Потерянные судьбы. Роман

– А ну, цыть! – Панкрат топнул ногой и сжал кулаки. – Ты шо думала, кобылье вымя, шо я совсем оглушился? Я шо ни на есть слышащий! Ох, як поперёк глотки у мене ужо стои́ть твоя молва! Ох, как ты мене ужо достигнула до самых печёнок!

Дед пошлёпал себя по горлу, показывая тем самым, насколько ему надоели всяческие разговоры о ненужных людях, о благополучной жизни, знакомствах и прочее.

– И думать не мог, шо ты на такое сподобиси, Марфушенька… Ладно мене схватилася опои́ть, так ты и Грищенко семью вздумала… – Панкрат замахнулся кулаком на Петровну.

– Караул! – закричала Марфа и спряталась за спину Ивана. – Бешаный!

– Ты шо ж, таки и поверила, шо та бабка тебе подсоби́ла мене от моей Акулинушки увести? Это я ду́рным был! Вожжа под хвост попала, я и сменил обстановку! Если б я ранее знал, якый ты гадыной станешь! – Панкрат выдохнул и присел на табурет. – А ты, а ты, сучья бородавка, куды клыки навострила? Слухаешь енту жабу сушёную и такое проделываешь? Я тебе научу, як в чужие семьи залезать!

Погрозив кулаком и внучке, Панкрат вновь поднялся.

– Не пей ихней водовки, сынок, енто бабьё по заговорёнкам бегаить, мало ли шо…

Дед Панкрат ещё раз для уверенности помахал кулаком и пошёл в свою комнату.

– Брюхатая она, – усмехнулась Мария, провожая взглядом мужа Марфы. – Не смеши ты мои пятки, девонька!

– Были мы, были вместе! – упиралась Тома и начала креститься. – Вот те крест!

– Не гневи бога, грешница! Не наговаривай на моего мужика! – прикрикнула Манька. – С Иваном она была… А платочек-то тот я признала…

Улыбнулась, взяла мужа под руку и вывела из хаты Гориных.

Глава 4

Через семь месяцев, майским утром, у Тамары Гориной родился сын.

– Ох, ты ж… – прорывая свеклу на поле, причитала Степанида. Завидев вдалеке Марию, вприпрыжку поскакала к ней, чтобы донести благую весть.

Грищенко испугалась, когда из-за спины запыхавшаяся Стешка крикнула:

– Слыхала? – споткнулась Трофимова. – Воспиталка пацанёнка принесла… Ой-ой, от кого ж?

– Чу, сумасшедшая, як кобыла скачешь! – приложила руки к груди Маша от испуга. – Чаво летишь?

– Я об чём гутарю? Воспиталка…

– И шо? Мне-то какое дело до неё? – плюнула Грищенко и продолжила свою работу.

– Не, ну ты погляди на неё! – Стешка упёрла грязные руки в бока. – Сына, слышь?

– И шо дальше? – Маня подняла голову и сжала губы от недовольства.

– Чей же? Ой, не могу, так хотца узнать… Она ж безмужняя… Позор-то какой…

– Стеш, я по́няла, куды ты клонишь…

– Бабы гутарють, шо он не с лица… Страшно́й, як чёрт!

– Шла бы ты, соседушка… – выпрямилась Мария со стоном. – Усю спину скрючило…

– Исчо не так скрючить, када усё прояснится! – гордо ответила Степанида и, задрав нос кверху, широким шагом пошла на свой участок поля.

– Тьфу, ду́рная баба, – Грищенко плюнула вслед уходящей соседке и потёрла поясницу.

Вечером Степанида всё-таки пришла в хату Грищенко для обсуждения дальнейших действий со стороны Маши. Открыв дверь, остановилась. Она никак не ожидала увидеть хозяина дома в столь ранний час.

– Хлеб да соль… – вошла в хату и встала у двери.

– Едим да свой… – буркнул Иван, доставая горячую картошку из чугунка.

– А хозяйка куды запропастилася? – поинтересовалась Степанида.

– Здесь гдей-то шляетси, – откусил кусок чёрного хлеба.

Стешка попрощалась и вышла на улицу. Захлопнув дверь, огляделась. Заглянула в сарай, прошлась по огороду – нет нигде Марии. На заднем дворе, в саду, послышались разговоры. Степанида решила сходить туда. Подходя ближе, разглядела Маньку среди деревьев, второго человека было не видно, но то, что это мужчина, стало понятно по одежде. Цветущие плодовые деревья перекрывали весь обзор.

– Ма-ань! – крикнула Трофимова. – Я тебя ищу-ищу, а ты вона где… Ты шо тама? С кем?

Любопытная Стешка прибавила шагу, но мужчина вдруг решил удалиться и, огибая сад, двинулся в сторону поля, к реке Левый Бейсужёк.

– А кто енто? Чаво убёг? – любопытство так и распирало Трофимову. – А-а, скрываешь любовь на стороне?

Стешка рассмеялась.

– Мда-а, – протянула Маша и посмотрела на соседку. – Вот так вот сплетни и рождаются… Тебе чаво надобно на ночь глядя?

– Я хотела уточнить одну вещь, – заюлила Стешка.

– Не темни, давай по делу! – Мария направилась в сторону дома. – Мне исчо скотину кормить.

– Как жить-то теперича будешь, соседушка? – выпалила Стеша. – Это ж в голове не укладывается…

– Да об чём ты? – остановилась Грищенко.

– Ты дуру тута не ломай, – положила ладони себе на щёки и закачала головой в разные стороны. – Машка! Слепая ты кура, вот шо я тебе скажу! Ты мальца его видала аль не?

– Какого-такого мальца? – не понимала Маня.

– Знамо какого, сынка Ванькиного! – возмутилась соседка. – Чернявый он! Бабы гутарють, шо видали…

– И шо? Мало ли такие родються на белом свете?

– Мало-немало, но в хуторе нашем исчо не видала! Ванькин он, вот те крест. – перекрестилась Стеша.

– А я тебе доказую, брешешь почём зря! – повысила голос Мария и двинулась дальше, к сараю.

– Это кто ж тебя такую уродил? – семенила рядом Трофимова. – Зная, шо рядом живёть сын собственного мужика, она вот так к ентому делу относится – плюёть. Машка, одумайси. Ей надобно патлы повыщипать, чтобы она удалилася из нашего краю, куды бесстыжие глазёнки её глядять.

Подходя к сараю, женщины услышали крик на дороге, со стороны хаты Трофимовых.

– Во, слыхала? Кого-то бьют. Очередной мужик провинилси, – радовалась Стешка.

Выглянув из-за забора, Стеша и Мария увидели, как Марфа Петровна оприходует огромным толстым прутом Порфирия Трофимова.

– Ты пошто моего мужика лупсуешь? – закричала Степанида, с силой дёрнув калитку. – Размахалась тута своими крэглями!

– Я прям щас ему усю физиономию переломаю! Ишь, шо удумал, паразит! – махала прутом Марфа, не обращая внимания на Стешку. – Паразит, коих земелюшка наша носить!

– А ну! – подбежала Трофимова и схватилась за руку разъярённой женщины. – Чаво вылупилась?

Петровна остановилась и уставилась на соседку семьи Грищенко.

– Чаво зенки разлупила, спрашиваю? – Стешка отпустила «палача» и выгнулась. – Ты погляди на неё!

– Стереги мужика, коли он тебе так нужон! Но я молчать боле не имею сил! – Марфа также выгнула спину и поставила руки на бока.

– Ой, напужала… – протянула Стешка и приняла ту же позу. – Кто ты есть, шоб тута страхами ки́даться? Поглядите-ка на неё, люди добрые! Наплодилися беспутницами и пужають!

– Ты поддувалом-то не мети, – Марфа заговорила грудным голосом, чтобы придать угрожающий вид своей персоне. – Мо́жу повто́рить, коли ты безмозглая…

– Ой ли, пришлёпала туточки и учить вздумала… Сляди за своей кралей, шоб боле без мужа не заводила безродных!

– Замолчь! – Петровна ударила Степаниду по лицу. – Кто ты есть, шоб такие речи нести? Твоё ль собачье дело? Сляди своими зоркими зенками за своим беспутником!

– Шо? Сляди за языком, кабы твой забор на дрова не взломали! – Стешка не посмела дать ответный удар пожилой женщине.

– Исчо раз увижу твоего кобеля в моём дому́…

– Сдалися вы моему мужику, козы безрогие!

– Я боле терпеть ня буду, – Марфа замахнулась прутом на Степаниду. – Пожалуюсь, куда сле́доват… И пущай его посо́дють!

Петровна плюнула возле ног Трофимовой и пошла прочь.

Наблюдая за склоками женщин, Мария никак не могла взять в толк, о чём был разговор.

– Порфирьюшка, подымайси… – Стешка тянула за руку мужа. – Слышь аль не?

Мужчина лежал на земле, закрыв голову руками.

– Смылилась старуха? – подал голос Трофимов.

– А куды ей деваться? Улетела, як осенний лист… – ответила Стешка.

– Осенний лист… – повторил побитый Порфирий и встал на ноги. – Тьфу, стерлядь сушёная! Не углядел, шо она меня заприметила…

– Тише ты! – шепнула Степанида. – Ушей в округе, як блох на кутенёнке²⁹… Пшёл до хаты, злыдень…

Войдя в дом, Стешка дала оплеуху мужу по его залысине.

– Шоб ты пропал, гнида окаянная… – ругалась жена. – Ско́льки разов тебе вто́рить: не можно, шоб заприметили…

– Стеша, ну, я ж не повинен… – полез целовать свою женщину Порфирий. – Ну, никто ж не мог прознать, шо эта курва старая в дому́ восседаеть…

– Коли с работой не ладитьси, то бывай в аккурате без глазу… – психовала Трофимова, наставляя мужа.

– Голубушка ты моя, – Порфирий вновь поцеловал жену. – Умнейший мой челови́к… Про́шу извинений… Ни в коем разе не получу огласки…

Наобнимавшись со своей зазнобой, Порфирий достал горькую в малюсенькой таре.

– Ну надо же, не разбилася… Може, дерябнем?

– А давай, – улыбнулась Стешка, усаживаясь за стол.

***

– До чего ж собачные, – подумала Машка, наливая воду поросятам в корыто. – Не дай божи́ прозябать с таким мужиком… Ох, Стешка, наплачисси ты исчо с ентим иродом…

Мария накормила скот и пошла в хату.

– На сторожевую? – задала вопрос Ивану, который собирал харчи на ночь.

– Правда… – ответил Ванька и добавил. – Ночью прискачешь, али не ждать?

– А як же ж, – улыбнулась Маня, выкладывая куриные яйца на стол.

Ночь.

– Ложитеся спать, поздно ужо, – скомандовала Маша детям.

– А ты куды? – удивилась Нюся, наблюдая, как мама собирается уходить, скручивая мешок в трубочку.

– Я скоренько… ложитеся…

Темно. Только луна освещает дорогу женщине. Чтобы не попасться на глаза местным жителям, Мария пошла к конюшне вдоль реки, где её ожидал муж Иван.

– Мешок принесла? – поинтересовался тихим голосом Ванька, ополаскивая руки в холодной реке.

– Во, – Манька развернула ношу и подала.

– Возвернёмся на конюшню – зерна прихватишь… – складывал разделанные тушки ондатр в мешок. – Дотащишь?

– А куды ж деваться? – усмехнулась Маня, наблюдая за мужем.

– Лишь бы Трофимовы не заприметили. Язык, шо помело… Ой, вредные-е…

– А где сейчас Порфирий? Як же ж я на конюшню приду? – заволновалась жена Грищенко.

– Сказал, шо спина болить опосля прута. Скулил-скулил надо мною, отправил я его до хаты. Надоел, хуже горькой редьки.

– Да-а, лихо его Марфа воспитала, – рассмеялась женщина.

– Цыть! – ещё тише заговорил Ваня. – Куды горло дерёшь? Заметит ктой-то…

– Ой, – закрыла рот ладошкой и присела на корточки. – Я и запамятовала.

Мария нежно улыбнулась. В темноте, хотя и не видно ничего, но Иван разглядел её улыбку и ответил тем же.

– А интересно, за шо енто Петровна его так… по хребту…

– Знамо дело, за шо… – Ваня взял мешок и двинулся к конюшне.

– А ты откудова знаешь? – рядом семенила Маня.

– Сам ловил и не раз…

– Да ну… А где?

– Где-где, на конюшне, да и так…

– Ой, батюшки… – покачала головой Мария. – А ведь и вправду посо́дють…

– Ничо́го Марфа не дока́жить… ежели кто-нить к ней не присоединитси… то… Будя, об чём калякать, сам влез, вот пущай сам и вылезаить.

Добравшись до конюшни, Иван ещё раз сделал обход, проверил, пересчитал и вынес ведро с зерном.

– Платком накрой поверх, а то мало ль…

– Знаю… А ты до утречка?

– Ага, был бы сосед тута, мог бы до дому с ночёвкой, но боле не оставлю хозяйство на него – ненадёжный, спасу нет… Помнишь тот день, када я плечом обгорел?

Мария махнула головой в знак согласия и вытаращила глаза, ожидая новостей, о которых она не знает.

– Так ентон пожарник прибёг, меня всполошил, а самого-то ветром сдуло… Я ж до хаты возвернулси, потом в конюшню, а его и след простыл…

Маша сжала челюсти. Естественно, она прекрасно всё помнит и никогда не забудет, потому что именно в тот день Маша впервые, по уговору соседки Стешки, пошла проверять мужа на наличие любовницы. И до сих пор женщине стыдно за этот поступок.

– Может, он тама же был, у хаты Мельника, а ты его не заприметил?

– Может и так. Мог бы попозже́й на сторожевую возвратиться, он – нет. Бог с ним… Ты давай, иди, а то ночь на дворе, тебе вставать ране́нько…

Мария попрощалась с мужем и направилась к дому. Проходя вдоль реки, стараясь держаться зарослей, она услышала до боли знакомый женский смех. Остановилась.

– А я ей говорю: «Скажи, шо ребёнок от него, делов-то… – по всей видимости женщина рассказывала о каком-то случае. – А она мне: «А он же семейный…». Вот дура, так дура…

Женщина ещё громче рассмеялась.

– Тс-с-с, – прошипел мужской голос. – Тута кто-то есть.

Услышав эти слова, Мария дала дёру. Бежала так, будто за ней гнались волки или того хуже – медведи, коих она боится с детства.

Глава 5

Конец пятидесятых.

Как обычно, Нюся встала рано утром и занялась домашним хозяйством: покормила поросят и выпустила их погулять, налила воды курам, насыпала в кормушку корм.

– Сёдня отец подменяет пастуха, – Мария подоила корову и вышла из сарая, неся ведро с молоком. – Пойдёшь с им?

– Пойду, – с радостью в голосе ответила девочка и вприпрыжку побежала в хату.

– А я? – заворчал Володя, услышав разговор между сестрой и матерью. – Мне тоже хотца…

– Нет, ты никуды не пойдёшь, – строго посмотрела на сына Маша. – Ищи его опосля. Забыл, как в прошлом го́де тебя папка обыскалси? А ты шо сделал?

– В посадки убёг, – насупился мальчонка и посмотрел исподлобья на мать. – Я хотел проверить, если кто в мурашнике³⁰…

– Ну шо, проверил?

Володька кивнул головой в знак согласия.

– Вот и сиди теперича в хате! – Мария взяла банку, чтобы процедить молоко.

– Вечно эта Нюська всюду поспеваить, – сорвал длинную травинку и начал завязывать её в узелки. – Вот вырасту и буду самый первый, лучше вас всех.

– Остаёсси за старшо́го, – давала наказ Маня, собираясь на работу. – И не вздумай начудить чаво! Быстро образумлю…

– Ла-адно, – протянул Вовка.

Нюся бегала по хате, собираясь в поле: искала длинную рубашонку, чтобы не покусали слепни.

– Бери прут и гони Бурёнку, отец ужо собираить стадо.

Девочка переоделась, вышла во двор и пошла к сараю. Погладила корову между рог, сняла верёвку с её шеи.

– А ну, пшла, пшла на поле, – приказала Нюся, показывая рукой в сторону двери. Бурёнка послушно вышла на улицу и зашагала на дорогу, отмахиваясь хвостом от надоедливых мух.

Нюся гордо шла позади любимицы и держала прут перед собой. Она чувствовала огромную ответственность. А как же иначе? Отец ведь берёт её напарником на взрослую работу. Все дети хвастались друг перед другом, когда возвращались с пастбищ и полей. То ли дело полоть грядки – это ерунда. А управлять огромным стадом, как взрослый человек, – вот, где престиж.

– О, здоров, – произнёс Сашка, выгоняя свою корову на дорогу. – Ты тоже на поле?

– Тоже? – удивилась Нюся.

– Дык и я иду с вами, – улыбнулся мальчик.

– Вот исчо! – подгоняла девочка Бурёнку, стараясь обогнать соседскую корову и её погонщика. – Делать тебе тама неча! Воротайся домой, я доведу вашу До́чу.

– Не-е, нельзя, мне мать наказала, шо б я шёл с вами, – упирался Саша. – Наша Дочка быкастая³¹, того и гляди – пырнёт кого…

– Как хошь, – Нюся подняла свой курносый носик к небу и зашагала, как бравый солдат.

Собрав всех коров в назначенном месте, Иван сел на коня и скомандовал:

– А ну, пошли! – щёлкнул кнутом в воздухе.

Стадо медленно потянулось к полю.

– Вчерась мамка с батькой поругалась, – вдруг заговорил Саша. – Ну и крикливая же моя маманька…

– Мне-то какое дело? – перебила Нюся. – Твоя мамка шибко сплетничает, усе об ентом знають!

– Ну и шо? – нахмурился Сашка, стараясь не отставать от соседки. – Да ну тебя, не хочу рассказывать…

– И не надо! – махнула прутом и побежала к отцу.

***

В поле коровы немного попаслись и прилегли на траву. Солнце поднялось высоко. Жара. Только и слышно, как коровушки жуют «жвачку» и шлёпают хвостом по своему телу, дабы избавиться от кусачих насекомых.

Иван с детьми расположился поодаль от отдыхающего стада. Нюся постелила платок, на котором Ванька разложил харчи: варёные яйца, хлеб, молоко. Пастухи присели на траву.

– Пообедаем и дальше пойдем, – сказал отец Нюси и огляделся.

Вдали он заприметил прогуливающуюся беглянку, которая, по рассказам пастуха, частенько отбивалась от всеобщего коровьего коллектива.

– Едрит твою налево! – ругнулся Грищенко. – Шоб тебе пусто было, вша прыгучая!

Нюся подняла голову.

– А можно я? – вдруг вскочила на ноги девочка. – Пап, я пригоню!

– Беги, – спокойно ответил отец.

Нюська бросила надменный взгляд на Сашку и гордо зашагала к пятнистой корове.

– Пусть завидует, – шептала себе под нос, помахивая прутом.

Подойдя ближе, девчушка обратила внимание, как рогатая подняла голову и уставилась на неё. Стало не по себе.

– А ну, воротайся! – крикнула Нюська и махнула прутом так, что он издал свист.

Корова не сдвинулась с места.

– Чаво глядишь? В стадо! Кому говорю?

Беглянка сделала пару шагов навстречу и снова встала как вкопанная. Между рогатой и маленькой пастушкой оставалось метров десять.

– Ну, я тебе щас… – только собралась бежать к непослушной скотине, как тут же корова рванула вперёд, направив рога.

– Нюська, беги! – запрыгнул на коня Иван. – Беги ко мне!

Что есть мо́чи девочка ринулась к отцу.

Она спотыкалась, но всё же добежала до отца быстро. Пытаясь отдышаться, обернулась.

– Стоять! Шельма… – крикнул Иван на корову и щёлкнул кнутом.

Рогатая остановилась и взбрыкнула. Правым копытом два раза ударила по земле и всё-таки присоединилась к стаду.

– Вот ведь падла! – психанул мужчина, слез с коня и предупредил дочь. – Не отходи далече от меня.

Насколько же сильно он испугался за Нюську – словами не передать. Вспоминая отдельный случай в хуторе, Ваня дёрнул плечом.

– Чья эта бестия? – поинтересовался мужчина у детей.

– Наша, – Саша опустил голову. – Она никого не трогает, только пужает.

– Ага, пужаеть, – нервничал Грищенко, сворачивая длинный кнут на руке. – Такие на рога посодють и прокатють, будь здоров…

Нюся сидела на траве и держалась за горло, будто её кто-то душит.

– Тебе плохо? – Сашка присел рядом.

– Исчо чаво… – отвернулась девчушка, скрывая слёзы. – Запы́халась…

Александр чувствовал себя виноватым перед соседкой. Всё-таки нужно было ему самому завернуть корову в стадо, зная, что их Дочка норовистая и характерная.

– Был один случа́й, – начал свой рассказ Грищенко, запивая волнение молоком. – Посадила одна такая пацанёнка на ро́ги… Я в то время исчо под стол ходил… На моих глазах усё случилося…

Дети молча смотрели на Ивана. Саша крутил мысль в голове: «Слава Богу, шо усё обошлося… Нюська – другая… особенная…»

***

Ковыряясь в свекле, Мария почувствовала пристальные взгляды на себе. Выпрямилась и посмотрела по сторонам. Слева, недалеко от неё, стояли две женщины и оживлённо переговаривались, посматривая на жену Грищенко. Одну из работниц она узнала – Лидия Иванова.

– Ну, чё ты уставилася? – прошептала Маша, потирая спину. – Сплетни собираешь, не иначе…

– Машка! – одна из женщин крикнула, решившись подойти к Мане. – А ты у нас терпя́щая, як божья матерь, как я погляжу…

– Шо? – не поняла Мария, продолжая продёргивать свекольные отростки.

– Я об чём гутарю… – женщина подошла поближе и задала вопрос. – Ты слепая, шо ли? Не видишь, шо в округе происхо́дить? Вот я слухаю-слухаю и не вразумею, тебе так нравится жить меж двух огней?

– Шо? – Маша встала во весь рост и посмотрела в глаза женщине. Это была Галина Рябченко.

– Хватить вопросами ки́даться, – Галя встала перед Машей. – Не шокай!

Галька никогда не была замужем, только до войны она имела единственную первую любовь в виде несовершеннолетнего парня, который был моложе на десять лет. До сих пор живёт в полном одиночестве. Бездетная.

– Тебя якыя крыса укусила? – взъерепенилась Мария. – От меня чаво надобно? Мы ж даже не соседки, чаво прискакала? И родственным от нас не па́хнить…

– Меня интерес за стока лет берёть – кто ты такая? – засмеялась Галина. – Психованная аль больная?

Галка намекала на тот случай, когда Мария застала Ивана за любовными утехами.

***

Поздно вечером пастухи вернулись домой. Уставшая Нюся валилась с ног.

– Только матери об ентом случа́е – молчок, – предупредил отец, загоняя Бурёнку в хлев.

– Ладно, – зевала девочка, стараясь не уснуть на ходу.

Поужинав и помывшись в корыте, Нюся легла спать.

Всю ночь ей снилось поле, устланное красивыми цветами: васильки, ромашки, колокольчики. А также мухи, слепни и корова, которая бежит за ней. Девочка бежала с поля к хутору. Добежала до реки и плюхнулась в неё. Переплыв на другой берег, обернулась. Пятнистая преследовательница осталась ждать на том берегу. Нюся вылезла из воды и побрела к родной хате.

Холодно, мокрая одежда прилипала к телу. Вдруг за спиной она услышала мычание. Остановилась. Услышав топот копыт по земле, присела на корточки, закрыла голову руками и закричала.

– Ты чаво? – вдруг послышался голос матери. – Шо с тобой?

Нюся открыла глаза, на кровати сидела мама и гладила её по голове.

– Приснилось шо? – заволновалась Мария.

– Корова… – протёрла глаза Нюся и шмыгнула носом. – Бежала за мной…

– Енто к добру, – прошептала Маша и поцеловала дочь. – Значить, усё у тебя будет хорошо в жизни… Спи.

Маня подоткнула одеяло, ещё раз поцеловала девочку и ушла спать.

– Ага, к добру, – прошептала Нюся, заворачиваясь в одеяло. – Вона, ро́ги у неё, як вилы кривые…

Утро началось, как обычно, с хозяйства. Нюся волокла тяжеленное ведро с водой, чтобы напоить поросят.

– Чу, чу, говорю, куды пятаки свои суёте? – ругалась девчушка на нетерпеливых хрюшек.

– Нюська! – во двор семьи Грищенко забежал Саша. – Где ты?

– Шо тебе? – девочка была не рада гостю. – Чаво припёрся?

– Слыхал разговор моей мамки с…

– Опять? Не хочу слухать ваших сплетен!

– Не, тут другое, – запыхался мальчик. – Коров забирають в колхоз!

– Шо? Придумал же…

– Правду говорю, – опустил голову Сашка. – Как теперича без них?

– Не верю, – Нюся поставила ведро на землю. – Как же надоели вы со своей мамашей… Иди отсель!

Вечер.

Первой с работы вернулась Мария. Хлопнув входной дверью, вошла в хату, села на табурет и облокотилась рукой о стол. Немного помолчав, приложила ладонь ко лбу и заскулила, как маленький щенок.

– Мам, шо ты? Шо с тобой? – из комнаты выбежала дочь. – Заболела?

– Хуже́й, – всхлипнула женщина и посмотрела на Нюсю. – Забирають нашу кормилицу…

– Шо? Как енто? – удивилась Нюська, заметив слёзы на глазах мамы. – Куды?

– У колхоз… приказанье получил весь хутор… Ой, божечки… – положив руки на стол, Маня упёрлась в них лицом и заревела.

Девочка обняла мать, поцеловала в затылок и выбежала на улицу. Постояв немного у сарая, вошла внутрь. Бурёнка будто бы поняла, в чём дело, – встала на ноги и замычала. От этого Нюське стало ещё тоскливее. Она обняла корову за шею и заплакала. Бурёнка молча жевала «жвачку».

На следующий день отец повёл кормилицу на ферму. Нюся выбежала провожать. Ноги тряслись от волнения и обиды.

– Так нечестно, – рассуждала девочка. – Так нельзя…

– Не нам решать, – ответил Иван, скрывая горе на лице. – Надо, так надо…

На дорогу потихоньку выходили соседи, каждый вёл на верёвке самого дорогого члена семьи. Мужики кричали на жён, которые не хотели отпускать кормилицу, а кто-то из женщин шёл позади и громко рыдал.

– Шо теперича будеть? – причитали женщины. – Как жить-то? Шо ж енто делается?

Первую неделю Нюся не могла привыкнуть к тому, что Бурёнки нет в сарае. Проснувшись утром, девочка первым делом бежала в хлев, чтобы накормить любимицу и погладить её мокрый и холодный нос. Остановившись у сарая, девчушка тут же вспоминала – коровы нет в стойле. Опустив голову, шла кормить поросят и кур.

– Нечестно, – всхлипывала Нюся, волоча ведро с водой. – Так нечестно…

Ближе к обеду в гости заглянул Саша.

– Нюсь, айда на речку раков ловить!

– Не хочу, – с грустью ответила девочка, сидя на завалинке.

– Ты чаво? – не понял Сашка и присел рядом. – Пошли, говорю, там все наши собираются…

Нюся подняла голову, её глаза были полны слёз.

– Ты из-за Бурёнки, шо ли? – спросил мальчишка. – Понятно… моя маманька тоже до сих пор ревёт…

– Разве так можно? Отбирать… – слёзы потекли по щекам. – Чужое…

– Как говорить моя мамка – «Мы люди маленькие, шо нам скажуть, то и делаем».

– Ненавижу усё енто…

– Нюся, – Сашка взял соседку за руку, – Всем щас тяжко, не только тебе… Пойдём на речку…

Нюся улыбнулась, вытерла лицо, позвала брата, и ребятня двинулась к реке.

– Здоро́ва! – на берегу детей встретили друзья.

– Много наловили? – поинтересовался Саша.

– Не, чичас не время, – Витька стоял по колено в воде и всматривался в воду. – Надо вечерком приходить. Сами выползуть.

– А мой папка вчерась ведро притащил, днём, – Глашка сидела на берегу, поджав ноги. – Цельное ведро!

– Угу, – ухмыльнулся Витя, закатывая штанины повыше. – Охотно верю…

Ребята рассмеялись.

– Чаво ржёте? Кобылы! – психанула Глаша. – Я правду говорю!

– Конечно, правду, – продолжил Витька, заходя подальше в воду. – Дядька Порфирий у нас на все руки мастер!

– Заборы чинить, – кто-то из мальчишек не удержался. – Тёткам местным!

Компания раздалась громким смехом.

– Шо? – Глаша встала на ноги. – Каким ещё тёткам, шо ты городишь?

– Будет вам! – разозлился Сашка. – Нашли, об чём трепаться!

Нюся посмотрела на Сашу удивлёнными глазами. Ей было невдомёк, что ребятишки имели в виду.

Детский смех перебил Володя.

– А тётя Тамара любит моего папку.

Услышав такую новость, дети обернулись и посмотрели на Вовку, сощурившись.

– Ты шо несёшь, придурь? – прошептала Нюся. – Замолчь…

– А я знаю! – радостным голосом выкрикнула Глашка, широко улыбнувшись, оголяя дёсны.

– Ты-то куды? – Саша подошёл к Трофимовой вплотную. – Откуда тебе знать? Мала исчо!

– Знаю-знаю, я усё знаю! – запрыгала на месте Глаша. – Моя мамка с папкой об ентом говорили, а я услыхала! А исчо мамка говорила, шо у Нюськи брат растёть!

– А ну! – Сашка замахнулся, сжав кулак. – Замолчь, я сказал!

Нюся смотрела на ребят, округлив глаза. Она не смогла проронить ни слова.

– Знамо дело, – подхватил Витька. – Все об ентом знають…

– Неправда, – голос Нюси охрип от волнения. – Брехня усё енто!

– Я сама видала, – Глашку так и распирало. – Енто было исчо весной. Мамка моя пошла к воспиталке ругаться с её бабкой, а я за на ней увязалася… Мамка орёть, а мальчонка на улице спал… Чернявенький такой…

Глаша закрыла глаза от умиления, вспоминая маленького ребёнка.

– Вот бы мне братика, а то одной скучно… – Трофимова опустила голову. – Везёт же некоторым.

– Брешешь! – закричала Нюся. – Брешешь! Папка мой хороший!

– Спроси, у кого хошь! – Глашка поставила руки на бока и выставила одну ногу вперёд, повторяя все привычки за матерью. – Моя мамка усё обо всех знаеть!

– Ах ты, дура! – неожиданно Нюся ударила девочку по лицу. – Дура ты! Дура паршивая!

Несколько раз ударив по лицу соседкую дочь, Нюся разревелась.

От боли и обиды заплакала и Глашка. Она потёрла разгоревшиеся щёки и побежала домой. Мальчишки молча смотрели на ревущую Нюську и убегающую Глашу.

– Во дела, – негромко произнёс Витька и вышел на берег. – Держись, Нюська, шкандалю теперича не оберёсся.

Немного помолчав, ребятишки пошли в воду искать раков. До самого вечера дети пробыли на реке. Раков всё-таки удалось наловить. Сашка поделился с Нюсей, положив в ведро несколько штук.

Возвращаясь домой, Саша нарвал цветов для Нюси.

– Воло́шка³², – девочка приняла букет с синими цветочками от соседа.

– Василёк, – гордо произнёс Сашка.

– Не, колокольчики, – рассмеялась Нюся.

– Как хошь, – Александр не настаивал.

Подходя к мазанке Грищенко, дети услышали крики.

– Глашкина мамка… – шепнул Саша.

У Нюси по спине пробежала мелкая дрожь.

– Ой, шо щас буде-еть… – маленький Володька обрадовался.

Возле Нюськиной хаты стояла Степанида и во всё горло кричала на Марию.

– Жульё, – кричала соседка на всю улицу, стоя у забора. – Шоб вам усем пусто було!

– Иди, куды шла, – отвечала громко Маша, развешивая бельё на верёвку. – Ты шо, рядом стояла?

– Усю поло́ву³³ повытаскали! Соседи называется! Шоб вас усех пересадили, Шоб у вас зенки полопалиси! Шоб вы усе по миру пошли, як мыши полявые!

– Замолкни, ду́рная! Не гневи Бога, а то я… – Маня с кривой улыбкой подошла поближе. – Лучше бы тебе помолчать! А то ведь я то ж свой язык развяжу!

– Тю, напужала, коза безрогая! – выпятив живот вперёд, Стешка сплюнула. – Тьфу, я усё доложу председателю. Вы меня исчо попомните!

– Агась, иди-иди…

Через несколько дней Ивана отстранили от работы в конюшне.

– Приплыли, – сидя за столом горевал Ваня. – Какая же собака так постаралася?

– Известно какая, – Мария вытирала стол. – Соседка грозилась…

– Стешка? – насупился Иван.

– А кто ж…

– Ну, погоди, стерва, – пробурчал Грищенко и двинулся к выходу.

– Куды? – Мария опешила.

В доме Трофимовых входная дверь заходила ходуном. Иван стучал кулаком со всей силы и что-то бормотал.

– Кто енто? – вышел Порфирий на улицу. – Кто мою хату разносить?

Перед хозяином дома стоял раскрасневшийся от злобы бывший конюх Иван.

– Ты чаво балуешь? – голос Порфирия прозвучал на несколько тонов ниже.

– Зови её! – крикнул Ванька, высматривая жену Трофимова. – Зови её сюды, шельму!

– Э-э, погодь-погодь, соседушка, ты чаво буянишь? Чаво случилося? Ежели бабы чё и не поделили, то нам с тобою в энтой своре делать неча…

– Твоя баба везде свой длинный нос суёть! Хочу ей объяснить, шо клеве́тничать на соседа – енто последнее дело!

– Енто когда ж моя жёнка клеветой кидаласи? – Порфирий состроил удивлённое лицо, но от страха попятился назад.

– Ты, сучье вымя, с конюшни поло́ву и зерно прикарманиваешь, а виноватый я?

– Чу, енто када я таким гнусным делом занималси?

– В прошлом го́де… Запамятовал? Я же тебя прикрывал… – Ваня ударил кулаком в открытую дверь.

– Ну, будя, будя… А шо Стеша тебя закладывала – ентого не могёть быть.

– Она! Больше некому! – Ванька не унимался. – Зови!

– И шо енто мы туточки раскричалися? – Степанида с важным видом вышла на улицу. – И пошто, дорогой соседушка, в столь поздний час ты лишаешь нас спокойствия? Али жёнки дома нетути? Али прильнуть не к кому? Скучашь поди…

– Ты мне тута воду не мути! – Иван закурил папироску и уставился на хозяйку дома. – Не живётся тебе, как я погляжу… Не живётся в спокойствии…

– Дык как жить, коли ты криком кричишь и дверь выламываешь?

– Признавайси, ты донесла на меня клевету?

– Ну, если и я, дальше чё? – Стеша встала в привычную ей позу, уперев руки в боки. – Грозить припёрси, не иначе… А будешь угрозами кидаться, я и до самой власти дойду! Найдуть на тебя управу!

– До какой власти, дура? – Ваня бросил бычок на землю. – Думай, шо ты брешешь на добрых людей! Сами-то давненько честными стали?

Порфирий вышел вперёд, загородив собой жену.

– Ничо́го не знаем, мы люди честные, – зная, что Стешка заступится, Порфирий повысил голос и не заметил, как ляпнул лишнего. – Иди отсель подобру-поздорову… А то беды не оберёсси! То дети у них родются от полюбовниц, то водовка пропадаить…

– Агась, – рассмеялся Грищенко, поняв, что сосед проболтался. – Мало тебя Петровна по хребту охаживала!

– Какая водовка? – удивилась Степанида. – Где?

Глупой жене и невдомёк было, что её муж промышляет по чужим погребам, а потом ночами распивает горькую с посторонними.

– Порфирий, я шо-то не вразумею, – обернулась к мужу женщина. – Обоснуй…