Поэтому молодой кукольник только снисходительно усмехнулся. И сказал, рассматривая хижину: «Хорошая еда, вино, крыша над головой, теплая постель…» Помолчал и добавил: «Каждый день!» А когда уходил, задержался в дверях и внятно произнес: «Ну-ну. Подумай». И хлопнул дверью.

Фео прислонился спиной к стене и устало закрыл глаза. Дремота одолевала, но он не хотел спать, потому что в последние дни видел один и тот же повторяющийся сон. Снилось ему, что в хижину входит старик, похожий на него самого, только более бледный и костлявый. Он шаркает по земляному полу, надрывно кашляет, ставит в углу свою косу, затем ковыляет к стене, снимает с гвоздей марионеток и одну за другой швыряет в жаркое пламя очага. Что ты делаешь, кричит Фео, зачем? Постой! Но старик не слышит, он угрюмо и монотонно делает свою работу. Королей – в огонь! Принцесс – в огонь! Героев и злодеев, уродов и красавиц, стариков и детей, слуг и господ – всех в огонь, без разбора! Когда последняя марионетка вспыхивает, охваченная пламенем, старик медленно поворачивается к старому кукловоду и смотрит на него в упор своими черными пустыми глазницами. Фео протягивает руку к огню, видит серебристую нить, протянувшуюся от ладони, и в изумлении замечает, что он тоже стал марионеткой, и от его рук и ног тянутся вверх, в темноту под потолком, упругие нити. А старик, кашляя, уже бредет в угол и возвращается оттуда, сжимая в костлявых руках сверкающую косу. Нет, шепчет Фео, не надо, но страшный гость безжалостно размахивается и рассекает первую нить, вторую, третью… Нити лопаются звонко, как струны, а старик все не унимается, и вдруг кукловод видит, что на самом деле это Берт машет косой и весело кричит: «Все думаешь? Ну-ну!» И уже последняя нить отчаянно звенит, натянутая до предела, а жуткая коса замерла, словно в раздумье, и Фео не в силах отвести взгляд от языков пламени, безумно пляшущих на отведенном в замахе остро отточенном лезвии…

Старик проснулся и открыл глаза.

Светало. Было холодно и очень хотелось есть. Огонь в очаге погас,