Читать книгу: «Пересечение параллельных прямых. (Длинный) роман об отношениях, деньгах, работе и сексе. Книга 2. Сферическая геометрия», страница 3

SIC TRASINT GLORIA MUNDI¹³

Ёма заглянула в приоткрытую дверь кабинета.

– Есть минутка? – спросила она ГлаГею.

ГлаГея, составлявшая на компьютере план командировки в Санкт-Петербург, нехотя подняла взгляд от клавиатуры и, молча, посмотрела на Ёму.

– Что? – спросила Ёма. – Занята?

– Была бы я мальчиком, а ты бы девочкой, то спела бы тебе песню: Get Outta My Dreams, Get into My Car,¹⁴ а то видишь, мне тут делать совсем нехрен…

– Ну, про девочку я пропускаю мимо ушей, а так я вижу, что ты игриво настроена, так что захожу… – усмехнулась Ёма.

Она зашла в кабинет, и села на место Мишеля – сразу напротив стола ГлаГеи, на котором стояла большая цветочная композиция в округлой корзине, стилизованной под шляпную коробку. Над пурпурным основанием, перевязанным широкой оранжевой лентой, нависала плотная шапка цветов: жёлтых, оранжевых, багровых и зелёных роз, белых и желтых хризантем, кустистых листьев папоротника.

Ёма, прищурившись, смотрела на ГлаГею, а ГлаГея, вскинув взгляд на коллегу, тоже не отводила глаз в сторону.

«У нас тут что, игра кто кого переглядит?» – подумала ГлаГея с раздражением.

– А хозяин-то где? – спросила Ёма.

– Кто? Хозяин? – переспросила ГлаГея. – Что ты имеешь в виду?

– Не «что», а «кого»? Мишель-то куда делся?

«А тебе какое дело!» – метнулось в голове ГлаГеи.

– Билетами занимается, – сказала ГлаГея.

– А что, разве сложно купить билеты в Питер? Наш административный отдел уже настолько не справляется, что решительный Мишель отправился на помощь? – спросила Ёма.

– Откуда ты знаешь, что мы… что я еду в Питер?

Ёма, подняв брови, с удивлением посмотрела на ГлаГею.

– Иногда ты меня удивляешь, – сказала она. – Ты же работаешь в дружном, спаянном и преимущественно бабском коллективе… У нас нет друг от друга секретов. Точнее – секреты у нас есть, но они не держатся… Как говорят немцы: Was wissen Zwei, wisst Schwein…

– Никогда не была сильна в немецком, – сказала ГлаГея почти с нескрываемой неприязнью. – И знаешь, Мишелю не нравится, когда на его месте кто-то сидит, и тем более трогает вещи на его столе. На рабочем столе Мишеля царил беспорядок.

– Что знают двоё, знает и свинья, – сказала Ёма. – Это так немцы говорят, а у нас про вашу командировку знает гораздо более двух человек. И на столе, кстати, у него бардак. Хотя, думаю, что как всякий посланник хаоса, он называет это… творческим беспорядком и, да, наверное, болезненно реагирует на вмешательство в беспорядок… потому что сделать хаос ещё более хаотичным невозможно! Только и остаётся, что злиться. В отсутствии логики то же есть своя логика.

– Почему невозможно? – удивилась ГлаГея. – Сложно сделать хорошо, сделать отлично – практически невозможно, а плохо – получается само собой. После плохого становится хуже, и тоже без дополнительных усилий.

– Так я об этом и говорю! – воскликнула Ёма. – То же самое, просто немного с другого бока. Хаос – это равное распределение энергии по всем степеням свободы. По ВСЕМ! Это предел. Дальше двигаться некуда. Поэтому посланцы хаоса и считают, что в их бардаке присутствует некое совершенство.

ГлаГея криво усмехнулась. Выдержав паузу, она сказала:

– Ты умничать пришла или просто за жизнь потрещать, или то и другое?

– На самом деле, ни то, ни это, – сказала Ёма. – Я к тебе с глубоко научным интересом. Только сначала скажи мне: неужели твой… научный руководитель не знает, что жёлтый – это цвет разлуки… ну, по крайней мере, у нас в России… не знаю, как уж там у них во Франции. Или уже всё? Его научный интерес к нашей многострадальной Родине угас, и вы отправляетесь в его прощальную гастроль? Он же давно в России… Или он настолько одухотворен, что не слышал песни «Жёлтые розы».¹⁵

«Во Франции женщинам редко дарят цветы, почти никогда», – невольно подумала ГлаГея, и от этой мысли букет, который Мишель преподнес ей сегодня утром, стали для неё ещё ценнее.

– Что ты к этим розам привязалась, – поморщилась ГлаГея. – Я, например, не слышала песню «Жёлтые розы». Наверное, попса какая-нибудь?

– Ну, да, уж точно не Моцарт, – сказала Ёма. – Ты, наверное, в своих элитных школах такого не слушала.

– В элитных школах я ещё и не такое слушала… Наши мальчики так матерились, как не всякий сантехник сможет… Бич элитных школ в том, что мальчики выпендриваются друг перед другом, а девочкам нравятся совсем плохие мальчики, а хорошие и перспективные не котируются. Такая вот подростковая особенность. Вот родители и переживают, чтобы их примерная, прилежная девочка не влюбилась бы в какого-нибудь наглого уголовника.

– Ах, вот оно как! – сказала Ёма с иронией в голосе. – То есть, оказывается, что влияние улицы вездесуще!

– Вездесуще, вездесуще, – закивала головой ГлаГея. – Пришла-то зачем?

– Учитывая известность, которую эта цветочная композиция на твоём столе приобрела сегодня в нашем дружном научном коллективе, хотела утонить у тебя некоторые нюансы грамматических форм латинского языка…

«Чего ты несёшь!» – хотела воскликнуть ГлаГея, но вслух спросила:

– Давай, только по-бырому… правда, куча дел.

– Я кратенько, тезисно, так сказать, – затараторила Ёма. – Вот говорят: «Sic transit gloria mundi… Так проходит земная слава…» Ведь, так?

– И? Короче Склифосовский…¹⁶

– Вот слово «transit» – это «проходит» или «приходит»? Что первично: то, что слава пришла? Или то, что она когда-то уйдёт?

«И что это тебя сейчас торкнуло? Повыстёбываться решила?» – подумала ГлаГея с неприязнью.

– Откуда такой интерес? – спросила она.

– Меня, как ты знаешь, всегда интересовало сочетание теории и практики. Ведь нас как учили? Поверять гармонию алгеброй! Чтобы было наверняка. Вот меня и заинтересовал феномен молниеносной известности цветочной корзины, – той, что у тебя на столе. И я задалась вопросом: какое информационное послание закодировано в латинской фразе о приходящей и проходящей славе? Наверное, что-то важное, иначе бы она не оставалась в памяти людской уже пару тысяч лет. Ведь, согласись, поверку временем, тем более временем такой длительности, выдерживают далеко не все идеи. Что предки хотели нам сказать: «Радуйтесь, когда слава приходит», или «Помните, что любовь пройдёт и помидоры завянут?»

ГлаГея тяжело вздохнула и сказала с сожалением:

– Не плюй в компот, там повар ноги моёт!

– О, это было грубо! – рассмеялась Ёма. – Но, извините, коллега, что-то не улавливаю… ассоциативной связи с той линией аргументации, которую я только что озвучила.

ГлаГея усмехнулась:

– Всё просто, Ватсон! Объясняю тебе, как специалист по латинской лингвистике. Русский «компот», произошёл от французского «compote», который восходит к латинскому «compositus», то есть «составной» или «сложный», состоящий из нескольких компонентов. Плюнул в колодец, и вся композиция сразу меняется, потому что появляется дополнительный элемент – вот такой компот получается! А ведь в этом компоте происходит омовение ног, что являет собой стремление художника (повар – он же художник!) к чистоте, то есть порядку. Иносказательно получается, что не надо усложнять то, что и так непросто, и не стОит городить огород там, где нечего огораживать. В этой связи твой аргумент о завядших помидорах весьма точен! И ты зашла, что называется, по адресу. Ведь что такое помидор? Это «pomo d’oro» или «золотое яблоко» по-итальянски, что стало наследником латинских pomum «яблоко» и aurum – «золото». Интересно, что тонкую связь между золотыми яблоками и любовной страстью ощущали именно в России, где в XVIII веке помидоры называли «любовными» или «амурными яблоками». Правда потом, как водится, не смотря на все старания доморощенных агрономов и диванных психологов, помидоры продолжили увядать, а быт, наоборот, всех заел, и народ понял, что любовь – это обычная человеческая потребность, ни чем не хуже, но и не лучше желания пить, есть и дышать. К увяданию помидоров стали относиться более спокойно, понимая, что всё приходит к тому, кто умеет ждать, – ровно в той степени, в которой всё, что имеет начало, должно иметь и окончание. Не может иметь, а ДОЛЖНО иметь окончание… Все что transit-приходит, то transit-уходит… Поэтому и получается, что любовь – вечна!

– Какое окончание! Все тело содрогается в экстатическом спазме! – захлопала в ладоши Ёма. – Но ты сама-то поняла, что тут такого наговорила? И, главное, уже не понять, ты латинским языком занимаешься, или французский исследуешь…

– Коллега, мне жаль, что не удалось донести до тебя мысль о том, что тезис и противоположный ему антитезис находят своё, как ты сказала, экстатическое единство в синтезе, коим в данном случае является не латынь, и не французский язык, который ты ошибочно противопоставляешь латыни, а культура этрусков, или росенов, которые, как ты знаешь, не только активно торговали с Древней Грецией, но ещё с ней же и воевали. А это уже по твоей части. Ты же у нас спец по древним грекам.

– Получается, что я очень правильно зашла! – улыбнулась Ёма. – Это же твой Мишель этрусками занимается. Считаешь, я не зря сижу в его кресле, грею ему место, и у нас с ним может что-то получиться?.. В научном плане?

– Мишель мой не в большей степени, чем твой, – усмехнулась ГлаГея. – Если думаешь, что у тебя с ним что-то получится, так дерзай! А в плане, если у тебя шанс, так все отношения со временем меняются. Какие-то к лучшему, какие-то к худшему. Чтобы двигаться вперёд, или даже просто для того, чтобы оставаться на месте, партнёры должны поработать над этим вместе. Однако это не гарантия того, что отношения продлятся хоть сколько-нибудь долго.

– Какая интересная мысль, – сказала Ёма, покачав головой. – Старание и труд всё перетрут. Особенно – совместные старания и совместный труд. Но достаточно ли только этого? Влечение людей друг к другу возникает иногда так неожиданно и так необъяснимо, что диву даёшься, – откуда что взялось. Или наоборот: было, было и потом – бац! – и всё исчезло, а куда – не понятно. Казалось: вот оно, единственно и неповторимое чувство… на всю жизнь… совместный интерес… И всё прошло. Почему? А кто бы знал! Неизвестные причины вызывают непонятные следствия… Иногда сложно сказать: «Нет!». Ещё сложнее сказать: «Прощай!», особенно, когда заинтересованность ещё есть, и тёплые чувства тоже не ушли. А ведь в этом, возможно, и есть высшее проявление любви… Сказать: «Принимаю ситуацию такой, как она есть, отпуская тебя в свободное плавание, и открываю себя новым возможностям, и отправляюсь на поиски своёго счастья…» Главное, отпустить хватку и не цепляться за уходящую натуру.

– Я всегда немного завидовала независимым людям, которые не боится трудностей и умеют смотреть на происходящее немного со стороны. При этом они чаще всего скромные, много не говорят. А вокруг столько говорунов. У меня с такими чаще всего конфликты, хотя и сама люблю поговорить, – сказала ГлаГея, усмехнувшись.

– Как же всё-таки приятно поговорить с тобой… о науке! – воскликнула Ёма. – А у меня знаешь, как получается?

– Как у тебя получается? – спросила ГлаГея с некоторой неприязнью. Этот разговор начинал ей надоедать, и хотелось побыстрее отделаться от Ёмы.

– Как только понимаю, что именно меня цепляет в предмете интереса, как всё – как бабка отшептала. Всё как рукой снимает: глаза открываются, мозг включается, и жизнь становится лишённой того безумного света, который и отнимает у человека разум, когда кто-то там наверху хочет нас наказать. И больше нет никакой эмоциональней зависимости, а, ведь, иногда, – жаль, и так хочется жить эмоциями… Не рациональным мышлением, а, так сказать, гормональным циклом. У тебя такое бывает?

ГлаГея посмотрела на Ёму с подозрением.

– Если ты интересуешься, всё ли у меня в порядке с циклом, то скажу крылатой фразой: «Не дождетесь!»

– Ты неверно меня поняла, – замахала руками Ёма.

– А ты говори так, чтобы тебя правильно понимали, – сказала ГлаГея. – The messenger is the message¹⁷… И ещё позволю себе напомнить тебе, точнее, спросить: за что ставят оценки в наших школах?

Ёма растерялась, а ГлаГея, не дожидаясь реакции своей коллеги, ответила сама себе:

– Оценки у нас ставят за отношение к предмету. Это давно известно, тем более, что педагогические коллективы в массе своей составлены из недолюбленных женщин. И что тогда? А тогда – кроме отношений и их выяснения ничего больше не остаётся. Одни эмоции! Лимбический мозг шарашит на всю катушку, а лобные доли и кора, наоборот, отключаются, как наиболее энергозатратные части тела… за полной ненадобностью… чтобы не мешали эмоциям клубиться, развиваться, переплетаться, наскакивать друг на друга и попутно выяснять: «Любит – не – любит? К сердцу прижмёт, нахрен пошлёт?» Вот тогда и возникает подспудное и неодолимое желание считать кого-то частью одного целого организма, наделённого одними органами восприятия: частью того организма, второй составляющей которой являешься ты сам. Импульсы одного передаются другому, и рациональное мышление одного разбавляется всплесками гормонального фона другого. Всё как пишут на долларе: E pluribus unum – Из многих – единое.

– Из многих? – удивилась Ёма, подняв брови. – Это же сколько должно быть «многих», чтобы набралась критическая масса, полураспад которой зажжёт искру любви?

– Что значит полураспад? – в свою очередь удивилась ГлаГея.

– Ну, по-твоему, получается, что для того, чтобы вспыхнула любовь, нужно, чтобы появился… третий лишний, иначе ничего не получится… Прямо любовь по Гегелю: чтобы колос вырос, зерно должно умереть.¹⁸

– Я такого не говорила! – сказала ГлаГея решительно. – Это уже твои… свободные интерпретации. Если отношения зашли в тупик, надо уходить. Какой смысл упираться изо всех сил, чтобы тащить чемодан без ручки? Тем более, что мир изобилен во всём, в том числе и в плане чемоданов с ручками. Если отношения и научная жизнь или, допустим, семейная не приносят ощущение радости, гармонии и счастья, тогда зачем это всё? Зачем тратить время, единственный невосполнимый ресурс, на заведомо проигрышное дело. Лучше уж быть одной… Некоторые люди находят свободу и счастье в одиночестве…

– Ты говоришь об одиночестве? – спросила Ёма. – От тебя это странно слышать.

– И в чём ты видишь странность?

– Proof of the pudding is in the eating. Чтобы судить о пудинге, его надо съесть!

– Я знаю перевод… – нахмурилась ГлаГея. – И что это доказывает?

– Если б ты мечтала об одиночестве, то тебе бы не дарили цветочные корзины…

– А, вот оно что! Гремучая смесь бабской завести и не менее бабской логики! – воскликнула ГлаГея. – Причём тут букеты, причём тут одиночество! Если мужику хочется что-то сделать, и он сразу не лезет тебе под юбку, то что же в этом плохого! Ты считаешь, что мне следовало выкинуть эти цветы в мусор, чтобы весь дружный коллектив нашего института, по крайней мере, его женская часть, успокоилась и принялась бы сплетничать о ком-нибудь другом? Так было бы лучше?

– Я просто хочу сказать, что как смотришь, так и видишь. Знаешь, как говорят: «Оглянись вокруг: это и есть то, что ты хочешь на самом деле!»

– Ладно, уговорила: посмотрели вокруг, убедились, что я, действительно, хотела, чтобы мне подарили цветы, потому что я не знаю ни одной женщины, которая не хотела бы, чтобы ей дарили цветы… ужаснулись такой наглости… и что? Да ничего! У меня куча дел. К которым пора бы уже вернуться… было очень приятно с тобой побеседовать… Как вернусь из Санкт-Петербурга, можно будет продолжать. Как раз расскажешь мне, как эту поездку восприняли в нашем коллективе, и какими реальными и вымышленными подробностями она обросла. Хорошо?

– Ну, что ты сразу кипятишься! – всплеснула руками Ёма, поёрзав на кресле Мишеля. – Ты глубокий человек, я тебя знаю. Понимание приходит через свои ошибки и собственный опыт. Единственно, хотела сказать, что мужчину всегда выбирает женщина. Общение возможно лишь тогда, когда женщина на это согласна.

– Это глупости! – решительно сказала ГлаГея.

– Никакая это не глупость, – возразила Ёма. – Женщина должна уважать себя. Если она даёт… добро на общение, это должно быть сознательное, а не спонтанное действие, продиктованное… эмоциями. Надо жить своей жизнью, по своим правилам! Даже не смотря на то, что Фрейд говорил, что мы выбираем только тех, кто живёт в нашем подсознании. Даже если так, то это всё равно наше подсознание, а не чужое! Женщина интересна мужчине, пока она полна достоинства, независимости… пока она не покорна!

– Вот и замечательно! – сказала ГлаГея, хлопнув ладонью по столу. – Будем независимыми и непокорными… но не во всём… Меня просили завершить несколько дел до командировки, и я собираюсь покорно это сделать… Так что…

– Всё, всё, ухожу, – сказала Ёма, вставая с кресла Мишеля. – Просто ты подумай, о чём я тебе говорила…

– Хорошо, моя добрая мама, обязательно подумаю… – сказала ГлаГея, изображая голосом интонации младенца.

– Ни ёрничай, – усмехнулась Ёма.

– Ёма сказала: «Не ёрничай!» – хохотнула ГлаГея. – Получился почти каламбур!

– Ладно, юмористка! Удачи тебе в Питере, и смотри, чтобы не вышло… собирались веселились, а как вернулись… ну, дальше по тексту…

– Замётано! Улыбка больше не исказит своим искусственным светом моё серьёзное лицо, – сказала ГлаГея, усмехнувшись ещё раз.

– Ну, ладно, адью! Пока! Или как там у вас по-французски?…

– У нас там по-французски говорят: «О ревуар, о прекрасная, о Афродита, о Каллипигос!»¹⁹… типа «увидимся снова».

Ёма на мгновение застыла в растерянности.

– Ну, ты, бля, своей пытливой мыслью проникла просто в самую толщу, в самые глубокие анналы, так сказать древнегреческого естества… – начала говорить Ёма.

– Анналы – это от латинского слова «annus – год», а не от кого-то другого слова, – сказала ГлаГея серьёзно.

– Да что ты! – воскликнула Ёма. – А я-то, дура невежественная, думала, что римляне нахапали себе в Греции не только богов, имена которых извратили, но ещё и заимствовали идею прекраснозадости…

– Нет, не заимствовали, – сказала ГлаГея серьёзно. – Они, как немцы, всё записывали. Каждый год, самое важное. Вот и получились… годовые… анналы.

– Ну, что ж, весталка ты наша непорочная, – глубоко вздохнула Ёма. – Скажу тебе так: «За комплимент спасибо!» Да, потому что воспринимаю это именно, как комплимент, и тебе тоже подарю в поездку стишок… от Игоря Губермана…

– Что ещё за стишок? – напряглась ГлаГея.

– Очень простой стишок… Как раз подходит римской идее стойкости в её женском варианте… Ну, типа, непорочная весталка, хранящая огонь и всё такое… Я правильно помню, что если кто весталку соблазнит, или весталка не усмотрит за огнём, и он потухнет, то как говорил герой одной известной кинокомедии: «Так он лукавый презлым заплатил за предобрейшее?!..Повинен в смерти!»²⁰

– Правильно, правильно помнишь… Давай уже, не томи. Что там у тебя за вирши²¹?

Ёма медленно, с распевом продекламировала:

– Любым любовным совмещениям / Даны и дух, и содержание, / и сексуальным извращениям / я отношу лишь воздержание.

ГлаГея сидела молча, наморщив лоб.

– Что молчишь-то? – спросила Ёма.

– Да вот не знаю – в ладоши хлопать или матом ругаться, – сказала ГлаГея серьёзно.

– Ну, ты тогда давай, матернись по-своему, по-латински…

– А тебе не жирно будет? – спросила ГлаГея спокойно, посмотрев на Ёму пристальным взглядом.

– Это же из любви к искусству… Это почти акт научного поиска…

– Ну, если акт, тем более научный, то слушай, – сказала ГлаГея и произнесла, чётко выговаривая каждое слово. – Eia cape, mentula tomatae…

Выдержав паузу, ГлаГея добавила, подняв палец вверх:

– Nullus est enim!

– И теперь перевод для тех, кто в школе на стажировку не в МИД ходил, а картошку в полях убирал… – сказала Ёма.

– А это и есть примерно про картошку, – усмехнулась ГлаГея. – Вот вам нате, х@й в томате… Ибо нех@й!

– Ну что ж, ощущается серьёзная профессиональная подготовка и солидная научная база, – сказала Ёма, покачав головой. – Изучение наследия Древнего Рима в надежных руках… На этой положительной ноте разрешите откланяться…

– Viento en popa! – сказала ГлаГея. – Переводится с испанского, как – попутного ветра в корму, и никак по-другому. Popa – это корма корабля. В прекраснозадую Афродиту испанское слово popa вставлять нельзя…

– Я так сразу и догадалась, что нельзя, – улыбнулась Ёма. – А что можно?

– Что что можно? – переспросила ГлаГея.

– Вставлять-то, что можно?

– Nalgas, ягодицы. По-испански будет Afrodita de Bellas Nalgas, Афродита с прекрасными ягодицами.

Ёма смотрела на ГлаГею озадачено.

– Не, ты, правда, не гонишь? Ты чё, специально вопрос изучала? Откуда знаешь?

– Это нам в МИДе рассказывали, пока ты картошку копала… – усмехнулась ГлаГея.

Ёма на мгновение задумалась, и потом сказала примирительным тоном:

– Ну, ладно, давай, счастливого пути… В Питере тебе удачи… И желаю тебе зажечь там, по древнему обычаю непорочных весталок… огонь… ростральных колон… А то стоят в центре города два фаллических символа, и не горят… Не порядок… If you don’t use it, you lose it…²²

– Замётано, отожжём! – кивнула головой ГлаГея.

– Адью!

– И тебе не кашлять…

Когда Ёма ушла, ГлаГея подумала, что надо будет сказать Мишелю, чтобы он больше не таскал цветы на работу. В том, что он будет пытаться это делать, у ГлаГеи не было практически никаких сомнений.