература, фильмы, музыка стали для меня способом выпасть из современного мира, расслабиться, потреблять. Потерялись те чистые чувства, вместо них пришли сентиментальность, впечатлительность и все эти поверхностные фальшивые эмоции, на которых строится частно-общественная жизнь.

Я потерялся, а вы предлагаете мне второй шанс.

– Если книга тронет меня, мне нужно читать ее снова и снова, замечать детали, я переплетаю ее с моей собственной жизнью, сближаюсь с героями, учусь распознавать человеческие типажи. Такая книга отражается на моей жизни, моих страстях, поведении, болях и радостях. Я меняю сюжет, создаю собственный, мои фантазии и реальность сливаются. Я погружаюсь в транс, мне нужно быть осторожной, я оказываюсь на краю.

– Ведь вы там постоянно, – добродушно уколол Ричард. – Вы – мой лучший учитель литературы.

– Что вы имеете в виду?

– Когда я слушаю вас, мне хочется бросить все и бежать читать, соединять, проживать, понимать, писать. Ваша любовь к книгам меня восхищает. Это удивительно здорово, быть рядом с вами.

– Наконец-то правильный комплимент! Женщинам нужно слышать это, тогда они исполнят все ваши желания и отдадут за вас жизнь. На мгновение вы сделали меня счастливой, и я никогда этого не забуду. – Виктория повернулась к Ричарду и мягко погладила его по волосам.

– Вы должны найти свою рыжую красавицу, она – ключ к тайне, нужно всего лишь правильно спросить, – сказала она таинственно.

Ричард посмотрел на нее, и у него закрались непонятные подозрения. Что-то здесь слишком странное.

ЖАЖДА ВОЗМЕЗДИЯ

Кто ищет возмездия?

Те, кто хочет оставаться в посредственном совместном существовании,

инертном равнодушии, бесконечном соперничестве

и противоестественной заботе государства.

ВИКТОРИЯ И РИЧАРД В ЯФФЕ

Когда ты будешь свободен в своей душе, будешь уважать свободу других, тогда будешь жить в свободной стране.

Был полдень, дождь уже прекратился, сильный ветер сменился на легкий бриз, но волны на море были по-прежнему высокими. После долгого сна Виктория и Ричард вновь чувствовали себя свежими. Они сидели в уютном ресторане «Алладин» и наблюдали, как вдали перекатываются волны.

– Яффа, в переводе значит «красивая», – один из самых старых портов мира, еще царь Давид использовал ее, сегодня, однако, она уже скорее арабская. Каждый восьмой в Израиле считает себя арабом, обе религии живут здесь с незапамятных времен. Вы когда-нибудь плавали по морю?

– Никогда, с удовольствием бы когда-нибудь попробовал.

У Виктории заблестели глаза, она отломила кусок питы и набрала на него хумус.

– Некоторые блюда, к счастью, и спустя тысячи лет остаются такими же. Здесь отлично готовят. – Она подняла руку и показала на ближайший минарет. – Аль-Бабр – морская мечеть. Недавно верхушку минарета модернизировали, его старый облик с деревянной галереей и красным фризом из черепицы мне нравился больше, что-то напоминал. Вы знаете, что поют муэдзины, когда созывают всех на молитву?

– А разве это не просто звуки?

Виктория покачала головой.

– Короткая молитва, ничего выдающегося, кроме одного восклицания – «спешите к спасению», – это ли не прекрасно? Ведь когда я ее слышу, у меня кровь стынет, и я взываю к совести – когда в последний раз я сделала что-то полезное…

«Спешите к спасению – что под этим подразумевается?» – подумал Ричард. Тут он заметил, что на него пристально смотрит маленькая девочка с двумя темными косичками в белом платьице и красных туфельках. Что-то случится, знаю это чувство. Он осмотрелся. В центре небольшой комнаты висела огромная зеленоватая люстра. Должно быть, очень старая, выкованная вручную, она напоминала детский волчок, который внизу заканчивался золотым горшком. Очевидно, в нем стояла свеча, которая подсвечивала огромную люстру. Ее пузатая красота вызвала в Ричарде детскую фантазию. В верхнем углу помещения он увидел старое изображение Яффы. Минарет на ней выглядел точно так, как Виктория его описала. Сколько раз она должна была побывать здесь, чтобы ей врезалось в память такое изменение? Ричард прикрыл глаза…

Вместо столовой появилась детская комната. Изображение Яффы ожило. Символ полумесяца на самой верхушке минарета заблестел, красный фриз крыши над галереей расширился настолько, что выглядел как гусарский кивер, балочные опоры превратились в черные блестящие волосы, а входные двери стали продолговатыми деревянными губами. Каменная мечеть переменилась в военную шинель. Зазвучала знакомая мелодия. С картины сошел деревянный солдат и встал по центру помещения. Девочка с косичками соскочила со стула, подбежала к солдату и схватила его за руку. Ричард крепко сжал ее, и девочка превратилась в девушку с темно-рыжими волосами.

– Кто ты? – спросила она его с любопытством.

– Ричард. А тебя как зовут?

– София. Ты настоящий или лишь воображаемый?

– Настоящий и воображаемый. Это зависит от того, как ты меня видишь.

– Ты красивый, но в действительности я бы тебе этого никогда не сказала.

Грозная люстра растянула горшок вниз так, что получилась форма мышиного носа, за люстрой выросла голова с короной. Огромная мышь соскочила на пол.

– Сражаться бессмысленно, сдавайся! Вся Яффа полна моими солдатами, – проворчала большая мышь.

– Пардон, за что, собственно, идет борьба?

Мышь вытянула шею и встала на задние лапы. 

– Я – король, я должен бороться, чтобы удержал власть и страх в своих подданных. Если этого не сделаю, они растерзают меня или найдут себе другого.

– А почему в таком случае не передашь корону кому-то другому и не уйдешь?

– Ты наивен, солдат, кто однажды дорвался до власти, служит только ей.

– Зачем она тебе нужна? Ведь ты богат, у тебя есть все.

– Власть служит моим интересам, охраняет мои привилегии, с ней я становлюсь богаче. Что ты за солдат, который не хочет сражаться?

– Я свободен, у меня нет причин сражаться.

– За идеалы справедливости, защиту слабых, сражайся против зла и насилия. Сражайся против меня, если победишь меня, станешь знаменитым, установишь демократию, или как это называется.

– Я не хочу быть знаменитым и могущественным.

– Наивный! Мы все одинаковые, никакая мораль, воля, вера не удержат власть в узде. Пойми, в нас это заложено, каждый, кто получит хотя бы маленькую власть, последний клерк – если будет возможность, применит ее. Общество не знает другого деления, кроме как на «избранных», которые могут все, и «толпу», которая просит немного жратвы и свободы. В тебе есть жажда управлять, приоткрой калитку, дай ей шанс. Придумай вескую причину, найди большую идею, предлог, ради которого будешь с радостью убивать и ненавидеть, поверь, это опьяняет. По сравнению с этим все человеческие наслаждения смешны, потому что временны, а жажда власти и ее удовлетворение предоставляют тебе наслаждение и возбуждение на целую жизнь.

– Ты прав, но я также знаю, каков бывает конец, от расплаты собственной душой никогда не избавиться.

Тем временем за королем собралось войско, готовое к бою. Мыши с ужасающим оскалом клыков, суетливые из-за того, что им не с кем сражаться, временами бросались друг на друга и причиняли увечья. Их недовольство и желание крови росли.

– Если победишь меня, спасешь всех от моего террора, люди станут свободнее. Сражайся! – призвал взбешенный король.

– Откуда ты знаешь, что люди хотят свободу, а не твердую руку переросшей ненасытной крысы? Если одержу над тобой победу, возможно, на определенное время они вздохнут с облегчением, но рано или поздно поддадутся своему эго, как и кто-либо другой. Бой – это потеря времени.

– То, что ты говоришь, – страшно, ты отбираешь у моих солдат идеалы, они хотят пасть за своего короля, победить и установить мир. Посмотри – моя армия зла на то, что ты не хочешь сражаться.

– Твои солдаты лишь надеются, что отхватят для себя часть твоих денег и власти. Они лояльны, только когда это им что-то дает. Признай это.

Отчаявшийся король неожиданно обнажил меч и проколол солдату сердце. «Ничего личного, но без идеалов ты все равно не можешь существовать». Кровожадные мыши ринулись на его тело, тысячи зубов впились в него. Пока не потерял сознание от боли, он успел подумать: «Имела ли моя смерть какой-то смысл?»

***

Он открыл глаза, боль исчезла. Рядом с ним сидела девушка с темно-рыжими волосами.

– Ты хотела, чтобы я умер?

– Мне показалось это романтичным. – На щеке Софии появилась слеза.

– Почему же тогда я жив?

– Я не смогла. Когда король заколол тебя, я превратила его в маленькую мышь, а вместо ножа он уколол тебя булавкой, – улыбнулась София между слез. – Ты злишься на меня?

– Ведь ты спасла меня, а я не хотел ни сражаться, ни даже тебя спасти.

– Это неправда, ты знал, что лишишься жизни, ты сражался словом мужественней, чем кто угодно мечом. Твои слова изменили историю. У тебя свободная душа, и скоро ты меня найдешь.

Помещение снова превратилось в знакомую комнату, люстра и картина вновь оказались на своих местах. Ричард посмотрел на девочку с косичками и улыбнулся ей. Она слезла со стула, подбежала к нему и подала маленькую плюшевую мышку с короной на голове. Ричард взял ее, поставил на угол стола и писклявым голосом сказал: «Я-я-я-я мышиный король». Девочка засмеялась.

– София, не приставай к мужчине, мы уходим. – Девочка взяла обратно игрушку и убежала к дверям к маме. Та оглянулась и помахала.

Удивленного Ричарда вернуло к действительности внезапное громкое монотонное пение из рупора.

– Это та самая молитва? – спросил он.

– Слушайте! – настоятельно ответила Виктория.

Ричард уселся поудобнее и прикрыл глаза. Сумбурные мысли и вопросы непослушно бегали туда-сюда, однако монотонное пение муэдзина как будто их упорядочивало, делало возможным внутреннее видение. Я наконец-то начинаю понимать женский мир? В этот момент Виктория взяла его за руку и немного сжала ее. Мир реальности и грез вновь соединился.

Недавно ей исполнилось шестнадцать. Она сидела верхом на коне и оглядывалась вокруг себя с маленькой песчаной дюны. Была ночь, неподалеку постепенно утихала Яффа, в которой еще несколько минут назад она пила вино с друзьями, только несколько огоньков поблескивали то тут, то там. Теплый морской воздух дул ей в лицо и нес в себе запах гниющих водорослей, смешанных с ароматом морской соли. Девичьим взглядом она принимала мир с настоящей открытостью, но и уязвимостью. Ее терзало нечто неуловимое, она чувствовала, что за этим стоит, но отказывалась это признавать.

– Саломея, поторопись вниз, к нам. – Юноша с девушкой как раз галопом доскакали к морю и махали ей.

– Уже иду! – закричала она и с любовью обняла шею своего коня, тот радостно замотал головой. Она поражалась его мощи, мышцам, лошадиной гордости, замечала его настроения и радости, чувствовала их взаимную гармонию. Она легонько хлестнула его, и он стал осторожно спускаться по рассыпающемуся песку, чтобы не уронить свою госпожу. Еще до того, как они оказались на пляже, парочка сбросила с себя одежду и забежала в море. Она соскочила с коня и стала медленно раздеваться. Любовные игры этих двоих причиняли ей все больше и больше боли. Она с ревностью наблюдала, как юноша иногда слегка целовал девушку, гладил по груди, а она отвечала тем, что прыгала в новую волну. Почему? Ведь Ирод – ее брат. Она завидовала ему то, что у него была девушка, в то время, как у нее никого не было? Почему она хотела бы быть в объятиях своего брата? Неужели она любила его не как сестра, а как женщина? Неужели она странная, ненормальная, нарушала заповеди? Как же так, что в своих фантазиях она обнимается с Иродом и страстно любит?

Юноша с девушкой выбежали на берег и улеглись на мелкий влажный песок. Их взаимные поглаживания усиливались. Неожиданно девушка посмотрела на нее. 

– Саломея, ты так красива, иди к нам. – Та сконфуженно сделала пару шагов и улеглась рядом с девушкой. Ирод встал на колени, его эрегированный член придал обеим больше смелости. Их любовное возбуждение и поглаживания усилились. В тот момент она была счастлива, наконец-то ей не нужно было искать предлог, чтобы прикасаться к своему брату.

Ирод вновь опустился на колени, поднял ноги девушки и засунул член ей во влагалище. Детские любовные игры наполнились страстью, все трое были опьянены наслаждением и блаженством. Все достигло кульминации, удовлетворенный Ирод лег между девушками и продолжал наслаждаться их ласками.

Откуда-то закралась грусть. Она почувствовала себя обманутой, раненой, использованной. ОН забыл про нее. Желая это изменить, она села на Ирода и постаралась всунуть его нестоящий член во влагалище. Он мягко оттолкнул ее. 

– Ты все же не можешь спать с братом. – Он и девушка снова засмеялись. Ирод прижал девушку к себе и вновь засунул свой эрегированный член.

Это было глубокое унижение, брат обидел ее, отверг, она никогда ему этого не забудет. Опьянение от вина быстро сменилось отрезвлением. Она встала и вбежала в море. Высокие волны играли с ней и помогали вернуть радость от собственной жизни. Однако где-то глубоко вместо девичьей, эгоистичной любви зарождалась ненависть, жажда отомстить, забрать его мужское тщеславие. Невидимая рука мгновения определила ее жизненную миссию.

Пение стихло, и Виктория медленно освободила руку Ричарда. Интимность, с которой Виктория открыла свою глубокую тайну, не позволяла ему совершить маломальское движение, произнести хоть слово.

– Ричард, посмотрите на меня, я должна вам кое-что объяснить, – сказала настойчиво Виктория.

Она развернулась и посмотрела в его затуманенные глаза.

– Я не знала, что случится, – эта история возникла сама собой.

– Это не был ваш замысел? – отважился спросить Ричард.

– Я бы постеснялась пустить вас так глубоко.

– Вы не знали, почему Саломея стала такой жестокой и бесчувственной? – Мороз пробежал по телу Ричарда. Пожирающая ненависть преследовала его, даже когда он перестал быть Иродом. Его отношение к Саломее, однако, стало иным, более мягким, понимающим.

– Я думала, что из-за дворцовой скуки и интриг всего лишь вырос разврат. Сейчас вы знаете, что во мне, так же как и я. – Боже, что мне нужно сделать, чтобы простить себя. Виктория протерла морщинистое лицо и стерла влагу с век. – Во мне росла ненависть, и я подпитывала ее каждой новой жертвой. Я удовлетворяла себя этим, чувствовала радость от каждой его боли, моя человечность исчезла. – Она убрала волосы назад, как будто бы хотела еще больше подчеркнуть чувство вины. – Люди думают, что ненавидят, но, по сути, они всего лишь равнодушны или завидуют, но Саломею пожирала ненависть. Это было больно, жестоко, но при этом величественно, потому что по-настоящему ненавидеть можно только кого-то исключительного, в плохом или хорошем смысле, и моя ненависть была подлинной.

Неожиданно на стол упал и отразился луч солнца. Ричард прищурил глаза.

– Девичьи переживания и чувства мне кажутся более взаимосвязанными и сложными, чем юношеские. В шестнадцать лет я мечтал о приключениях, успехе и голых девчонках. Любовные разочарования беспокоили меня пару дней, но после их перебивали новые вещи, меня не интересовали отношения. Что от Саломеи сохранилось в вас?

Виктория глубоко вздохнула и сморщила лоб.

– Глубокий стыд и вина, которая меня пожирает, иногда, однако, вновь и вновь по какой-то причине возвращается жажда мести. Я учусь постигать зло, понимать, где оно появляется, справляться с ним, но пока это выше моих сил. Саломея не хотела быть плохой, но все же поддалась злу.

– Вы думаете, зло можно отстранить?

Виктория удивилась.

– В смысле «исключить»? Европейская цивилизация этим одержима. Нам кажется, что зло размолото всюду вокруг нас и государство старается внушить нам, что законы, санкции, ограничительный аппарат смогут его «локализировать, вырезать, уничтожить». Смешно! – зашипела она с пренебрежением и добавила грубый жест рукой.

– Все же люди этому верят, живут в иллюзиях, что существует объективная справедливость. И я ее постоянно добиваюсь, – ответил Ричард с самоиронией.

– Настоящее зло берет начало в незрелости, непонимании сути жизни, в отказе от поиска смысла собственного бытия. По-настоящему плохой человек, а таких мало, способен сосредоточиться, обладает невероятной энергией, без конца развивает свою способность использовать в свою пользу все что угодно. Он невероятно созидателен и тщателен в делах, касающихся вреда людям и обществу. Этим он обеспечивает себе прилив наслаждения от возмездия, превосходства, ненависти. Ненависть – его наркотик, дозы должны постоянно увеличиваться. Мне тяжело об этом говорить…

– Меня это манит…

– Я не удивлена, это упоительно, в вас растет недоброжелательность, злопамятство, когда вы задаете злу направление, оно становится разрушительной силой. Огромная энергия! Ее, однако, можно использовать и в позитивном смысле – преобразовать, материализовать ее во что-то созидательное, исключительное.

– Иногда мне хочется мстить, я перестаю доверять и придумываю, как бы мне использовать систему для своей выгоды, потому что я вижу, что так делают все вокруг.

– Пока вы не понимаете настоящее зло. Вы, как и многие люди, ругаетесь, но больше ничего не можете, потому что лишь немного завидуете тем, у кого, как кажется, более легкая и счастливая жизнь. Вы – маленький человек, Ричард, паразитируете на обществе, никогда не делаете что-то просто так, ждете, пока тирания, коммунизм, нацизм приведут к трудностям, а потом вы с радостью присоединитесь. Люди как вы с тем же энтузиазмом поднимают руки за демократию, как за несколько лет до этого за автократию. Такие люди, собственно, не живут, они находятся в чем-то вроде «зала ожидания» жизни. Они не способны по-настоящему любить или и ненавидеть. Они работают без любви и страсти, немного радуются, все вокруг лишь как будто. Они без конца жалуются на государство, чиновников, непрозрачную сеть ведомств, учреждений, на каждую глупость и деталь реагируют чересчур рьяно. В действительности же они ленивы, безучастны, поверхностны. Они инфантильны – с виду недоверчивы, соглашаются на быстрые оценки, осуждают, отказываются, закрываются, чтобы впоследствии опровергнуть, изменить показания. К таким относитесь и вы. Наверное, вас можно называть современным словом «эпикурейский»⁶, для кого дураком является каждый, кто не онлайн, кто не знает, что только что случилось и куда знакомая ходила за покупками. Вам не нужно быть умнее, вы не хотите задуматься о себе, это слишком неприятно. Вы презираете состоявшиеся личности с твердыми убеждениями, обзываете их, сплетничаете, завидуете. Чем меньше у вас уверенности в себе, тем вы агрессивнее, завистливее, неудовлетвореннее. Сегодня обществом правят поверхностные и незрелые люди, которые сотворили новый мир без ценностей.

– Ради бога, замолчите! Я знаю, что вы проверяете, что я выдержу, но ваши слова вызывают во мне жажду настоящего зла. Это безнадежно! Ничего из того, что вы сказали, я не хочу признавать, но чем больше обманываю себя, тем больше мое «я» смеется надо мной.

– Это еще не все, Ричард, – эмоционально отреагировала Виктория. – Вы живете в мире, где у людей нет права думать самим, для этого есть государство, законодатели, политики, эксперты, специалисты. Индивидуальности всего лишь зажаты в роли принимающих знания, включаемых в систему. Кто сопротивляется, тот должен быть уничтожен, погублен, ликвидирован, исключен. Вы уже понимаете, почему каждый, кто открыт настоящему знанию, должен скрывать свои убеждения, учиться в тайне, состояться как личность в тишине, а главное, не трубить по миру обо всех своих умениях?! Вы должны пережить зло в себе – встретиться с ним и победить.