Нежить. Безбожная душа

Идут они домой после случившегося и Иван Степану и говорит:

– Вот видишь бать, какой твой Бог добрый?! Взял и бедную старушку ни за что ни про что инвалидом сделал!

– А ты почем знаешь, что она ни в чем неповинная? – насупился Степан.

– Да ты на нее посмотри, ведь это Божий одуванчик, да и только! Или ты думаешь, что она на большой дороге с разбойниками людям головы резала? – усмехнулся он.

– Да ну тебя, я иной раз думаю, что иному дураку грамота только во вред! Он первый раз слона увидет, а смотрит на него сзади, в книжках же прочитал про то, что у слона хобот есть, но хобота он не видет. И теперь вот стоит и думает, что раз хобота не видно, то это и не слон! Или наоборот про хобот не прочитает, а ему скажут вон слон стоит, а он один зад видет и решит для себя что слон и есть один большой и необъятный зад, и без хобота, и без ушей и так далее и тому подобное.

– Ну, да, ты теперь бать и на грамоту напал, оказывается во всем грамота и наука виноваты!

– Да не наука виновата, а лоботрясы, которые наукой прикрываются, вот тебе и весь мой сказ! – сказал Степан сыну и пошел своими делами заниматься.

А Иван потом по революционному делу с годами пошел. Церковь он через несколько лет сжег, когда революция была и на каторге сгинул. А детки его во вторую революцию по стопам бати тоже пошли, кое-кто и комиссаром стал. Один из них правда никчемный был, – в тюрьме сидел, потом воевал, но после Гражданской спился, а как раскулачка началась, он первый пошел односельчан грабить, мол сын и брат революционеров и сам герой Гражданской. Впрочем, это уже другая история не менее, а во многом и более трагическая.

Так вот Фекла всю дорогу до дому плакала и причитала:

– Господи, ды за что же мне под старость такие муки? За что ты меня бедную женщину так наказал?

Маришка и сама всю дорогу ехала и плакала глядя на свекровь. Были у нее конечно подозрения о том почему ее Господь наказал, но вслух она их ей не решилась говорить. Только укоренилась она в вере, что это так им просто не станется и не забудется. Но что делать и как выбраться из этого замкнутого круга она не знала и только стало после того пуще прежнего бояться и томиться душой.

Так пролетело и еще четыре года. Фекла более не вставала, и Маришке приходилось ухаживать и за ней, – бегала она на две хаты. Дмитрий, конечно, всегда был подле матери, но какой из мужика помощник в этом деле: Феклу и переодеть нужно, и искупать. Назарка с того времени очень подрос и стал шустрым и говорливым мальчиком, Маришка никак на него нарадоваться не могла. Но все же не переставала тужить и за него и за себя и за мужа и, очень боялась, когда Назарка бегал играться на луг. Она строго настрого приказала ему никогда не подходить к колодцу. Но разве за ребенком уследишь? Назар и в колодец бывает залезет когда мать не видит и весь луг обойдет и в бездонник палки швыряет, в общем ни в чем не отказывает себе в своих детских шалостях. Но каждое воскресенье они с Дмитрием ездили или просто ходили, вставая пораньше, в церковь и, Бог его хранил.

Очень Маришка тосковала, что от Григория письма приходили редко, раза три, четыре в год. Последнее письмо вообще выбило Маришку из колеи, Гришка писал, что оказался с легким ранением в руку в госпитале и собирается скоро поправиться; но еще ко всему прочему дал надежду, что может его скоро отпустят в отпуск до дому, и, между прочим, упоминал в конце, что мол он, за какой-то подвиг награжден орденом святого Георгия Победоносца.

Когда Назарке исполнилось пять лет, Маришка утопила пятого кота, совершая свой мерзкий и страшный обряд. А на яблочный Спас, Дмитрий, как всегда делал по большим церковным праздникам, взяв Назарку, отправился на село в церковь. Маришка же почти все утро просидела рядом со свекровью, которая то тиранила невестку, то начинала причитать от несправедливости мира и даже Бога, который не смиловался над ее возрастом и даже непонятно для нее за что-то ее наказывал. Маришки из-за всего этого было очень тяжело находиться рядом с Феклой и, хотя ей и было ее жалко, но она с трудом сдерживала себя, чтобы как-нибудь ни огрызнуться и ни ответить резкостью или грубостью на ее придирки и капризы. Маришка все никак не могла дождаться, когда все эти мучения кончатся. Она и сама не заметила, как почувствовала в своей душе какое-то непонятное волнение и трепет, это волнение все нарастало и нарастало, ей захотелось куда-то бежать.

– Извините мама, я сейчас вернусь, – и с этими словами она почти выбежала из хаты свекрови и побежала к себе домой.

– Ух, малахольная! – не унималась свекровь. – Куда тебя черт понес? Смотри быстрее возвращайся, не бросай меня одну! – прокричала она вслед невестки и перекрестившись в который раз проговорила вопросительно, глядя на красный угол:

– За что Ты меня Господи так наказываешь?!

А Маришка уже подбегала к своему двору. Глянула, а калитка приоткрыта, сердце застучало так, что казалось сейчас, в сей момент, оно выскачет из груди и она кинулась во двор. Потом в хату, забежала и обомлела: за столом сидел солдат, – это был Григорий. Маришка кинулась к нему и, упав на колени обхватила его за пояс и уткнувшись в него лицом облегченно заплакала, словно кто-то наконец-то снял с ее плечей огромную и неподъемную гору: это были слезы облегчения, радости и благодарности. Она почувствовала на своей голове руку мужа, сдвинув платок он ласково и нежно гладил ее по волосам.

– Ну-ну, хватит, чай не на похоронах. – Он отстранил ее немного от себя и, осмотрев с ног до головы, сказал: – Ты вообще не изменилась, все такая же красивая! А где Назар? Сын где?

– Он с Митькой в церковь поехал, – ответила Маришка, вытирая слезы и приподнимаясь.

Григорий улыбнулся и немного придержал ее за плечо.

– Ну-вот и славненько, а то я думаю, куда это сын запропастился. Подожди не вставай, иди лучше ко мне, дай я тебя обниму.

Маришка прильнула и крепко его обняла, почувствовав, как и он ее обнимает. Но странное дело, почему он обнимает ее только одной рукой? И только тут она ощутила, что будто бы чего-то не достает. Она в ужасе отпрянула и увидела, что там, где у Григория должна быть рука за пояс был задет пустой рукав.

– Ах! – только и смогла выговорить Мариша.

– Да, неприятность, – грустно улыбнулся Григорий.

– Как же так Гриша?

– Ничего, где наша не пропадала? Чего уж теперь и балакать об этом?.. Что стало, то стало…

И Маришка, вновь уткнувшись в его плечо, замолчала, почувствовав, что ныне не время для слез и горя. Григорий захотел проведать и поведать мать, и они вместе отправились к ней. У старой Феклы когда она увидела сына не было предела радости и она то смеялась как ребенок, то плакала, то спрашивала как у него дела, то перебивая его, начинала рассказывать и жаловаться на свою горемычную судьбину, то жалела себя, то глядя на безрукого сына начинала жалеть его. Будто ребенок, думала Маришка смотря на свою свекровь и вспоминая народную мудрость и поговорку – старые, как малые. Григорий глядя на лежачую мать тоже пустил пару скупых мужских слез, в них наверное тоже таилась и сыновья любовь и жалость к матери, а с другой стороны и жалость к самому себе. А когда с церкви вернулись Дмитрий с Назаркой, то тут и вообще общему восторгу и ликованию не было предела. Назарка поначалу сторонился отца, ведь он его никогда и не видел, но очутившись у него на коленях, потихоньку освоился и уже торжествовал вместе со всеми. Он то и дело теребил Георгиевский крест на его груди, а то начинал ощупывать пустой рукав, вглядываясь в отцовское лицо удивленно и даже несколько восхищенно: еще бы герой войны, да к тому же и раненый, – и все это его отец! Теперь он всем деревенским ребятишкам покажет, что он не безотцовщина, а сын героя, который на войне даже руку потерял. А потом прослышав про возвращение Григория к нему поздороваться потянулись и односельчане, в основном соседи, – всем было интересно поглазеть на вернувшегося солдата. Говорили много добрых слов, подбадривали и Григорий даже стал забывать о своем увечье, точнее перестал воспринимать его как трагедию, и даже немного стал гордиться собой.

– Как же мы теперь жить будем Гриш? – спрашивала его Маришка ночью, лежа рядом с ним на перине.

– А ничего, как-нибудь проживем… Авось пенсию какую-нибудь платить будут.

И они зажили спокойной обыденной жизнью. Маришка даже подрасцвела и ее уже не так стали мучить ночные кошмары, хотя мысль о том, что ей нужно принести еще одну жертву не покидала и тревожила ее. А здесь как назло все торжество испортила старая Фекла, она взяла да и преставилась где-то через месяц после возвращения сына.

– Хоть Гришку дождалась и то, слава Богу! – было заключение односельчан.

Фекла почила мирно, хотя и пострадала перед смертью, все металась по кровати и о гадалке и кровавом зароке что-то бормотала. Бредит, думали дети и соседские старухи, заходившие ее попроведать, только одна Маришка знала, что это не бред. Она все боялась, что все всё поймут и ее начнут допрашивать. Но никто всерьез Феклын бред не воспринимал. Дмитрий отправился за отцом Петром. Когда последний по своем приезде вошел в хату, Фекла затихла и пришла в себя. Она, глянув на отца Петра проговорила:

– Выйдите все.

И все кто в этот момент оказался в хате заторопились с тяжелом чувством покинуть хату, все хорошо понимали к чему все это идет и чем это должно сейчас кончиться.

– Грешна батюшка.., – начала Фекла, когда они остались наедине.

Через какое-то время отец Петр показался на крыльце и сказал, обращаясь к Дмитрию:

– Иди тебя хочет видеть.

Маришка вся так и сжалась услышав эти слова, боясь разоблачения. Но Дмитрий, через какое-то время показавшись на крыльце даже и не взглянул на нее. И у Маришки сразу отлегло от сердца. Бедная, заблудшая Маришка, если бы она только знала к чему приводят такие тайны и упертые заблуждения, которые она хранила от всех!!! Позднее Маришка узнала, что Фекла звала Митю просто, чтобы отдать последние распоряжения о хозяйстве. Глупая, старая женщина так срослась с грехом, что даже не считала его за таковой, а поэтому на смертном одре даже не вспомнила о нем и о своей невестке. Мы все в той или иной форме с самого рождения начинаем обрастать грехом и со временем порой просто перестаем воспринимать часть наших грехов перед Богом и ближними, как грехи. И это огромная трагедия всего человеческого рода и каждого из нас. Лишь немногие со временем начинают прозревать и различать, отделяя зерна от плевел. И уж совсем немногие единицы начинают возделывать поле своей души, сжигая плевелы в огне покаяния и взращивая зерна добродетели внутри себя.

После похорон Феклы жизнь Маришки, Григория, Назарки и Дмитрия пошла своим чередом, словно весенний ручеек, она побежала, вперед ища себе дорожку и пробивая себе новый путь и новое русло. И жизнь каждого из нас, жизнь каждого человека можно сравнить с таким ручейком, который каждый день протачивает себе путь и русло навстречу неизвестности. Потом, когда наш жизненный путь завершится, и мы достигнем смерти, этого неизведанного океана Вечности, тот след, который проточила наша  жизнь на пути к нему, люди назовут нашей судьбой. Но пока мы не достигли конечного маршрута нашего пути, и наша жизнь только струится в направлении его, каждый из нас может изменить свой маршрут и нарисовать на песке жизни свой собственный путь и свою дорогу.

Маришки, наверное, надо было бы обратиться за помощью к Дмитрию или к мужу и рассказав ему все спросить у него совета, а вместо этого она словно бабочка попавшая в сети паука продолжала бить и махать своими крылышками в том же направлении что и всегда, все более и более запутываясь в паутину. Она старалась как могла наладить свою жизнь и с нетерпением ждала того дня, когда ей нужно будет принести темным силам свою последнюю жертву в надежде получить от них долгожданную свободу и обрести свое личное и семейное счастье. Но видимо не ту дорожку она выбрала, и это дорожка которую она сейчас выбирала, никогда не приводит к счастью ни к личному, ни к семейному, вообще ни к какому, она приводит только к трагедиям…

Григорий стал пить. Все началось с похорон Феклы. Маришка сначала пыталась браниться с мужем, но его будто подменили и он стал раздражителен и агрессивен. В их хате все чаще и чаще можно было услышать скандалы и крики пьяного Григория.

Однажды когда Маришка попыталась забрать и спрятать у него бутылку горилки, он догнал ее и, отняв бутыль, намахнулся на нее чтобы ударить. Маришка зажмурилась и закрыла лицо руками. Назарка бывший поблизости закричал в испуге не своим голосом. Григорий в последнее мгновение одумался, словно пришел в себя, поглядел на сына, потом на жену и, посмотрев на свою руку бессильно ее свесил. Потом взяв бутыль, и запев какую-то печальную песню направился к столу, продолжив как всегда пить. Он все чаще и чаще стал придираться к Маришке с ревностью, обвиняя ее в том, что бабы вообще не умеют любить и ждать, а поэтому если он узнает, что и она ему изменяла, пока он был на службе, то обязательно ее убьет.

Ка-то раз к ним в очередной раз пришел Дмитрий и начал пристыживать брата за пьянку, скандалы и непотребное поведение. Григорий молчал и долго слушал, а потом процедил брату сквозь зубы:

– А может это ты с Маришкой шашни здесь крутил пока меня не было? Или я не вижу как ты все время с Назаркой носишься словно он твой сын. А может и вправду он твой?

Дмитрий вскочил и, схватив брата за шкирку приподнял от земли, но потом словно опомнившись, посмотрел на его пустой, подпоясанный рукав, опустил обратно на землю и быстро вышел. Больше Дмитрий в их дом не ходил. А Маришка услышав это убежала в сарай и, упав на сено долго плакала. Все ее тело содрогались, и она в возмущении на мужа, то и дело обращалась к Небесам:

– Господи! За что мне это все?! Чем я Тебя так прогневила?! – продолжала плакать, зарывшись в сено и подергивая плечами.

Но самым обидным для Маришки было то, что Гришка, обвиняя ее в изменах, сам завел себе любовницу, – это была вдовая баба, которая и сама любила выпить и другим продавала горилку. Маришка, снедаемая обидой и ревностью, уже не зная, что делать, чтобы хоть как-то привлечь к себе мужа и сама стала с ним за компанию иногда выпивать. Но ни что не помогало – не там где надо искала Маришка себе помощь. А время летело неумолимо, и приближался день рождения Назарки, время освобождения, – как думала Маришка.

Семь лет, это время когда в Русской Православной Церкви маленький православный христианин первый раз в своей жизни приступает к Таинству Исповеди. Назарке как раз следующем днем должно было исполниться семь годков и так случилось, что это выпадало на воскресный день, – как раз когда в церкви будет совершаться воскресная служба, а значит и Исповедь, и Причастие. Накануне этого события, а точнее событий, – и дня рождения, и исповеди, Митя запряг свою лошаденку и отправился в село по каким-то своим делам, а заодно и имея желания переговорить со своим старым знакомцем отцом Сергеем, которому на следующий день и предстояло совершить над Назаркой это поистине великое и благодатное Таинство, которое в Церкви иногда еще называют вторым Крещением, в котором душа христианина вновь омывается и очищается  приготавливаясь к Вечной жизни.