Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил»

Возможно, дело было в газе, а может, в чем-то другом, но Западный Белфаст объединился в опасную оппозицию. Газовый патрон пролетал через тротуар, оставляя за собой дымный след и заставляя людей, бросающих камни, рассыпаться по сторонам. Только за одну неделю в этом районе военные распылили 1600 канистр газа, и он разносился по узким улочкам и просачивался в щели продуваемых насквозь старых домов. Он щипал людям глаза, скреб в горле и провоцировал панику. Молодые парни протирали лица тряпками, смоченными в уксусе, и снова отправлялись бросать камни. Один журналист, писавший об осаде, говорил, что газ стал чем-то вроде клея, веществом, которое «скрепляло толпу в общей симпатии людей друг к другу и их ненависти к тем, кто пускал в них газ».

* * *

У Майкла МакКонвилла было весьма неспокойное детство. Он рос со здоровым скептицизмом по отношению к властям. На его взгляд, Британская армия ничем не отличалась от полиции. Он смотрел, как солдаты бросали людей о стены, пинали их ногами, обутыми в форменные сапоги с распластанным орлом. Он видел, как военные вытаскивали отцов и братьев из домов и уводили прочь, арестовывая их без какого-либо суда. Артур МакКонвилл был безработным. Но едва ли кого-то в «Дайвис Флэтс» могло это удивить: половина жителей кормила свои семьи исключительно на пособие.

Когда дети выходили из квартиры, Джин всегда велела им не уходить далеко. «Никуда не ходите! – говорила она им. – Держитесь поближе к дому». Формально войны вроде бы не было (власти упорно называли происходящее «гражданскими беспорядками»), но в действительности это был самый настоящий военный конфликт. Майкл бродил со своими друзьями, братьями и сестрами по чужой, непредсказуемой местности. Но даже в самые ужасные годы Смуты некоторые дети, казалось, не испытывали страха. Когда прекращалась стрельба и замолкали винтовки, ребятишки высыпали на улицу и заползали в остовы сгоревших грузовиков, прыгали на ржавых сетках кроватей или прятались в брошенных ванных, которые лежали среди груд булыжников.

Майкл большую часть времени проводил в раздумьях о голубях. В XIX веке голубь считался в Ирландии «скаковой лошадью бедняка». Отец Майкла и его старшие братья привили ему интерес к голубям. Сколько он себя помнил, его семья всегда держала птиц. И Майкл отправлялся в зону боевых действий, чтобы поискать сидящих где-нибудь голубей. Когда ему удавалось их обнаружить, он снимал куртку, устраивал для них что-то вроде гнезда и нес теплых испуганных птиц обратно в свою спальню.

Во время таких походов Майклу порой приходилось идти через брошенные дома. Он и понятия не имел о том, какие опасности могут поджидать его внутри: бродяги, военизированные группы или бомбы – что угодно. Но он не боялся. Однажды он наткнулся на старый завод, у которого взрывом начисто снесло весь фасад. Майкл и его друг заглянули внутрь, чтобы проверить, нет ли там гнездящихся голубей. Когда они дошли до верхнего этажа, то вдруг оказались прямо перед отрядом британских солдат, ставших здесь лагерем. «Руки вверх, стреляю!» – закричали солдаты, они держали Майкла и его друга на прицеле, пока те не спустились вниз, в безопасное место.

Примерно через год после всех этих событий в округе Фоллз Белфаста отец Майкла начал сильно терять в весе. В конечном итоге он очень ослаб и так дрожал, что не мог даже удержать чашку чая в руках. Обратившись наконец к доктору и сделав анализы, он узнал, что у него рак легких. Гостиная стала его спальней, и Майкл слышал, как по ночам он стонет от боли. Он умер 4 января 1972 года. Когда Майкл смотрел, как гроб с телом его отца опускают в мерзлую землю, он и представить себе не мог, что может случиться что-то худшее.

Глава 4
Раскол в ИРА. Подпольная армия. «Это было потрясающее время»

Однажды в 1971 году Долорс Прайс шла пешком по Белфасту вместе со своей матерью Крисси. Завернув за угол, они увидели контрольно-пропускной пункт Британской армии. Всех пешеходов допрашивали и обыскивали. Крисси замедлила шаг и пробормотала:

– У тебя что-нибудь есть?

– Нет, – ответила Долорс.

– Есть у тебя что-нибудь? – снова спросила Крисси уже более настойчиво.

Долорс видела, как в отдалении молодых людей швыряли о бронемашины и солдаты приказывали им снять куртки.

– Дай сюда, – сказала Крисси.

Долорс достала имеющийся у нее пистолет и украдкой передала его матери, которая спрятала оружие под пальто. Когда они дошли до КПП, Долорс заставили снять куртку, а поскольку Крисси была старше, то взмахом руки ей разрешили пройти. Вернувшись домой на Сливгаллион-драйв, Крисси тщательно почистила пистолет и смазала все металлические части. Затем она завернула его в старые носки и зарыла в саду. Впоследствии, выкапывая оружие, начальник снабжения из ИРА остановился и спросил Долорс, лишь отчасти в шутку:

– А твоя мама не хотела бы к нам присоединиться? Она потрясающий спец по хранению оружия.

* * *

Фоллз-роуд и Шанкилл-роуд шли почти параллельно друг другу, так как обе улицы вели в центр Белфаста, иногда сближаясь, но никогда не сходясь. Фоллз-роуд считалась оплотом католиков, в то время как Шанкилл – протестантов; эти две артерии соединялись множеством узких улочек, которые шли между ними под прямым углом, и характерными рядами стандартных домиков ленточной застройки. В определенных местах этих улочек заканчивалась католическая территория и начиналась протестантская.

Во время волнений 1969 года микрорайоны окружали баррикадами, по которым можно было проследить религиозную географию. Затем их сменили так называемые стены мира – высокие барьеры, отделяющие одно сообщество от другого. Военизированные группы стремились соблюдать границы анклавов, а приграничные линии были укомплектованы караулами из подростков. Когда вспыхнуло восстание, ИРА уже практически не функционировала. Армия участвовала в провалившейся пограничной кампании в 1950-х годах и начале 1960-х, но ее усилия почти не нашли поддержки у сообщества. В конце 1960-х некоторые члены руководства ИРА в Дублине начали задавать вопросы о пользе оружия для ирландской политики и более открыто становиться на сторону марксистской философии, которая склонялась к мирному сопротивлению. Организация уменьшилась до такой степени, что, когда летом 1969 года начались мятежи, ИРА насчитывала в Белфасте всего сотню членов. Многие из них, как Альберт Прайс, отец Долорс, являлись опытными ветеранами прежних кампаний, но теперь были уже немолоды.

С военной точки зрения они также были и совершенно безоружными. Приняв явно несвоевременное решение, ИРА в 1968 году действительно продала по сниженным ценам все свое оставшееся оружие Армии свободного Уэльса. Пока еще говорили о некоторых навыках в производстве кустарных взрывчатых веществ, но ИРА приобрела репутацию организации, чьи подрывники имели тенденцию чаще взрывать себя, чем запланированные цели.

По традиции католическое меньшинство в Северной Ирландии обращалось к ИРА за защитой в периоды религиозных раздоров. Однако, когда в 1969 году началась Смута, организация мало что могла сделать, чтобы помешать лоялистам выкуривать католические семьи из их домов. После «зачисток» некоторые люди предлагали расшифровывать название ИРА как «Я сбежал»^[8].

В Белфасте имелась группировка, которая хотела взять более агрессивный курс – вновь разжечь в ИРА настроения на проведение насильственных действий. В сентябре 1969 года командующий ИРА по имени Лиам МакМиллен провел совещание руководителей в помещении на Сайпрес-стрит. МакМиллена повсеместно обвиняли в том, что организация не сумела защитить сообщество во время беспорядков. Во время совещания в зал ворвались вооруженные люди (21 человек) под предводительством Билли МакКи, легендарного уличного бойца ИРА. Родившись в 1921 году, через несколько месяцев после разделения Ирландии, МакКи в возрасте всего лишь 15 лет вступил в молодежное отделение ИРА. И с тех пор постоянно оказывался за решеткой. Он был ревностным католиком, который каждый день посещал мессу и никогда не расставался с пистолетом, имел бледно-голубые глаза и отличался склонностью к фанатизму. «Ты дублинский коммунист, и мы переизбираем тебя, – крикнул он МакМиллену. – Ты больше нами не руководишь!»

Один из старых друзей Альберта Прайса, писатель Брендан Биэн^[9], не раз отмечал, что на любом собрании республиканцев первым вопросом в повестке дня всегда является раскол. Долорс раскол в ИРА казался неизбежным. Распад организации на два крыла произошел в самом начале 1970 года. Крыло, известное как Временная Ирландская республиканская армия, недвусмысленно стремилось к вооруженному сопротивлению. Старая ИРА получила название Официальная Ирландская республиканская армия. В народе за этими разными крыльями закрепились названия «Провос» и «Стикис»^[10] (официалы прикрепляли на рубашку памятные пасхальные лилии с помощью липучки – sticky, а «бунтовщики» – provos – обходились обычной булавкой). В 1971 году милитаризованные группировки убили 44 британских солдата. Но, несмотря на то что эти два крыла ИРА усилили борьбу с лоялистскими отрядами, Корпусом констеблей и Британской армией, они начали кровавую войну и друг с другом.

* * *

Пригород Андерсонстаун, где выросла Долорс Прайс, располагался над Фоллз-роуд, у подножья плосковершинной Черной горы, которая, если смотреть издалека, будто нависала над городом. Когда в 1969 году ситуация резко ухудшилась, нормальная жизнь замерла. Детям стало небезопасно посещать школу, а потому многие просто перестали это делать. Две тетки Долорс переехали в этот район, так как их собственные дома, находившиеся в других местах, были сожжены. В поисках подозреваемых в связях с ИРА или оружия военные часто устраивали рейды в Андерсонстауне. Один местный дом одновременно служил и школой подрывников: тайной фабрикой взрывчатых веществ, где рекруты из Временной ИРА обучались тому, как собирать устройства и как обращаться с зажигательными веществами. Власти ненавидели местных жителей, а присутствие вооруженных и добровольных представителей британской короны только еще более усиливало впечатление того, что Белфаст оккупирован.

Динамика развития военного осадного положения привела к тому, что весь район сплотился, а затем объединился в оппозицию. «Местные жители вдруг изменились, – позже вспоминала Долорс. – Они сделались республиканцами». Как только представители властей появлялись здесь, домохозяйки и даже дети выбегали из домов, срывали металлические крышки с мусорных баков, вставали на колени прямо на тротуар и лупили этими крышками, как тарелками, по камням мостовой, издавая при этом грохочущие и скрежещущие звуки, которые разносились по всем окрестным улочкам и сообщали повстанцам, что начался рейд. Бойкие ребятишки школьного возраста отирались на углах улиц и пронзительно свистели при первом же тревожном знаке.

Такая солидарность укрепляла дух. По мере нарастания насилия обычным делом стали грандиозные похороны, когда на краю могилы произносились речи, а гробы оборачивали трехцветными флагами. Люди стали шутить, что в Белфасте вся общественная жизнь представлена поминками. Эти церемонии с пышным великолепием смерти и национализма завораживали Долорс Прайс. После марша и событий на мосту Бернтоллет она продолжила учебу. В течение нескольких лет она мечтала о художественной школе, но, подав туда заявление, горько разочаровалась, так как ее не приняли. Тогда она поступила в Педагогический колледж Св. Марии, который находился в начале Фоллз-роуд, намереваясь получить диплом бакалавра.

В эти годы Альберт Прайс редко принимал участие в семейной жизни, потому что был вовлечен в новый виток политической борьбы. Если ИРА нуждалась в оружии, Альберт начинал его поиски. Вечерами Долорс часто приходилось видеть группы мужчин, собиравшихся в их гостиной; они о чем-то шептались с отцом. Однажды Альберт подался в бега и тайно перешел границу Республики. Долорс начала учиться в Св. Марии в 1970 году. Она от природы была сообразительной и любопытной, а кроме того, хотела получить диплом. Но после резни на мосту Бернтоллет в ней будто что-то перевернулось. Как впоследствии говорил отец, этот случай изменил и Долорс, и Мариан. Вернувшись в Белфаст, «они так никогда и не стали прежними».

Однажды – это было в 1971 году – Долорс пришла к местному командующему ИРА и заявила: «Хочу вступить в организацию». Официальная церемония состоялась в гостиной дома Прайсов на Сливгаллион-драйв. Кто-то буднично сказал ей: «Эй, заходи сюда через минуту». Она вошла, подняла правую руку и произнесла торжественную клятву верности: «Я, Долорс Прайс, обещаю, что буду служить ИРА, используя все свои знания и способности». Она поклялась подчиняться всем приказам «старших офицеров». Пока Долорс принимала участие в этом серьезном обряде, ее мать сидела в соседней комнате, заваривала чай и вела себя так, будто понятия не имеет, что происходит.

В ту минуту, когда ее взгляд встретился с глазами лоялиста, который бил ее на мосту Бернтоллет, Долорс поняла, что ее фантазии о мирном сопротивлении наивны. «Я никогда не переделаю этих людей», – сказала себе она. Никакие марши не принесут Ирландии необходимых изменений. В юности она начала поиски истины, отойдя от краеугольных убеждений своей семьи, но, вступив в ИРА, совершила своего рода возвращение домой.

Мариан тоже присоединилась к Провос. В тот день сестры еще ходили в школу. Но ночью они исчезли из дома и долго там не появлялись. Родители в Западном Белфасте обычно не задавали вопросов в таких ситуациях. Временами молодые люди исчезали, например, на неделю, и, когда они возвращались, никто не спрашивал их о том, где они находились. И тому была своя причина. Поскольку ИРА являлась запрещенной организацией и даже вступление в ее ряды было основанием для ареста, группа фанатически соблюдала секретность. Молодежь, присоединяясь к ИРА, обычно не сообщала об этом своим родителям. В некоторых ситуациях родители могли и не одобрить этого: Белфаст уже сделался достаточно опасным, и вступление в милитаризированные формирования было просто искушением судьбы. Когда юные бойцы ИРА отправлялись на задание, они порой просто сталкивались за углом с собственной матерью. А мать, не обращая внимания на то, что сын вооружен, брала его за ухо и тащила домой.

Но даже если ваши родители горячо поддерживали ИРА, все равно были причины не говорить им, что вы вступили в эту организацию. Если полиция или военные вламывались в дом и допрашивали их, то чем меньше они знали, тем лучше. У Долорс был друг – крупный парень с квадратной челюстью, которого звали Фрэнки МакГиган. Как и Прайсы, МакГиганы были привержены республиканским идеям, а поскольку родители этих семей дружили, Долорс и Фрэнки знали друг друга всю свою жизнь. Когда Фрэнки вступал в ИРА, он знал, что его отец тоже член этой организации, однако они это никогда не обсуждали. Временами ситуация приобретала некий комический оттенок: ведь эти двое жили под одной крышей. Отец Фрэнки был начальником по снабжению и отвечал за оружие и амуницию. Но когда Фрэнки нуждался в боезапасах, он не просил отца, а вместо этого обращался к своему другу Кевину: «Кевин, у моего отца есть патроны?» Кевин спрашивал отца Фрэнки, который давал патроны Кевину, а тот, в свою очередь, нес их Фрэнки. Возможно, это не самый эффективный способ ведения дел, но он давал возможность не говорить о некоторых вещах.

* * *

Начальником штаба Провос был человек по имени Шон МакСтивен^[11]. Круглолицый сорокалетний мужчина не употреблял алкоголь, имел выраженный акцент кокни^[12] и ямочку на подбородке. При рождении в Восточном Лондоне он получил имя Джон Стивенсон; его воспитывала мать, которая рассказывала мальчику истории о своем ирландском детстве в Белфасте. После службы в Королевских воздушных войсках он выучил ирландский язык, женился на ирландке, взял ирландскую фамилию и вступил в ИРА. Позже выяснилось, что МакСтивен вообще не был ирландцем: его мать была хорошей рассказчицей, но родилась не в Белфасте, а в Бетнал-Грин в Лондоне^[13]. Однако иной раз мы верим в мифы с большей пылкостью, чем в реальность. (Некоторые из коллег МакСтивена по ИРА, желая уколоть его, «забывали» об ирландском имени и называли его Джоном Стивенсоном.)

МакСтивен, хотя и протестант по рождению, был преданным католиком, который провел некоторое время в тюрьме за участие в нападении ИРА на склад оружия в 1953 году. Он был республиканцем, выступавшим за «физическую силу», непоколебимым защитником вооруженной борьбы как единственного способа противостояния британцам; однажды он выразил свою личную военную стратегию в трех словах: «Эскалация, эскалация и еще раз эскалация». Пристрастие МакСтивена к насилию было настолько явным, что некоторые из его соратников называли его МакНайф^[14].

В одной из глав своих мемуаров МакСтивен вспоминает, как он познакомился с Долорс Прайс. «Она собиралась стать учителем, – пишет он, – и хотя происходила из республиканской семьи, до определенного момента была уверена, что ненасильственный протест способен победить несправедливость на Севере». Он указывал на резню у моста Бернтоллет как на то, что изменило ее образ мыслей. Первоначально МакСтивен предложил Долорс вступить в Куманн на мБан – женское крыло ИРА. Это было то самое подразделение, в котором служили Крисси Прайс, тетя Брайди и бабушка Долан. Женщины из Куманн выполняли серьезную работу: они заботились о раненых мужчинах, а иногда забирали оружие, еще дымящееся от выстрелов, уносили его и прятали.

Но Прайс была обижена предложением МакСтивена. Ее феминизм – в сочетании, возможно, с неким осознанием своего права, характерным для отпрыска уважаемой республиканской семьи, – означал, что она не собиралась быть на вторых ролях. «Я хотела сражаться, а не заваривать чай или бинтовать, – позже вспоминала она. – Настоящая армия – или ничего». Прайс была убеждена, что может участвовать в борьбе наравне с любым мужчиной, и хотела выполнять такую же работу, как и он. Она заявила Мак Стивену, что хотела бы быть «сражающимся солдатом».

Организовали специальное совещание Совета Временной армии, на котором было решено, что впервые в истории женщины могут вступать в организацию на правах полноправных членов. В большой степени это произошло благодаря амбициям (безупречному республиканскому происхождению) Долорс Прайс. Но сама Прайс говорила, что, возможно, здесь сыграл роль другой фактор: поскольку власти массово бросали мужчин в тюрьмы, Провос, видимо, поняла, что у них нет иного выбора, как начать принимать в свои ряды женщин.

Если Прайс и полагала, что женский пол (или происхождение из республиканской королевской семьи, или наличие образования, которое отвечает стандартам ИРА) может дать ей некоторые преимущества, она быстро избавилась от этого заблуждения. После принесения присяги ее непосредственный командир приказал ей явиться в один дом в Западном Белфасте, где собирались члены ИРА. Здесь Прайс выдали гору грязных, разнокалиберных, заржавевших патронов, которые явно были выкопаны из земли – Бог знает откуда. Затем кто-то выдал ей кусок наждачки и велел: «Почисти патроны».

Прайс, фыркнув, решила, что это, конечно, самая что ни на есть интеллектуальная работа. Любой мальчишка-подросток мог ее выполнить. Действительно ли ей нужно это делать? Да и могли ли эти патроны еще служить? Неужели кто-то собирался стрелять ими? Она представила, как солдаты ИРА, сидящие в кухне, тихонько смеются над ней. Ей хотелось войти туда и сказать: «Засуньте эти патроны знаете куда?!» Но она не решилась: она же поклялась выполнять приказы. Все приказы. Возможно, это глупый обычай, но это и проверка. Поэтому Прайс взяла наждачку и начала скрести патроны.

* * *

«Всю твою жизнь тебя учили, что это славный путь», – вспоминала Прайс. Но она была не только хорошо знакома с романтикой своего нового призвания, но и осознавала риски. ИРА только что ввязалась в вооруженную борьбу с Британией, и что бы там ее товарищи, такие же новобранцы, ни говорили о шансах на успех, эти шансы казались весьма призрачными. Ход событий показывал, что ты скорее всего окажешься побежденным в любой операции и даже во всей кампании, а значит, тебе следовало ожидать судьбы Патрика Пирса и других героев Пасхального восстания: в конце концов британцы возьмут твою жизнь, а ирландцы сложат о тебе легенды. Рекрутам Провос прямо говорили о двух возможных исходах: «Вы либо окажетесь в тюрьме, либо погибнете».

Крисси Прайс тоже знала об этих рисках, и, несмотря на свою преданность делу, она беспокоилась о дочери.

– То есть ты не закончишь образование? – спрашивала она.

– А что, революция подождет, пока я получу образование? – отвечала Долорс.

Часто ночью, когда Долорс возвращалась после очередной операции, Крисси молча брала ее одежду и, не задавая никаких вопросов, клала ее в стиральную машину. Но как-то раз Долорс пришла домой поздно ночью и застала мать в слезах: та узнала, что где-то взорвалась бомба, и испугалась за дочь: вдруг погибла именно она?

Вскоре после того, как сестры Прайс присоединились к Провос, им дали задание перейти границу и посетить тренировочный лагерь ИРА в Республике. Такие лагеря были обычным делом. Рекрутов привозили туда на машине или микроавтобусе; они ехали по петляющей деревенской дороге в какое-то отдаленное место, чаще всего на ферму, там обычно появлялся местный гид – домохозяйка в фартуке или сочувствующий приходской священник – и провожал их до самого фермерского домика. Лагерные сборы длились от нескольких дней до недели и больше; они включали в себя интенсивные тренировки с револьверами, винтовками и взрывчатыми веществами. Провос все еще имела дело с ограниченным арсеналом древнего оружия, большая часть которого датировалась временами Второй мировой войны, но новобранцы учились смазывать и разбирать винтовку, заряжать и вставлять взрыватели. Они маршировали колоннами и тренировались так, будто служили в обычной армии. У них даже было что-то вроде формы. В обычные дни молодые повстанцы носили простые джинсы и шерстяные свитера. Но на похороны они надевали темные костюмы, солнечные очки и черные береты. Они стояли в карауле вдоль тротуаров как решительная, дисциплинированная уличная армия.

Во время таких событий власти имели возможность фотографировать, они часто так и делали. Однако их восприятие этих недавно образовавшихся милитаризованных формирований все еще было устаревшим, и они часто не могли соотнести лица юных новобранцев с именами или другой ценной информацией.

Имидж «человека из ИРА» в Белфасте в 1960-х годах ограничивался радикалом, любящим посидеть за барной стойкой и выпить джина; он с трудом волочил ноги и хранил в памяти множество историй о былых временах. Однако Временная Ирландская армия решила изменить это карикатурное впечатление. Ее бойцы стремились быть аккуратными, дисциплинированными, организованными, идеологически подкованными – и безжалостными. Они называли себя «добровольцами», и само это название ассоциировалось с обреченными на смерть героями Пасхального восстания; под патриотизмом они понимали образ жизни, при котором патриот был готов заплатить самую дорогую цену. Будучи добровольцем, ты должен был при необходимости пожертвовать всем – даже собственной жизнью – ради служения делу. Именно такие идеи внедрялись в среду революционеров, способствовали развитию пьянящего чувства товарищества и осознанию важности миссии, а также укрепляли связи, казавшиеся нерушимыми.

* * *

Сестры Прайс, вероятно, хотели служить на переднем крае, но первоначально они работали курьерами. Это дело считалось важным, потому что всегда была необходимость переправлять из одного места в другое деньги, снаряжение или тех же добровольцев. А переезды с места на место часто оказывались рискованными. У Долорс имелся друг, Хью Фини, у которого была машина, и девушка порой использовала ее для своих поездок. Носящий очки и являющийся сыном владельца паба, Фини принадлежал к среднему классу и, подобно Долорс, был членом «Народной демократии». Он тоже учился на педагога и сочувствовал ИРА.

Сделавшись активными добровольцами, Долорс и Мариан тем не менее не бросили колледж. Колледж служил отличным прикрытием. Они приходили домой после занятий, бросали книги и отправлялись на операцию. Будучи девушками, сестры Прайс с меньшей вероятностью, чем их товарищи-мужчины, могли привлечь внимание властей. Долорс порой переходила границу по нескольку раз в день, показывая поддельный документ на имя некой Рози. Она делала это так часто, что солдаты на контрольно-пропускных пограничных пунктах начали узнавать ее. Но они никогда ее ни в чем не подозревали, считая, что у нее, должно быть, есть какая-то скучная работа, требующая постоянных хождений туда-сюда. Долорс была общительной, располагающей к себе девушкой, к тому же она немного флиртовала. Парням она нравилась.

«Рози! – кричали солдаты, завидев ее. – Как дела?»

Сестрам Прайс порой доводилось перевозить зажигательные средства. Они научились распознавать запах нитробензола – ингредиента самодельных взрывчатых веществ: он пах марципанами. Материалы для бомб готовили в Республике, а затем контрабандой переправляли через границу на север. Однажды, когда Мариан вела машину, набитую взрывчаткой, она заметила военный КПП. Она была еще несовершеннолетней и не имела водительских прав. Взрывчатые вещества находились за панелью водительской двери. Когда солдат, подошедший досмотреть машину, потянулся к ручке двери, Мариан поняла: если он откроет ее, то сразу обратит внимание на то, что дверка слишком тяжелая.

– Я сама! – крикнула она, поспешно открывая дверь.

Она шагнула из машины, показав свои ноги. Мини-юбки считались в то время в Белфасте последним писком моды, а Мариан как раз была в такой. Солдат заметил это. «Думаю, ему было интереснее разглядывать мои ноги, чем досматривать машину», – позже говорила Мариан. Солдат махнул, чтобы она проезжала.

В более чопорной и традиционной Куманн на мБан были люди, которые считали присутствие таких женщин на операциях (женщин, способных использовать свою сексуальность как оружие) чем-то угрожающим и даже отчасти скандальным. Некоторые ветераны из Куманн называли женщин, сражающихся за ИРА на передовой, «армейскими девками» и обвиняли их в беспорядочных связях. По мере разработки тактики в конфликте, женщины из ИРА стали использовать так называемые сладкие ловушки, сначала знакомясь с доверчивыми британскими солдатами в городских барах, а затем заманивая их в засаду. Однажды после полудня (дело было в 1971 году) трое британских солдат, свободных от дежурства, пошли в центр Белфаста, намереваясь выпить чего-нибудь. К ним подошли две девицы, пригласившие их на вечеринку. Позже тела этих солдат нашли на пустынной загородной дороге. Выяснилось, что по пути на вечеринку они остановились помочиться, и кто-то убил всех троих выстрелами в голову. Сестры Прайс считали, что такие операции ниже их достоинства. Долорс утверждала, что никогда не участвовала в организации «сладких ловушек». В военное время должны действовать военные законы, и она говорила: «Солдат нужно убивать, когда они при исполнении обязанностей».

Женщины, являющиеся олицетворением радикального насилия, может, и воспринимались здесь как нечто новое, но в других частях света такие фигуры обычны в иконографии революций. В то время, когда летом 1969 года полыхало восстание в Белфасте, 25-летняя палестинская террористка по имени Лейла Халед захватила самолет авиакомпании TWA, летящий из Рима в Тель-Авив, и привлекла тем самым внимание всего мира. Халед повернула воздушное судно в Дамаск и стала первой женщиной, осуществившей захват самолета. На нее смотрели как на символ новой военной политики. Глянцевые журналы изобиловали ее фотографиями: темные глаза, точеные скулы, обрамленные куфией^[15], руки, сжимающие смертоносное оружие. Несколько лет спустя известное фото запечатлело богатую американскую наследницу Пэтти Херст^[16], высунувшуюся из кабины, с беретом на голове. Одна из близких подруг Долорс Прайс говорила, что в те годы образ «прекрасной мятежницы» был по меньшей мере очаровательным.

Истории о сестрах Прайс начали распространяться и среди британских солдат, расквартированных в Белфасте, они также находили отражение в материалах военных корреспондентов. Ходили преувеличенные и захватывающие слухи о том, что эти две роковые женщины расхаживают по главным улицам Белфаста с винтовкой, спрятанной «в штанине расклешенных брюк». О Мариан говорили как об опытном снайпере, а рядовые британской армии называли ее «Черной вдовой». О Долорс пресса писала, как об «одной из самых опасных девушек Ольстера».

Трудно сказать, насколько серьезно можно все это воспринимать. Что-то было просто игривыми сплетнями сексуального характера; такие время от времени возникают в периоды насильственных переворотов. Общество, где всегда царил некоторый застой и подавлялись свободолюбивые настроения, вдруг раскалывается самым что ни на есть решительным образом. Ощущающаяся угроза сексуальной свободы и близкого к военному хаоса трансформируется в мифическое привидение в виде пары длинноногих, вооруженных винтовками распутниц.

Но если даже этот образ – до некоторой степени армейская фантазия, все же сама Долорс Прайс была одной из ключевых фигур, способствующих его созданию. «Хотите быть запечатленным на фоне нашей фабрики бомб? – спросила она репортера в 1972 году и добавила: – «Пари Матч» разместил подобные фото на прошлой неделе». Имон МакКанн, активист из Дерри, подружившийся с Прайс на марше Бернтоллет, время от времени виделся с ней. Она никогда прямо не говорила ему, что вступила в ряды Провос, но МакКанн знал об этом. И его это пугало. Он отчаянно хотел перемен в Ирландии, но являлся убежденным сторонником того, что насилием их не достичь. Он говорил своим друзьям, участвующим в вооруженной борьбе: «То немногое, чего вы можете достичь в итоге, несоизмеримо с утратами, потерями и страданиями, на которые вы себя обрекаете».

Всякий раз при виде Долорс Прайс он пленялся ее неизменным очарованием. Большинство женщин-республиканок, которых он знал, казались суровыми и набожными – если не совсем Дева Мария, то Дева Мария с оружием. А сестры Прайс были другими. Долорс всегда элегантно одевалась, имела прекрасную прическу и безупречный макияж. «Они были дерзкими девчонками, – вспоминал впоследствии МакКанн. – На их лицах не было печати фанатизма или оторванности от жизни, встречающейся у теоретиков. При взгляде на них хотелось просто улыбнуться». В те дни в Белфасте существовал известный дискаунт «Крейзи Прайсиз» ^[17], и к сестрам Прайс прилипла такая кличка – Крейзи Прайсиз. Потому что они тоже были просто невероятными.