Читать книгу: «Я стану твоим врагом», страница 6

Марион не выдержала, повернулась к молодому доктору, рассматривая его лицо. Не найдя в честных глазах подвоха, фыркнула, не сдерживаясь, неверяще покачала головой.

– Прощение! Януш! Порой я думаю… откуда ты такой?! Прощение… а разве генерал Ликонт просил меня о прощении? Нет? Вот и я не помню такого! Зато прекрасно помню, как он начал наше знакомство, как унизил меня перед моими воинами – такое не забывается! Читай нотации своему патрону, Януш, потому что это он поступил, как пережиток прошлого, как дикарь и варвар, и заслужил то, что получил!

– Он тоже неправ, – грустно согласился лекарь. – Но какой смысл искать правых там, где их нет? На вашем месте я бы задумался о насущном, о том, что действительно имеет смысл… Мужа вы не вернёте, но можете потерять то, что имеете, если ввяжетесь в войну с герцогом. Он сильнее вас, правда, леди Марион, он… у него такие связи… – Януш запнулся, не решаясь продолжать. О том, какие родственные связи у Нестора Ликонта, и впрямь следовало молчать; достаточно того, что об этом прознал крон-принц Андоим, в тот же день возненавидевший герцога, но, тем не менее, побоявшийся устранить его. – У вас есть сын. Прежде чем развязывать войну, нужно хорошо подумать, готовы ли вы рискнуть благополучием своих близких…

Удар опрокинул его на землю. Януш оторопело разглядывал холодное голубое небо над головой, и на его фоне – побледневшее от ярости женское лицо с огромными темными глазами, блестящими, как звёзды в безлунную ночь. Марион схватила его за воротник, приподнимая с земли.

– Скажи мне, Януш, – медленно и раздельно проговорила она, – твой патрон знает, где ты? Это он послал тебя… с предупреждением? Угрожать мне… моему сыну! Или, может быть, он нанял тебя для шпионажа? Отвечай!

Она встряхнула его, приближая его лицо к своему, и от этой невозможной близости, этого дурманящего запаха лесных трав, сумасшедшего желания он не смог больше сдерживаться. Схватив за плечо, Януш притянул её к себе, касаясь мягких, тёплых губ своими, замер, вдыхая женское тепло – вкус незнакомого счастья…

– Януш, – поражённо выдохнула Марион, мгновенно расцепив кольцо.

– Нет, – прошептал он, не отрывая от неё глаз. – Мой патрон не знает, где я…

Вот теперь Марион верила ему – окончательно и бесповоротно. Она наконец поняла, что не давало ей покоя рядом с этим молодым лекарем, с готовностью пришедшим ей на помощь в самый трудный, самый отчаянный момент её жизни.

Его взгляд. Так смотрят на прекрасную, заветную и заведомо недостижимую мечту…

А ведь друг из Януша наверняка ничуть не хуже, чем любовник. И предавать Ликонта явно не входило в его планы…

Вот только шутить с такими, как этот Януш, баронесса не любила. Среди множества уловок и ухищрений придворных игр она не пользовалась только одним – манипуляцией искренними чувствами. Не собиралась и теперь, и совершенно точно – не с этим человеком. Удивительным. Достаточно смелым, раз решился играть втайне от всесильного патрона, и видеться с ней, несмотря на очевидную для себя опасность, и достаточно безрассудным.

– Януш, – Марион поднялась, растерянно глядя на него сверху вниз. – Януш…

– Не надо ничего говорить, – попросил лекарь, вслед за ней поднимаясь на ноги. – Прошу вас. Я всё понимаю, но… не надо. Оставьте мне надежду. Миледи…

Марион встряхнула головой, прикладывая ладонь к губам, постояла секунду, глядя на молодого доктора, замершего в ожидании, и, развернувшись, свистнула коня. Скакун вышел из ручья, фыркая и пригарцовывая, и воительница запрыгнула в седло.

Скоро цокот копыт смолк, приглушённый водой и лесными звуками, и Януш остался один. Или, точнее, один на один с собственными спутанными, растревоженными мыслями…

***

Флорика воровато огляделась, ступая в опочивальню баронессы, высматривая вездесущую камеристку госпожи, ворчливую Юрту. Вот уж кого она боялась до дрожи, как лесного пожара! Упаси Единый, если эта… это… если Юрта прознает, что она удумала!

Благовония, украшения, платья и прочие женские секреты находились всецело в её ведомстве, и Юрта следила за этим зорче, чем личный телохранитель императора за вверенным ему делом.

Этот вечер был последним, когда она могла увидеть валлийского лекаря. Завтра утром делегация покидала Ренну – а значит, у Флорики оставалось совсем мало времени на осуществление сумасшедшего плана. Девушка ни на что не надеялась – но хотела увидеть красавца лекаря ещё хоть один разок. Кто знает, а вдруг…

Флорика остановилась перед высоким зеркалом, рассматривая собственное застывшее в неловкой позе отражение. Сложно было назвать её сейчас неотразимой красавицей, но вот ежели б мерзкая старуха Юрта поколдовала над ней, как колдует перед каждым званым ужином над госпожой – ох, как хороша бы она была! По мнению самой Флорики, у неё были все шансы – если бы уложить прямые каштановые пряди в высокую прическу, если бы одеть одно из тех блестящих, красивых платьев, какие она видела у местных дам, если бы привести в порядок сбитые в кровь, загрубевшие руки со множеством ссадин, царапин и синяков, если бы…

Улыбаясь своему мысленному образу, Флорика несмело потянулась к трюмо, перебирая стеклянные пузырьки. Ну вот как миледи тут вообще что-то разбирает? Столько бутылок, и каждая пахнет чем-то особенным.

Девушка открывала один пузырек за другим, вдыхая незнакомые, дивные ароматы, неловко поднесла запястье к горлышку одного из них, пропустила капельку, тотчас тщательно закручивая бутылочку. Присев около трюмо, Флорика с интересом рассматривала баночки, мази, краски, кисточки – всё богатство женского арсенала, тонкости которого ей, возможно, только предстояло постичь. Или нет – Фло не слишком задумывалась о том, что готовит ей жизнь.

Гребни лежали тут же, и девушка с удовольствием расчесала длинные тёмные волосы, плащом укрывшие открытые плечи – Флорика надела единственное платье, которое у неё имелось «на выход». Это платье подарила ей сама леди Марион в тот единственный год войны, когда они с Синим бароном встречали день рождения Михаэля дома. Им с Фео тоже достались подарки – миледи всегда привозила что-то для неугомонной парочки, странным образом выделяя их среди слуг.

Не удержавшись, Флорика полезла в карман пышной юбки и надела золотой браслет, украденный у Нивелийской леди на площади. Вот теперь она – почти картинка. Девушка покрутилась перед зеркалом, заулыбалась собственному отражению, мечтательно перебрала висящие на крючках драгоценные украшения. К браслетам Флорика питала особенную слабость – торопливо скинув золотой ободок, девушка примерила один за другим все имевшиеся в трюмо браслеты. Руки уже сами тянулись к изумрудному колье, когда в смежных покоях раздались торопливые шаги, и Флорика испуганно дёрнулась, одним движением срывая с себя украшения.

– И ей понадобились жемчужные булавки именно сейчас? – услышала девушка ворчливый голос Юрты за дверью. – Поверить не могу, что она попросила именно вас…

Фло упала на живот, подминая под себя пышную юбку, и ужом скользнула под кровать. Дверь распахнулась, впуская в опочивальню верную камеристку – Фло узнала её по размашистому, тяжёлому шагу – и незнакомую даму, мелко и бойко процокавшую следом.

– Я просто оказалась рядом, и сама предложила помощь, ведь как раз направлялась в восточное крыло, – голос выдал незнакомку: Флорика прекрасно знала визгливый тон леди Августы, главной соперницы миледи в борьбе за влияние на императрицу. – Я подумала, что если встречу вас, передам вам её просьбу. Леди Марион была слишком занята, чтобы ответить мне, но уверена, её молчание означало согласие и благодарность.

Юрта фыркнула, роясь в ящике стола: о чёрной добродетели леди Августы уже ходили легенды. Нивелийская леди, по слухам, даже милостыню не подавала, не озаботясь прежде выгодой, которую ей могли сулить нищенские языки и уши – лучших информаторов в Ренне не сыскать, чем уличные попрошайки, знающие всех и вся.

– И чем это миледи была так занята, что сдержалась и не ответила? – буркнула камеристка, доставая жемчужные булавки.

– О, её вызвали к её августейшему величеству, – приторно пропела Августа, прохаживаясь вдоль порога опочивальни, чтобы иметь лучший обзор всех углов чужой спальни. – Её императорское величество с утра была не в духе… не завидую баронессе, совсем не зави… мой браслет!

Августа подбежала к трюмо, схватив украшение, едва ли не приплясывая от бешенства. Флорика сжалась под кроватью, прижав пальцы к губам. Дурёха, ох, дурёха! Забыть ворованную вещь, прямо на столике у миледи! О Единый, что же теперь будет…

– Воровка! Воро-овка!!! – взвизгнув, заголосила Нивелийская леди, потрясая золотым браслетом перед носом у Юрты. – Эта… грубая мужланка… выскочка… простолюдинка… безродная шавка… воровка, подлая воровка! Я говорила, говорила императрице, что нельзя доверять черни! Как Марион в наряд не ряди, она свиньёй и останется! – Августа нервно расхохоталась, оттолкнув камеристку с дороги. – Вот оно, вот оно! Бесчестие, позор! Ваша леди падает даже тогда, когда падать больше некуда! О-о-о, будьте уверены, Северина узнает об этом! Все узнают!..

Юрта охнула, устремляясь вслед за разбушевавшейся Нивелийской леди в смежные покои. Крики переместились в коридор, и в опочивальне стало тихо. Флорика опустила лицо на подставленные ладони и тихо заплакала, чувствуя нежный аромат на запястье – единственное, что напоминало о её уже окончательно испорченном наряде…

***

Генерал Нестор Ликонт бросил прощальный взгляд на реннский дворец. История со свадебным подарком разрешилась неожиданно и странно – ожерелье отыскалось в опочивальне той, кому предназначалось. Если бы можно было обратиться к начальнице столичной стражи и привлечь её ресурсы для выяснения этого тёмного и запутанного дела, генерал сделал бы это. Но он не мог; и тайна так и осталась неразгаданной.

Северина ответила согласием на оба его предложения. Случившийся прошедшим вечером скандал лишь подогрел желание императрицы избавиться от недавней помощницы. Герцог поинтересовался деталями, и получил их в самых ярких красках от леди Августы, взамен вытребовавшей от него обещание написать письмо с тем, насколько благополучно они добрались до сердца Валлии – Галагата. Герцог пообещал – в лице Августы он получал почти бесценный информационный кладезь всех слухов, пикантных событий и скандальных связей при реннском дворе, а уж это давало ему такие неограниченные возможности, что Ликонт мог гордиться собой. Беспокоила только необыкновенная настойчивость Нивелийской леди, но пока что можно оставить всё, как есть: время было его союзником.

Скандал замяли; слово леди Марион против слова леди Августы. Синяя баронесса сослалась на странную готовность Нивелийки идти в чужую опочивальню – уж не затем ли, чтобы подбросить якобы ворованный браслет? Придворные не знали, кому верить – Марион, несмотря на царившую вокруг неё неприязнь, сумела создать себе авторитет уважаемой женщины, человека, который не станет бросать слов на ветер; в отличие от Августы, чей чёрный язык пугал даже самых влиятельных людей Аверона.

И всё же третий скандал за прошедший месяц стал последней каплей для Северины: чаша весов дрогнула, увлекая бывшую верную незаменимую помощницу вместе с собою вниз. Императрица пожелала отправить её подальше от двора – и предложение Ликонта пришлось как нельзя кстати. Синей баронессе были не рады в Авероне – по крайней мере, сейчас – а в Валлии для неё открыта, можно сказать, новая жизнь.

Северина прокрутила разговор в голове несколько раз, прежде чем позвать леди Марион – удивительно, но даже ей было сложно вести подобный разговор с баронессой, хотя императрица много лет, без всякого сожаления изгоняла неугодных придворных со двора.

Марион выслушала её с непробиваемым выражением лица. Как всегда, баронесса не высказала своего недовольства, не проронила ни слова против императорской воли, но Северина знала – в этот самый момент она потеряла самое главное, что было в её личной помощнице и телохранителе – преданность. В тот миг, когда императрица начала говорить, с каждым словом, от которого каменели черты посеревшего лица баронессы, она по капле теряла её верность, её лояльность к патронессе, её готовность порвать в клочья тех, кто угрожал бы авторитету, репутации, здоровью и жизни императрицы. И это оказалось тяжело.

– Скажи мне что-то, – не выдержала тогда Северина, устав ждать от неё реакции. – Марион!

Воительница смерила её взглядом – таким, каким она смотрела на Августу в моменты её диких выходок – и очень спокойно спросила:

– Что вы хотите от меня услышать, ваше величество?

И в тот миг Северина поняла, что доверительные разговоры остались в прошлом. Синяя баронесса могла молчать – но никаких слов не требовалось ей, чтобы осознать главное: Марион не забудет предательства и унижения, пережитого в рабочем кабинете императрицы. А значит, об этом нельзя забывать самой Северине, ведь жалость к неприятелю – самая худшая вещь из возможных. Она не могла считать отныне леди Марион другом, а значит, баронессе придется провести в Валлии долгие, долгие годы…

Марион вспоминала об аудиенции, сидя верхом на коне и в полном облачении. Она, как капитан столичной стражи, и её воины сопровождали делегацию до самого выезда из города. Это был последний день её службы у императрицы. Северина отпускала её домой, в фамильный замок Синих баронов, чтобы привести дела в порядок и должным образом подготовиться к переезду. Принцесса Таира с эскортом отправлялась в Галагат уже через три месяца – монархи спешили, заключая союз, едва выдерживая положенные церемонией сроки – а с ней отправится в путь и сама Марион.

Пожалуй, лишь печальные известия из дому, полученные накануне аудиенции, помогли ей держаться, не поддаваться уничижительной волне, окатившей, казалось, всё её существо. Никогда прежде Марион не чувствовала себя настолько раздавленной, побитой и униженной – как старая брехливая псина, которой даёт пинка хозяин…

Письмо, полученное накануне, было написано управляющим и имело крайне лаконичное содержание: благородный сэр Кеннет, занимавшийся воспитанием Синего баронета Михаэля, тихо скончался во сне от затяжной хвори, кончину от которой давно пророчили все лекаря…

Судьба подбрасывала ей испытания одно за другим, и Марион не знала, хватит ли у неё сил победить в бесконечной борьбе. Будто недостаточно было того, что она потеряла Магнуса! Будто недостаточно свалившихся на неё проблем, вражды с Ликонтом и внезапного помешательства Северины, решившей покончить с верной многолетней службой и отправить её на вражескую территорию, чтобы навсегда избавиться от непростой ситуации, сложившейся вокруг фаворитки – а уж в том, что вернуться в Аверон в ближайшие несколько лет ей не удастся, Марион не сомневалась. И вот теперь – друг семьи, почти родственник, близкий человек, единственный, кому могла она доверить воспитание своего сына…

Михаэль поедет с ней, это решено. Марион знала, что такое жизнь при монастырях, куда отправляли отроков влиятельные родители в подобных случаях. Нет. Довольно. Из-за проклятой войны, проклятой службы и проклятой императрицы она потеряла почти десять лет драгоценной жизни её сына. Её не было рядом, когда он болел и нуждался в ней, когда он радовался своим успехам, когда звал, проснувшись с криком от ночных кошмаров. Довольно, довольно! Её мальчик остался сейчас совсем один, и не было рядом никого, кто помог бы пережить горе – сэра Кеннета Михо считал почти дедушкой, и потеря его была значительной для детского сердца.

Валлия – не лучшее место для того, чтобы растить ребёнка, но Михо скоро станет совсем взрослым… ещё всего семь лет – и он войдёт в права наследия замка и земель Синих баронов. Тогда она сможет отпустить его, позволить жить самому. А до тех пор… её мальчик нуждался в ней, её ласке и заботе, защите и любви. Он поедет с ней, это решено.

И если ублюдок Ликонт только попробует косо взглянуть в сторону Михаэля, только попробует…

Марион остановила коня, гаркнула команду, выстраивая воинов по обе стороны городских ворот, отъехала, пропуская делегацию через подвесной мост.

Почётный караул отдал честь валлийским гостям, отсалютовав бывшим врагам копьями, и ехавший чуть позади крон-принца герцог придержал коня, останавливаясь напротив неё.

– До встречи в Галагате, леди Марион, – Нестор удерживал поводья левой рукой, позволяя складкам плаща скрыть то, что осталось от правой. – Я буду ждать вас с большим нетерпением.

Шлем скрывал половину её лица, но Нестор увидел, как дрогнули её губы. Поняла…

Поняла, кто уговорил Северину спровадить буйную воительницу подальше от реннского двора. Поняла, кто спланировал свою партию на много ходов вперёд, поняла…

Ведьма промолчала.

Ликонт жёстко усмехнулся – одними губами – и чуть нагнулся вперёд, внимательно рассматривая аверонскую вязь на капитанском шлеме воительницы. Сегодня был последний день её службы, последний раз, когда она одевала капитанский доспех. Догадывался ли об этом Ликонт, Марион не знала – и уже не хотела знать, не желая думать именно сейчас о том, что ещё приготовил ей ненавистный генерал.

– Знаменитая реннская сталь, – герцог качнул головой, вновь выпрямляясь в седле. – Сталь – крепкий металл, леди Марион. Она ломается, но не гнётся.

Нестор тронул поводья, догоняя крон-принца. Ехавший впереди, сразу за принцем Орестом Януш оглянулся, выискивая Марион глазами среди рядов закованных в латы воинов, и тотчас отвернулся, когда патрон подъехал к ним.

Валлийская делегация проехала подвесной мост, и любопытствующие горожане, шумно прощавшиеся с будущим супругом любимой принцессы, принялись расходиться по домам…

ЧАСТЬ 2. Эпидемия

Он встряхнул колбу, перемешивая споры плесени и питательную среду, и плотно закрыл колпачком. Приготовленной смеси хватило на пару десятков таких колбочек, настаивать которые приходилось в полной темноте – подвал его лаборатории как нельзя лучше подходил для этого.

Получение нового лекарства занимало долгих четырнадцать дней. Вначале следовало дождаться появления зеленовато-синей плесени на порченом хлебе или фрукте, затем пять дней настаивать отделённые споры в полной темноте, и ещё семь – в специальной смеси, разлитой по чистым колбам. Только после этого жидкость можно было фильтровать и быстро морозить, чтобы избежать повторного разложения уже готового лекарства. С заморозкой приходилось сложнее всего – Януш использовал для этого нижний подвал лаборатории, где на стенах выступала изморозь, а принесенная вода покрывалась ледяной коркой.

За годы войны Янушу приходилось встречаться с многочисленными случаями ампутаций конечностей и заражениями от, казалось бы, совершенно безобидных царапин, погубивших великое множество людей.

Он ничего не мог сделать, но каждый раз, бессильно наблюдая за тем, как мучился и умирал на его руках человек, ненавидел собственную беспомощность так сильно, что это не давало покоя даже во сне. Он начал опыты и эксперименты ещё тогда, в первый год войны, выкраивая драгоценные часы, минуты покоя, не давая отдыха уставшему мозгу, заставляя себя думать и искать решение.

Он давно применял в своей практике бальзамы, мази и настойки, созданные своими руками, обладающие удивительными целебными свойствами, и буквально ставившие безнадёжных больных на ноги. Давно, ещё до знакомства с Ликонтом, когда приходилось перебиваться от заработка к заработку, за Янушем закрепилось опасное прозвище – колдун. Будь он чуть более известен, гнить бы ему до конца дней в королевских тюрьмах за подобную славу, а ещё больше – за свои страшные опыты и их невероятные результаты. Да, пожалуй, обвинения в колдовстве Януш боялся больше, чем какой-нибудь суеверный простолюдин из глухой деревушки. Там местная власть может отправить за подобное на костёр – официально запрещённый вид казни, но по-прежнему популярный на окраинах дикого королевства – а здесь, в столице, его ждала либо позорная казнь на площади через повешение, либо пожизненное заключение.

Герцог оказался начисто лишён подобных предрассудков. Янушу несказанно повезло – прознав о его экспериментах и постоянных поисках лекарства, Нестор отвёл ему целую лабораторию в подвалах фамильного замка, снабдил всем необходимым, обеспечил условия, о которых лекарь и мечтать не мог. Среди слуг, конечно, поползли нехорошие слухи о колдовских опытах, чёрной магии и продаже души Клеветнику, но постоянная нужда в его лекарских услугах и непререкаемый авторитет самого герцога закрывали рты самым отъявленным сплетникам: слухи не выходили за пределы замка Ликонтов.

Вернувшись из Аверона, лекарь с прежней страстью принялся за эксперименты. Не только потому, что соскучился по работе – просто за работой он не так часто вспоминал о единственной женщине, пробудившей в нём самые дикие, самые откровенные и неправильные мечты. Мысли о ней сводили с ума, и он забывался в темноте своей лаборатории, стараясь не вспоминать ни о неприкрытой наготе первой встречи, ни о тёплых губах второй. Старался не думать и о лютой ненависти, вспыхнувшей между ней и патроном – леди Марион, какой бы сильной ни была, обречена на провал.

Нестор редко вспоминал о произошедшем в Ренне, но время от времени, в их вечерних беседах за шахматной игрой, признавался, что давно готов к встрече с баронессой. Януш ему верил: порой патрон просил его помощи в написании писем, хотя давно научился владеть для этого левой рукой, и по тайной переписке с Севериной лекарь понимал, что герцог уже сделал то, что обещал – лишил Марион всего, что у неё было. Или почти всего.

После их возвращения из Аверона прошло почти полгода – прибытие принцессы Таиры для свадебной церемонии пришлось отложить из-за кончины престарелого императора Тория и связанного с событием траура. На престол взошел император Таир, старший брат принцессы, и Нестор уже наладил с ним переписку. Януш не до конца понимал, какую игру ведет патрон, работая на два фронта – короля Харитона и императора Таира – пока Нестор не признался сам: после свадебной церемонии с принцессой Таирой крон-принц Андоим вступал в наследство большей части королевства. И, по уверениям Нестора, вряд ли насытился бы этим.

Если так случится, что король Харитон неожиданно скончается, и крон-принц взойдёт на престол, Нестор недолго задержится при дворе, и недолго протянет в принципе – Андоим ненавидел и опасался его настолько, что был готов на всё ради его устранения. Более того, с устранением Ликонта ничто не сдержит Андоима от братоубийства – его младший брат принц Орест мог претендовать на престол в случае смерти крон-принца – а значит, в глазах Андоима тоже был опасен.

Януш ничего не смыслил во дворцовых интригах, но очень хотел, чтобы патрон не просчитался, и у него получилось сыграть очередную красивую партию. Нестор был единственным гарантом его благополучия, и не только его одного – судьба августейшего Ореста тоже зависела от защиты и протектората тайного советника его отца.

Ликонта, тем не менее, все хитросплетения чужих судеб и политических игр не тревожили, казалось, вовсе. Генерал проводил смотр войск, учения, приезжал в фамильный замок, наслаждаясь отсутствием необходимости постоянно быть при дворе, интересовался работой Януша, занимался постоянными тренировками, привыкая к новому телу и разработанному лекарем специальному протезу, и, на первый взгляд, полностью восстановился после случившейся с ним неприятности; даже, казалось, остыл от собственной горячечной ненависти в ожидании прибытия аверонской делегации.

Тревожило Януша как личного лекаря герцога лишь одно – полное отсутствие интереса патрона к обществу. Нестор никого не хотел видеть и никого не приглашал погостить в семейный замок – а уж раньше у владельца всего северного предела Валлии постоянно гостили друзья. Родственников у Ликонта практически не осталось, и герцога, казалось, полностью устраивал затворнический образ жизни. А ещё за всё это время, начиная с окончания войны, патрон не интересовался и женским обществом тоже, флиртуя только в переписке с Нивелийской леди Августой – по острой необходимости, получая взамен пикантнейшие подробности реннской жизни.

Януш не задавал вопросов. Герцог ждал, он тоже. Время тянулось медленно, но неотвратимо, и сегодня наступал тот самый день, когда прибывала в Галагат реннская делегация аверонских гостей, среди которых – будущая королева Валлии, Таира, и её личная телохранительница, Синяя баронесса Марион…

***

Генерал стоял на возвышении, перед дверьми галагатского храма Единого, устремив взгляд на главные ворота города. Сопровождаемая валлийским эскортом, встретившим её ещё на подъезде, в Галагат въезжала аверонская делегация во главе с принцессой Таирой. Толпившиеся вдоль красного коридора горожане шумно приветствовали будущую королеву, и в воздухе повис общий восхищённый гул: красота юной принцессы и её мягкая улыбка с первого взгляда влюбили в себя всю столицу.

Ликонт чуть повернул голову, глядя на застывшего перед ним крон-принца Андоима и стоявшего за его спиной, по правую руку, принца Ореста. Король Харитон встречать аверонцев не выехал, готовясь к торжественной встрече во дворце, но отправил со своими сыновьями тайного советника.

Гости приближались – открытая, богато украшенная карета принцессы Таиры, и двое конных рыцарей, ехавших чуть впереди и прокладывавших путь для августейшей особы. Ещё двое всадников следовали позади кареты, замыкая эскорт, и за ними – весь аверонский двор, который сопровождал принцессу: всадники и кареты, повозки и обозы.

Ликонт обвёл эскорт быстрым взглядом ещё раз, и его глаза наконец встретили ту, которую он так долго ждал. Леди Марион ехала впереди кареты, одна из тех самых конных рыцарей – в полном облачении без всяких знаков отличия, в тяжёлом доспехе, вооружённая, неулыбчивая и напряжённая, как и положено телохранителю. Глаза её ощупывали площадь и шумящий народ, чужих воинов, выстроившихся вдоль красного коридора, и каждый камень на пути кареты – бегло, цепко и без всякого интереса.

А потом она подняла глаза, встречаясь взглядом с генералом, и остановила коня. Карета остановилась тоже; крон-принц Андоим спустился со ступеней храма, приближаясь к ожидавшей его невесте.

Нестор смотрел на прибывших, на приветствие будущих супругов, но взгляд его то и дело возвращался к закованной в латы фигуре. Вместо шлема голову воительницы покрывала кольчужная сетка, но несколько волнистых чёрных прядей выбивались из-под скрывавшего волосы капюшона, обрамляя хмурое, но ничуть не изменившееся лицо.

Ничто в ней не изменилось; всё казалось знакомым. Сорвать бы с неё этот проклятый доспех, увидеть её слабой, беззащитной, в женской одежде, подчинить себе – так, как она вынуждена была подчиняться ему в танце. Знай он, чем грозил ему тот вечер – сломал бы ведьме запястье, вывернул пальцы, порвал бы шнуровку корсета, заставляя спасаться позорным бегством из бального зала…

Он хотел видеть её глаза, когда она узнает, чего лишилась. Он хотел видеть её поражение. Да, пожалуй, в тот самый вечер, когда он лишился руки, он понял, что такое ненависть. Это то самое чувство, когда действительно ничего не возможно вернуть, и уже ничего не изменить…

Приветствие крон-принца Андоима и принцессы Таиры закончилось, весь эскорт двинулся во дворец. Ликонт быстро спустился с лестницы, запрыгивая в седло поданного ему скакуна, тронул поводья, догоняя августейших.

– Ваше высочество, – поприветствовал он Таиру, поравнявшись с открытой каретой. – Рад снова видеть вас. Надеюсь, вам понравится в Галагате.

– О, мне уже всё очень нравится, герцог, – улыбнулась Таира, чуть поворачиваясь к Ликонту. – Спасибо вам за заботу.

– Рад слышать, – сдержанно улыбнулся Ликонт. – Если вам что-нибудь понадобится… что угодно, ваше высочество… я буду рад помочь.

Последнее было добавлено с особой интонацией, заставившей принцессу прислушаться. Таира растерянно кивнула.

– Я запомню, герцог.

Ликонт склонил голову, тронул поводья, проезжая мимо. Бедная девочка. Нет, он действительно хотел ей помочь, вот только… вот только вряд ли он в силах это сделать. Таира была так юна и так прекрасна, с таким большим нежным сердцем, способным сделать счастливым любого достойного её руки мужчину, что он с большой неприязнью думал о том, какой муж достался этой малышке. Таира напоминала ему о сестре – Наала была ненамного старше принцессы – и, вспоминая о сестрёнке, Ликонт и мысли не допускал, что её мог бы коснуться кто-то, подобный Андоиму. Но у каждого своя судьба, и он, Нестор Ликонт, тоже не всесилен. Доброе слово – вот и всё, чем он мог помочь Таире.

– Леди Марион! – широко улыбаясь, Нестор поравнялся с воительницей. – День сегодня особенно хорош, не так ли?

Баронесса смерила его косым взглядом, продолжая путь, и генерал едва не вспыхнул от бешенства. Она игнорирует его! Она! Та, которая должна валяться у него в ногах, вымаливая пощады! Ведь это он, и только он, мог вернуть ей утраченные земли – о чём она, впрочем, пока не подозревает – и в его власти вернуть ей положение и восстановить растоптанный авторитет. Ничего, время придёт… и она сама приползёт к нему… на коленях…

Нестор с трудом подавил в себе первый яростный порыв. Ведьма определённо околдовала его! Как ещё объяснить то, что несмотря на утраченную руку, на уродливую отметину на его лице, на унижение и боль – он продолжает желать её, страстно, горячо, при одном лишь виде плотно сомкнутых губ, мрачной тени, портившей черты красивого лица, глазах, тёмных, бездонных, чей взгляд сводит его с ума?..

– Нехорошо, леди Марион, – насмешливо проговорил герцог, не сводя с неё глаз. – Где же соответствующее приветствие? Или ваше воспитание? Знание этикета? Ах да, простите великодушно, погорячился… Какое воспитание у дочери фермера, подрабатывавшего разбоями и вооружёнными грабежами? Да ваш отец не дожил до каторги только потому, что спился, заложив всё имущество и не оставив семье ни гроша даже на собственные похороны…

Марион с трудом удержала коня, крепче стискивая зубы. Выведал, всё выведал, подонок! Проклятый герцог, должно быть, разослал шпионов по всей империи, чтобы вытянуть гадкую правду на поверхность – то, что так тщательно похоронил Синий барон, Ликонт выкопал, даже не потрудившись отряхнуть от грязи.

– Вы что-то сказали, герцог? Тут шумно, вас плохо слышно, – Марион медленно обернула к нему каменное лицо, смерила долгим взглядом. – Мне показалось, будто что-то пропищало над ухом, но могло и показаться.

Ликонт лучезарно улыбнулся, наклонился к ней.

– А может, ваш отец попросту не учил вас чистить уши? Леди. Марион…