Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Тифлисский комитет РСДРП издавал собственные листовки и помечал их печатью, на которой была оттиснута аббревиатура названия. По оценке Л. А. Ратаева, это была «вполне правильная и хорошо законспирированная организация, не поддающаяся обнаружению местных розыскных сил. Почти случайные и большею частью безрезультатные обыски и аресты не достигают цели и движение быстро продолжает расти» (см. док. 47). Так казалось из Петербурга, и Ратаев, вероятно, не только ловкость революционеров имел в виду, но также намекал на бездеятельность и беспомощность Тифлисского ГЖУ. В мае следующего, 1902 г. командированный в Тифлис чиновник Московского охранного отделения ротмистр Спиридович адресовал Ратаеву обстоятельное донесение с анализом промахов и слабых сторон в работе местных жандармов (см. гл. 5). Нельзя сказать, чтобы Тифлисское ГЖУ совсем не контролировало ситуацию. Своих революционеров жандармы так или иначе знали, но пока еще не научились пресекать их деятельность и не обзавелись надежной секретной агентурой.

Складывается впечатление, что с новым составом лидеров с весны-лета 1901 г. дела в Тифлисском комитете пошли гораздо энергичнее. Работала типография, в городе довольно регулярно появлялись листовки, с сентября 1901 г. стала распространяться печатавшаяся в Баку газета «Брдзола». Ловким исполнителем различных партийных поручений, таких как доставка листовок из типографий и распространение их, служил Камо, использовавший для мелких дел и в качестве связных своих сестер и тетку. По свидетельству М. Чодришвили, в конце 1901 – начале 1902 г. тетка Камо Е. А. Бахчиева жила на Аббас-Абадской площади и у нее жили Сосо Джугашвили, Г. Элисабедашвили и М. Гургенидзе^[259].

В конце октября – ноябре прошло несколько сходок, 27 октября и 4 ноября ими руководил Джугашвили, он призывал усилить агитацию, отметил, что «русские совсем пали духом» (что подтверждает преобладание теперь среди тифлисских эсдеков местных уроженцев), настаивал на необходимости сбора денег для партийной кассы.

Вокруг кассы уже тогда происходили конфликты: часть денег пропала, интеллигенты скрывали это от рабочих, русские и грузины выказывали взаимное недоверие (см. док. 50-52). Нелады с нелегальными кассами продолжались и позднее. 27 мая 1902 г. генерал Е. П.Дебиль донес в Департамент полиции об изъятии при обыске у В. Бибинейшвили сберегательной книжки партийной кассы на 735 руб., составлявшей примерно половину партийных средств, и сообщал, что «по агентурным сведениям, захват половины кассы скрывают от рабочих (хотя многие уже и знают), для чего решено вывести отобранную часть кассы в расход под ложным наименованием в течение нескольких месяцев, как это уже делалось однажды при пропаже 100 р. Представляемый при сем гектографированный отчет кассы за март сего года подтверждает это указание агентуры: в помощь арестованным выведена невероятно большая сумма – 301 руб. и остаток показан почти такой же, как и от предыдущего месяца»^[260]. 26 сентября 1903 г. начальник Тифлисского охранного отделения ротмистр Засыпкин представил в Департамент полиции отчет кассы Тифлисского комитета за июль 1903 г. «с приходом в 1440 и расходом 1168 руб.», причем пояснял, что «по агентурным указаниям, означенный отчет преувеличен по меньшей мере в 2 раза, что находит подтверждение в имеющихся до некоторой степени общих указаниях на количество денег, могущих быть потраченными комитетом на помощь арестованным и высланным и на литературу»^[261].

Интеллигенты социал-демократы сталкивались с нежеланием рабочих участвовать в их затеях, «рабочие, добиваясь 8-часовой работы и увеличения заработной платы, не хотят примкнуть к революционному движению, почему признано необходимым внушать им, что только путем революции можно добиться желаемого» (см. док. 53). Радикальным интеллигентам казалось, что рабочие недопонимают задачи борьбы, не видят, что только путем свержения самодержавия можно добиться прекращения эксплуатации труда. Но как раз рабочие вполне понимали свои реальные нужды и были готовы бороться за конкретные улучшения своей жизни. Проблема была в том, что революционеры навязывали им собственные абстрактные представления о перспективах развития общества и не хотели замечать, насколько мало они соотносятся с актуальными нуждами трудящихся людей. Свержение самодержавия было навязчивой идеей радикальной интеллигенции, бесконечная борьба за него отвечала интересам той специфической маргинальной среды, которую образовывало революционное подполье, ведь ничего другого эти люди не умели, и лишь вера в революцию оправдывала их образ жизни. Революционная пропаганда имела больший или меньший успех среди рабочих, но глубинное несходство реальных интересов так или иначе ощущалось.

11 ноября 1901 г. на очередной сходке был избран новый центральный комитет, членом которого стал Иосиф Джугашвили. Выборы, как показал А. В. Островский, состоялись по требованию рабочих, которых не устраивало, что члены комитета назначаются путем кооптации, независимо от мнения рабочих. Список членов избранного комитета варьируется в разных источниках: по всей видимости, в него вошли интеллигенты И. Джугашвили, С. Джугели, Г. Караджев, рабочие З. Чодришвили, А. Окуашвили, председателем выбрали Василия Цабадзе^[262]. Но Джугашвили действовал в качестве члена комитета буквально несколько дней, уже на следующем собрании 25 ноября его не было. Между 11 и 25 ноября он перебрался в Батум (см. док. 50).

Предполагалось, что в Батуме Сосо займется пропагандой и организует рабочее движение, но истинная причина переезда, по принятому в литературе мнению, заключалась в том, что он стал всерьез опасаться ареста. Здесь впору задать два вопроса. Во-первых, откуда опасения, если в жандармских документах нет никаких признаков подготовки ареста Джугашвили или же ликвидации Тифлисского комитета в целом (она произошла спустя несколько месяцев, а это значительный срок в жизни революционного подполья). Если В. Кецховели за год до того счел нужным исчезнуть из Тифлиса после организованной им забастовки конки, которая действительно могла повлечь арест, то с Джугашвили в ноябре 1901 г. ничего подобного не произошло. И во-вторых, почему именно Батум? Многие сотоварищи Джугашвили в сходных обстоятельствах перебрались совсем не туда, а в Баку. Так поступил помимо Ладо Кецховели Степан Шаумян. В Баку в отличие от Батума местные условия были таковы, что нелегалы чувствовали себя достаточно комфортно. И все же Сосо отправился в Батум.

Вполне возможно, что в ноябре 1901 г. появились какие-то признаки того, что он попал в поле зрения жандармов. Возможно также, что Сосо проявил избыточную осторожность. Позднее враги Сталина любили упрекать его в трусости. Но если бы он был совершенным трусом, пугающимся первых, призрачных намеков на возможность ареста, то что бы такой человек вообще делал в революционном подполье, как бы он там оказался? Здесь нам в очередной раз приходится сталкиваться с полнейшей непоследовательностью сталинских врагов. Его называли трусом, а также главой боевиков-террористов, участником (лично!) тифлисской экспроприации и, наконец, бандитом-уголовником. Как согласовать все это между собой? Можно вообразить совмещение в одном лице боевика, экспроприатора и уголовника; однако как тот же самый деятель мог оказаться человеком не в меру боязливым?

В связи с переездом Сосо из Тифлиса не следует обходить молчанием еще одно обвинение. Оно содержится в воспоминаниях меньшевика Георгия Уратадзе. Он лично познакомился с Джугашвили позднее, поэтому начальные шаги его революционной биографии излагал с чужих слов. «Вот эта биография: учился он в духовной семинарии и вышел из третьего класса в 1899 году. В этом году он начал заниматься в кружках среди рабочих, но в организацию еще не вступил, так как в этом году тифлисская организация состояла из одного только тифлисского комитета, а там не так легко принимали «новичков». Ему дали два кружка для занятий. В этих кружках он с первых же дней стал интриговать против главного их руководителя – С. Джибладзе. Когда это обнаружилось, организация дала ему соответствующее наставление и предостережение. И когда это не подействовало, а он все продолжал, – организация предала его партийному суду. Это был первый партийный суд, который создала социал-демократическая организация Грузии, чтобы судить партийного товарища. Суд состоял из районных представителей. После допросов суд единогласно постановил исключить его из тифлисской организации, как клеветника и неисправимого интригана»^[263].

Если понимать текст Уратадзе буквально, то Сосо сначала не был принят в тифлисскую организацию, затем из нее исключен, и все это около 1899 г. Впрочем, Уратадзе неверно указывает и класс семинарии, из которого был исключен Джугашвили. Справедливости ради сделаем поправку на то, что мемуарист не был непосредственным свидетелем описываемых событий. Его рассказ решительно противоречит всем прочим сведениям, да и здравому смыслу. Невозможно себе представить, чтобы Сосо, будь он на самом деле исключен из организации партийным судом, одновременно делал успешную партийную карьеру и выдвинулся даже в члены комитета. Остается считать, что исключение его из партии – не что иное, как несбыточная мечта тифлисских меньшевиков, мечта, возникшая, конечно, позднее, когда Коба был уже влиятельным большевиком и сильным раздражителем для однопартийцев-меньшевиков и тем более когда он стал советским вождем. В реальности исключить его из партии они не могли. Судя по всему, даже в самых горячих дискуссиях и склоках меньшевики и большевики не переступали определенной черты: если бы фракции принялись исключать друг друга из партии, сама партия весьма быстро прекратила бы свое существование. Но в мечтах, задним числом, тифлисским меньшевикам грезилось исключение Кобы то на заре его работы в Тифлисе, то после тифлисской экспроприации.

Из этого рассказа Уратадзе следует принять во внимание, пожалуй, только обвинение Джугашвили в интриганстве. Оно, скорее всего, также должно быть обращено на более позднее время. В 1900-1901 гг. Сосо был еще молод и вряд ли успел вполне постичь ту науку манипуляции и интриги, которой столь виртуозно владел впоследствии. Но, возможно, уже сделал первые шаги на этом поприще.

Как бы то ни было, отнюдь не исключение из тифлисской организации послужило причиной его отъезда из города в ноябре 1901 г. Затруднительно говорить и об угрозе ареста, хотя это более вероятно. Вполне, конечно, возможно, что он и впрямь принял вызов (перед этим будто бы Карло Чхеидзе объявил, что Батум слишком хорошо просматривается полицией и вести там подпольную работу «немыслимо»^[264]) и отправился организовывать рабочее движение во втором по величине промышленном городе Грузии. Представляется также, что могла существовать еще одна причина, по которой Батум был выбран местом пребывания И. В. Джугашвили, но об этом далее.

Документы

№ 1

Эквтиме Сартания:

У нас большинство грузинских рабочих были из Западной Грузии. В дни отдыха они ходили разодетые в черкесках, с кинжалами и пистолетами. Моей мечтой было приобрести такое же одеяние. […] Маевка была проведена и в 1896 г., но в этой маевке уже не участвовали более передовые рабочие^[265]. С этого года стало заметно, что они переменились: уже не носили черкеску, не принимали участия в плясках, устраиваемых в воскресные дни в Нахаловке, не ходили кутить по духанам, подстригали бобриком волосы, одевались в синие рубахи и носили на голове шляпы. Такими в то время в главных мастерских были Вано Стуруа, И. Копалейшвили, В. Джибладзе, З. Чодришвили, а в депо – Бочоридзе и другие. Меня изумляло их поведение. Подражая им, я сшил себе черкеску и научился плясать, неоднократно бывал с ними на свадьбах и вообще был с ними в хороших отношениях. Но после синих рубах они начали относиться к нам иначе. Мне это не нравилось, но высказать им этого я не мог.

Из воспоминаний Эквтиме Сартания, записано в 1934 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 112-113.

№ 2

Цкалоба Сологашвили^[266]:

В депо Закавказских железных дорог я начал работать в 1896 году в качестве плотника. Через некоторое время Николай Выгорбин и Закро Чодрошвили втянули меня в революционную работу. В 1898-1900 годах на занятиях нелегального кружка железнодорожников я несколько раз встречал пропагандиста, который первое время носил форменную фуражку с синим околышем. Между собой мы его называли «молодым семинаристом». Впоследствии мы узнали, что это был товарищ Сталин.

Из воспоминаний Сологашвили Ц. С., записано в 1947 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 121-122.

№ 3

Карапет (Сандро) Баджиашвили^[267]:

В 1896 г. я познакомился с передовыми рабочими Закро и Миха Чодришвили […] Мы часто устраивали беседы о положении рабочих, но организационную работу стали проводить лишь тогда, когда среди нас появился товарищ Сталин, который тогда был еще совсем молодым. […]

Однажды […] мы решили обратиться к Погосу Филосянцу с просьбой пригласить к нам руководителя. […] Он обещал прислать хорошо подготовленного товарища и предложил мне на другой день вечером ждать его на углу около гостиницы «Лондон». Условились, что этот товарищ придет туда, остановится и три раза протрет лоб платком. При этом Филосянц подробно описал мне его наружные приметы.

На другой день я встретился с присланным товарищем в условленном месте. Мы зашли в Александровский сад, отыскали укромный уголок и сели.

– Каковы условия на вашей фабрике? – было первым его вопросом.

Я ознакомил его с условиями работы на фабрике.

– Но как же мирятся рабочие с таким положением?

– Что же они могут сделать! Свыклись со своей горькой долей и не думают о том, как изменить существующее положение. Словом, наши рабочие – темная и несознательная масса.

– Отчаиваться не следует, товарищ. Хорошей работой можно сделать из них сознательных революционеров. Скажите, есть ли среди них надежные рабочие, с которыми можно связаться, и сколько их?

Я перечислил тех, на кого можно было положиться, и ознакомил его с нашей кружковой работой.

– Нет ли у вас связи с рабочими других фабрик и заводов? В чем она выражается?

– Пока что ни с кем связи не имеем, за исключением железнодорожных рабочих, от которых иногда получаем листовки.

– Бесспорно надо иметь связь с другими рабочими. Это необходимо. […] Рабочие должны поддерживать друг друга и общими усилиями добиваться лучшей жизни и свободы.

– Да, товарищ, мы очень нуждаемся в таком товарище, который взялся бы за дело и руководил нами. […]

Незнакомец усмехнулся и ответил:

– Почему бы нет, поработаю. Необходимо только наладить созыв сходок.

На мой вопрос, где он живет, чтобы его найти, он ответил:

– Мой адрес вам пока не нужен (он проявил этим большую конспиративность). Скажите, где вы завтра соберетесь, я сам приду к вам и возьмемся за дело.

Это было мое первое знакомство с товарищем Сосо.

Условились созвать сходку на другой день в 6 часов вечера на католическом кладбище. Товарищ Сосо пришел в условленное место. Я познакомил его с товарищами. Он остался с нами до 8 часов и в течение этих 2 часов подробно расспрашивал нас об условиях работы и жизни рабочих на нашей фабрике. Условились созвать на другой день общую сходку у Литанишвили. […]

Собралось 25 рабочих. Товарищ Сосо говорил о прибавочной стоимости, объяснял, как за счет труда рабочих увеличивается богатство хозяев, как капиталисты сдирают шкуру с рабочих, говорил о смычке буржуев-капиталистов с правительством, о том, чьим трудом живут сидящие в правительственных учреждениях чиновники, для какой цели содержит правительство громадную армию, кто кормит царских чиновников и духовенство, говорил о значении рабочего класса в государстве и о создаваемом ими богатстве. Особо подчеркнул, что рабочие во время стачек должны иметь кассу взаимопомощи, установить тесную связь с рабочими других фабрик и заводов, распространять среди рабочей массы литературу, создать твердую дисциплину, соблюдать конспирацию, быть отважными и энергичными, ибо, как говорил он, на поле брани страху не должно быть места. «Потребуются жертвы. Нас могут арестовать, сослать. Все это надо предвидеть и не бояться этого. Будущая революция потребует жертв, и мы должны понести их», – закончил он свою речь.

После этого т. Сосо часто приходил к нам […]

По предложению товарища Сосо, мы единогласно решили взимать членские взносы с членов нашей организации в размере 2 % от заработка. Раз в неделю товарищ Сосо созывал сходки, чаще всего в доме Литанишвили. […] Число посетителей сходок быстро росло. Когда соседи тов. Арто стали с подозрением посматривать на нас, то для созыва сходок пришлось отыскать другое место. Сходки перенесли за город. […]

Я не знаю, существовала ли тогда нелегальная типография, но хорошо помню, что товарищ Сосо часто приносил рабочим на сходку свежие листовки.

Из воспоминаний Карапета (Сандро) Баджиашвили, написано в ноябре 1934 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 1, 4-8.

№ 4

Литанишвили А. И.:

Мое увольнение очень возмутило рабочих нашей фабрики. Они забастовали и потребовали, чтобы я был принят обратно^[268]. […] Меня и Вано Манджавидзе вызвали в жандармское управление.

Мы шли с завода на католическое кладбище на собрание. Когда нас собралось довольно много, мы увидели незнакомого молодого человека в семинарской форме, летнем пальто (было лето) и кепке. Он сделал доклад, говорил с нами о том, что случилось на фабрике, и дал указания, как нам быть. Он говорил нам, что мы должны быть стойкими, что с нами также рабочие жел. дор. мастерских и других заводов, что он пришел к нам от их имени. Говорил о положении рабочих. Мы рассказали ему о своем тяжелом положении. После этого он разбил нас на группы по 10 человек и назначил время следующего собрания. Объяснил, что нам необходимо иметь свою собственную кассу. При этом посмотрел на меня и сказал:

– Вот Арто будет вашим кассиром.

После этого кассу поручили мне. Он дал мне и Вано Манджавидзе советы, как держаться на допросе в жандармерии. […]

Забастовка кончилась нашей победой.

Из воспоминаний Литанишвили Артема Исаковича, записано в 1934 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 76-78.

№ 5

Литанишвили А. И.:

С этого времени [с 1898 г.] до 1901 года он беспрерывно руководил нелегальными рабочими кружками на нашей фабрике. Приносил нам литературу, прокламации, брошюры и проч. Летом 1900 года мы опять забастовали под его руководством^[269]. И эта забастовка окончилась нашей победой.

Собрания кружков Сосо созывал главным образом у меня: это было наиболее спокойное и наименее доступное место. Такого руководителя и пропагандиста, как товарищ Сосо, я не встречал в своей жизни. Кроме нас, он руководил кружками и на других фабриках и заводах: у типографских рабочих, на заводе обуви и кожаных изделий Адельханова, на маслобойном заводе Толле, на фабрике Мирзоева, Сапарова и др. Товарищ Сосо сблизил, сплотил нас, рабочих разных фабрик и заводов. Он часто созывал (в 1898-1900 гг.) объединенные собрания рабочих всех фабрик и заводов – то в моем доме, то на Ходжеванском кладбище, то на католическом кладбище, то на Сололакской горе, то в Ортачалах и в других местах.

Из воспоминаний Литанишвили А. И., записано в 1934 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 78.

№ 6

Карапет (Сандро) Баджиашвили:

В начале декабря 1900 года мы провели забастовку. Поводом к ней послужило мое увольнение. […] В декабре уволили также т. Литанишвили^[270]. Тут рабочие не стерпели и забастовали. Товарищ Сосо не одобрил забастовку, но раз забастовка была начата, он возглавил ее, созвал рабочих, чтобы они изложили свои требования для предъявления хозяину. […] В конце концов хозяин прислал своих представителей и начал переговоры. Рабочие могли попасть в устраиваемую капиталистом ловушку, но при таком руководителе, каким был товарищ Сосо, в конце января стачка закончилась нашей победой: рабочим прибавили зарплату, ликвидировали «столовую», добились права выхода из фабрики до шабаша и многое другое.

Из воспоминаний Карапета (Сандро) Баджиашвили, написано в ноябре 1934 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 11-12.

№ 7

Котэ Каландаров:

В 1897-1898 годах я работал на мостостроительном заводе Карапетова в Тифлисе слесарем в инструментальном цехе. Однажды разметчик, – к сожалению, я не помню его фамилии, – спросил, не хочу ли я заниматься самообразованием. В те годы в Тифлисе были отдельные кружки, воскресные школы для рабочих, в которых рабочих знакомили с астрономией, географией, литературой и т. п.

Я охотно согласился, и наш разметчик повел меня к себе на квартиру, помещавшуюся по Авчальской (ныне Советской) улице. Здесь были шесть товарищей с различных заводов.

Руководил этим кружком товарищ Coco.

Сталин знакомил нас с «механикой» капиталистического строя, рассказывал о рабочем движении, о том, что улучшение экономического положения рабочих невозможно без политической борьбы против царского самодержавия.

Эти беседы товарища Сталина в нашем кружке становились все увлекательнее. Он умел говорить так просто, с огромным знанием вопроса; к тому же товарищ Coco был очень остроумным собеседником. И еще одно – здесь, на этих занятиях, мы получали от него разъяснения по всем вопросам, возникавшим у нас в повседневной работе, в наших беседах с товарищами на заводе.

Занятия нашего кружка продолжались свыше года; в течение этого времени мы многому научились, и все, что мы узнали, было совершенно ново для нас и так не похоже на то, что обычно рассказывали нам в воскресных школах.

Каландаров К. Сталинская школа борьбы //Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 42-43.

№ 8

Г. Гаглоев:

Это было в 1899 году. Однажды Левас Микитадзе пришел на обычное собрание кружка не один. С ним был просто и скромно одетый юноша.

На этот раз занятие кружка шло особенно живо и интересно. То, о чем говорил этот юноша, чему учил он нас, надолго врезалось в память. Просто, увлекательно, с необычайным огоньком рассказывал нам наш новый руководитель о задачах рабочего класса в борьбе с самодержавием, о прибавочной стоимости, о том, как на каждом шагу капиталисты грабят и обманывают рабочих.

Гаглоев Г. П. Любимый учитель //Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 108-109.

№ 9

Майсурадзе Г. З.^[271]:

Впервые я увидел молодого пропагандиста Сосо на занятиях кружка, которые происходили у меня на квартире по Кубинской улице дом № 6.

Обычно занятия проводил Вано Стуруа, но иногда приходил Сосо. Тогда занятия проходили особенно интересно и оживленно. Я был самым молодым из участников кружка, все для меня было ново, и я жадно впитывал в себя сталинские призывы к непримиримой борьбе против капиталистов и самодержавия.

Из воспоминаний Майсурадзе Георгия Захаровича, записано в 1947 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 81.

№ 10

Леонтий Мамаладзе:

Товарищ Сосо был крайне любим рабочими, он сильно привлекал нас к себе тем, что он не был похож на некоторых чванливых интеллигентов – он был прост, вежлив, внимателен. Рабочие питали к нему величайшее уважение. В то время уже достаточно подготовленный товарищ Сосо так приятно и понятно объяснял рабочим разные вопросы, что казалось, он открывал глаза, ослепленные до того времени. В беседе он всегда сообщал что-нибудь новое. Товарищ Сосо жил глубоко конспиративно.

Из воспоминаний Леонтия Мамаладзе. Перевод с грузинского РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 88.

№ 11

Георгий Чхеидзе:

В начале 1898 г. тов. Сталин пришел к нам совсем молодым человеком. Я работал на железной дороге в Тифлисе, он начал там работать в кружках. […] Тов. Сталин работал до 1901 года, производил очень хорошее впечатление, это был человек особого типа, не похож на интеллигента.

Из воспоминаний Георгия Чхеидзе, записано в 1934 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 230.

№ 12

Из отчета по главной Физической обсерватории за 1899 г.:

С 28 декабря поступили на службу по вольному найму обучавшиеся в Тифлисской Духовной семинарии И. В. Джугашвили и М. Давидов^[272].

Из отчета по Тифлисской главной Физической обсерватории за 1899 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 67. Л. 1 (копия, машинопись).

№ 13

Вано Кецховели:

В 1899 году начинается наша самостоятельная жизнь^[273]. В средних числах ноября я получил должность наблюдателя в Тифлисской физической обсерватории. Здесь требовалась предварительная трех-четырехнедельная практика, после чего новый работник зачислялся в штат. Мне предоставили в обсерватории жилую комнату, которая вскоре стала служить пристанищем для революционеров. Сюда часто приходили товарищ Сталин и Ладо Кецховели, нелегально проживавший в Тифлисе.

В конце декабря 1899 года освободилось в обсерватории место наблюдателя, и на эту должность, по совету Ладо, поступил товарищ Сталин. Нам приходилось бодрствовать всю ночь и в определенные часы и минуты производить наблюдения с помощью замысловатых приборов. Такая работа требовала напряжения нервов, терпения. Должность наблюдателя часто освобождалась, и этим объясняется та легкость, с какой устроились в обсерватории сначала я, потом товарищ Сталин, М. Давиташвили и последним – Васо Бердзенишвили, который в начале 1900 года тоже покинул семинарию.

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 88.

№ 14

К. Л. Домбровский:

В конце 1899 года вследствие ухода одного сотрудника А. Вайсермана освободилась должность практиканта наблюдателя-вычислителя, на которую был принят товарищ И. Джугашвили.

В те времена Тифлисская физическая обсерватория не была еще оборудована новейшими самопишущими приборами. Поэтому регистрация суточного хода всех элементов погоды проводилась живой силой, т. е. наблюдения велись ежечасно, круглые сутки дежурным наблюдателем, на обязанности которого лежало каждый час производить отсчеты по всем приборам. […] Вот на эту строго рассчитанную и напряженную работу в декабре 1899 года и поступил товарищ И. Джугашвили в качестве практиканта наблюдателя-вычислителя с правом пользования казенным помещением, освещением и отоплением и окладом жалованья 20 руб. в месяц.

Работу выполнял товарищ Иосиф Джугашвили аккуратно, на смену являлся вовремя. […] В дни занятий в вычислительской Иосиф Виссарионович любил наблюдать за работой остальных сотрудников, и особенно его занимало, вызывая улыбку на лице, соревнование некоторых сотрудников в скорости работы на счетах. […] Затем однажды он поднял вопрос со старшим наблюдателем о мизерности получаемого практикантами оклада. Однако, последний стал доказывать ему, что жалованье в 20 р. является достаточным, разобрав таковое по отдельным видам расходов.

Иногда, собираясь в дежурной комнате обсерватории, где нередко присутствовал помощник директора, Иосиф Джугашвили любил спрашивать его: кто на свете выше человека – последний обычно отмахивался от него или же говорил «крыша».

Уже в те времена Иосифу Виссарионовичу были не чужды права и покой человека, которые он, невзирая на лица, имел смелость защищать. Так, живя под одной крышей со старшим наблюдателем, т. е. прямым своим начальником, который жил во втором этаже над комнатами, занимаемыми наблюдателями^[274]. У ст. наблюдателя в одно время появился поросенок, которого он держал в своей квартире. Этот поросенок целые сутки толкался по комнате и этим создавал беспокойство внизу живущим. Иосиф Виссарионович, не стесняясь, настоял принять меры и избавить от беспокойства, что по тем временам было большой смелостью. Не чуждался Иосиф Виссарионович вместе с остальными сослуживцами заниматься и гимнастическими упражнениями в саду обсерватории, где одна из веток дерева служила импровизированным турником.

Из воспоминаний К. Л. Домбровского, 1934 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 50-53.

№ 15

В. Бердзенишвили:

В феврале 1900 года поступил я в физическую обсерваторию в качестве вычислителя-наблюдателя.

Работал, как и остальные, в канцелярии над вычислениями. В неделю два раза нам приходилось дежурить. Дежурство дневное начиналось рано утром, в половине седьмого, и длилось до десяти часов вечера. Ежечасно мы обходили все приборы, имевшиеся на территории метеорологической площадки, отсчитывали температуру, наблюдали за облачностью, ветром, давлением и результаты наблюдения заносили в специально на то предназначенные тетради.

Ночное дежурство начиналось вечером, в половине девятого, и продолжалось до восьми утра. Тут уже никаких перерывов на отдых не полагалось. Работа та же, что и дневная, с той лишь разницей, что днем помогал в работе сторож, а ночью приходилось работать одному.

После бессонной ночи, проведенной у метеорологических приборов, дежурный имел свободный день.

Тбилисская обсерватория обрабатывала также результаты наблюдений всех маленьких станций, разбросанных по всему Кавказу.

Заработная плата вычислителя-наблюдателя не превышала двадцати рублей в месяц. И только прослужившему полгода надбавляли рублей пять, не больше.

Наблюдатели занимали четыре жилые комнаты при самой обсерватории, во флигеле, выходившем окнами во двор, но две комнаты были сырые, негодные для жилья. Над нами, во втором этаже, находилась квартира директора обсерватории. […]

В конце ограды была калитка, ключи от которой находились у нас. Почти всегда пользовались калиткой, потому что парадный ход после окончания занятий обычно запирался.

Во дворе был замечательный сад. Фруктовые деревья перемежались с лиственными. Дорожки были посыпаны битым кирпичом. Ров, окружающий обсерваторию, изолировал сейсмические приборы от городского шума.

Перед самым зданием обсерватории, на Михайловской улице, останавливалась конка. […]

Наблюдателей было шесть, так называемых вольнонаемных, и один штатный, который в неделю раз замещал каждого из наблюдателей. При поступлении моем в обсерваторию там уже работал: Иосиф Джугашвили (Сталин), Мих. Давиташвили (которого сменил я) и Вано Кецховели – брат Ладо Кецховели.

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 89-90.

№ 16

Из отчетов по главной физической обсерватории за 1900 год:

3. Издание Ежемесячного бюллетеня Тифлисской физической обсерватории

.Вычислением и проверкой наблюдений для печатания в ежемесячном бюллетене, составлением таблиц и чтением корректур, под руководством И. В. Фигуровского, занимался в течение всего года Н.А. Домбровский и отчасти гг. И. В. Джугашвили^[275].