Дипломная работа

Бильярд

Вся наша жизнь – бильярд,

и никого не волнует,

умеете ли вы играть.

Джон Блэкбол

– Алло, Ваня?

– Я.

– Узнал?

– А, здорово, Лёха. Давно не звонил.

– Чего сегодня делаешь?

– Ну, не знаю, надо ЖЖ обновить.

– Мы с Димой решили, что надо встретиться. Поехали в бильярд играть?

– Ну, не знаю, мне ещё почту проверить надо, ответить всем.

– Успеешь ещё проверить, я на машине.

– У тебя есть машина?

– Полтора года как.

Чёрт, у Лёхи есть машина, а у Вани нету. Некрасиво как-то.

В детстве они с Лёхой жили в одном дворе, играли в песочнице, в войнушку и казаков-разбойников, потом резались в карты на скамейке у подъезда, а иногда – в шахматы. Словом, до института были лучшими друзьями. В 18 лет поступили в разные ВУЗы – с тех пор видеться стали всё реже. А как устроились на работу, совсем уже не пересекались, пока не позвонил Лёха.

Машина Лёхи была чёрного цвета, двухдверная. Про такие, Ваня слышал, говорят: спортивная. Для приличия надо было бы обратить внимание на марку, но Ваня был слишком потрясён тем, что у его друзей могут быть машины, и забыл про приличия.

– И сколько она жрёт бензина? – спросил Ваня, когда Лёха завёл двигатель.

– Десять литров на сто километров.

– Ого, – сказал Ваня. Вообще он не знал, хорошо это или плохо, но просто надо же что-то спрашивать у владельцев автомобилей и что-то надо отвечать.

– Ты как там, работу ещё не надумал менять? – поинтересовался Лёха, и сам продолжил: – Я вот уже меняю, а то платят как-то мало.

– Сколько?

Лёха промолчал.

– Так сколько?

– Ай, не люблю я об этом распространяться.

– Ладно, давай колись, если начал, я ж свой человек, – Ваня должен был узнать, сколько могут получать люди его возраста. Он вдруг почувствовал, что ничего важнее этой информации для него на свете нет: теперь он тоже хотел машину.

– Ну, – начал Лёха и затем сказал сумму в пять зарплат Вани.

Жил себе Ваня – спокойно, хорошо и просто отлично – и вот зачем-то появляется этот забытый Лёха и рассказывает о себе такие вещи. Да ещё как рассказывает! Даже в хвастовстве нельзя уличить: мол, Ваня сам спрашивал. А Ваня уже жалел, что спрашивал, потому что Лёха почувствовал свободу и начал рассказывать, сколько ему будут платить на следующей работе в первый месяц, во второй, в шестой…

– А как там Дима? – еле перебил друга Ваня.

Когда-то Ваня и Лёха вместе ходили на подготовительные курсы, где познакомились с Димой. Этого оказалось достаточно, чтоб так вот выбраться поиграть в бильярд. С Димой, по словам Лёхи, всё было в порядке, причём надо было Лёхе озвучить ещё и Димину зарплату, которая тоже состояла из нескольких Ваниных.

– Слушай, Лёха, а зачем нам этот бильярд? Я и играл-то в него всего один раз, и то пьяный. Может, в пиццерию?

– Не загоняйся, мы с Димой совсем не умеем играть.

Ваня немного успокоился. Хотя, конечно, какое уж тут спокойствие?

Лёха припарковался у клуба, взял с заднего сиденья небольшую сумку и проверил, хорошо ли закрыты чёрные двери его чёрной машины. Дима ждал у входа в клуб с такой же сумкой, как и у Лёхи.

– Привет, давно не виделись. Пойдёмте, я стол заказал.

– Привет. Вы что, сумки вместе покупали, что ли? – съехидничал Ваня.

– Это не сумка, это чехол для кия.

– Совсем не умеете играть, – укоризненно бросил Ваня, но пошёл вслед за друзьями.

Что-то Ване ни чуть не хотелось спрашивать, как жизнь у Лёхи и Димы. Он чувствовал, что это может его ещё больше расстроить и даже вызвать ответные вопросы по поводу Ваниной жизни. А у Вани в жизни ничего интересного не было. Он закончил себе институт, стал работать. Зарабатывал столько, что ему хватало. Никаких излишеств, конечно, но нормальные деньги. Так он считал до сегодняшнего дня, пока не встретился с Димой и Лёхой.

Старые друзья ничего спрашивать не стали. Хотя то, что они сделали, было, может быть, ещё хуже.

– Знаешь правила? – спросил Дима.

– Нет, – грустно сказал Ваня.

– Это очень просто. Нужно забивать в лузы шары своего цвета. Становись, как я, так, прогнись.

– Слушай, Дима, давай я просто шары погоняю.

– Да погоди ты, стойка важна для хорошего удара. Поставь ноги вот так, предплечье перпендикулярно столу, а рука сгибается под углом в 90 градусов.

– Я не запомню.

– А как ты держишь левую? – хихикнул Лёха.

– Да, Ваня, не подворачивай пальцы. Надо так: положи ладонь на стол, сдвинь на себя указательный палец, а большой просто подними вверх. Теперь кий: води его равномерно, чтоб он не шалдыбался у тебя из стороны в сторону.

Ваня удивлялся, как это против его воли тело подчиняется Диминым указаниям. Удивлялся тому, как мог позволить затащить себя в бильярд. Как это так получилось у него с машиной. То есть как это у него не получилось с машиной, в то время как у других получилось. И с зарплатой у других получилось лучше, чем у Вани. Неужели он никуда не годный человек?

Что за чушь!

Ваня лучше их всех, он им ещё покажет! Он сконцентрировал весь гнев в правой руке и со всей силы долбанул кием по белому шару. Тот быстро пересёк стол и ударился в треугольник из 15 разноцветных шаров. Они раскатились по всему столу.

– Молодец, разбил, – отечески сказал Дима, – теперь надо забивать шары в лузы. Главное – осторожней с чёрным шаром: кто его забивает, тот проиграл.

Играли на вылет. Лёха стоял в стороне и ждал своей очереди.

– Как у тебя дела? – забил Дима красный шар.

– Ну, нормально, – промазал Ваня по коричневому.

– Где отпуск проводил? – белый шар стремительно ударился о борт стола, покатился обратно и стукнул в оранжевый шар, отчего тот медленно подкатился к лузе и с глухим звуком упал в неё. – Дуплет!

– На Нарочи, у бабушки, – белый шар ударил по коричневому и упал в лузу.

– Белый забивать нельзя, – сказал Дима.

– Я ж не нарочно.

– А я в Болгарию летал, там теперь почти что Европа, – Дима забил ещё два шара.

– А я в Испании был, – встрял Лёха.

«Тебя не спросили», – подумал Ваня и врезал по коричневому.

– Ура!

– А говорил, что играть не умеет, – подбодрил Лёха.

– Как работается? – лупанул Ваня по синему.

– Отлично! Восемь часов в день + социальный пакет + бесплатный спортзал, – Дима продолжал забивать шары.

– А я зато прихожу на работу, когда захочу. Времени свободного – куча, – похвастался Ваня.

– И что ты с ним делаешь? – поинтересовался Дима.

– Как что? – Ваня задумался: а что он и правда делает со свободным временем?

– Ну, чем ты увлекаешься?

– Не знаю. Ну как, в интернете сижу, книжки там… читаю. Ну, хобби особого у меня нет.

– То есть марки не собираешь? – усмехнулся Дима.

– Нет.

«Какие ещё марки?» – подумал Ваня и бездумно толкнул белый шар. Белый ударил в синий, синий – в жёлтый, тот отрикошетил в чёрный, который как раз стоял возле левой верхней лузы.

– Аккуратней, видишь, ты проиграл – сказал Дима.

Лёха стал играть партию с Димой, а Ване вдруг стало так тоскливо. Он тупо смотрел на стол и на изощрённые позы друзей. Те противоестественно выгибались, точными ударами загоняли шары в лузы, комментируя что-то про «винты», «боковики», «тёщи» и «снукеры».

– Пацаны, я пойду, меня ждут, – соврал Ваня.

– Пока, – бросил Лёха из-за стола, сосредоточено целясь в очередной шар.

Дима пожал вялую Ванину ладонь и сказал, что надо бы ещё встретиться.

– Ага, – автоматически произнёс Ваня.

Он вышел из клуба и пошёл какими-то тёмными дворами. Шёл по грязи, а в голове вертелись шары, машины, отпуска, зарплаты. Через какое-то время он вышел на проспект и увидел метро. Спустился.

На перроне люди ждали поезда, а на лавке сидела бабка в тёплом зелёном платке и зелёных варежках. Ваня как посмотрел на эти варежки, так и не смог отвести взгляд. Вдруг ладонь бабки расправилась, указательный палец чуть сдвинулся, а большой поднялся вверх, и через дырку в варежке Ваня увидел подушечку большого пальца.

– Не заходите за ограничительную линию у края платформы, – предупредил женский голос в динамиках.

Ваня и не замечал раньше, какой это ласковый голос.

– На путях метрополитена высокое напряжение, – с нежностью продолжал голос.

Больше Ваня ничего не слышал. Он подошёл к краю платформы и чёрным шаром упал на рельсы.

Пыжик

Видели ли вы когда-нибудь пыжика с усами? Сложно ответить? Ещё догадайся поди, кто такой этот пыжик. Вот Ожегов пишет, что это «телёнок северного оленя». Я не ношу на лекции бухучёта словарь Ожегова, потому не знаю про северных оленей таких подробностей. Зато я знаю пыжика.

Елхов вон даже двух пыжиков знает. Одного он видел в Санкт-Петербурге, куда каждую неделю возит экскурсии. Да, Елхов сам всё организовывает, ему очень нравится зарабатывать деньги. Там в Санкт-Петербурге на Фонтанке ему каждый раз показывают памятник Чижику-Пыжику. Только он без усов, если честно.

– Ты не замечал в Печейкине ничего странного? – вмешивается в наш рассказ сам Елхов.

Мы с ним сидим на одной из последних парт аудитории, спрятавшись за спинами однокурсников: не хотим конфузить лекторшу, которая явно бы огорчилась, увидев, что мы не записываем и не слушаем её интересную лекцию. За окнами темно, потому что уже зима, а лампы дневного света с привычным жужжанием освещают грязно-бежевые парты, исписанные матерными стишками и замечаниями типа: «Хочу домой», «БГЭУ – сила, БГПА – могила». За партами сидят измученные, жёлтые в свете ламп студенты, а у доски стоит не менее жёлтая лекторша.

– Нет, не замечал. Печейкин как Печейкин, – немного подумав, отвечаю я Елхову.

Андрей Печейкин – наш одногруппник. Самое странное в нём то, что он младше всех нас.

– А что? Ты, что ли, замечал? – спрашиваю я Елхова.

– Ещё бы, я ж ваш староста. Я, может, на парах редко бываю, – что правда, то правда из-за этих экскурсий Елхов чаще бывал в Питере, чем в институте, – но за своей группой слежу. Вижу, кто чего. Все наши пацаны с девками общаются: Андрюха с Наташкой, Касперович с Яковлевой. Даже вот Русакевич в Новикову втюрился, хоть он это скрывает, но я-то вижу. Да и за тобой я замечал, не отрицай даже.

Я промолчал: неужто это так видно?

– Просто я очень наблюдательный, – продолжил Елхов, – И вот что я тебе скажу: в нашей группе все пацаны как пацаны, а вот Печейкин – голубой, – Скачков неосторожно повысил голос на последнем слове.

Ничего себе, думаю.

– Так, Елхов, почему вы разговариваете? Может, хотите провести лекцию вместо меня? – это лекторша отреагировала на громко сказанное слово «голубой».

– Простите, мы обсуждаем лекцию, – ответил староста.

– Берите пример с девочек на первой парте – они обсуждают лекцию на перерыве.

На первой парте у нас сидели самые заучки. Три из четырех – наши одногруппницы. Никогда не понимал, что заставляет людей становится заучками. Может, к этому ведёт какая-то генетическая предрасположенность или дефект во внешности? Если так, то у наших одногруппниц явно была генетическая предрасположенность к учёбе. А вот насчёт дефекта внешности – это к четвёртой девочке: у неё росли усы. Да не просто усики, которые, по мнению некоторых, придают женщине страстности, а настоящие усищи, которые наделяют свою обладательницу грустным взглядом и лишают права на личную жизнь. А фамилия у неё была, вы не поверите, Пыжик. Ну да, пыжик с усами – это про неё.

Похоже, Пыжик и не задумывалась, что взгляд можно сделать радостнее, а жизнь полнее, всего лишь избавившись от усов. Ведь есть же там, я не знаю, эпилляторы какие-нибудь, бритвы, косметические салоны. Ведь посмотреть на Пыжик, не обращая внимания на верхнюю губу, – обыкновенная девушка: фигура, как фигура, грудь и руки на месте. Ноги, правда, худоваты – так ведь не кривые же. Сбрей усы, Пыжик, и наслаждайся жизнью. Но вслух ей этого никто не скажет, а самой ей почему-то сложно догадаться. Так и будет все пять лет учёбы сидеть на первой парте, писать конспекты и грустно усмехаться в усы.

А Печейкин-то тоже хорош. Неужели он действительно голубой? Я вообще ничего против голубых не имею. Если честно, то я их видел только по телевизору.

– Слушай, а с чего ты взял, что он голубой?

Мы с Елховым пригнулись ближе к парте, чтоб не отвлекать больше лекторшу, и перешли на шёпот.

– Знаешь мою Олю? Так вот её сестра просто писается, когда Печейкина видит. Она его уже и на дискотеку приглашала, и в кино, и гуляли они вместе, и наедине в общаге оставались. А он – ничего.

– Ну, – говорю, – это ещё не повод называть его голубым, может, он просто стесняется. Если б ты стеснялся с девушками общаться, так что – мне тебя голубым считать прикажешь?

– Меня – голубым? Ты чего, я ж ёбарь-терминатор, мне дай возможность, так я всех баб в этой аудитории выебу, кроме этой Пыжик усатой, конечно. А Печейкин, поверь мне, голубой.

Тут я забыл про Печейкина и мне почему-то стало так жалко эту Пыжик. Казалось бы, так просто, сбрей усы – и Елхов с тобой, будем корректнее, переспит при возможности. Чего же ты ждёшь? Путь к счастью так прост! Но она не сбривает. Тогда я стал думать, смог бы я из милосердия сделать с Пыжик то, что не решается сделать Елхов. И пришёл к выводу, что, вероятно, смог бы. Потом бы я подсказал ей, что надо сбрить усы – и Елхов бы обзавидовался.

– Веришь ты мне или нет, дело твоё, – продолжал Елхов. – Но, согласись, после моих слов ты уже будешь по-другому смотреть на Печейкина.

Я согласился, однако после его слов я стал по-другому смотреть на Пыжик. Каждый раз, когда я её видел, мысленно внушал ей избавиться от усов. На каждой лекции я пристально смотрел ей в спину, призывая обратиться к бритве или специальному крему. Когда я случайно встречал её грустный взгляд, то всем своим видом показывал, что я не такой, как Елхов, и совсем не прочь – от усов можно избавиться и после.

Однако к моменту нашего расставания с университетом Пыжик так и не рассталась с усами, а я так и не сделал с ней то, от чего отказывался Елхов. Я оказался ничуть не лучше его.

Пыжик я встретил спустя три года после окончания университета. Был дождливый осенний день. Я возвращался домой с работы, погруженный в созерцание своих ботинок, которые разбрасывали мокрые листья. Передо мною такие же листья разбрасывали чёрные туфельки. Их хозяйка была в белом плаще и джинсовой юбке, фигура как фигура, ноги, правда, худоваты, но не кривые же.

Начинало моросить, девушка раскрыла зонтик и обернулась. Я не обратил внимания. Тогда девушка обернулась снова, всего лишь на секунду, и странное чувство охватило меня. Где же я её видел? Бог мой, да это же Пыжик! Интересно, остались ли у неё усы? Волосы её ухожены, одеваться стала лучше – не может быть, чтобы она не избавилась от этого атавизма. Так я шёл за ней в надежде, что она оглянется в третий раз. Дождь всё усиливался, а я даже и не думал открывать зонт. Меня будоражила одна мысль: с усами или без? Но Пыжик всё не оглядывалась. Я уже стал сомневаться в том, что это Пыжик: совсем не так она выглядела, когда мы учились на одном курсе. Вот мы прошли школу, больницу, дошли до светофора, перешли дорогу. Не может быть: Пыжик направлялась в «Милавицу». Она так и не оглянулась. Пойти в женский магазин я не решился, но почувствовал, что в её жизни всё наладилось. Да и видел ли я когда-нибудь Пыжика с усами?

Виталик

Он на ней женился и теперь он её муж. Это я про Виталика. Захожу к ней однажды, а он сидит весь лысый, хамоватый, грубо шутит и сам же ржёт. Она: «Познакомься, это Виталик». Что ещё за Виталик? После этого я перестал к ней ходить.

Через пару месяцев двоюродная сестра пришла сама. С Виталиком. «Мы поженились», – говорит, и пошла к маме на кухню, а я остался с ним. Минуту помолчали.

– Ты собак любишь? – спросил он.

– Не знаю, у нас вообще-то кошки дома.

– У меня в Поставах бультерьеры были, умные псы.

Его псы побеждали соседских собак, душили уличных кошек, одного мужика покусали. Тот, естественно, сам виноват был. Потом какая-то сволочь одного бультерьера отравила, второго сбила машина. Умные были псы.

– Да.

В школе Виталик бросил в завуча партой, за что ему аттестат не сразу выдали. Друзья в Поставах были хорошие, да многих посадили. Сам он на свободе только потому, что в Минск уехал. Но теперь с прошлым покончено, он любит свою жену и поступил в экономический колледж – родители сестры уговорили.

– На гитаре играешь? – спросил Виталик.

В углу комнаты действительно стояла гитара.

– Немного.

– Я тоже в школе играл. У меня была группа. Я лидером был, естественно. Пел и на соло-гитаре подыгрывал. В витебском областном смотре участвовали, на республику прошли. Но я в Минск уехал.

– Хочешь поиграть?

– Нет. У меня принцип. Либо серьёзно заниматься, либо никак не заниматься, а бренчать я не хочу.

– Я на них приятное впечатление произвёл, – говорил Виталик сестре по дороге домой.

Я снова стал заходить в гости к сестре.

– Ты не обижайся, что я так себя вёл в первый раз, – Виталик варил кофе, – я ж не знал, что ты её брат. Сам подумай, захожу я к будущей жене, а у неё пацан какой-то сидит. Ты ещё скажи спасибо, что рожу тебе не начистил. Я не люблю, когда к моим девушкам цепляются. Помню, в Поставах привела сестра подружку домой. Ну, я её… В общем, не важно. Теперь я женат и счастлив, очень люблю свою жену.

Виталик аккуратно снял с плиты турку. У турки была отломана ручка.

– Твоя сестра тогда на свидание шла. А я вижу, идёт красивая девчонка. Так и познакомились. К тому лоху она на свидание так и не дошла. Я ей лучший букет в городе подарил. Скучаю по ней, когда её долго нет, на вокзале с самыми дорогими цветами встречаю. Все вокруг на нас оглядываются. Завидуют. Хороший кофе?

– Да, спасибо.

– Я говна не пью. Ненавижу, когда некоторые в чашке заваривают, а потом эта фигня ещё сверху плавает. Я люблю, чтоб всё по-настоящему.

Виталик любил повторять, что знакомство с сестрой круто изменило его жизнь. Он теперь учится, причём лучший в группе, конечно. Бросил пить, и курить бросил: «Этот лох ведь не понимает, что людям неприятно. Он, когда в автобус заходит, на весь салон табаком воняет». Тёща с тестем в нём души не чают, всё время в гости зовут. «Лучший зять, не то что этот доходяга». Книжки стал читать. В основном, исторические или биографии. Иногда, впрочем, и художественные. «Но эту книжку я дочитывать не стану. Книжка хорошая, но он там изменяет. А я терпеть не могу неверности. Сам не изменяю и жену убью, если что».

Прошло ещё немного времени – и наступило в жизни сестры и Виталика материальное благополучие. Виталик занялся продажей мобильных телефонов. Умудрялся даже сломанные аппараты сбыть по цене новых. «А что я могу сделать, если они лохи? Я их на телефонах дурю, они меня потом на шмотках». Действительно, гардероб Виталика стал довольно большим. При помощи сестры Виталик покупал «лучшие вещи», ни разу я не видел, чтоб он два дня подряд ходил в одном и том же. Под влиянием сестры же лысина Виталика скрылась под чудесным мелированным бобриком. «Свой цвет я не люблю, потому и стригся под ноль».

– Хочешь подзаработать? – широко улыбаясь, спросил Виталик. Улыбка уже несколько месяцев не сходила с его лица.

– Как?

– Даёшь мне деньги, потом верну с процентами.

Виталик ехал в Польшу за мобильными телефонами. Денег ему нужно было много. Сомневаться в Виталике у меня вроде бы не было причин.

Прошёл месяц.

– Пограничники такие лохи. Я телефоны распихал по автобусу, они даже не проверяли. Держи деньги, а хочешь – можешь оставить, через месяц ещё больше верну.

Я и оставил.

Так и жили. Виталик возил телефоны, продавал даже самые безнадёжные, исправно платил мне проценты, покупал себе новые вещи, любил жену. Пока однажды на дежурство не заступил отряд пограничников-не-лохов.

– Сегодня не могу отдать тебе ни процентов, ни денег. У меня ничего не осталось. Всю партию конфисковали. Я предлагал пограничнику взять любые аппараты, а он – ни в какую.

И, видимо, таких кредиторов, как я, у Виталика было несколько. Он всё реже отвечал на звонки, всё чаще менял номера. Начал курить и пить. Изменил жене.

Через год сестра развелась с Виталиком. Он ещё подрабатывал где-то. Изредка мы виделись, и он нехотя возвращал мне понемногу денег. Потом он ещё на чём-то попался. На него завели дело. Был даже суд, по-моему. Теперь Виталик живёт в Поставах.

Иногда он бывает в Минске, заходит ко мне на работу попить наскоро заваренного кофе, в котором сверху плавает фигня.

– У меня всё хорошо. Работаю на пилораме, платят прилично. У тебя не будет денег на талончик? А то мелочи нет.