Ракета без туалета

Автовокзал оказался небольшой площадью с рассыпанными по ней палатками с различной снедью, а автобус – небольшим праворульным минивэном с прилепленным изнутри листком а-четыре, на котором маркером был нарисован номер маршрута. Убедившись, что я точно попаду по назначению, я вдруг понял, что изрядно проголодался – и решил потратить оставшиеся до отправления минуты на какой-нибудь перекус. Мой выбор упал на небольшую палатку, в которой за прилавком ловко орудовала восточного вида женщина. «Бурятские позы» – значилось в меню, явно не стремившемся поразить клиента своим разнообразием. Я выбрал порцию поз с говядиной – и был поражен, насколько вкусными оказались эти самые «позы». Казалось бы, обычные пельмени – но это было так сочно и с душой сделано, что я взял ещё одну порцию с собой, которую съел тут же, как только мы тронулись. Наверное, благодаря позам (а может быть, начали действовать духи из браслета) я почти сразу же уснул, свернувшись калачиком на велюровом диване.

Мы прибыли затемно. Набрав сохранённый в памяти номер телефона, я узнал, как именно добраться до домика станционного смотрителя. Нужно было пройти ещё несколько километров пешком или ловить машину, но я решил прогуляться. Воздух был пронзительно свеж, природа вокруг затаилась в ночном безмолвии, и я брёл по тропинке, выдыхая пар и слушая, как недовольно скрипит под ногами потревоженный мной снег. Дорога, подпёртая по краям грузно развалившимися срубами частных домов, почти не освещалась – лишь изредка на истоптанный снег падала полоска света из убранного занавесками окна. Я шёл, не встречая никого на пути, время от времени поглядывая на эти уютные оазисы света, пока избы не кончились – и теперь дорога бежала через редкий подлесок, который через несколько километров уступил место вынырнувшей слева насыпи с несколькими парами рельс. Парень, у которого я спросил дорогу, говорил, что тут не ошибешься, поэтому я смело шагал вперёд, наслаждаясь ночным лесом и чистым тёмным небом над головой.

Домик станционного смотрителя оказался небольшим бревенчатым строением, стоящим в нескольких метрах от железнодорожных путей. Я громко потопал на крыльце, сбивая с ботинок налипший снег, после чего постучал в дверь.

Смотритель оказался плотным коренастым мужиком с бородой, прячущейся в свитере с высоким воротом – настоящий сибиряк. Он с любопытством разглядывал меня, стоя на пороге избы, окутанный клубами вырвавшегося вслед пара.

– Сменщик, значит? – он лукаво подкрутил ус и посторонился, пропуская меня внутрь. – Из самой Москвы, слыхали?

– Из неё самой – улыбнулся я, проходя внутрь.

Внутри оказалось жарко натоплено и пахло тем самым суровым терпким запахом, сопровождавшим обычно жилища настоящих работяг – смесью табака, пота, теплой одежды, грубой кожи кирзовых сапог и незамысловатой рабочей еды. Смотритель брякнул на грубый стол большую чумазую кружку и сел напротив, продолжая с интересом рассматривать меня.

– И чёй-то тебе в Москве не жилось? – не обнаружив, видимо в моем облике чего-то снимающего все вопросы, спросил он. – У нас вон вся молодежь только и думает, чтобы куда-нибудь туда – он махнул рукой куда-то в противоположную сторону – … податься, на заработки, мир посмотреть, легкой жизни сыскать. А ты вон обратно двинулся.

Я отхлебнул из кружки крепкий горячий чай и пожал плечами.

– Да, надоело всё – просто, не вдаваясь в подробности, ответил я. – Пожил, легкой жизни поискал… а теперь не хочу. Корни у меня сибирские, вот, видимо, и заговорила кровь, попросилась, так сказать, в родные края. Хорошо же у вас тут.

Мужик довольно крякнул – ему явно понравился мой ответ.

– Ну коли корни, значит, так и должно быть. Правильно все. Звать-то тебя как?

– Женя – представился я.

– А меня Анатолий Семёныч. Можно просто дядя Толя. Значит так, Жень. Я сейчас до хаты двину – меня давно уже жена ждёт. Сегодня работы уже быть не должно. Поезда все проходящие до двенадцати дня – делать ничего не надо. Поэтому ты осваивайся, располагайся – а я утром подъеду и дела тебе передам. Вон там – он кивнул на примостившийся в углу умывальник – телефон висит на стене, если что. Мало ли чего приключиться может – ты звони, не стесняйся, в любое время, помогу чем смогу, да и подъеду если что, я тут неподалеку живу. Чай, не в Москве – и он лукаво подмигнул мне. Видимо, его очень забавлял тот факт, что я проделал такой путь, чтобы занять вакансию его сменщика.

– В общем – продолжил дядя Толя – утром подъеду, там и решим что да как у нас будет. А ты пока освойся, поспи, так сказать на новом месте, свыкнись. Дрова вон есть, вода тоже, ночь без проблем пройдет, я думаю. По рукам?

Я согласно кивнул. Дядя Толя, кажется, неплохой мужик, но я с удовольствием сейчас остался бы один. Я был благодарен ему за такую возможность.

– Ну всё, бывай – он ловко подхватил со стены шубу, завернулся в неё и замер на мгновение на пороге. – До завтра.

– До завтра – уже практически вдогонку сказал я, после чего дверь, дохнув в комнату облаком морозного пара, закрылась, оставив меня одного в моем новом жилище.

Я снял обувь и вытянулся на мягкой, широкой койке, закинув руки за голову и глядя в потолок из грубо обструганных досок. Уютно потрескивала печь, за окном ворочался ветер, изредка бросая пригоршни снега в покрытые инеем небольшие окна, и впервые за несколько месяцев я почувствовал себя спокойно. Бешеный темп последних месяцев моей жизни, перегретые сумасшедшим темпом роста информации мозги словно кто-то опустил в большую чашу с охлаждённым обезболивающим. Город, набитый людьми со своими «чёрными ящиками», информационным безумием и ритмом теперь казался чем-то надуманным и нереальным. Я сам не заметил, как провалился в сон.

Спалось на новом месте отлично. Наверное, сказалось всё – и усталость от проделанной дороги, и чистый, свежий воздух с легким ароматом угля, и удачно съеденные на станции позы. Даже периодически пролетавшие прямо за стеной домика поезда никак не нарушали моего покоя. Печь, правда, к утру потухла и помещение изрядно остыло, но это не помешало мне крепко выспаться. Проснувшись как никогда бодрым и отдохнувшим, я умылся ледяной водой из умывальника, растопил огонь по новой и начал разбирать вещи. Через некоторое время пришёл дядя Толя, и я начал осваивать нехитрую работу станционного смотрителя.

Через два часа инструктаж был окончен. Теперь мне было известно всё, что я должен был делать, где брать еду и воду, как включается автомат, если вдруг выбьет пробки, ну и куда звонить, если какие-то неполадки всё-таки приключатся. Работа, как я и предполагал, была совершенно примитивной. Дядя Толя, убедившись, что я не глуп и всё, скорее всего, сделаю правильно, тут же поспешил обратно домой, заговорщически намекнув, что жена мол-де соскучилась за эту затянувшуюся вахту без сменщика и теперь настойчиво требует его дома. Я, признаться, даже испытал легкое чувство зависти, но задерживать «коллегу», спешащего домой по такой уважительной причине, не посмел. Мы тепло простились, и я приступил к своим новым обязанностям.

Так началась моя новая жизнь в амплуа станционного смотрителя.

Моё психологическое состояние почти сразу же стало улучшаться. В городе я чувствовал себя насекомым, зажатым в одной из крохотной ячеек гигантской сетки, а здесь… здесь все было пропитано размеренностью, вечным, неспешным ритмом природы. И этот ритм втягивал меня, подчинял себе.

Я работал, занимался хозяйством, а по вечерам вырезал из сосновых поленьев разные фигурки, составляя их на широкий, грубый подоконник – просто так, для себя. Путь от фантазии до её воплощения теперь был опять отнюдь не маленьким – но меня всё абсолютно устраивало.

Работа, при всей её монотонности и однообразии, доставляла мне неподдельное удовольствие. Поезда, заснеженные, в клубах колючей снежной пыли, чудовищами из другого мира проносились мимо, свирепо гремя колёсами, а я, закутанный в огромный меховой бушлат, стоял рядом, сжимая нужный флажок, и лишь провожал их взглядом. Окна вагонов сливались в размазанное световое пятно, стирая границы между лицами находящихся внутри людей, превращая их безликую аморфную массу, один размытый организм… Мне нравилось, что поезда почти никогда не останавливались на моем полустанке – я знал, что мимо меня проносятся сотни судеб, сотни набитых тараканами голов, тысячи и тысячи мыслей – но они пролетали мимо, не трогая меня и мою душу. Я, пусть и немного, помогал людям добраться до места следования, оставаясь в тени, не замеченный никем – и это было прекрасно. Только один раз подвыпивший пассажир что-то проорал мне, пролетая мимо – но я не разобрал слов. Грохот и лязг стихал, ветер уносил снежную пыль, и я снова оставался один – наедине с моей избушкой, лесом, снегом и горами вокруг.

Дни бежали один за другим, похожие, однообразные – но теперь я совершенно иначе ощущал себя. Дни были как песчинки на пляже – каждая сама по себе вроде бы и не важна, не представляет абсолютно никакой ценности – но все вместе они рождали нечто совершенно другое – величественное, значимое и самодостаточное.

В один из таких дней я, проснувшись и сделав себе привычный крепкий кофе (запасы зёрен подходили к концу, надо будет пополнить их в ближайшее время), одел свою тепловую броню и приготовился совершать утренний обход стрелок на доверенном мне участке. Я открыл дверь на улицу и замер от неожиданности.

Неподалеку, метрах в пятидесяти, на тропинке, ведущий к посёлку, стояла девушка. На ней был яркий жёлтый пуховик, резко бривший в глаза на фоне ослепительно белого снега. Она стояла, совершенно не двигаясь, и напряжённо рассматривала что-то в заснеженных кронах деревьев.

Я тоже застыл на месте, совершенно не зная, как поступить – настолько непривычно было видеть тут ещё кого-то, кроме меня и моего сменщика.

Встряхнувшись от оцепенения, я захлопнул дверь и осторожно, будто опасаясь спугнуть, направился к ней. Она стояла спиной и как будто вовсе и не замечала меня, по прежнему увлечённо вглядываясь куда то вверх.

Не доходя пару шагов, я остановился и снова замер.

– Простите – наконец выдавил я из себя. – Вы… – я вдруг понял, что совсем не придумал, что сказать дальше, но мне и не пришлось.

– Тсс!… – зашипела она, даже не обернувшись. – Не шуми.

Я тут же замолк и задрал голову вверх, пытаясь рассмотреть, что же так увлекло её в голых, покрытых летевшим от поездов снегом ветвях.

– Вон, смотри – он показала куда-то вверх рукой в яркой оранжевой варежке. – Смотри, как белка хозяйничает смешно.

Я пригляделся и увидел на одной из веток, довольно высоко, маленький рыжий комочек меха. Белка вертелась вокруг себя, пытаясь что-то сделать, но что именно, разобрать было почти невозможно.

– Она там еду припрятала, точно. А теперь отцепить, кажется, не может. Вот дурёха! – и она повернулась ко мне.

В этот момент я смог бегло разглядеть свою внезапную гостью, если её можно было так назвать. Высокая, примерно моего роста, она внимательно смотрела на меня большими карими глазами, в которых где-то глубоко внутри плясали озорные искорки.

Она была красива – но не той глянцевой, отполированной красотой, которой ослепляют нас с обложек журналов и рекламных щитов. Во всем её облике – в каштановых волосах, беспорядочно выбивающихся за под синтетического меха капюшона, глазах, аккуратных линиях лица – светилась какая-то глубинная, непорочная и не избалованная красота. Я, только сейчас осознав, что вообще не видел женщин уже несколько месяцев, смотрел и смотрел во все глаза на стоявшую передо мной как ни в чём не бывало девушку. Надеюсь, она не подумает чего-нибудь не того – мелькнула в голове не очень приятная мысль.

– Ну, чего ты уставился? – она лукаво улыбнулась, обнажив белые ровные зубы. Казалось, она в такой ситуации не в первый раз.

– Меня Марина зовут.

– А… – продолжая чувствовать себя полным идиотом, выдавил из себя я.

– А меня Евгений… Ну то есть Женя. Можно называть. Вот – и я протянул ей руку, сняв перед этим большую меховую рукавицу.

– Привет – она улыбнулась и ответила на рукопожатие – её ладошка была узкой и холодной, но все равно меня словно ударило током, когда я сжал её в своей руке.

– Какой-то ты странный – добавила она и обезоруживающе улыбнулась.

– Я —то? Ну да… – вместо того, чтобы смутиться ещё больше, я наоборот, почувствовал себя увереннее. Ишь ты, какая деловая нашлась.

– Ты тоже странная – парируя её выпад, ответил я. – Чего это ты тут в лесу одна делаешь? И откуда вообще ты свалилась?

– Я не свалилась! – деланно обиделась она. – Я просто гуляю тут иногда. А живу в деревне, отсюда километров пять пешком.

– И ты сюда пешком дошла? – изумился я.

– Ну да – она пожала плечами. – А что тут такого? Далеко, что ли? Ты посмотри, как красиво вокруг. Идешь себе и не замечаешь, как время летит.

– Ну да – с сомнением согласился я. – Ты не замёрзла случайно? – я повернулся и зачем-то пространно указал на своё засыпанное снегом жилище. – Если хочешь, я могу напоить тебя чаем.

– Не… – она решительно мотнула головой. – Я к кому попало в гости не пойду.

Меня почему-то жутко зацепили её последние слова.

– Почему это к кому попало? – я обиженно посмотрел на неё. – Я тут, вообще-то, официально работаю станционным смотрителем. И, между прочим, могу тебя попросить тут не шлындать. Имею право по службе, так сказать.

– Ишь какой деловой, имеет он право – она хитро улыбнулась. – А дядя Толя где?

– Ну, отдыхает, наверное. Сегодня я дежурю.

– Понятно… – протянула незнакомка, но по её хитрому выражению лица было понятно, что она явно что-то недоговаривает. Но через минуту она сдала себя:

– Так это ты, значит, из Москвы приехал?

После этих слов я более-менее понял, что происходит. Деревня небольшая, слухи, наверное, быстро расходятся. Вот и решила Марина, видимо, проверить, что это за странный новый смотритель. Что ж, теперь понятно.

– Да, я. Ладно, ты тут давай рассматривай свою белку, а мне надо обход делать. – после чего, отвесив церемониальный поклон, я обогнул её и направился к путям. Через пару десятков шагов я обернулся и увидел, что она продолжает с любопытством наблюдать за мной. – Ты только это, на рельсы лезть не вздумай, окей? А то жалко будет такую красоту-то… по шпалам собирать.

Она вздрогнула и широко распахнула глаза.

– Ты чего такое говоришь-то, а? Дурак! Я тут, между прочим, давно хожу и не хуже тебя всё знаю. Понял?

– Ну ладно – ладно… – примирительно улыбаясь, сказал я, после чего повернулся и пошёл прочь, довольный произведённым эффектом. А то пришла тут, деловая такая. Свалилась как снег на голову.

Но когда я обернулся, Марины больше не было. Не было и белки – или, по крайней мере, мне она показываться не торопилась. Я, честно признаться, расстроился – в череде рабочих дней я как-то и не задумывался о том, что успел соскучиться по людям, по звукам человеческого голоса. Это было хорошим знаком.

Хотя… может, мне хотелось услышать именно этот голос?

Ближайшие два дня прошли в обычных делах и заботах… Но этот жёлтый пуховик, карие глаза и насмешливый голосок не выходили у меня из головы. Я как —то даже не мог сформулировать, что такого меня зацепило и почему… но почему-то был уверен, что она обязательно появится ещё. И чутьё не подвело меня.

Она появилась так же внезапно, как и в прошлый раз. Даже круче – я отбивал пешней намерзший на стрелке за ночь снег, как вдруг сзади, совсем рядом, раздался знакомый голосок.

– Помощь не нужна?

Я вздрогнул от неожиданности и чуть не съездил приваренным к лому топором себе по валенку, после чего повернулся и увидел тот самый жёлтый пуховик. Она была похожа на огромного веселого цыпленка, невесть откуда свалившегося в эти занесённые снегом величественные холмы.

– Чуть не напугала… – постарался нахмуриться я. – И какая тут от тебя помощь, милая? Да ты вмиг умаешься ломом махать, а больше работы никакой нет.

Она ехидно прищурилась.

– Ну куда там! У нас тут женщины знаешь, какие есть? Покруче ваших столичных дохляков будут. Сами и воду носят, и дрова…

…и в горящую избу вбегут, и коня на бегу остановят. – не сдержав улыбки, закончил я за неё фразу. – Да в курсе я. Что ещё?

– Умный очень, да? – она продолжала рассматривать меня в упор, взгляд её так и полыхал огоньками.

– Да вроде не дурак – я с любопытством ждал, чем же закончится эта трогательная перепалка. Она, видимо, тоже решила не спешить, уперла руки в бока и продолжала светиться передо мной ярким жёлтым пятном, готовым поспорить с самим солнцем.

– Ладно – я не стал дожидаться её следующей реплики. – Мне работать надо. А ты давай иди белок рассматривай, ну или зачем ты там пришла.

– А я не за белками! – последовала мгновенная реакция. – Я, может, насчёт чая передумала?

Я усмехнулся в успевшую изрядно отрасти с момента приезда сюда бороду.

– Ну подожди тогда немного – и я снова принялся откалывать ледяные наросты. Она молча ждала рядом – и я, надо признать, управился довольно быстро. Я тоже хотел попить чай со своей новой гостьей, чего уж там лукавить.

Мы прекрасно попили чай, поболтали, потом сходили проверили нашу белку, и с тех пор Марина стала появляться у меня в гостях регулярно.

Мы подружились. Дружба эта была странной, но назвать это как-то иначе у меня, хоть убей, не получалось. Она заглядывала ко мне раз или два в неделю – сначала за обледеневшим окошком появлялось размытое жёлтое пятно, а через несколько секунд раздавался тихий стук в дверь – два удара и еще два, как кукушка. Я громко, что есть мочи, орал «открыто!», пытаясь проткнуть звуком толстые бревенчатые стены, и она появлялась на пороге моего жилища, окутанная морозом и клубами холодного воздуха, жадно врывавшегося в натопленный бревенчатый сруб. Мы пили чай, бродили по лесу в свободные от дежурства часы, разговаривали. Я был рад появлению в моей жизни такого приятеля и очень дорожил нашим общением. Мы говорили о разном – и я потихоньку узнавал много нового о месте, в котором мне теперь приходилось жить.

Оказалось, что вокруг станции есть несколько охотничьих зимников, в это время года, как ни странно, стоявших пустыми. Мы условились как-нибудь остановиться в одном из них – так, просто для того чтобы разнообразить наши встречи.

И вот в один из дней, мы, вдоволь набродившись по лесу, мы решили наконец осуществить этот план. На станцию вот-вот должен был приехать новый сменщик, на душе было легко и беззаботно, поэтому мы выбрали ближайший к нам приземистый домик и ввалились в него, словно захватчики, собирающиеся всего лишь вероломно согреться, и только.

Я принёс дров и растопил большую грубую кирпичную печь, Марина достала взятый с собой из дома термос и выставила на стол из едва обструганных досок баночку с вареньем и свёрток с бутербродами. А также вывалила на большие, широкие топчаны несколько теплых пледов. Мы съели бутерброды, после чего укутались в пледы и сели по лавкам друг напротив друга.

Печь набирала обороты, пламя мощно и ровно гудело в топке, и до нас, завернутых, словно личинки бабочек, стали потихоньку доходить волны тепла, расслабляющего и приносящего с собой сонное, домашнее умиротворение.

– Ну… – внезапно нарушив дремотную тишину, сказала Марина. – И почему ты вдруг сбежал из Москвы?

Вопрос – такой, по сути, ожидаемый – совершенно застал меня врасплох. Я вдруг понял, что мы ни разу не касались этой темы, что само по себе было довольно странно. Наверное, Марина выбирала для этого подходящий момент – и, наконец, решилась.

А почему я, собственно, сбежал из Москвы? Москва тут была ведь совершенно не при чем. Я бежал от себя. И что самое удивительное – у меня, кажется, получилось. Ну или получилось создать самому себе такую иллюзию. Перед глазами молниеносно пронёсся калейдоскоп картинок прошлой жизни – новая квартира, Настя, офис, заказы… интерфейс Подключённого и треклятая ядовито красная иконка, «висящая» в воздухе на расстоянии вытянутой руки. Я вздохнул.

– Ты правда хочешь знать?

– Конечно – она смотрела на меня в упор, карие глаза, в которых всегда светилась хоть маленькая толика озорства, были сейчас совершенно серьёзны и как-то особенно глубоки.

– Ты убил кого-нибудь?

Вопрос был настолько нелепым, что я рассмеялся, сразу же немного расслабившись.

– Конечно нет, ты что? – я бросил на неё укоризненный взгляд. – Ты что, всё это время думала, что общаешься с убийцей?

– Фу, ну слава богу – она расслабилась. – Ну а что тогда, рассказывай давай, мне жутко интересно.

Я задумчиво почесал изрядно отросшую бороду. Рассказывать всё? Ну а с другой стороны, рассказав ей всё, я сам, может быть, смогу лучше разобраться в причинах своего добровольного побега?

– Ну ладно – я поёрзал на топчане, поудобнее устраиваясь. Во рту вдруг пересохло – что это, я волнуюсь? Я промочил горло успевшим немного остыть чаем из термоса.

– Ты знаешь, что такое Подключение?

Марина, превратившаяся в живое воплощение любопытства, энергично помотала головой.

– Ну… я что то такое слышала… но точно не знаю. У нас тут такого нет.

«И слава богу» – автоматически подумал я про себя. – Тогда слушай.

И я начал рассказ. Она слушала очень внимательно, с вытянувшимся от удивления лицом, лишь изредка перебивая меня. Когда я закончил первую часть – не рассказывая про появление «чёрного ящика», она вдруг встала и прошлась по комнате, потягиваясь.

– Это всё ужжасно интересно – смешно делая акцент на букву «ж», сказала она. Но мне так трудно представить, как же то, о чём ты говоришь, выглядит по настоящему – она обезоруживающе улыбнулась и пожала плечами. Жест вышел бесконечно милый – захотелось обнять её и взъерошить волосы, например.

– Ну… блин – я замялся. – Ну вот представь… А, вот – я нашёл пример, пусть и странный. – Знаешь, был фильм такой, Терминатор? Древний – древний. Видела?

– Конечно, видела. С Арнольдом Шварценеггером, да?

– Ну да – она так произнесла его имя, что я почувствовал что-то вроде ревности и сам удивился этому чувству. – Так вот. Помнишь, там иногда показывали, как он видит. Он смотрел, всё было красное и у него такая строка бежала – описание всего. Видела?

– Ну да – снова сказала она и покивала головой. – У тебя тоже, что ли, всё красное было?

– Да не. У меня всё было нормальное. А вот строка – точнее, она была не одна, а много – как настроишь – была похожая. Тоже сразу описывается всё. Только без задания убить Джона Коннора. Только описания, информация. Ссылки. Адреса магазинов. Всё, что только может понадобиться человеку, любая информация. понимаешь теперь?

Марина прыснула и бросила на меня озорной взгляд.

– Ты, если честно, не очень похож на Терминатора.

Это было понятно и так, но я вдруг опять ощутил дурацкий укол ревности к Шварценеггеру.

– Спасибо, что напомнила – съязвил я.

– Так у тебя было задание? – то ли в шутку, то ли всерьёз спросила Марина.

– Да – решив подыграть, серьёзно ответил я.

– Какое?

Я выдержал небольшую паузу и так же серьёзно сказал:

– Жить. И быть хорошим человеком.

Она, видимо, не ожидав такого ответа, прыснула.

– И что ты, не справился?

Этот вопрос, произнесённый веселым, почти детским голосом, вдруг словно ножом полоснул меня. Да, я не справился. Я ведь и правда не справился. Все вокруг говорят – мысль материальна, работай над своим мышлением, мысли позитивно… А кто, спрашивается, справился? Кто из всех этих людей, которых чёртова программа вывернула наизнанку, оказался чистым внутри? Кому ни разу не пришло в голову взять что-нибудь потяжелее и врезать человеку, который позволил себе, например, нахамить кому-то на пустом месте? Я, увы, не видел таких людей.

Наверное, в истории человечества мог быть только один человек, чей чёрный ящик не содержал внутри зла. Иисус. И то – я бы еще посмотрел на его ссылочку. Внимательно бы посмотрел.

– Ну, чего ты погрустнел? – мелодичный голос Марины вернул меня к реальности. – Мы остановились на Терминаторе.

Я печально улыбнулся.

– Да, помню. Так вот, всё было хорошо и замечательно, пока терминатора не взломали. В какой-то момент – я не знаю до сих пор, кто или что это сделало – внутренний диалог и фантазия перестали быть твоей частной собственностью. Все, кто Подключён, может теперь залезть в голову к другому человеку. Если тот тоже Подключён. Ну или хотя бы был.

– То есть… те, кто были подключены – не могли врать? Так это же хорошо – она смотрела на меня большими распахнутыми глазами.

Я усмехнулся. Какая же она, всё таки… правда, совсем ещё ребёнок. Прекрасный ребёнок, чьи идеальные представления о мире ещё не налетели с размаху на какую-нибудь давно и прочно обосновавшуюся в нашей жизни глыбу обмана, до поры до времени совершенно незаметную.

Воспоминания нахлынули на меня, топча и сметая всю скорлупу, которую мне удалось по крупицам создать здесь, убежав от большого мира в этот забытый богом запорошенный снегом полустанок. Я пожалел, что мы завели этот разговор.

– Если бы всё было так просто, Мариночка – я потянулся к столу и плеснул себе из термоса чай, немного подумал, формулируя мысль, и продолжил:

– Мы столкнулись с необычной проблемой. То, что немного позже получило название «блик». Фантазия человека ведь работает очень странным способом. Ты замечала, что иногда, когда тебе попадается в поле зрения какой-то предмет, и твой «внутренний голос» как-то комментирует это событие, иногда может произойти какая-то вспышка, секундное представление любого возможно варианта развития событий. Образ… Причём это может касаться предмета, а может нет… я не слишком непонятно говорю?

Марина, до этого внимательно слушавшая меня, чуть склонила голову набок и едва заметно улыбнулась. Её глубокие карие глаза, казалось, смотрели мне прямо в душу – и я был рад, что это было лишь ощущение, домысел, фантазия… и ничего более. Потому что я точно знал, что будет, если посмотреть достаточно глубоко.

– Да нет, всё порядке – она сделала в воздухе неопределённый жест рукой. – Продолжай, я потом спрошу если что.

Я кивнул и отхлебнул из чашки обжигающий чай. Приятное тепло разлилось по телу, умиротворяя, расслабляя натруженные за день мышцы. Раз уж мы затронули эту тему, значит продолжить рассказ придётся. Хоть я уже сильно сомневался, хочу ли я этого.

– Так вот. «Блик». Мимолётная вспышка, видение, образ – называть его можно по разному. Спроецированная из какого-то неведомого нам хранилища картинка… которую раньше люди могли увидеть своим внутренним взором, а после чего… попытаться воплотить в жизнь. Нарисовать картину. Или сделать скульптуру. А теперь все эти картинки, «блики», легко появлялись, сразу – в удобном, конвертируемом цифровом виде. У кого-то хуже, в форме эскизов и набросков, у кого-то – способного представить сразу много деталей – в форме законченного проекта – будь то чертёж или что угодно еще… Теперь чтобы сделать картину надо было лишь придумать её, чтобы сделать скульптуру… ну, просто перенести её с 3D модели.

По мере того, как я рассказывал, выражение лица Марины менялось несколько раз. Она то восхищенно, словно ребёнок, открывала рот, мечтательно глядя куда-то в никуда, то вдруг мрачнела, поджав губы и прищурившись.

Я говорил, чувствуя, что слова передают лишь малую толику тех эмоций и ощущений, что мне довелось пережить. Я понимал, что приблизительно с ней сейчас происходит – она представляет, какие они… эти картины и скульптуры. И я точно знал, что они совершенно не похожи на те, что я, например, видел. Они какие-то совершенно другие, её, личные – и возможно, намного более прекрасные, чем описанные мной. И если бы она была Подключена – через пятнадцать минут я держал бы в руках рисунки. Её фантазии. Они могли быть похожи на детские рисунки, а могли… они могли быть любыми. Эти замершие стеклом красивые карие глаза, за которыми сейчас стремительно несётся мысль… Примерно так и выглядели Подключённые, отодвигающие ширмой сознания окружающий мир вокруг, чтобы создать что-то новое, свое.

– Это же прекрасно – после небольшой паузы выдохнула она. – Когда можно… вот так. Я не могу себе это представить, но… например, мне Сашка, кузнец, недавно рассказывал про украшение для жены. И так его описывал и эдак… руками махал, что-то калякал. И я вроде б поняла, но так, примерно. А вчера он меня на рынке подловил, затащил в кузню и показывает – вот, мол, смотри. А там брошь… ну точно как я представляла, веришь? Какой ты, говорю, молодец – а тот довольный стоит, лыба до ушей. А если б мы… ну это, как его, включённые были бы – она вопросительно подняла бровь, но я не дал ей договорить.

– Подключенные – поправил я. – Правильно. Ты могла бы сразу ему показать эту картинку, он тебе – свою, и вы через пять минут уже придумали бы третью, общую для вас двоих.

– Здорово как… – сейчас она выглядела, как человек, впервые увидевший море. Бескрайнюю синюю гладь, красивую и величественную. При этом совершенно не понимая, сколько опасностей может хранить в себе эта стихия. Я усмехнулся.

– Здорово, спору нет. Но «блики» бывают разными. Человек проматывает в голове тысячи сценариев, и часть из них – дверь в тёмные, мрачные уголки души, где страхи, обиды, душевные травмы и комплексы терзают наше сознание, как свора голодных собак. И как ни печально, со временем их становится бОльшая часть.

Она недоверчиво склонила голову набок.

– Ну почему же так? Ведь не так уж много вокруг плохих людей. Ну, по крайней мере у нас.

Я вымученно улыбнулся.

– Знаешь, почти все так думали. Но в памяти каждого накапливались эти «блики». Они – отражение внутреннего диалога. Они – абсолютно чёткие фотографии работы мозга. Они, в конце концов – правда. Но правда каждого отдельно взятого человека. Ведь что такое, по сути, правда? Её же просто не существует. Всё, что мы воспринимаем – только проекция окружающего мира через призму нашей личности. Наши оценки, выводы, любые мысли – продукт, который складывается из уникального набора событий, через которые мы проходим в течении жизни. Согласись, в жизни грудного ребёнка очень много правды? Он вообще не может сказать и даже более того, почувствовать, что ему лгут. В нем пока нет этого лекала, которое он может примерить на ситуацию. Ну ладно, ребёнок это отдельная тема. Давай вернёмся ко взрослым. Вот, например такая ситуация. – Допустим, у тебя есть парень.

– У меня нет парня – тут же отреагировала она.

– Ну неважно – невольно поставив мысленно галочку, ответил я. – Допустим. И вдруг он изменил тебе, например. Был зол, не сдержался – но всё, что он в итоге понял, это то – насколько же сильно он тебя любит. Ему было противно и мерзко, ну и вообще. И вот она, эта правда перед тобой. Что ты будешь делать?