Сиротка

«Ой, махонький какой,» – пискнула Нина. – «Откель, ма?» На Нинин писк слетелись сестры и тоже с нетерпением ждали, что мама скажет.

«Не барашек то, овечечка», – обычно тихая и неприметная Гаша была взволнована. «Вот сторожу седня, значит, овечек я. Как вчерась. Притомилась, на горушке присела, думала поисть. Овцы спокойнехоньки были, да и то сказать, полыни на полюшке много будет, вот им и самая сладость. Только достала бутыль с обратом, по кустам зашебуршало. Сначала ниче, а потом все шибче. Овечки сполохнулись, заорали, забегали. Все, думаю, волки. Схватила я палку и ну в ту сторону бечь, откель шебуршало, значит. Душа, знамо те, в пятки. А что я с палкой одной сделаю, коли и вправду волки. Ружья-то нет. Да неколи думать. Бегу. Кричу в голос. Сама не своя. А он уж и поволок, вражья сила, овечку-то. За горло держит, кричать ей не дает. Пока добегла, в кусты они ее уволокли. Смотрю, кровь да кишки на траве и рядом – куль красный. Я – туда. А там ягненок. Прям в куле. Палка-то у меня крючковатая, за край зацепила, вот ягненок из мешка-то и вывалился. Подолом морду обтерла, смотрю, а то – овечечка. Беляночка. Пригожая. Уж так мне жаль и ее стало, и невмоготу, что не досмотрела, как мать-то ее пузатая от стада все отходила, окот, видать, чаяла. Молоком с ложки напоила сироту. Вот, девки, чай выходим душу. Чай, не звери какие, а? Помрет ить в хлеву колхозном.»

Пока мать рассказывала, Нина все гладила ягненка по головке и по мордочке. И тут сиротка схватила девочкин палец и принялась сосать. Сердце Нины отчаянно забилось. Сестры засмеялись: «Глянь, Нинка, матку в тебе признала! Как кликать-то станешь?» «Сироткою», – едва слышно проскрипела Нина.

Так и полетели первые теплые денечки. Сиротка набиралась сил. Сначала Нина поила ее из ложечки обратом, своей долей, той, что в колхозе, по кружке каждому, давали, да и сестры понемногу делились. Ягненок молока напьется и спит, почти не бегал.

Но время шло. Постепенно в тепле лохмотьев и в объятьях рук своей подружки Сиротка становилась шаловливым кучерявым ягненком. Вслед за засунутым в чашку Нининым пальцем, смекнула, как самой пить молоко. Сытая и довольная, прыгала по хате, скакала с лавки на лавку, бодала Нину и бегала за девочкой неотвязным хвостиком, помогая той домовничать.

Нина – в огород, и Сиротка за ней, Нина морковку дернет, и Сиротка губами к морковке тянется, Нина грядку полоть, и Сиротка тут как тут, щиплет травку рядышком. Неразлучницы.

Но больше всего Нине нравилось валяться вместе с Сироткою в траве. Лежа на горушке, за огородом, Нина и овечечка, когда уж все дела переделаны, смотрели обе на облака, пушистые и белые, как шубка Сиротки. Теперь девочка уже не искала в каждом облаке особого зверя или птицу. Она в любой белой тучке сразу угадывала маленькую Сиротку. Там, на лугу, она поверяла свои тайные мысли кучерявой подружке, плакалась на обиды и делилась нехитрыми детскими радостями. Там обе они были свободны и, каждая по-своему, счастливы. А как заколосились на горушке травы, Нина научила Сиротку их щипать. Лежа на животе, девочка сама прищипывала травку пальцами и, глядя на нее, то же стала повторять и Сиротка.