Октопус

Глава 3

У стен в воде раскрылись кляксы чернил, сразу с десяток, потом ещё круг, ближе. В коричневой мути исчезли собственные ноги, их захлестнула верёвка, стянула, не давая толкнуться ластами.

– Шлем! – крикнула Рина Хонеру, надевая свой.

Едва успела застегнуть – верёвка затащила под воду, локти тоже обмотало, уже и грудь с талией сдавили путы. Пони-баллон подключить не успела, под черепом оглушительно било «бом-бом-бом». Тёмная жижа кругом кипела, кто-то шнырял рядом, тыкался в ноги…

Внезапно верёвки исчезли, с десяток кулаков толкнули в спину, и Рина всплыла.

Воздух! Непослушными пальцами отстегнув шлем, она принялась дышать. Воздух был восхитительный, свежий, как ветер с гор весной. Как утреннее дуновение с запахом сосен и земляники, когда вылезаешь из душной палатки. Как в жаркий день – двухлитровая бутылка минералки, запотевшая, отвинчиваешь крышечку, а та «пых» – и дымок…

Кто-то тряс её, ухватив за грудки. Да Хонер же!

Рина лежала на плоском камне. Лежала! На каменной плите! И дышала. В рот сунули горлышко фляги, пресная вода смочила губы – сладкая, вкуснее фирменной «Маргариты» из элитного бара.

Сделала несколько жадных глотков – и отстранилась: надо экономить.

У края плиты тихонько плескала волна, а накрывал всё пространство матовый купол диаметром метра четыре. От вершины купола по стенам струились переливающиеся фиолетовым прожилки, ветвились, как на листе клёна. Крышу венчали четыре зеленоватых ромба. Снаружи проступали продолговатые звёздочки – скорее всего, те же светящиеся губки.

Хонер сказал, что сам только очнулся здесь, рядом лежали две их фляги. Осьминоги перетащили добычу в новую клетку? Почему не съели? Что это за место?

Плита выступала из каменной стены, дотянуться до которой мешал перламутровый купол. Рина встала, принялась ощупывать его: мягкий, склизкий. Вдоль всей поверхности тянулись прозрачные балки, сходились над головой. От одной легко удалось оторвать кусок; по куполу тут же прошла дрожь, он стал ниже и шире. Мощная волна захлестнула плиту.

– Эй, прекрати! – запищал Хонер.

Голоса их по-прежнему тонкие от гелия? Видимо, здесь не воздух, а всё тот же триникс из баллонов, но почему-то свежий.

– Я поняла! – неожиданно для самой себя сказала Рина. – Это медуза.

– Да ладно, какая медуза?!

– Огромная.

Надев шлем, заглянула под воду: купол погружался на локоть, от него расходились сотни тонких прозрачных канатов, на глубине метров пять они смыкались, словно корзинка. Конечно же – стрекательные щупальца! На каждом трепетали в потоках зелёные ленты, окутанные пузырьками; блескучие струйки текли вверх.

– Кислород, – доложила Рина, стягивая шлем. – Водоросли на щупальцах медузы вырабатывают кислород, дополняя нашу смесь. Похоже, осьминоги собрали газ из баллонов сюда и придумали, как его регенерировать.

– Осьминоги? – Хонер засмеялся короткими всхлипами, не поймёшь – может, и плачет. – Ты реально говоришь «осьминоги придумали»? Не-ет, Рина, мы оба лежим сейчас на дне первой огромной пещеры, дрыгаемся и ловим глюки. И глюки эти – дебильные! Хочется пить, я замёрз, и есть нечего. Про полёт над Амстердамом, походу, лучше.

Рина в ответ выложила трёхэтажную конструкцию по-русски, которую можно было перевести как «молчи и думай». Зря, конечно, но стало легче.

Она снова принялась нырять. Прозрачные щупальца отгораживали водный участок под куполом от остальной части пещеры. Сквозь них виднелись огни по стенам, раскинувшиеся правильной сеткой: на каждом полуметре по огоньку. Больших проходов, чтобы мог пролезть человек, и здесь не было. Но как-то ведь сюда протащили пленников?

Значит, есть дверь.

А дверь не могли сделать обычные животные. Неужели обитатели пещеры разумны? Идея не вызывала особого отторжения. В лабораторных условиях осьминоги запоминали, как пройти сложный лабиринт, отвинчивали крышки у банок, складывали кубики Лего. Эдакие шимпанзе, только подводные. Так почему им не эволюционировать во что-то более организованное? Осьминоги на океанском дне появились раньше, чем динозавры на суше – время развиться было.

Однако неужели именно Рине удалось найти эту тайную цивилизацию? Никто не поверит. Взять бы образцы…

Стоп – образцы?! О чём она думает? Восемьдесят метров до поверхности, два полупустых пони-баллона и замкнутая, словно орех, пещера.

Но Рина его расколет.

Она раз за разом оплывала по кругу водяную тюрьму. К одному из щупалец медузы оказалась привязана верёвочная клетка, внутри сидел осьминожка с ладонь – октопус вульгарис. Рина оторвала клетку, повлекла за собой – и тут заметила ещё две. В первой шевелила плавниками крупная сайка, в другой лежал комок водорослей.

Рина выволокла все три находки на берег. Вода из них вытекла, рыбка забилась. Осьминожка высовывал через ячейки кончики щупалец, пытаясь освободиться.

– И что за шняга? – без интереса спросил Хонер, лёжа на плите и слегка повернув голову.

– Должно быть, наша еда.

Он оживился, сел. Предложил:

– Морепродукты – пополам, водоросли пустим на подушку. Ножи у нас отобрали, клетки зубами грызть будем?

Рина покачала головой:

– Думаю, это испытание. Знаешь, каким образом крыс или ворон проверяют, насколько они умные? Подсовывают им хитрые сосуды с пищей, которую надо достать. На каждой клетке сверху узлы. Что если их аккуратно развязать?

Снимать перчатки сухого костюма – та ещё проблема: надо отстегнуть кольцо крепления, кроме неопреновой перчатки, освободиться от шерстяной. И рука сразу замерзает – вода всего шесть градусов, воздух ненамного теплее.

Если на клетке с водорослью узел оказался простой, то над сайкой пришлось повозиться: пальцы едва гнулись, а навязали тут целое макраме. Ладонь у Рины полностью окоченела, и осьминожку она поручила Хонеру.

Тот стонал, ругался, однако узлы распутал. Торжествующе схватив за голову извивающуюся добычу, спросил:

– Ну, кто первый кусает?

– Никто. – Рина пожала плечами. – Отпусти его.

– Как это – отпусти?!

– Нас проверяют, насколько мы опасны, – терпеливо объяснила она. – Жуй водоросли.

– Капец. А рыбу тоже нельзя?

– Нет. Запомни: мы травоядные, милые создания.

– Ты-то?! Милая и травоядная?

– Да. А ещё я никогда, ни при каких обстоятельствах не обижаю осьминогов.

Хонер стоял, открыв рот и явно подбирая аргументы позабористее. Рина забрала у него животное, с любовью отпустила в воду. Следом отправила и сайку.

На вкус водоросли оказались довольно мягкими, словно их отварили. Хонер, хоть и кривился, свою порцию уничтожил мгновенно. Отпущенные животные плавали по водному участку под куполом. Глупая сайка то и дело тыкалась мордочкой в какое-нибудь из щупалец и отдёргивала её: видно, те неприятно жалили. Осьминожек всего один раз обжёгся и прикрепился снизу к плите.

Заглядывая в шлеме под воду, Рина замечала «работников»-осьминогов – от совсем небольших, с пончик в размахе щупалец, до метровых. Они носили на головах что-то вроде плетёных корзин, доставали из них мелкие кусочки рыбы и раскидывали под медузой. Её прозрачные канаты колыхались, подбирая корм.

Рина ныряла и наблюдала за работниками из своей клетки. Первый раз те испугались, попрятались. После осмелели, перестали убегать. Конечно, между стрекательными щупальцами медузы легко протиснуться, через гидрокостюм их яд не пройдёт. Но открывать козыри Рина не спешила – пусть лучше осьминоги чувствуют себя в безопасности.

Это был совершенно новый вид: на каждой руке по три ряда присосок вместо двух, и запястье оканчивается тремя пальцами. Ими осьминоги легко подбирали с пола мелкие предметы – рыбьи кости, чешуйки. Но как, ведь щупальца мягкие?

Когда один работник кормил медузу, корзина с кусками рыбы развалилась. Он переплёл сосуд, поддерживая левой передней рукой и орудуя ещё парой – удивительная ловкость!

Наверное, конец каждого пальца укрепляет изнутри хрящевая пластинка.

Обычно осьминоги видят недалеко, на два с половиной метра. А работники старались оказаться подальше от медузы, стоило Рине двинуться от плиты к прутьям своей живой клетки – значит, различали человека метров за пять.

И ещё: они щёлкали. Чем может щёлкать осьминог? Только клювом. В одиночестве работник звуков не издавал, но когда появлялся второй, щёлканье так и неслось. Рина специально ныряла без шлема, пытаясь разобраться в череде сигналов; однако уловить разницу между ними человеческое ухо не могло.

В пещере действительно обнаружилась дверь: овальный кусок стены величиной с хоккейные ворота отходил в сторону, оставляя щель, куда и пробирались работники с корзинами. Висела дверь не на петлях, а на мясистой массе, напоминающей ногу улитки.

Надо прорываться наружу.

Но кто там, за дверью? В пещере, кроме работников, то и дело маячили «солдаты». Они были размером с овчарку, ходили по трое, друг за другом, и каждый держал двумя щупальцами ската, причём ската совершенно небывалого! В водах залива встречаются большой калифорнийский скат и длинноносый скат. Эти же ни на одного из них не походили: хвосты толстые и длинные, а тело узкое, почти без плавников – не животное, а лопатка для блинчиков.

Рина с Хонером пробыли здесь уже больше суток. Наверху должны были начать спасательные работы, только кто найдёт потеряшек на такой глубине? Оставалось надеяться лишь на себя – или на чудо. Компьютеры показывали время всплытия около двенадцати часов: чем дольше ты под водой, тем длиннее остановки на декомпрессию.

Теперь пони-баллоны не спасут, даже если выбраться из пещер.

Доставать еду становилось всё сложнее. На этот раз комок водорослей поместили в «матрёшку» из трёх клеток, да ещё и насадили сверху актиний – хищных животных, похожих на лазоревые цветы. Стоило протянуть руку, и лепестки-отростки вцеплялись в неё мёртвой хваткой.

Рина кружила возле головоломки, гребками ласт удерживая глубину. Без перчаток руки замёрзли, к тому же снова пришлось выныривать и набирать воздуха. Хотелось уже порвать медузье щупальце, вместе с ним унести «матрёшку» наверх и прополоть дурацкий огород.

Но поступить так – значит выказать силу, агрессию, чего ни в коем случае нельзя делать.

Внизу, на прозрачных прутьях живой клетки, качалось четыре полудохлых сайки. Рина собрала их, разделала пальцами на неровные куски и принялась кормить актиний. Каждая, получив свою долю, обхватывала её и сжималась в плотный комочек, переваривая.

Когда все успокоились, Рина распутала простой узел, и внешняя клетка «матрёшки» раскрылась. Есть! Теперь вынуть содержимое…

Движение воды сообщило: дверь открывается. Причём распахнулась та на всю ширину, чего ещё не бывало. Рина зажала под мышкой добычу и подплыла ближе к прутьям, пытаясь разглядеть сквозь них, кого принесло. Воздуха уже не хватало, пришлось использовать пони-баллон.

В зал вошли восемь «солдат» со скатами, встали по бокам прохода по четверо в ряд, словно почётный караул. Мимо строя неспешно проплыл потрясающий экземпляр! Не меньше двух метров от кончиков щупалец до макушки, шипастый, словно коралл, тёмно-елового цвета, удлинённая голова – с подушку от софы.

За ним следовал осьминог такого же размера, насыщенно-шоколадный.

Оба опустились перед клеткой, каждый оказался чуть ниже Хонера. Начальники? Их жёлтые глаза были размером с теннисные мячики, они поворачивались и рассматривали Рину. Щелчки, раскатистые, весомые, ощущались даже сквозь шлем.

Еловый заложил вторые спереди руки за спину и выдавал отдельные «фразы», а шоколадный отвечал целыми трелями. Он размахивал над головой сразу четырьмя конечностями, явно увлечённый своей речью, и то становился весь ярко-оранжевым, то играл голубыми и лиловыми красками. Волны цвета прокатывались от головы к кончикам щупалец, свивали невообразимые завитки, а то рассыпались правильными кругами и ромбами.

Это было великолепно! Не в силах больше сдержать любопытство, Рина оставила клетку с водорослями, протиснулась между «прутьями».

Солдат, стоявший ближе всех, попятился. Другой решил напасть и ткнул хвостом ската в лодыжку Рины, но заметил, что оружие не причинило человеку вреда, и распластался на полу, точно скопировав оттенок известняка и его неровности.

Остальные же выпустили струи из сифонов и шмыгнули в проём. Еловый гигант замешкался, однако и он выскочил, угрожающе щёлкая.

Остался только шоколадный. На несколько мгновений «начальник» побледнел, словно привидение, затем принял первоначальный цвет.

Рина с восхищением рассматривала огромного осьминога. Каждое его щупальце было удивительно симметричным. Одно, широкое и мускулистое, спокойно удерживало массивную дверь, не давая ей захлопнуться. Бархатистая кожа покрывалась мелкими иголочками, потом расправлялась, дрожала, словно озёрная гладь под ветерком.

Умбрелла, перепонка между руками, оказалась намного меньше, чем у октопус вульгарис. Глаза расставлены шире, выпуклости возле каждого из них – словно лоб, как у древнегреческого мыслителя. Вот бы заполучить такой экземпляр в коллекцию! Интересно, сколько формалина уйдёт на его сохранение?

Рина протянула руку без перчатки; навстречу поднялся кончик щупальца с тремя пальцами. Он медленно прикоснулся к её ладони – и тут же отдёрнулся.

Осьминог резко щёлкнул, словно в изумлении, и снова потянулся, ощупал маленькими присосочками кожу человека. Рука немела от холода, но ощущение чего-то небывалого, яркого, как фейерверк, словно согревало изнутри.

Другое щупальце приклеилось к шлему, пытаясь дотронуться до лица. Рина улыбнулась – и немного отстранила голову. Осьминог, видимо, понял свою бестактность, убрал присоски от шлема. Золотистый глаз пытливо сузился, изогнул горизонтальный зрачок опрокинутым домиком.

Однако дыхательной смеси уже порядком потрачено. Рина сильно толкнулась ластами, ушла наверх, легко преодолев сопротивление медузы.

Глава 4

Хонер на плите бессовестно дрых. Он отказывался нырять и распутывать головоломки, считая это занятием глупым и даже вредным: ещё неизвестно, как аукнутся задержки дыхания на глубине восьмидесяти метров. Растолкав напарника, Рина пересказала свои приключения. Не могла не добавить:

– Осьминог потрясающий! Глаза такие… Знаешь, умные, в них интерес и светлая радость… и как будто глубоко запрятанная тоска. Представляешь, если сделать из него препарат в силиконе?

– Э-э-э… – протянул Хонер и неожиданно сказал: – А я тебе не нравлюсь, нет?

– Ты о чём? – опешила Рина. – Слушай. Мы же с тобой обсуждали: только рабочие отношения.

– Слава богу.

– Так вот. Мы открыли новый вид подотряда инсиррата, и мы назовём его… Назовём его «октопус сапиенс», «осьминог разумный».

Хонер хмыкнул:

– Октопус, реально? Как тот кругляшок у однобалонников, из которого шланги в разные стороны торчат и который за всё подряд цепляет?

– Да чего ты, полезная штука. Помнишь, пятнадцать лет назад та девушка, Патрисия, дышала через твой октопус, и вы вместе поднимались? По крайней мере, один раз он спас жизнь.

– А во все остальные разы – жутко мешал.

– Это название отряда головоногих. Изучить бы октопусов поближе…

– Больше ты ничего не хочешь? Пить, нормальной еды, грелку, выбраться на поверхность? Спать?

– Спать хочу. Дожёвывай свои водоросли и давай ложись.

На плите валялся матрац: Рина и Хонер связали все пустые сетки наподобие мешка и набили губками. Не то чтобы он получился особо мягкий, но лучше, чем голая скала; устроились на нём вместе, для тепла. Губки всё ещё светились, верхние совсем слабо.

Хонер начал отпускать обычные шуточки вроде: «А не наделать ли нам водолазиков?» Она пихнула его локтем, чтобы заткнулся, и попыталась заснуть.

Левое колено ужасно ныло. Много лет лечила сустав, думала, что уже избавилась от этой проблемы, но в холоде артроз снова обострился.

Сволочной холод! Ничто Рина так не проклинала, как его. Эта медленная пытка, когда стужа пробирается внутрь, захватывает один рубеж за другим, и ты как будто становишься меньше, таешь, словно снеговик на ярком солнце, только ты – тёплый снеговик, а солнце ледяное.

Проснулась от дрожи. Хонер сидел на четвереньках у самого берега, опустив голову в шлеме к воде. Выпрямившись и сняв его, сообщил:

– Походу, опять большой октопус пришёл. Стоит под медузой, на плиту нашу смотрит.

Рина вскочила, сама взглянула через окошко шлема: так и есть, двухметровый розовый осьминог. Один из приходивших «начальников» – или другой? Она готова была отдать половину своей коллекции, только бы не лезть сейчас в ледяную воду. Но почему этот октопус решил навестить пленников? Что ему надо?

Снова нырнула на пони-баллоне, оставив левую руку без перчатки.

Посетитель был один. За ним лежало нечто вроде клумбы – размером с кровать, и всё из тонких жёлтых ростков, которые плотно прилегали друг к другу. Губка, только не светящаяся?

После спанья на матрасе из «лампочек» у Рины сияли швы на гидрокостюме, она чувствовала себя рекламным щитом. Однако октопусу, похоже, иллюминация понравилась: стоило приблизиться, он воздел над головой четыре руки, будто говоря: «Ах!», и потянулся к швам.

Рина позволила потрогать их, затем поймала щупальце, погладила нежную кожу. Она была на ощупь словно крем-брюле и меняла цвета от прикосновений, а присоски то пощипывали ладонь, то щекотали, отлепляясь. Но кожа уже заиндевела, почти потеряла чувствительность. С каждым погружением холод подступал быстрее.

Октопус попятился, поднял губку на четырёх руках, обернул вокруг Рины. Она не успела испугаться, как поняла: эта штука греет! Жёлтые ростки легко сминались, словно синтепон, а внутри бродили горячие струйки.

Рука оттаивала, и сквозь гидрокостюм постепенно просачивалось тепло. Рина прикрыла глаза: блаженство! Завернуться прямо здесь и спать.

По шлему легонько постучали; октопус стал охровым. Он поглядывал как бы исподлобья, опустив голову. Протянул щупальце, которое бережно держало нечто чёрное и продолговатое, похожее на жирную гусеницу.

Что это? Еда? Вроде бы уже договорились: пленники – травоядные. Рина с интересом взяла животное: извивается, словно морская пиявка. Октопус настойчиво подталкивал пальцы Рины с подарком к её голове, а другими щупальцами приподнимал край своей мантии, тыкал под него.

Чего он хочет?

Скользкая пиявка вырвалась, куда-то сразу пропала. Рина хлопнула по карману, где был пони-баллон: сколько уже смеси потратила? И повлекла губку наверх, отогревать Хонера.

***

11 дней спустя

Осьминог в аквариуме, словно шарик ртути, просочился из-под стены замка наружу. Пожаловался:

– Мои руки немеют. Душно, и сладковатый запах, он повсюду!

– Уже промываю внешний фильтр, – заверила я и принялась для вида крутить переключатель компрессора.

– Знаешь… – Осьминог мечтательно вздохнул, взметнув струёй из сифона песок со дна. – Когда впервые дотронулся до твоей ладони, сразу понял, что ты дама. Удивительно, но ваша кожа часто пахнет, как у озарённых!

– Мы с тобой выделяем одни и те же гормоны: дофамин – когда радуемся, адреналин – когда злимся, окситоцин – когда хотим доверия и любви.

Я опустила правую руку в воду, и присоски тут же прильнули, начали играть с пальцами. Вдруг осьминог отпрянул, вспыхнул алым:

– У тебя на коже этот сладковатый запах!

Чёрт! Я выдернула руку, обдав брызгами свой белый халат. Сказала примирительно:

– Тебе показалось. Лучше приберись в замке, наверняка там гниют остатки пищи.

– Вот ещё! У меня идеальная чистота.

Он принялся сердито натирать блестящую лейку от душа.

Тем временем очередные три капли упали в воду.

***

11 дней до этого

Доставить огромную губку на плиту оказалось делом нелёгким: она бестолково трепыхалась в струях, как фата невесты, и тормозила движение. Хонер помог вытащить «одеяло» из воды и сразу разлёгся на нём, раскидав ноги.

– Ништяк, грелка! Почему одна? Сказала бы, две тащи, и побольше.

– Ну ты и наглый, я еле доплыла с этим. Где спасибо?

– А ещё скажи – пусть гонят нашу рацию. Капитану наверху сто пудов надоело нас ждать, он точно свинтил.

Рина скрипнула зубами: по договору, при форс-мажоре команда должна ожидать дайверов не меньше трёх суток, вызвав спасателей. Но филиппинцы довольно свободно относятся к своим обязательствам, могут и раньше уйти.

Связь планировали через военную систему на гидроакустике: рация Рины посылает звуковые сигналы к буйку, тот отправляет сообщение в рубку капитана. Никель-кадмиевый аккумулятор позволял рации работать четыре дня, найти бы её, так и координаты можно передать…

– Дерьмо! Ай! – вскрикнул Хонер, хватаясь за ухо. – Ай-й!..

– Что случилось? – Рина кинулась к гидрологу.

– Дрянь какая-то… В ухо мне заползла, кусается там… Я оглох!..

Он вскочил, принялся прыгать на одной ноге, пытаясь вытрясти что-то из уха. Рина схватила его за плечи: в слуховом проходе торчал чёрный изгибающийся хвост.

Та пиявка, что совал ей октопус! Вот же гад. Тварь заползла в губку, притаилась, а теперь укусила Хонера! Вытащить бы, да пинцета нет.

Рина пыталась ухватить скользкий хвост ногтями, уговаривая Хонера не дёргаться, когда услышала шлепки сзади. В недоумении оглянулась…

На плиту выползло двое работников. Конечно, в этом не было ничего удивительного: осьминоги выходят иногда на сушу, после отлива перемещаются от лужи к луже и ловят застрявшую там рыбу. Они набирают воду под мантию, зажимают её края, как застёжку, и могут так дышать часа два.

Удивительно было то, что каждый работник держал по створке устрицы величиной с большую тарелку. Прикрываясь раковинами, как щитами, гости тихонько перещёлкивались.

– Сам ты рыба безводная! – внезапно крикнул Хонер.

Что? Уж не спятил ли гидролог окончательно? Выглядел он сердитым, раздосадованным, однако никак не сумасшедшим. Снова принялся огрызаться:

– Да плевать, верите вы в демонов или нет. Рацию отдавайте!

Осьминоги топтались у края плиты, их щелчки едва можно было различить на воздухе. Рина повернулась к напарнику:

– Ты понимаешь, о чём они говорят?

Хонер удивился:

– А ты реально не слышишь? Вон тот, поменьше, предлагает подруге сбежать, потому что демоны могут их съесть. Девчонка ему возражает: «Демонов не существует. Учитель рассказывал. Это ламантины, они заблудились. Они едят траву».

– Девчонка? Как ты их различаешь?

– Да ясно, как: по голосам. У девчонки он девчоночий, а парень басит… Или нет? Походу, он щёлкает, но кажется, как будто басит.

Рина догадалась:

– Пиявка! Пиявка у тебя в ухе – переговорное устройство.

– Да ладно? Та чёрная дрянь, которая меня укусила?

Осьминоги снова заговорили, и Хонер перевёл:

– Ниетта отправляет мудрость прямо в голову. Ниетту дают самым глупым ученикам, чтобы понимали слова учителя. С ниеттой нельзя врать: учитель сразу узнает. Вы демоны-уналаши?

– Спроси, кто такие демоны.

Хонер задал вопрос по-французски, однако октопусы поняли, и «девчонка» ответила, а он принялся переводить:

– Уналаши живут наверху, где нельзя дышать. У них всего четыре руки, одна длинная, прямая, как рог нарвала, острый крюк на конце. Этой рукой уналаш бьёт жертву, протыкает, потом сжирает её. Они ненасытны, могут съесть огромный косяк рыбы и останутся голодными. Коварные, не знают ни жалости, ни сострадания. Любят крабов и жемчуг, не выносят музыки. – Гидролог задумался: – Рука с крюком?

– Гарпун, багор, – коротко пояснила Рина. – Почему эти двое пришли сюда?

Снова раздались щелчки, абсолютно одинаковые. И как только Хонер понимает разницу между голосами, как улавливает смысл?

– Мы очень храбрые, не боимся. Вы красивые. Жалко, если убьют. Великий Учитель проверит, ламантины или уналаши. Он скажет, как быть. Он идёт!

Октопусы забеспокоились, соскользнули в воду. Выставив перед собой раковины, протиснулись между щупалец медузы. Подплыли к двери, но, увидев, что та начала открываться, побросали свои «щиты» и шмыгнули к дальней стене, скрылись в укромной щели.

Хонер, морщась и поглаживая больное ухо, спросил:

– Как эти морепродукты собираются нас убивать? Скатами опять потыкают?

– Не будь идиотом. Они же как-то догадались регенерировать кислород в смеси. Что им стоит убрать водоросли и оставить нас задыхаться?