Читать книгу: «Министерство мертвых. Последние стражи», страница 2

Глава вторая

Отец вытащил меня из дома и усадил в припаркованную прямо на газоне (надеюсь, Хелен не успела это увидеть – она бы убила за такое) машину.

Внутренности сводило от адской боли. Одежда пропиталась кровью и противно липла к телу. Даже сквозь слабость и боль пробивались странные мысли.

Сколько вообще во мне крови? Что будет, если ее в теле останется слишком мало, раз я не могу умереть? Я точно могу потерять сознание и странно, что до сих пор этого не случилось. И все же: как работает тело, пришедшее в этот мир из Мортрума? Каким законам подчиняется?

А еще было странное ощущение оттого, что рядом сидит отец. Как всегда сосредоточенно и спокойно ведет машину, словно мы просто решили выбраться на выходные за город, и я не истекаю кровью на пассажирском сидении, и мой мир не рушится от осознания, что меня вырастило чудовище.

Одно дело догадываться и подозревать, другое – видеть воочию.

– И куда мы теперь? – спросила я, потому что находиться в тишине было невыносимо.

– К Лилит. Она хочет тебя видеть.

– А ты всегда делаешь то, что она хочет?

Папа усмехнулся. Вялая попытка вывести его из равновесия не сработала.

– Разумеется. Лилит – моя госпожа и любовь. Ей даже не нужно просить.

– Может, хоть ты мне расскажешь, как вы умудряетесь делать детей арахне?

– Вот у нее и спросишь.

– Как она вышла из Аида?

– В Мортруме немало тех, кому близки идеи Лилит и не близка тирания Вельзевула. Едва он потерял власть – этим воспользовались те, кому ближе истинная хозяйка наших миров.

– Лилит – хозяйка? А может, гостья? Их с сестрой в наш мир никто не звал. И превращать его в поле для игр они не имеют права!

– Как жаль, что твое мнение Лилит не интересно. Но она позволит тебе его высказать, если будешь слушаться.

– Ты умер и пропустил последние новости. Я выросла ОЧЕНЬ трудным подростком, – прошипела я и закашлялась от боли. На губах появилась кровь. Дело дрянь. – Почему ты ничего не забыл?

– Потому что законы мира мертвых распространяются не на всех, ты наверняка это уже поняла. Лилит – могущественная арахна. Она способна не только вернуть память, но и изменить ваш мир навсегда.

– Ты слишком мало упоминаешь Лилит. Не очень понятно, насколько ты под нее прогнулся.

– А ты слишком много болтаешь для человека с пулей в печени. Может, сосредоточишься на ней?

– В меня уже стреляли, – усмехнулась я. – Ты и тут подбираешь за другими.

А вот сейчас у папы отчетливо скрипнули зубы. Но вместо того, чтобы надавить на больную точку, я устало отвернулась к окну. Отец всегда был опорой. Тем человеком, к которому можно было прийти с любой бедой. Ненависть к нему отнимала куда больше сил, чем ранение.

И, кажется, какая-то часть меня все еще верила, что он защитит.

В первый же день на службе мы с наставником попали в перестрелку. Разборки каких-то банд, я до сих пор так в них до конца и не разобралась. Обычно при виде копов они дают деру, но именно в этот день какой-то идиот достал огнестрел и решил сражаться до победного. Я получила пулю в плечо и еще долгое время после выписки не могла отделаться от перешептываний и мрачных взглядов: считалось плохой приметой получить ранение в первый день службы.

Но вот что есть по-настоящему плохая примета: если в первый на работе ты вспоминаешь мир мертвых. Вот с этого момента можешь забыть о нормальной жизни. Твой удел – невыносимое бессмертие с мыслями об отверженном принце. И серебряное перышко – единственная память о прощании с ним.

Вскоре что-то изменилось. К боли я привыкла, кровь почти остановилась, то ли из-за повышенной регенерации, которыми обладали иные (а во мне все же течет кровь Вельзевула), то ли потому что ее просто не осталось. Но я вдруг поняла, что начинаю терять сознание. Ненадолго, на несколько секунд.

Мир то погружался во тьму, то словно терял краски, превращаясь в черно-белое кино.

Постепенно эти периоды становились длиннее. Я погружалась в тревожное болезненное забытье, а потом возвращалась обратно. И каждый раз, видя отца, стискивала зубы от болезненного спазма, не имеющего ничего общего с раной.

Мы уже давно выехали за город. Замигал индикатор топлива, и папа свернул к заправке. Сквозь затуманенный взгляд я различила знакомые цвета и очертания. И улыбнулась, даже не почувствовав, что на глаза навернулись слезы.

– «Вафельный домик тетушки Мейпл», – прошептала я, но отец услышал.

И на миг превратился в того папу, по которому я скучала.

– Мы заезжали поесть вафли каждый раз, когда выбирались на выходные, – произнес он. – Я специально подгадывал, чтобы бензина оставалось ровно до дальней заправки, где был «Вафельный домик». И мы завтракали. Помнишь, что ты всегда брала?

– Шоколадную вафлю с двойными клубничными сливками.

И в ту же секунду наваждение из прошлого исчезло, вернув чудовище.

– Ты останешься в машине и будешь вести себя тихо, потому что ты, Аида, бессмертна. А вот остальные души вокруг – нет. И я буду специально выбирать только те, для которых смерть здесь станет концом пути, ясно?

Вместо ответа я закрыла глаза. Мир снова померк.

И включился, когда папа вернулся. Я почувствовала странный запах, а открыв глаза, увидела знакомый картонный лоток. Две небольшие шоколадные еще горячие вафли.

– Двойная порция клубничных сливок, – сказал отец.

Ничто до этого не испугало меня так сильно, как этот лоток с вафлями. Отец выглядел совершенно серьезным, протягивая еду дочери с пулевым ранением брюшной полости. Кажется, он не издевался. Он верил, что я возьму и начну есть?

Наверное, так выглядит безумие.

Что чувствовала мама, понимая, что ее дочь в руках сумасшедшего? Понимала ли она в своем собственном безумии, что ее ребенку угрожает чужое?

Мы выехали на мост. Вафли выскользнули из моих ослабевших пальцев.

И снова выключились краски. Река внизу стала черной. Такой похожей на Стикс. Кривым отражением нашего мира.

Постойте-ка…

Мама спрыгнула с моста. Все считали, она сошла с ума и покончила с собой, чтобы прекратить свои муки, но…

В Мортрум можно попасть разными путями. Может, она пыталась попросить о помощи у отца своего ребенка? Может, для нее это был последний шанс что-то исправить?

– Она не покончила с собой, – проговорила я.

– Что? – Отец бросил на меня подозрительный взгляд.

– Она хотела вернуться.

У нее не получилось. Но, может, получится у меня. Сейчас или никогда. Даже смерть в водах Стикса лучше, чем встреча с Лилит и жизнь рядом с монстром, которого я считала отцом.

Понадобилось лишь расслабиться, поддаться боли – и мир вновь стал черно-белым. Я взялась за ручку двери. Отец заблокировал замки, но кое-какие способности наследницы Повелителя остались при мне.

– Передавай привет Самаэлю, – сказала я прежде, чем открыть дверь.

Прыгать на скорости оказалось непросто. Я упала на мокрый от дождя асфальт и с трудом поднялась. Машина затормозила в нескольких метрах впереди. Всплеск адреналина придал сил, я ОЧЕНЬ не хотела вновь истекать кровью на пассажирском сидении. Вложив остаток сил я поднялась и перемахнула через ограждение.

В последнюю секунду вокруг все снова стало обычным. Но отступать было поздно: я камнем летела вниз, закрыв глаза, и молилась, чтобы мир мертвых еще раз открыл свои двери для своей невозможной принцессы.

***

Я чувствую, как темные воды смыкаются над головой. И стремительная сила течения уносит меня прочь, затягивает в неизвестность. Сердце еще бьется. Отчаянно, неистово, моля о том, чтобы все получилось.

Хоть на миг.

Хоть еще раз его увидеть.

А воды Стикса все несутся, и в вихре огней душ несусь я – случайная душа. Безумная душа. Только безумец может прыгнуть в Стикс в надежде попасть в мир мертвых.

В какой-то миг мне кажется, что сил хватит. Что еще чуть-чуть, и я увижу знакомую набережную с горгульями на опорах. Острые пики башен Мортрума и Министерство Мертвых.

Но холода и тьмы все больше и больше, а сил почти не осталось.

Сквозь толщу воды я действительно вижу знакомые очертания и яркую луну на лишенном звезд небе. Делаю последний отчаянный рывок…

В теле появляется странная легкость. Я больше не чувствую боли и холода. Я выныриваю из воды и взмываю в небо. Далеко внизу остается Мортрум.

Черные крылья ворона несут меня к свободе… но это лишь иллюзия победы. Быть призраком ночи – вот цена, которую я отдаю Стиксу за право вернуться.

Холод. Адская боль, пронзающая тело. Легким не хватает кислорода. Ты сдаешься тьме и воде в надежде, что пытка закончится, но все становится только хуже. Вода проникает в желудок и легкие, и теперь обжигает холодом изнутри. Ты закрываешь глаза и ждешь смерти, но… не можешь умереть.

Ты уже мертва.

«Бздынь!»

Честно сказать, я решила, что в память о любимой дочурке Вельзевул навсегда заморозил Стикс, и именно об лед я треснулась головой, когда попыталась выплыть. Живо представила, как обитатели города мертвых спокойно ходят вдоль набережной и не замечают, как подо льдом третью неделю болтается бывшая наследница.

Но, к счастью, после неожиданного «бздынь!» чьи-то руки достали меня из воды и положили на что-то твердое.

Я откашливалась так долго, что заболели мышцы пресса – вдобавок к боли в брюшине. Дыхание восстанавливалось с трудом, а горло и нос как будто обработали наждачкой. Дерьмо эта ваша смерть.

Наконец я перестала кашлять и откинулась на спину, чтобы отдышаться.

– Мисс Даркблум? – услышала я удивленное и открыла глаза.

Ну да, кто же еще мог плыть по Стиксу на лодке и сбить плывущую мимо наследницу? Только Харон. Наверняка отвозил кого-то в Виртрум и неспешно прогуливался на обратном пути. А тут я. Хорошо, что ремонт лодки отрабатывать не заставят.

– Мисс Даркблум… не могу поверить своим глазам. Мы думали, вы мертвы. Но как… как вам удалось…

Он растерянно переводил взгляд с меня на воду и обратно.

– Я должен немедленно сообщить Повелителю…

– Нет!

Меньше всего я сейчас хотела видеть Дэваля. Мне нужно было выдохнуть и обдумать, что делать дальше.

– Харон, пожалуйста! Мне нужно несколько дней. Не говори никому обо мне. Позволь, я приду в себя…

Я попыталась подняться, но зарычала от боли, пронзившей внутренности. Пулевое ранение все еще оставалось таковым и хоть не угрожало жизни, обещало много дней невероятных ощущений.

Харон обеспокоенно приподнял мне рубашку и нахмурился.

– Нужно вытащить пулю и обработать. У меня есть средство, но вам нужно пару дней полежать, а у меня совсем нет места… Хотя ваша бывшая комната свободна, и там почти никто не живет. Если хотите спрятаться, то только там. Хотя и вряд ли надолго.

– Сойдет, – кивнула я. – Долго не нужно. Всего пара дней.

Хотя вряд ли за это время я придумаю, что сказать человеку, потерявшему отца, ставшему Повелителем мира мертвых и надеющемуся никогда не увидеть сводную сестренку.

Харон буквально на себе дотащил меня до общежития. Сознание перестало меркнуть, но боль никуда не делать, и внутри снова заворочались лезвия блендера, через который пропустили мои внутренности. К тому же я страшно замерзла и дрожала, как мокрый котенок.

– Никому еще не удавалось выжить, окунувшись в Стикс, – растерянно бормотал Харон, суетясь вокруг меня. – Невероятно. Вы не потеряли силу, даже проведя столько времени в немагическом мире…

– Я не совсем… м-м-м… осознавала, что делаю. Просто надеялась, что получится. В любом случае окончательная смерть – не самое плохое, что могло со мной случиться.

Я решила пока придержать информацию о возвращении Лилит. Если ее отпустил Дэваль, то, возможно, он сделал это тихо и надеялся, что мать оставит в покое мир смертных и проведет пенсию где-нибудь в тихом омуте. Ну или я просто не хочу верить, что парень, который снится мне каждую ночь, выпустил в мой мир безумного монстра.

Пришлось снять рубашку, и я фыркнула, заметив, как смущенно Харон отвел взгляд. Такой взрослый, такой циничный – я еще помню, как он беспечно рассуждал о бессмысленности постоянных отношений – и такой скромняга.

Заметив мою усмешку, он сказал:

– И все же я рад вам, мисс Даркблум. Без вас Мортрум ужасно уныл. Не расскажете, что произошло и как вы оказались в Стиксе?

Я пожала плечами и поморщилась.

– Пошла работать в полицию. Получила пулю. Поняла, что умереть не могу, но умираю, и это невыносимо. Когда отключилась в очередной раз, увидела Стикс – и прыгнула. Я не рассчитывала пробить твою лодку головой, я думала, что умру и… просто все закончится.

– Что ж, мир мертвых явно не готов отпускать свою наследницу.

Я зарычала, когда Харон сунул пальцы в рану и вытащил пулю. Да, черт возьми, им бы не помешало ограбить какой-нибудь госпиталь! Хорошо, что в этой халупе никто больше не живет, мои вопли перебудили бы половину общаги.

– Вот и все. Сейчас я зашью и наложу повязку. На ваше счастье, заражения крови у нас не существует, так что просто пару дней поболит.

Знакомая пахучая мазь обожгла в первую минуту и принесла ни с чем не сравнимое облегчение сразу после. Я откинулась на постели, позволив Харону зашить рану и крепко забинтовать. Пару дней придется поберечься, чтобы снова не зашивать.

– Вам бы поспать, мисс Даркблум. Касание Стикса не проходит бесследно.

Я вспомнила видение, ворона, и закусила губу. Не нужно быть детективом, чтобы догадаться, что показала мне река мертвых. Мама не смогла ее одолеть, не хватило сил. Ее душа растворилась в водах Стикса, позволив жить лишь ее тени, ворону, что приглядывал за мной все это время. Ворону, утащившему серебряное перышко. Интересно, оно все еще у Дэва?

– Повелитель обрадуется, когда узнает, что вы вернулись, мисс Даркблум – словно подслушав мои мысли, сказал Харон. – Не скрывайтесь слишком долго.

– Мне бы твою уверенность. Расстались мы с Дэвалем… не то чтобы тепло.

Скорее, последняя встреча по ощущениям оказалась похожа на пережевывание стекла. Хотя я никогда не жевала. Но, думаю, это похоже.

– Дэваль? – Харон нахмурился. – Дэваль – не наш Повелитель, мисс Даркблум. Повелитель Мортрума – Самаэль Сонг, старший наследник Вельзевула.

А вот это оказалось полной неожиданностью. Я села на постели и уставилась на проводника.

– Ты шутишь? Вельзевул сделал наследником Самаэля? Почему?!

– У него не было выбора. Страж Грейв осужден и заключен под стражу в Виртруме. Младший наследник не обладает нужным даром. Самаэль Сонг – наш Повелитель.

– Осужден?! За что?!

– За вашу смерть. Дэваль выпустил Лилит, и она убила наследницу Вельзевула. Так, во всяком случае, звучит официальная версия. Разве это неправда? То есть вы живы, и это замечательно, но разве вы оказались в немагическом мире без памяти не по вине Дэваля и Лилит?

– Длинная история, – с трудом пробормотала я. – Извини. Голова раскалывается. Крепкая у тебя лодка. Можно я посплю? Мне надо прийти в себя и все обдумать.

– Я принесу вам подушку и одеяло. Отдыхайте, мисс Даркблум, – улыбнулся Харон. – Я действительно рад видеть вас. И кстати – вам очень идет новый образ.

– Что?

Подскочив, я стащила пыльную драную ткань с единственного треснутого зеркала и ахнула. В отражении виделась я и… в то же время не я. Девушка с бледной кожей, яркими, словно светящимися, голубыми глазами и иссиня-черными волосами, спадающими ниже лопаток.

Стикс не только показал мне судьбу матери и вернул меня в мир мертвых. Он еще и превратил меня в копию темных мальчишек, наследников, один из которых наконец получил то, к чему так долго стремился.

А второй… О новом Повелителе мира мертвых я старалась не думать. Эти мысли причиняли не меньше боли, чем предательство отца.

Вместе с подушкой и одеялом Харон принес одежду. Не мою – глупо было надеяться, что все это время мои вещи хранились в надежном месте, никем не тронутые. Больше всего мне было жалко куртку Дэваля, оставшуюся на Земле.

– Ты не можешь стырить ее для меня? – спросила я.

Но Харон покачал головой.

– Слишком рискованно, мисс Даркблум. Не нарушать законы немагического мира – мой принцип. Нельзя, чтобы души узнали о нас. А воровство может меня выдать. Но если хотите, я добуду для вас любую куртку любого бренда, вопрос только в цене.

От этого щедрого предложения я отказалась. Та куртка была ценна не брендом.

Потом, когда Харон ушел, я кое-как устроилась на постели, чтобы не тревожить рану, и попыталась уснуть. Но мысли постоянно возвращались к произошедшему, а ощущение касания холодной воды к коже никак не проходило. Стикс – не просто холодная речка. Я словно окунулась в море, сотканное из чужих душ. Холодных, потерянных, плывущих по течению жизни между осколков мира, который был их домом.

Старалась не думать о Хелен, но не получалось. Не надо было возвращаться к ней. Я знала, что подвергаю ее опасности, но мне так хотелось оказаться где-то, где меня ждут, что я быстро себя успокоила и придумала тысячу причин, по которым мачехе будет безопаснее рядом со мной. Теперь она мертва, и хоть я пыталась верить, что Хелен ждет Элизиум, получалось лишь надеяться, что не Аид.

Стоило заставить мысли о мачехе исчезнуть, как перед глазами вставал образ Дэваля.

Он не рассказал, что сделал со мной, даже оказавшись за решеткой, и если раньше я считала, что он вернул меня на Землю, чтобы избавиться от помехи и жить спокойно, то теперь я ничего не понимала. Почему он не рассказал правду? Почему предпочел отправиться в заточение, но не признался отцу, куда исчезла наследница?

Может, он хотел не избавиться от меня… а защитить?

Поняв, что оставаться здесь невыносимо, я с трудом поднялась и оделась. Вряд ли кто-то узнает меня в новом облике на улице, слишком много времени прошло. А мне жизненно необходимо дышать. Я не могу находиться в темноте и не могу уснуть при свете. Надо было попросить Харона купить мне ночник… хотя здесь нет электричества. Придется добывать что-то магическое, чтобы не сходить с ума без света.

За размышлениями я дошла до набережной и остановилась. Когда-то гладкая поверхность реки замерзала для меня. Когда-то я даже чувствовала себя счастливой, рассекая по идеальному льду на контрабандных коньках. Вряд ли еще хоть раз представится такая возможность.

Рядом раздался шум, показавшийся взмахом крыльев. Миг – и на перила сел ворон. Посмотрел внимательно, склонив голову. Я замерла.

– Ты ведь не душа моей мамы, – тихо произнесла я. – Просто ее тень. Отголосок души, растворившейся в Стиксе.

Словно обидевшись, ворон взмыл в воздух и отлетел на несколько метров дальше. И замер, выжидающе на меня глядя.

– Хочешь, чтобы я пошла за тобой?

Снова несколько метров, и снова тот же взгляд.

– Ну хорошо. Надеюсь, ты не приведешь меня в ловушку.

Но вскоре стало понятно, что ворон вел меня к особняку Вельзевула. Первым порывом было развернуться и уйти, настолько сильная злость охватила меня при виде знакомого темного силуэта. Я и не думала, что так сильно ненавижу отца за те месяцы во тьме, когда казалось, что я медленно в ней растворяюсь.

Но ноги упорно несли меня к особняку. И, оказавшись у дверей, я уже физически не могла повернуть обратно, несмотря на боль, разрывающую изнутри: мазь перестала действовать.

Особняк встретил меня тишиной, привычным запахом пыли и безнадеги, слабым мерцанием кристаллов и… отсутствием шепота. Лестницы больше не звали наверх, темные углы не шептали просьбы, старые двери не просили их открыть. Душа Лилит больше не была заточена в доме, и дом… как будто умирал.

Пустой, холодный, темный, несчастливый.

Ворон вспорхнул по лестнице наверх и пропал где-то в недрах дома. Когда я поднялась, то увидела лишь одну приоткрытую дверь, из которой в темноту лился едва заметный рассеянный теплый свет. Заглянув внутрь, я поняла, почему ворон привел меня именно сюда.

Это была спальня Вельзевула.

– Должно быть, ты действительно его любила, – пробормотала я.

– Селин, это ты? – раздался знакомый голос, от которого я вздрогнула.

Когда я слышала его в последний раз, он озвучивал мой приговор.

Значит, Вельзевул еще жив.

– Зайди, Селин. Всего на минуту. Пожалуйста.

Надо же, он выучил это слово. Оставшись один, развалив мир, которым правил. Теперь он умоляет, чтобы невестка, которую он держал рядом на всякий случай, как шуруповерт в гараже, провела с ним хотя бы минуту.

Совру, если скажу, что не считаю это справедливостью.

Следовало развернуться и уйти, но я почему-то продолжала стоять в дверном проеме. Вельзевул сидел в глубоком кресле у окна. Почти вся комната была погружена во мрак, лишь небольшой светильник у входа рассеивал плотную тьму. Лишь сделав несколько шагов, я вдруг поняла, что отец смотрит прямо на меня… но не видит.

Вельзевул был слеп.

Жизнь почти покинула некогда сильное, полное магии тело. Как бы ни называлась его болезнь, она лишила его силы, власти, здоровья, зрения. Как иронично: теперь отец сам во тьме. И вряд ли найдется кто-то, кто любит его так сильно, что рискнет вытащить на свет.

– Дай воды. Она мне необязательна, но с ней умирать как-то легче.

Медленно – тело слушалось неохотно, а боль все еще накатывала волнами – я подошла к графину и наполнила стоящий рядом стакан. А затем поставила на столик перед креслом и равнодушно наблюдала, как Вельзевул шарит по столешнице.

Хотя нет. Не равнодушно. Со странной усталостью, когда даже на ненависть и злорадство сил не осталось.

– Скажи хоть что-то. Что с Мортрумом? Во что превратил его Самаэль? Мортрум теперь проклят?

– Мортрум всегда был проклят, просто вы все предпочитали это не замечать, – откликнулась я.

Отец вскинул голову, вслушиваясь в мой голос. Потом его губы скривились в усмешке.

– Я так и думал, что перед смертью услышу твой голос. Слишком часто говорил с тобой. Однажды ты должна была ответить.

– И что, это конец истории Вельзевула, спасшего Мортрум? Для того, кто правит душами, не предусмотрен Элизиум? Как тебе итог? Это того стоило?

– Мой младший сын меня почти не знает. Мой средний сын меня предал. Мой старший сын не хочет меня видеть. Моя единственная родная дочь мертва. Безумная жена на свободе, а единственная женщина, которую я любил, растворилась в реке мертвых. Предел скоро падет, и темные души хлынут в Мортрум, уничтожая всех на своем пути. А затем и в немагические миры. Их охватит хаос. И лучшим итогом для нас всех будет, если балеопалы нас уничтожат. Когда-то я создал все это. Мортрум, Виртрум, архив, Предел. А сейчас надеюсь умереть раньше, чем все рухнет. Ты осуждаешь меня за это желание, Аида?

– Мне знакомо только желание умереть, потому что тьма невыносима.

– Мне так жаль.

– Да. Мне тоже.

– Я действительно верил, что у Мортрума будет новая Повелительница. Я думал, то, что ты наполовину душа, поможет тебе… сделает тебя лучше меня. Я знал, что ошибся. Знал, что Мортрум умирает. И верил, что ты сможешь его спасти.

– Нет. Нет, ты играл в дворцовые интриги и считал, что твои дети должны быть твоими слугами. Ты играл с ними, давил на их страхи и амбиции. Ты оценивал детей, как своих слуг, и твои оценки влияли на любовь к ним. Ты всегда подчеркивал, что Самаэль недостаточно хорош для тебя, а Дэваля выбросил без объяснений, в один миг лишив отца, которого он боготворил. Ты хоть раз заглянул в мастерскую Дара и видел его работы? Или приказывал ему явиться и продемонстрировать портреты? А может, не делал даже этого, потому что страдал по Лилит в одиночестве у Предела, изображая отшельничество? Ты так хотел вернуть дочь, так любил Веронику, так мечтал увидеть свою наследницу Повелительницей, что запер ее одну в темноте за то, что она пыталась спасти человека, который ее вырастил.

– Он монстр.

– Я ЭТОГО НЕ ЗНАЛА! – рявкнула я, отскочила – и стакан покатился по полу, а вода заблестела в свете луны. – Ты не сказал мне, кто он и что сделал. Ты просто запретил мне любить отца.

– Я боялся, что ты возненавидишь меня за эту правду.

– Я возненавидела за другое.

– Ты была бы хорошей Повелительницей. – Вельзевул улыбнулся. – Я считал тебя наивной, но, возможно, ты просто лучше меня. Лучше всех нас.

– Да нет. Я – эгоистичная взбалмошная и не очень умная девица. Единственное мое достоинство, и то сомнительное, в том, что за тех, кого я считаю семьей, я готова и убить, и умереть, и уничтожить мир. Если бы ты так относился к сыновьям – стакан воды тебе подавали бы не предсмертные галлюцинации. А теперь извини.

Я налила новый стакан.

– Много дел. Надо еще успеть испортить жизнь твоему старшему сыну.

– Не уходи. Я не хочу оставаться один.

– Не могу. Я устала. Мне выстрелили в живот, а потом Харон грязными пальцами доставал пулю, в качестве антисептика использовав фразу «у нас инфекций не бывает».

Потом, задумавшись и помолчав пару секунд, я поправилась:

– Точнее, не хочу. Мне плевать, хочешь ли ты оставаться один. Меня ты не спрашивал. Ты один не потому что судьба обошлась с тобой жестоко. Ты один, потому что сделал все для этого.

Я направилась к выходу, чувствуя злость на себя. Почему я не прошла мимо, зачем вошла? Я не чувствую по отношению к отцу ничего, кроме обиды и ненависти, он и отцом-то мне никогда не был, но все равно кажется, словно тьма в его комнате пробирается мне под кожу, заражая отчаянием и одиночеством. Напоминая о месяцах внизу.

– Аида? – Отец нахмурился. – Ты что… ты реальна?

Следовало сказать «нет» и исчезнуть, но вряд ли Мортрум готов был меня отпустить.

– Как стакан в твоих руках.

– Это невозможно. Ты мертва. Она убила тебя. Дэваль выпустил Лилит, и она убила тебя.

– Возможно, один из твоих сыновей не так уж и ненавидел новую Повелительницу. А решил от тебя ее спасти.

Выйдя из комнаты, я остановилась поодаль, у стены, и закрыла глаза. Потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки. Я ненавидела две вещи: темноту и вот такие воспоминания о Мортруме. Конечно, были и хорошие. Лимоны в кадках, Ридж с его дурацкими шутками, коньки, скользящие по поверхности замерзшей реки. Ощущение силы, наполняющей тело. Дэваль.

Но света оказалось катастрофически мало для того, чтобы не поддаваться тьме.

В доме никого не было. Где бы ни находились сейчас его прежние обитатели, они давно не заглядывали в место, где выросли. Дэваль под стражей. Самаэль теперь сам решает, где жить и что делать. Дар… Вряд ли он хоть сколь-нибудь был привязан к этому месту. Интересно, до сих пор ли он рисует?

Ноги сами понесли меня дальше, мимо знакомых дверей. Свою бывшую комнату я миновала, едва скользнув по ней взглядом, а вот перед дверью Дэваля долго стояла, не решаясь войти. Затем выдохнула и распахнула дверь.

Внутри все выглядело так, словно хозяин однажды просто вышел, не подозревая, что не вернется. Так оно, наверное, и было. Слуга пришел за ним и отвел к отцу. Или к Самаэлю. А может, по славной традиции, старший из детей Лилит лично сопроводил брата в камеру.

На столе остались какие-то зарисовки и заметки. На постели – чье-то личное дело. Я бегло пролистала папку и скривилась: это было дело моего отца. Кажется, Дэваль пытался его найти. Наверняка понял, что запер меня в немагическом мире с чудовищем, и попытался исправить ошибку. Или мне хотелось в это верить.

Потом взгляд приковал шкаф. Идея возникла моментально. Распахнув дверцы, я покопалась в куче одинаковых рубашек и нашла то, что хотела: еще одну кожаную куртку. Конечно, у Дэваля была запасная. Его единственную-то я отжала еще в начале знакомства.

С улыбкой – даже боль на несколько минут утихла – я достала куртку и вдруг заметила что-то интересное, какую-то прислоненную к внутренней стенке шкафа дощечку, при более детальном осмотре оказавшуюся холстом.

Вытащив холст, я ахнула.

Это был мой портрет.

Я его сразу узнала: тот самый, что Дар начал рисовать, когда я переехала в особняк. Он, помнится, сказал, что случайно испортил его, и я не стала выпытывать подробности. Но сейчас я держала в руках именно его, полностью законченный рисунок. С присущим Дару стилем: мягкими линиями света, даже почти в полной тьме ярко выделявшимися на холсте.

Эта Аида была гораздо красивее реальной. Ее глаза горели яркими голубыми озерами. На лице застыло выражение решимости. Она чуть наклоняла голову, словно бросала вызов каждому, кто на нее смотрит.

Даже не знаю, была ли я когда-нибудь такой на самом деле.

Так вот что стало с портретом. Дэваль забрал его себе и хранил в шкафу. Следовало разозлиться, но я вдруг почувствовала, как тиски, сжимавшие сердце, немного ослабли.

Вернула портрет на место и окинула комнату взглядом. Я так устала, что соблазн опуститься на постель и закрыть глаза хотя бы на пару минут, вдыхая знакомый запах, был невероятно силен. Но уснуть в особняке Вельзевула было бы слишком беспечным поступком. Сначала надо убедиться, что по моему следу уже не идут темные души, отправленные Лилит.

Я остановилась на втором этаже у лестницы, смотря вниз, на заброшенный, заросший пылью, холл некогда прекрасного мрачного особняка Повелителя и его наследников. Сейчас дом являл собой жалкое зрелище и сильно смахивал на те руины, что были скрыты за зеркалом в гостиной.

– Ну что? – хрипло произнесла я. – Расшевелим болотце мира мертвых?

На этот раз мне никто не ответил. Душа Лилит, прежде запертая в доме, давно обрела свободу.