Волны и небо!

Глава 4. Маски и лица

Серое облако Провала медленно пульсировало и с каждым толчком вырастало на несколько миллиметров, сантиметров, метров. Оно подмяло под себя развалины храма и медленно, но неотвратимо расползалось по пустырю.

А перед ним неслась лавина ужаса, заставляя ученых и техников бросать свои приборы и, сломя голову, бежать, бежать, бежать.

Чуть дольше задержались военные. Но ни приказы, ни угрозы отдать под трибунал, ни выстрелы вверх не смогли остановить разбегающихся солдат и офицеров.

Следом за ними ретировались ребята из Службы, которые честно пытались обуздать взбунтовавшиеся приборы, удержать гражданских специалистов или хотя бы связаться с начальством. Но, когда очередная волна искажений как языком слизнула двух человек, превратив их в монстров из ночных кошмаров, не выдержали и они.

Остался только один.

Да, тот самый Посредник.

Он стоял перед разбуженной не без его участия стихией и судорожно сжимал в кармане пиджака потеплевшую и покрытую потом рукоять пистолета.

И вдруг боковым зрением засек какое-то шевеление.

Резко обернулся.

Юра двигался медленно, словно преодолевая несущийся навстречу ураганный ветер. А рядом с ним шел хмурый худой парень. «Виктор» – вспомнил Посредник. Вот они остановились. Юрий чуть присел, разведя в стороны напряженные руки, исподлобья, прищурившись, вперил в «ничто» тяжелый взгляд.

Волна мути почти остановилась на пути к Юрию, но продолжила обтекать его с флангов.

И вдруг замерла.

Превратилась в гладкий, радужно лоснящийся купол, напоминающий по форме надкушенное яблоко.

Юра опустил руки и недоуменно оглянулся.

В десятке метров от них стоял человек.

Он стоял неподвижно, широко расставив ноги и выставив вперед выпрямленные руки, с быстро сплетающимися в мимолетных жестах пальцами.

– Костя?! – выдохнул Юрий.

Тот сжал кулаки и резко опустил руки. Пошел к приятелям, напряженно покусывая губы. Остановился в паре шагов от них:

– Не могу. Оно не хочет убираться, хотя должно.

– Кто ты? – одними губами прошептал Юра.

– Тот, кто в этом виноват. По крайней мере, я был в этом до последнего момента убежден, – и, встретив недоуменный взгляд товарищей, тихо продолжил. – Это мой мир. Мое сновидение.

– И мы тоже тебе снимся? – с недоверчивой усмешкой спросил Витя.

– Все гораздо сложнее… И вы, и ваша Вселенная – реальны. Я просто приблизил ее для себя. Вошел к вам, как вы входили в Провал.

– Так это – мир снов? – Юра махнул рукой в сторону радужной стены.

– Скорее кошмара. Вот только интересно, чьего… Свой бы я уничтожил. Похоже, не один я такой в вашем мире. Вот так вот.

Он подошел вплотную к ребятам и, сощурившись, стал разглядывать серовато-дымчатую, испещренную разноцветными искорками, поверхность купола.

За спиной громкий стук каблучков.

Юрий обернулся. Закаменел лицом. Снова отвернулся к Провалу.

– Привет, Лена, – нарочито грубовато поздоровался Витя.

– Здравствуйте, мальчики, – грустно улыбаясь, поздоровалась она. – Здравствуй, Юра…

Тот не ответил.

– Здравствуй, – глаза в глаза со мной.

– Ты уходишь? – тихо спросил я.

– Да, – она чуть вздрогнула. – А ты знаешь?

– Конечно.

– Вы о чем? Куда уходишь? – Витя недоуменно и насторожено встрепенулся.

Но были только глаза. Мои и ее. Надежда и боль.

– Ты уверена?

– Да, Костя.

– Олег, Лена. Меня зовут Олег.

– А меня Света.

– Странно привыкать к своим именам.

– Да… Олег.

– Вы о чем, а? – жалобно встрял Витя.

– Погоди, пожалуйста, – отозвался я и, взмахом руки соорудив перед ним прозрачную стену, повернулся к Свете:

– Ты действительно уверена?

– Уверена.

– Да, ты права. Этот мир не твой.

– Может, Там будет лучше?

– Может…

Она сделала шаг назад к провалу:

– Прощайте.

И глаза в глаза со мной:

– Прощай.

– Погоди, – я шагнул к ней, ставшей внезапно такой осязаемой, вещественной, желанной… с трудом проглотил подкативший к горлу комок. – Мы так и останемся… друзьями?

– Да… Олежек, – тихо произнесла Света. – Иначе я не смогу уйти…

– Ты права…

– Я буду искать тебя Там.

– А я тебя… Света.

И она ушла. Быстрым легким шагом. И лишь у самой кромки Провала приостановилась. Обернулась и слабо махнула нам всем рукой. И отдельно мне. Глаза в глаза.

«Пора просыпаться.

Я прожил жизнь длиною в ночь. Я прошел по миру, и он стал моим. Я встретил здесь тех, о ком не забуду до смерти. И ту, которую буду искать, и найду.

Мне осталось лишь одно сделать маленькое дело. Убрать отсюда след чужого зла. Это не трудно. Ведь мне уже ведома суть.

Это Тень. Мир теней.

Он заставляет пришедшего столкнуться с тем, что подавляется, с чем борется сознание его. Но не у всех тень темная. Она – никакая, а иногда даже светлая, если свет, отбрасывающий ее – черный.

И еще я знаю автора. Того, кто разделил себя на ночь и день и ведет жестокую войну с половиной себя, то есть просто с самим собой. Я знаком с этим человеком в моей реальности, я встретил здесь его двойника. И мне очень горько оттого, что я не могу им помочь.

Разве что…»

Я резко повернулся к ребятам. Громко и четко приказал:

– Антон, проснись! Тебе пора домой.

Виктор вздрогнул, выпрямился, окинул окружающее удивленным взглядом. Встретился со мной глазами и медленно кивнул. Секунду спустя его уже не было. Только тусклое мерцание воздуха рядом с Юрой.

И зеленая трава – там, где был купол Провала.

И я шел по ней к одинокому ссутулившемуся Юрию.

– Никто не виноват, – тихо сказал я, взяв его за плечи и глядя в глаза.

– И все-таки плачу я.

– Все получили то, что должны были получить. И заплатили за это.

– Только стоит ли цена покупки? – невесело усмехнулся он.

– Стоит. Мы стали другими. И нам всем выпал шанс разобраться, кем мы должны быть.

– Ты прав. Я это уже понимаю.

– Я вижу и рад. Теперь у меня с этим миром действительно все. Прощай.

– Прощай, – как эхо отозвался он.

И мир погас.

Пероекресток

Реальность и сны

Настоящее

 
Сны пройдут, и снова будет день
Сны – это только сны
Жизнь – это только жизнь.
Школа пути, или путь школы?
Какая мне разница
Я иду.
 

Я не буду рассказывать все по порядку. Это неинтересно. Придет время, и придут слова.

Я врываюсь в реальность. Мир снов разбивается в пыль. В свистящее облако хрустальных осколков.

И сквозь них. И не поранясь ими

В ярчайший огонь Настоящего.

В ЖИЗНЬ!!!

Раз, два, три, четыре, пять – Я иду тебя искать
Если ты не спряталась, Я не виноват

Мы идем по ночному городу. И моя рука обнимает твои плечи. А твои волосы шелковисто касаются моей щеки, когда я наклоняюсь к тебе, чтобы сказать на ушко очередное «Люблю»…

Еще раньше

Ты сидишь рядом. Рассказываешь о своих проблемах. Потом ты ненадолго замолкаешь, прокручивая в голове невеселые мысли.

Я собираюсь с силами. Так тяжело сказать три слова. Слова, повторенные мысленно тысячи раз.

Я смотрю на часы. Без пятнадцати двенадцать. «Вот подожду еще минуту… Хотя, какая разница…»

– А вот как поступить, если в обоих случаях выходит очень некрасиво? – тихо спрашиваю я.

– Как? – так же тихо отзываешься ты, и, повернувшись, внимательно, с еще неясной тревогой смотришь в глаза.

– Наташа, я хочу тебе сказать… Ты, наверное, обидишься…

– Не обижусь…

– Я люблю тебя…

Как тихо и слабо звучит мой голос, а ты чуть отводишь взгляд и еще тише:

– Я это чувствовала… Я никому не могла сказать того… что говорила тебе… Бедный мой Олежка, как я тебя нагрузила… – и тихонько трогаешь мое предплечье. И я знаю как тепла и ласкова твоя ладонь.

– Ничего, все нормально, – я отворачиваюсь и говорю теперь в пространство перед собой, как всегда во время наших разговоров. – Это твоя жизнь. Я понимаю… Я твой друг… для тебя это нужнее, чем любовник… Просто… я хотел, чтобы ты знала – есть человек, который тебя любит… Такую, какая ты есть… И который ничего не просит и не ждет взамен…

– Спасибо, Олежек, – тихо и тепло отзываешься ты и опять трогаешь меня за руку.

– Это тебе спасибо… За то, что ты есть.

– Может, лучше бы не было, – с прорвавшейся горечью.

– Ты ошибаешься, Ната… Ты ошибаешься.

Еще раньше

Сон.

Я иду по Городу. Ботинки громко стучат по асфальту. Синеватый вечерний сумрак подсвечен желтизною окон.

Я иду быстро. Где-то там, у моря – ты. Я не знаю, кто ты, как выглядишь, где и когда мы друг друга найдем. Но ты ждешь. И я уже бегу к тебе.

На пути колючие кусты – я продираюсь сквозь них.

Передо мной вырастают угрюмые пьяные урки – я расшвыриваю их.

Закрывает дорогу высокая бетонная стена – я пробиваю ее своим телом.

И выбегаю к темно-синему морю, что плещется под догорающим костром заката. А впереди на самом краю пирса стоит далекая точеная фигурка. Ты. И накрывает меня волна тепла, спокойного и тихого. Я пришел…

До всего этого

Так я шел к тебе. Всю жизнь

Сквозь темноту и боль. Сквозь вспышки света и восторга, который обжигал меня и гас не найдя ответа, не возвращаясь отражением в твоих глазах.

Я шел.

От излома к излому. Через скучную среднюю школу и полу-зону, полу-дурдом стройбата. Через астрономию и радость общения в клубе любителей фантастики.

А потом все отмерло, и плохое и хорошее. Осталась работа электронщика, спеца по охранным системам. Да жизнь в суррогатных мирах – книгах, видюшниках, компьютере, снах. Жизнь, глубоко запрятанная от чужих. Потому что я давным-давно усвоил, что открывать свою душу – простейший способ получить поддых. И выходя из дома, я надевал маску. Одну из десятка хорошо сработанных и тщательно подогнанных личин. Я не подозревал, что лишь полгода осталось до ураганного шквала, который сорвет все лишнее, обнажит скелет моей сущности, нарастит на нем новые мышцы и кожу.

Не думал, что буду стоять перед Врагом, и не останется в душе ни страха, ни сомнений, одна звенящая, как эхо струн решимость. И мой тяжелый меч станет удобен и послушен, как продолжение руки, а с голубого лезвия будут срываться радужные искры. И вражеские пули будут искать мое тело, но испаряться сероватым облачком, не долетев. А за моей спиною будешь ты, и оттого не будет отступленья, и даже мысль об этом не коснется моего сознания черным крылом.

Не думал…

Работа

(Шесть месяцев назад, в реальности)

Мне повезло с работой. И с сослуживцами. После крысиной грызни и подсиживания в юридической конторе, после лицемерия и пресмыкания перед начальством в «Промышленном отделе» Управления, «Отдел контроля» показался сущим раем. Приборы, которые никогда не сподличают, и обслуживающие их умные хорошие ребята стоят более низкой зарплаты и «грязной» работы отверткой да паяльником.

Сравнительно повезло даже с начальником – что само по себе чудо.

Пришлось, правда, соорудить новую маску, но скорее по привычке, чем от необходимости. Я вспомнил матерный язык, так хорошо освоенный в армии, притворился, что мне интересно копание в блоках охранной сигнализации и прочей электронной дребедени, изобразил из себя крутого компьютерного хакера, хотя еле-еле тянул на «чайника». И, конечно же, не выпускал наружу и намека на свои истинные умения и знания.

Но та часть моей личности, которой дозволено было выбраться на поверхность, искренне радовалась жизни.

Главное, что ребята подобрались хорошие.

Компьютероман Андрюшка, с которым мы сразу нашли общий язык. Он, пока не купил собственный второй пень, до утра просиживал у меня в гостях за моей К-5, играя в «Цивилизацию» и «Дюка». А на работе мы понимали друг друга с полунамека, прикалывались над одним нам понятными шутками и пахали так, что неисправные системы оживали из мертвых.

Вместе с нами обычно работал Роман. Большой и спокойный. Ловкий и умелый. Молчаливый и улыбчивый. От него исходила аура надежности и покровительства. Он никогда не подшучивал над другими и всегда был рад помочь. С ним было спокойно, как на прогулке с сенбернаром.

Еще был Вадим. Он производил странное впечатление. Мне нравилась его прямота и умение отстоять свои, а иногда и чужие интересы. Его деловая сметка и предприимчивость. Но коробил цинизм и грубоватые шутки.

Были и другие ребята. Флегматичный Армен, прикольщик Генка, деловитый и чуть высокомерный Виктор Сергеевич, надежный, но резковатый Серега. И, конечно же, наш шеф – Андрей Витальевич, инженер старой закваски, для которого работа превыше всего, а все, что ей мешает, требует искоренения и пресечения. Его можно было всегда попросить о помощи, но если он заставал кого-нибудь за бездельем – следовал полнейший разгон, с громкими криками и лишением премий.

Мы жили дружно и весело, помогая друг другу в нужде и вместе отмечая праздники. Так было и в тот день 17 октября прошлого года, когда Вадим справлял свое тридцатидвухлетие.

А в ночь перед этим мне впервые приснился Сарагон.

Сарагон

19 звездня 3173 года

Мне поздно становиться рыцарем. И моя начинающая лысеть голова – только намек на это. Причина не в том.

Причина – во мне. Одно дело – смотреть на доблестного сэра Горнера или Светлого рыцаря Беркана в сверкающих доспехах с тяжелыми красивыми мечами в инкрустированных ножнах. И совсем другое дело представить себя на их месте в гуще сражения или дальнем походе, вдали от моих любимых манускриптов, хранящих память и мудрость минувших эпох, вдали от моей уютной кельи, где горит камин и пахнет чернилами и пергаментом.

У каждого своя судьба. Одному махать мечом, другому – гусиным пером. И кто знает, что важнее для будущих дней? Ведь если не я, разве узнают потомки о Великом Северном походе, Предсказании Сиринского Оракула, Волшебном Камне Судьбы? О доблести и предательстве. Коварстве и дружбе. Любви и смерти.

Теперь это все воплотилось в ровную вязь иероглифов на тонко выделанной коже. Воплотилось минуту назад. Еще не просохла тушь на желтоватом листе. А у рыцарей и ратников еще не зарубцевались шрамы.

Я смотрю на ровные строчки, перечитываю их:

«…Когда тяжелая кавалерия сэра Горнера смяла копейщиков Арниппы и, обратив их в бегство, захватила поселение Хагар, что на краю Сиринской трущобы, из глубины ее раздался громкий клекот и на опушку вышел одетый в рубище косматый старец с золотой диадемой на растрепанных седых волосах…»

«…И не будет покоя в Южном Княжестве, покуда не отыщет Камень Судьбы своего Господина! – так сказал Сиринский Оракул и повернулся, уходя обратно в лес. Но светлый рыцарь Беркан окликнул его и смиренно просил открыть, как можно вызволить камень из заточения, и кто может стать его владельцем. И ответил ему Оракул: „Камень сей скрыт в сокровищнице Черного рыцаря Ротмара, а обрести власть над ним может лишь чистый сердцем рыцарь без страха и упрека“. И ушел Оракул в чащу, не сказав больше ни слова…»

Да, написанное мной уже стало историей. Она только началась и одному Богу известно, чем кончится, но то, что было – запечатлено.

И кто же из нас важнее для будущих поколений? Тот, кто творит деяния, или тот, кто их доносит до грядущего?

День рождения

17 октября 1997 года. Реальность

Я многого не помню. Не помню, что было утром, за исключеньем легкой грусти, как отголоска сказочного сна. Не помню, что я делал на работе. Не помню цвет салфеток в той кафешке, где праздновали день рождения Вадима.

Я запомнил только тебя.

Мягкий овал лица с чуть заостренным «кошачьим» подбородком. Волну золотисто-каштановых волос, касающихся кончиками плеч. Плавные взмахи бровей. Крупные и четкие, но вместе с тем мягкие и нежные черты. И серые глаза. Внимательные и добрые, сильные и веселые. Я случайно встретился с ними – и остался в них навсегда.

Ты улыбнулась мне. Не знаю, почему. Может, почувствовала тоненькую еще нить, которая уже успела нас связать. А может просто так, каким-то своим мыслям.

Меня накрыла теплая волна. И стало все равно, что будет дальше, как обойдется со мной жизнь, и чем все кончится…

Вот так вот.

А потом пришла боль.

Боль, оттого, что Вадька по-хозяйски обнимал тебя при всех. Боль оттого, что он привез тебя в своей машине, а вечером увез домой.

Не знаю, была ли то ревность. Наверно, нет. Скорей сожаление и обида. Будь вместо Вадьки кто-нибудь другой… Но с ним… Нет, не заслуживает он тебя.

Тем более после того разговора.

Ты пошла заказать кофе. Серега спросил:

– Эта Наташка – та самая твоя зазноба?

– Ага.

– И как она?

– Нифигово. Но тебе пробовать не советую. Морду начищу.

– Да ты прямо рабовладелец, – поддел его Генка.

– А вот это – мое дело. Ладно, пойду, клинья подобью на сегодняшний вечер.

Спустя полминуты он, приобняв тебя за плечи, что-то тихонько нашептывал на ушко.

И все восприняли это как должное. Серега, Генка, и Армен – с понимающими ухмылками. Рома – сделав вид, что ничего не произошло. Андрюшка встретился со мной удивленным взглядом, поджал губы и покачал головой.

А я… Я вежливо улыбался… И презирал себя за эту улыбку, за то предательство, с которого начал наше знакомство.

Сарагон

27 звездня

Вот и закончены сборы. Дружина отдохнула от битвы с войсками Арниппы. Залечены раны, наточено оружие. Рыцарские мечи сверкают голубоватым огнем свежих заклинаний, наложенных леди Мелисой и ее сестрами.

А смерды и пленные построили катапульты и сколотили три десятка длинных штурмовых лестниц.

И даже мой учитель – старый седой отец Дунвар достал видавший виды дорожный посох и каждую ночь, стоя на балконе главной башни, простирал его к звездам, наполняя заклинаниями ветра и дождя, радуги и Луны, призывая в помощь светлые и серые силы.

Пройдет еще два дня, и они уйдут. Уйдут на запад, к горам Вангора. За которыми, на берегу Западного Океана, высится темная громада цитадели черного рыцаря Ротмара.

И опустеет замок Лорены. И останутся в нем только женщины, старики и детишки. Да еще я.

Я, летописец Сквор, одиноко сидящий в своей келье и ждущий вестей, чтобы нанести на пергаментные листы вязь иероглифов.

Смешно. Закорючка, похожая на домик – означает «Победа», а другая, с чуть другим наклоном – «Поражение». И другие значки. Маленькие черные значки на желтоватом пергаменте: «Смерть», «Боль», «Горе», «Счастье»… Что общего у этих значков с настоящими болью и счастьем? С любовью и смертью?

Ни-че-го.

Что общего у того, чем я занимаюсь, с настоящей жизнью?

Ни-че-го.

Нет, с меня хватит. У меня не достанет смелости взять в руки меч, но поехать вместе со всеми я могу, а значит должен.

Так тому и быть.

Наташа

12 ноября

Вадим жил в новенькой девятиэтажке, выросшей в недавно отстроенном микрорайоне. У него была прилично обставленная двухкомнатная квартира на втором этаже. Я бывал там дважды и потому хорошо запомнил дорогу.

На этот раз я пришел к нему по заданию шефа. Тот вознамерился послать Вадьку в срочную командировку, вот и отправил меня сообщить ему эту приятную новость…

Черная железная дверь. Белая клавиша звонка. Я не люблю ходить в гости, боюсь принести неудобство хозяевам. Палец коснулся прохладного пластика. Я боюсь людей, боюсь общения, мне кажется, что я говорю тонким противным голосом с отвратительной дикцией – это не так, но старый комплекс напрочь засел в мозгах. За дверью проиграла мелодия турецкого марша. Так противно чувствовать себя слабым и несбыточно мечтать о силе и славе. Громыхание открываемого замка…

Ты.

– Здравствуй… Олег.

– Здравствуй… Наташа.

– Проходи. Извини, что я вот так…

А как ты? На тебе теплый розово-фиолетовый халат и домашние тапочки. Волосы мокрые от недавно принятой ванны.

– А Вадик? Он где?

– Вышел. Но он скоро придет, поставит машину и вернется.

– Тогда я подожду, если ты не против, – откуда у меня взялось столько отчаянной нахальной смелости, чтобы это сказать?

– Конечно. Я варю кофе. И пока ты его не выпьешь, все равно не отпущу.

Ты улыбнулась, и мы на мгновение встретились глазами. Радость, внимание и интерес. Ниточка…

Мы сидели на кухне. Говорили обо всем. Это было как полет, как игра в команде, как работа с идеальным напарником. Каждое твое слово моментально находило отклик, а мои мысли заставляли тебя удивленно улыбаться и обвинять меня в телепатии. Я ни о чем тебя не спрашивал. Ты тоже. Но через полчаса мы знали друг о друге больше, чем кто-то узнает за годы.

Потому что слова были ширмой. Ощущали мы гораздо глубже.

Я назвал Вадика хорошим, честным парнем. Но ты посмотрела на меня с такой иронией, что я стушевался и сказал, что, мол, у каждого есть недостатки.

И наоборот.

– Наташа, а вы с ним хорошие друзья?

– …Да, – и поймав мой пристальный взгляд. – Ну, мы уже три года, как… знакомы. И потом – он дает мне работу. Возит товар, которым я торгую. Да и вообще, он настоящий мужик. Их так мало осталось в жизни…

– Да, конечно, – я опять уткнулся в чашку.

– У тебя красивое кольцо, – ты кивнула на мой деревянный перстенек.

Я торопливо снял его и передал тебе.

– Это одно из ранних, я сделал его года четыре назад.

– Какая прелесть, – ты осторожно взяла в руки темно-янтарное резное колечко с вкрапленным кусочком малахита и еще раз повторила: – Какая прелесть!

– Сейчас я делаю лучше. Была даже идея заняться ремеслом. У меня таких скопилось десятка три, если хочешь, принесу посмотреть.

– Обязательно принеси… если не трудно. А я могу попробовать выставить их на продажу.

– Давай, Наташа… А как мне тебя найти?

– Очень просто, Олежка, я торгую на галерее, мой лоток напротив «Оптики». Приходи, когда тебе будет удобно…

Звонок в дверь.

Я коротко передал Вадику шефовы распоряжения, отказался от еще одной чашечки кофе и быстренько одевшись, направился к двери. Пожал Вадику руку, буркнул:

– Пока!

И тебе, стоящей позади него:

– Счастливо.

И мы улыбнулись друг другу.