Дипломная работа

Площадь Ленина

Как много девушек хороших. И откуда столько ласковых имен берётся? Но всё же не все хорошенькие девушки способны подвигнуть мужчину выкинуть что-нибудь эдакое. Полина Виардо вероятно могла бы, Лиля Брик – несомненно. Лена Глухова? Хм… Ну, если учитывать, какие из-за неё разгорались страсти, то, пожалуй, и она впишет своё имя в историю как женщина, ради которой мужчины идут на всё.

Ну, а Кирилла Дубовского в этой истории будут упоминать в одном ряду с Маяковским и Тургеневым, хоть он не писатель, не поэт, но тоже своего рода талант и гений – архитектор станций Минского метрополитена. Это звание, может, ещё бóльшие обязательства накладывает перед человечеством, потому как образ твоей станции, имя её, будет каждодневно всплывать в сознании тысяч людей. И вот этот образ и имя должны нести любовь и радость в сердца. Это архитекторам метрополитена говорят ещё в институтах. Так что не удивительно, что мы всегда с большим воодушевлением спускаемся под землю и каждый раз получаем удовольствие от соприкосновения с шедеврами наших подземных рафаэлей и давинчей. И надобно нам понимать, что такое же воодушевление испытал когда-то и автор этих творений, гений которого и состоит в том, что он смог передать нам это чувство, исполненное в камне.

У Кирилла такое чувство, достойное исполнения в камне, впервые зародилось в 13 лет в тесном троллейбусе №2. О, этот маршрут Кирилл запомнит на всю свою жизнь. И не оттого, что там всегда была давка, пот с перегаром перемешивались с запахом дорогих французских духов и из окон был виден главный проспект столицы – а потому что именно в «двойке» он соприкоснулся с любовью всей своей жизни.

Лена стояла посреди троллейбуса и держала в руках клетку с совой. Пассажиры на девочку покрикивали, толкали, а один даже пригрозил выбросить клетку в окно. Только Лена никого не слушала, всё смотрела на сову и улыбалась. Тут Кирилл не выдержал – и влюбился. Втюрился до такой степени, что захотел стать совой в клетке этой доброй девочки и чтоб Лена всегда на него смотрела и улыбалась.

– Вы не выходите? – спросила Лена.

– Нет, – сказал Кирилл и вышел.

– Ой, а зачем же вы тогда вышли? – улыбнулась Лена.

Так они и познакомились. Кирилл проводил Лену до Центра юных натуралистов. А она всю дорогу рассказывала ему о том, какие совы умные, как они чувствуют грозу и любят мышей. Кирилл слушал раскрыв рот, хотя мало что из этих слов доходило до его сознания. Он просто был нечеловечески счастлив, что идёт рядом с Леной.

– Когда я вырасту, я буду орнитологом, – призналась Лена. – А ты? Кем хочешь стать ты?

– Я? – Кирилл задумался. – Вообще-то мне нравятся поезда, и я люблю архитектуру. Может, я стану архитектором поездов? – пошутил Кирилл, и ребята засмеялись. Только читатели не засмеялись, потому что они уже догадываются, что Кирилл будет проектировать и создавать архитектурный облик станций минского метро.

С тех пор Кирилл ни на миг не забывал про чудесную девочку, которая очень любит сов. Ища встречи с ней, он садился в троллейбус, но, не найдя взглядом свою возлюбленную, выходил на следующей остановке и поджидал другой «двойки». Часто ему удавалось устроить таким образом незапланированную встречу, но часто бывало и так, что он доезжал до своей остановки, не перехитрив судьбу.

Однажды Кирилл отважился на то, чтоб попросить у Лены её телефон, и она, к его великой радости, вырвала листик из тетрадки в клеточку и написала на нём номер. После этого они встречались гораздо чаще. Кирилл всё никак не мог понять, любит ли его Лена или просто так встречается, из вежливости, но спрашивать об этом было как-то неудобно.

Недолго продолжалось безмятежное счастье Кирилла. Вскоре он узнал, что он у Лены не один. И не два, и не три – целый батальон мальчиков ходил за Леной. Многих привлекала её милая улыбка, тихий голос, добрый взгляд. Оказывается, в школу Лену провожал один мальчик, делал математику за неё другой, писал сочинения – третий. А она всех одаривала улыбками, никому не отказывала в прогулке.

Кирилл рано стал мужчиной: он узнал, что за своё маленькое счастье нужно сражаться, что нужно превзойти всех этих негодяев, которые посмели претендовать на его Лену. Каждое сочинение, написанное Лене другим, каждый подарок от её одноклассника оставлял на сердце Кирилла огромный кровавый рубец: он страдал. Но вёл себя как мужчина и не показывал никому свои слёзы. И страдания закалили его, сделали расчётливее. Кирилл потихоньку начал предлагать Лене свои услуги в качестве математика, физика. Затем он отвоевал себе право писать Лене сочинения. Даже подарки Кирилл стал дарить такие, чтоб затмить подарки соперников. Кто-то цветок подарит – Кирилл букет, иной книжку Марины Цветаевой преподнесёт – Кирилл собрание сочинений купит, угостят Лену пирожным – Кирилл не поскупится на набор. Словом, Лена стала замечать, что Кирилл для неё способен на гораздо большее, чем остальные. А после того, как он подарил ей клетку для совы – ту, о которой она всегда мечтала, Лена поцеловала его в щёку, и Кирилл надолго стал для Лены мальчиком №1.

Жизнь неслась со скоростью поезда в метрополитене, совята становились совами и филинами, дети превращались в юношей с девушками. Кирилл поступил в политехнический институт на архитектора станций метрополитена. Лена – на биологический факультет БГУ на специальность «орнитология».

И вот тут-то, как снег на голову, свалился Рафаил Зильбердон. Кирилл всегда болезненно реагировал на поклонников Лены, а так как их всегда было великое множество, то можно сказать, что вся жизнь его была сплошной болью. Но до Рафика Кириллу удавалось справляться со своими конкурентами, теперь же он почувствовал, что сдаёт.

Рафик учился двумя курсами раньше Лены и был, представьте себе, поэт. То есть это он так думал, что он поэт, ну и всех вводил в заблуждение вместе с собой. Он и не вводил бы, да у него на удивленье легко выходило рифмовать слова. И вот он настрочит этих рифм и бегает всем читает. Весь институт от Рафаила без ума был: так у него складно выходило.

Очередным своим подарком Лена, как всегда, похвасталась Кириллу. Но не просто так похвасталась, мол, Димка Дубняк мне пластинку подарил или Пашка Цибиняк билеты в кино взял. А остановилась, поглядела вдаль и спросила:

– Кирилл, а ты ради меня на что способен?

– На всё! Я даже жениться могу,– горячо вымолвил Кирилл. Он уже давно обдумывал, как бы Лене это сказать, а тут такой случай сам подвернулся.

– На ком? – шутливо спросила Лена.

– На сове на твоей, – обиделся Кирилл.– На тебе, конечно.

– Какой же ты грубый. Вот посмотри, как мне в любви Рафаил Зильбердон объяснился.

И протянула ему листик в клеточку – очень похожий на тот, на котором много лет назад Лена написала свой номер телефона. У Кирилла сердце сжалось от этого воспоминания. Тогда он ещё не знал, как коварна любовь. Но на этом листике не было номера, там были стихи: «Я ради Лены на коленях готов всю землю обползти…». И что-то в таком же духе, Кирилл дальше не запомнил.

Это был удар! Написать поэму Кирилл не мог, не умел, и учиться этому было поздно, а отвечать как-то надо было.

Пока он думал, чем бы таким ответить Зильбердону, подлец Рафик посвящал Лене стихотворение за стихотворением и уже даже начал писать рассказы.

Кирилл не мог пустословить: «Я ради Лены на коленях готов всю землю обползти…». «Ведь не обползет же, сволочь! А Ленке приятно. Ах, чёрт, что же делать?»

Кирилл медлил, он видел, что он уже не №1. Лена прогуливала пары вместе с Рафиком, вечерами ходила с ним в кино и, может – страшно подумать – может, даже уже целовалась. Сердце Кирилла обливалось кровью при мысли, что те губы, которые целовали его в щёку, могли теперь соприкасаться со слюнявыми губами Рафика. Фу!

Все уже поговаривали, что вскоре Лена позабудет Кирилла и навсегда останется с Рафаилом, но Кирилл готовил последнюю битву, решающую. Битву, которая навек вернёт ему Лену. Битву, в которой он расправится со всеми Рафиками Зильбердонами, Димками Дубняками и всякими прочими Цибиняками.

К тому времени Кирилл уже работал в минском метрострое, а Лена заканчивала институт. Каждый день Лена поднималась на институтском лифте, и у выхода её ждал Рафик с новыми стихами. Каждый день Кирилл спускался под землю, где строили станцию метрополитена. Там он писал свою поэму, писал как умел – в камне.

В день открытия метрополитена Кирилл встретил Лену у лифта и не дал ей в очередной раз подняться к Рафику.

– Пойдём, – сказал он ей.

– Господи, куда? Меня ждут.

Но Кирилл так стиснул её локоть, что у Лены пропала всякая охота сопротивляться. К тому же она чувствовала свою вину перед ним, хоть и небольшую. Через несколько минут они уже спускались под землю на эскалаторе, а ещё немного погодя были на станции.

– Смотри, Лена, эту станцию я спроектировал и посвятил тебе. Она будет носить твоё имя. Я решил её назвать «Площадь Ленина».

Лена посмотрела на огромный мраморный зал, превосходивший по величине все залы дворцов, которые она видела в своей жизни. Мягкое освещение настраивало на романтический лад. У Лены забилось сердце. Она вспомнила, как любил её Кирилл, увидела, насколько выросла его любовь, и устыдилась того, что могла променять его на Рафика.

Кирилл подвёл её к центру станции, где возвышалась колонна. Верх её был прикрыт белоснежной тканью. Он протянул Лене верёвку:

– Тяни, Лена.

Лена дёрнула. Белая ткань упала к её ногам – и слёзы потекли из Лениных глаз: на колонне, расправив крылья, сидела каменная сова. Кирилл изваял её сам.

– Лена, ты выйдешь за меня замуж? – с мольбой в голосе прошептал Кирилл.

– Кирилл… О, Кирилл… – Лена потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, Кирилл повторил свой вопрос, и Лена обещала подумать.

В завершении нельзя не сказать, что худсовет метрополитена высказался категорически против зоологической темы в архитектуре станции. Всё должно было быть идейно и высокохудожественно – так что на сову прилепили серп и молот, а крылья так и оставили. Название тоже менять не стали. Вот только Лена вышла замуж за Рафика Зильбердона, который посвятил ей свою первую книгу стихов.

Ленин

Первые годы жизни были освещены именем Ленина, его фамилией, его псевдонимом. Жил-был такой Ленин и сделал он всем нам хорошо. Если бы не он, то было бы сейчас гораздо хуже. Ведь всем детям хорошо, правда? Возьми одного какого-нибудь ребёнка, повыспрашивай: ну как тебе? Не в данный момент, а вообще – глобально, как жизнь? Вопрос не простой, но ведь не плохо же, а? Пожалуй что не плохо. А раз не плохо, то, значит, хорошо. И за это вот всё спасибо Ленину.

Я тоже хотел, чтоб из-за меня людям было хорошо, а потому внимательно выслушивал все истории про Ленина и мотал на невыросший ус. Например, был такой рассказ про то, как маленький Ленин приехал в гости к тёте. Там он с тётиными детьми здорово повеселился: бегал, прыгал, убегал, догонял, ну и задел, как водится, вазу. Ваза упала и разбилась. Тётя собрала всех детей и говорит: «А ну признавайтесь, кто вазу разбил?» И Ленин, в общем-то, не сразу, но, в конце концов, проявил силу духа и рассказал всё. Мораль была такова, что если не будешь честным, то никогда не станешь Лениным.

У моей соседки по парте была какая-то очень красивая стирка. А у меня не было. На одной из перемен я незаметно взял эту стирку себе и никому ничего не сказал. Целый вечер дома я что-то рисовал и стирал замечательной резинкой, а наутро учительница на первом уроке и спрашивает:

– Дети, у Лены пропала её любимая стирка. Может, кто-нибудь взял? Верните, пожалуйста.

Я аж опешил.

– Дети, вспомните, может, кто-нибудь видел?

«Ну же, решайся. Ленин ты или нет?» – стучало в висках. Тут я поднимаю руку, признаюсь, извиняюсь, возвращаю стирку.

Такой я был первоклассник: следовал заветам Ленина, изучал детскую литературу о революции, желал всем сделать хорошо. И чем дальше, тем больше доставал маму расспросами о Владимире Ильиче. «Мам, а Ленин правда то? А действительно ли он это? Мам, а говорят, что Ленин…? Слушай, а вот Ленин…»

Восьмидесятые шли к концу. Мама, видимо, здорово подустала от этой ленинианы и не думала уже о том, чтобы щадить чувства ребёнка. Потому при очередном таком вопросе ответила очень грубо:

– Говно твой Ленин.

Тогда-то я умолк надолго. Мне надо было переварить эту важную информацию. Мне надо было понять, почему мама это сказала. На это должна была быть очень веская причина. В любом случае, авторитет моего кумира изрядно пошатнулся. Не то слово пошатнулся – солнце Ленина померкло навсегда. Говорить правду я стал всё реже и реже.

Если Ленин говно, то всё позволено.

Загробная жизнь старца Никодима

«На всё воля Божья», – подумал старец Никодим и помер.

В последнее время Никодим всё реже выходил на свет из пещеры, которую сам же и вырыл. Кирпич упал прямо на голову старца, оставив мгновение на мысль: «На всё воля Божья».

Отовсюду сбежались монахи, крестясь и бормоча под нос молитвы. Строительство церкви приостановилось, а молодой каменщик, чьи руки выронили кирпич, стоял неподалёку от места гибели бледней, чем покойный старец: «Батюшки, святого старца убил». «Бес тебя попутал», – говорили работники, которые строили в монастыре церковь. А на умиротворённом лице старца не было ни тени укора. По всему видно: умирать ему было не страшно. Он давно ждал момента, когда Господь приберёт его. А Господь, как ему пристало, не торопился, потому и дожил старец в Пещёрском монастыре до 73 лет. Жуть как долго. В его веке никто столько не жил.

С детства Никодим знал: чем большим лишениям себя подвергнешь на этом свете, тем лучше и светлее будет жизнь на том. А жизнь на том свете длится вечно. Как только возраст позволил, постригся Никодим в монахи, принял схиму и начал готовить себя ко встрече с Господом.

Сначала он выучил наизусть всю Библию. В монастыре даже отец-настоятель не мог этим похвастаться и завидовал молодому монаху. Как-то он сказал Никодиму:

– Вот ты думаешь, выучил Библию, живёшь в монастыре – и за это тебе врата в рай открыты? Нет, Никодим, не так всё просто. Нужно себя ограничивать до предела. Ведь какие бывают случаи? Иные монахи в лес уходят и там живут среди зверей и птиц, другие залазят на дерево и не слазят по нескольку лет, да и то не все из них в рай попадают. А ты думаешь заучиванием выкрутиться.

«И правда, – подумал Никодим. – Разве ж такая лёгкая дорога в рай?» – и принял обет молчания. Теперь уже сколько отец-настоятель не пытался с ним разговаривать, никак не мог вытянуть и слова.

Вскоре начал Никодим придумывать себе новые испытания. Бывало, закроется в келье и несколько дней не выходит. Монахи уже думают, что умер. Взламывали двери, а он сидит Библию переписывает. Ну, извинялись, конечно, дверь на петли вешали и уходили. А иногда наоборот. Зима суровая, а он соорудит во дворе монастыря шатёр, в сугроб крест деревянный воткнёт и станет на колени – молится. Сколько раз его чуть не до смерти замёрзшего братья-монахи в келью приносили. Но выживал всегда. И пошли слухи по монастырю, что он святее отца-настоятеля да и вообще всех святых, когда-либо на земле живших. Монахи приходили к ручке припасть или просто посидеть рядом. А Никодим молчал, и никто не знал, что у него на уме.

Отец-настоятель к тому времени совсем обессилел и слёг. Подкосили его разговорчики в монастыре, что и говорить. Завидовал он Никодиму, но знал, что грех это тяжкий, а потому на смертном одре призвал его к себе и при всех братьях указал: «Вот ваш новый настоятель», – облегчённо вздохнул и умер.

Но Никодим не жаждал власти и не хотел управлять монастырём, а братья то и дело прибегали к нему с вопросами и просьбами. Потому однажды ночью он вышел во двор монастыря и стал рыть себе нору. Он знал, что это будет единственное место, где его не достанет суета мирская, и к тому же это будет его главным испытанием. Если сдюжит, то наверняка рая достоин.

Переусердствовал Никодим: не нору вырыл, а целую пещеру длинную-длинную, и навсегда покинул свою келью. Постепенно братья-монахи, желая быть поближе к Никодиму, рыли свои ответвления в пещере святого старца и селились там. Через некоторое время под монастырем был уже целый лабиринт пещер, за что монастырь прозвали Пещёрским.

Десять лет жил Никодим в пещере, двадцать. Читал про себя на память Библию, молился неустанно, от постоянной темноты кожа его стала бледная, а он благодарил за это Господа. 30 лет жил старец в пещере, не обращая внимания на подселявшихся к нему братьев. Так привык он к этой жизни, что краше его подземной кельи он себе и выдумать не мог.

Однажды вышел Никодим поутру воды из колодца набрать, а Господь наконец смилостивился над ним и разжал пальцы каменщика. Храму, строившемуся над пещерами, суждено было быть законченным после смерти Никодима. На всё воля Божья.

Монастырь оставался далеко внизу, а душа Никодима поднималась в небеса. Легко было душе, потому что грехов на земле у неё никаких не было, а потому ей теперь была одна дорога – в рай.

На самом высоком облаке поджидал Никодима Господь. С почестями встречал святого старца: хлеб, соль, медовуха, яства неисчислимые. От всего отказался Никодим, съел только хлеба корочку.

– Вижу, скромен, – сказал Бог. – Только тебе это здесь не понадобится. Так как грехов за тобою никаких не числится, а если и были какие, то искупил ты их тысячекратно, тебе теперь жить в раю. А в раю – райские наслаждения: ешь, пей, сколько хочешь, чего хочешь, с девушками общайся, книжки, какие пожелаешь, читай – словом, ни в чём себе не отказывай: заслужил!

«Ох, заслужил, – заблагоговел старец. – Сколько лет, сколько лишений – и вот он рай у моих ног».

Пошёл бродить Никодим по дорожкам сада. Солнце глаза слепит, жарко Никодиму в рясе, а навстречу ему девушки обнажённые – фу, срамота.

– Никодим, скидывай рясу, жарко. В раю ряс не носят, – и засмеялись.

«Как не носят? Всю жизнь носил, а тут не будет. Какая ж это святость – без рясы?»– и зажмурился от яркого солнца, а заодно чтоб девок голых не видеть.

– Здравствуйте, Никодим, позвольте с вами поговорить на религиозные темы: помнится, на земле вы были большой знаток Библии, – произнес чей-то знакомый голос.

Приоткрыл Никодим левый глаз и зажмурил сразу же. Перед ним стоял совершенно голый отец-настоятель с бокалом вина в одной руке и кистью винограда в другой.

Никодим побежал куда глаза глядят. А глаза глядели на яблоню. «Неужели та самая?» – мелькнуло в голове у старца. Мысль эту обдумать он не успел, так как споткнулся о чью-то ногу.

– Нельзя ли поаккуратней, – сказал юноша, которого не заметил монах. Парень лежал на траве и перелистывал книгу. Никодим огляделся и увидал, что весь луг занят парочками, которые читали, рисовали, а некоторые даже целовались.

«Свят, свят», – обхватив голову руками, Никодим вернулся обратно к Господу:

– Просить у тебя хочу, о Боже.

– Проси, чего пожелаешь, я твои жертвы ценю и всё для тебя сделаю.

– Я так понимаю, в раю всё можно?

– Всё, Никодим, только яблоков кушать нельзя вон с той яблони.

– Боже упаси!

– Упасу, – усмехнулся Господь.

– Хочу я пещеру – такую, как была у меня на земле, томик Библии и хлеб да воду, а больше мне ничего не надо. Буду славить тебя, Господи.

– Пещеру? – удивился Господь. – Да тут в райском саду никаких пещер с момента сотворения не бывало. Живи на лугу под солнцем, ешь, что пожелаешь, книжки читай, зачем тебе пещера?

– Не вижу я для себя жизни иной, как в пещере. Да и привык я к ней. А что такое есть, пить да с девицами резвиться, я и не знаю. Не пристало это мне.

– Ну, хорошо. Раз обещал, так исполню, – призадумался Господь. Минуту думал, вот уже и вторая пошла. Вдруг лицо его просияло, и молвил он:

– Люцифер, проводи старца в свои владения и определи в пещеры.

Так святой старец стал жить в аду, за что по сей день благодарит всемогущего Господа.

История о том, как Сергей Степанович решил худеть и что из этого вышло

127,3!

«Нет, нет, нет, срочно надо худеть», – подумал Сергей Степанович. При росте в 170 сантиметров весить столько килограмм было очень неприлично. К тому же попробуйте сложить 1+2+7+3 – получите 13: чертова дюжина. Нет, худеть просто необходимо!

Чтобы не откладывать своё решение в долгий ящик, Сергей Степанович отказался от завтрака, а вместо него он достал из шкафа старые кеды и отправился на пробежку вокруг дома.

С тех пор, как Сергей Степанович вышел на пенсию, его донимали идеи – одна величественней другой. Вот позавчера он, например, задумал прибить книжную полку над своей кроватью, чтоб удобней было перед сном читать книги. Ведь когда не спится, книга – лучшее снотворное. Но полка висела в другом конце комнаты, и пока Сергей Степанович собирался с силами, чтобы встать да взять с неё томик Чехова, Булгакова, Мураками или Коэльо, он, как правило, уже засыпал. Такая несправедливость мучила Сергея Степановича, и вот он придумал перевесить полку. Как назло гвозди в стену, у которой стояла кровать, не вбивались вовсе. И как сильно Сергей Степанович ни колошматил, после двух прямых попаданий по большому пальцу левой руки ему пришлось отказаться от этой затеи. Полку он поставил на пол рядом с кроватью.

А ещё хотел Сергей Степанович передвинуть газовую плиту подальше от окна. Он в процессе готовки очень часто отвлекался на проходящих за окном барышень – как следствие еда пригорала, разваривалась, пересаливалась как-то сама собой. Вот если бы поменять местами плиту с холодильником… Но это ему сделать не удалось, так как плита была крепко прикручена к газовой трубе.

Сегодняшняя счастливая мысль похудеть решала все проблемы Сергея Степановича. Плиту никуда отодвигать не надо: отныне он будет питаться одной лишь молочной сывороткой. А полку он лучше назад повесит, ведь прогулка от кровати в другой конец комнаты и обратно позволит израсходовать ему лишние калории.

С такими счастливыми мыслями Сергей Степанович стартовал в кедах от своего подъезда в новую жизнь. Что оставлял он в жизни старой? Это не была плохая жизнь – то была жизнь, где Сергей Степанович ни в чём себе не отказывал, по крайней мере, из еды. Еду он очень любил, но толстым быть никогда не хотел. И вот вам пожалуйста – пенсия, а Сергей Степанович жирдяй. Его уже дети так на улице дразнят. Если так пойдёт дальше, то он может сломать весы, которые рассчитаны на 130 килограмм. И что тогда? Привет, контроль над весом утерян. Нет, это не должно произойти. Сергей Степанович будет худеть.

Добежав до середины дома, он перешёл на шаг. Было тяжеловато для первого раза. «Ладно, оббегу завтра», – подумал Сергей Степанович и вернулся домой.

Первым делом он повесил на место полку и самые интересные книги поставил повыше, чтоб можно было израсходовать побольше энергии, когда за ними тянешься. Устал. Решил подкрепиться. Пошёл на кухню, открыл холодильник и вспомнил, что худеет.

Из холодильника на него смотрела румяная курица, соблазняя своими аппетитными ножками, рядом стояла открытая упаковка майонеза, чуть тронутый вчера салат дожидался радостного мига, когда сможет попасть в рот Сергею Степановичу. Сергей Степанович зажмурился и ляпнул дверцей холодильника.

«Пойду в магазин за сывороткой», – решил он.

В магазине все продавщицы как сговорились: одна хрустела яблоком, вторая ела бутерброд, третья отрезала колбасу…

– Сыворотку, – Сергей Степанович протянул деньги и стыдливо поглядел в пол. Не забрав сдачи, он пулей вылетел из магазина и чуть не сбил с ног бабку, жевавшую жирный чебурек.

Добравшись до дома, Сергей Степанович вскрыл пакет с сывороткой и за минуту выпил всё до капельки. Сыворотки больше не было – голод остался. В углу затрясся холодильник. Сергей Степанович был уверен: его зовёт курица, просит, чтоб её полили пикантным кетчупом.

Сергей Степанович натянул кеды и решил утолить голод бегом. На этот раз он практически оббежал весь дом. На последних шагах ноги его запутались, и он упал под окном чьей-то кухни. «Жарят мясо», – подумал Сергей Степанович, учуяв запах жареного. И так ему захотелось этого мяса, как будто он 5 лет ничего не ел: рот наполнился слюной, а глаза – слезами.

Оставшуюся часть дня Сергей Степанович перечитывал классику, где, как оказалось, сцен с едой стало больше, чем раньше.

Честь и хвала Сергею Степановичу – он не сорвался. Вот уже 10 дней он выдерживал свою жесточайшую диету. Вес его неуклонно приближался к отметке в 120 килограмм. А как хотелось Сергею Степановичу во время своих походов в магазин купить чего-нибудь существеннее сыворотки, как он терпеть не мог ту бабку с жирным чебуреком, которая, как нарочно, частенько поджидала его на улице. Вырвать бы у неё чебурек из рук и скрыться в ближайшем подъезде! Вот она стоит и жуёт, стоит и жуёт, жуёт.

Сергей Степанович переходил дорогу и смотрел в беззубый старушечий рот. Вдруг визг тормозов, удар, Сергей Степанович подлетает, потом падает вниз, а душа его поднимается вверх. Отмучался.

Включается свет и входит ангел.

– Здравствуйте, Сергей Степанович.

– Добрый день.

– Добро пожаловать на небеса. Я с вами посижу, пока ваш вопрос решается.

– Товарищ Ангел, скажите, я буду жить?

– Боюсь, что нет. Так вопрос не стоит. Там, – он указал пальцем туда, – думают, куда вас определить.

– Как жаль, как жаль, товарищ Ангел.

– Не жалейте, когда-то надо умирать.

– Да я не об этом. Мне так жаль, что я затеял всю эту ерунду с похудением так некстати. Эх, если бы я знал, что меня ждёт, то я бы ел с удвоенной силой. Ни за что б не отказал себе в курице, салате, майонезе, мясе, колбасе, сале, рулете…

Так это он жалостно перечислял продукты, что ангел начал сочувствовать Сергею Степановичу.

– Хорошо, – говорит, – я вам помогу. Только вы никому не рассказывайте. Я вас верну на 10 дней назад, а после снова встретимся.

127,3!

«Нет, нет, нет, срочно надо худеть… Нет, нет, нет, не надо!» – и Сергей Степанович побежал на кухню. С удвоенной силой дёрнул на себя дверцу холодильника и, о чудо: там его поджидала и курица, и салат, и майонез, и множество, великое множество всяких других продуктов.

Вмиг он вытащил всё это на стол и алчно стал отрывать куриную ногу от тушки-гриль. Нога не давалась, выскакивала из рук и будто бы даже отбрыкивалась. «Ишь ты, как живая», – пронеслось в голове у Сергея Степановича. «Живая», – вслух повторил он, и мысли его потекли в роковом русле. Он представил себе, как эта курочка ходила по зелёной травке и клевала зёрнышки, а, может, кудахтала с подругами по птицефабрике. А потом в один ужасный день её вздёрнули вверх лапами и перерезали горло. Скоро и его так вздёрнут. 10 дней осталось. Он в ужасе отпрянул от мёртвой холодной тушки.

В чём, собственно, разница между ним и этой курицей? Только в том, что он знает точную дату своей смерти. Сергей Степанович вымыл руки и вернулся в комнату. Есть не хотелось, он взял было в руки книжку, но не читалось.

Мысль о том, что ему осталось 10 дней, не покидала его. Как он должен провести эти последние дни? Какие удовольствия он хотел бы повторить напоследок? Читать не выходило, курица вызывала неприятные ассоциации. Спать? Чушь, скоро он будет спать вечно.

Сергей Степанович решил идти в магазин: может, там ему удастся купить чего-нибудь вегетарианского, чтобы потешить себя напоследок.

В магазине его встретили вечножующие продавщицы, они разговаривали и смеялись. Да как они могут, когда Сергей Степанович умирает!? Он обошёл весь магазин, но ничто не вызвало в нём аппетита. Сергей Степанович купил сыворотки: надо же хоть чем-то питаться. Выйдя из магазина, он открыл пакет, сделал несколько глотков противной жидкости и подавился. Напротив него стояла бабка и ела жирный чебурек.

Сергей Степанович забежал в подворотню. Его тошнило.

Вот уже несколько дней Сергей Степанович невольно выдерживал свою жесточайшую диету. Какого черта он просил вернуть ему эти 10 дней, каких таких удовольствий он жаждал? Ужель ему хотелось снова худеть? Вот уж неописуемое удовольствие, нечего сказать! Сергей Степанович не выдержал, вскочил с постели и побежал к магазину. Бабка была там. Она жрала чебурек.

– Бабка, забери меня отсюда, – взмолился. – Не могу я больше так! Видишь, у меня совсем нет удовольствия так жить.

Бабка молчала и настороженно смотрела на Сергея Степановича. Он упал на колени и обнял её ноги. Бабка бросила в него чебуреком, но Сергей Степанович не шелохнулся. Бабка стала бить его по голове и истошно кричать. Подоспевшие прохожие разняли их, а бабка плевалась на всех вокруг, досталось и Сергею Степановичу.

Не утираясь, Сергей Степанович пришёл домой, лёг, да так и пролежал до самой смерти без удовольствия.

Позже, когда ангел допытывался, сумел ли он провести те 10 дней с большей пользой, Сергей Степанович только отмахивался и бормотал что-то вроде «фатум, фатум», и еле сдерживался чтобы не плюнуть в ангела.