Нильс Симеон это псевдоним писателя, кинорежиссёра и художника Георгия Масхарашвили. Георгий родился в Грузии в 1997-ом году в семье микробиологов. Всё его детство прошло на улицах, дворах, крышах, подвалах и в старых особняках родственников и знакомых. У Георгия было много двоюродных братьев и сестер вместе с которыми он каждое лето проводил в горах, в уютной хижине. Это добавляло в его жизнь приключении. Позже Георгий стал горным проводником.

Подростковый приключенческий роман «теория 14ти кристаллов» было издано впервые

В Грузии в 2018 ом году. В течении первых двух месяцев книга уже была включена в список внеклассной литературы во многих школах Грузии. В 2020-ом году «Теория 14ти кристаллов получила» две литературных премии: премия «Саба» за лучший дебют и премия «Гогебашвили» за вклад в просветительское дело.

Предисловие

Я всегда был непоседой. Если поблизости находился лес – я должен был его исследовать, если какой-то холм – на него взобраться. Я изучил все соседние дворы, подвалы и даже гаражи. Виной тому были книги, которые наполняли наш дом. Томами приключенческих изданий были забиты два книжных шкафа и все полки в моей комнате. Романы, повести, рассказы Марка Твена, Майна Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера, Джека Лондона и Артура Конан-Дойля – все это одновременно крутилось у меня в голове, и из-за этого я часто попадал в неприятности.

Одним летом я чудом спасся от смерти. Мы отдыхали в нашем летнем доме в горах. Моя сестра, кузины, и кузены прекрасно проводили время без всяких приключений: собирали грибы, обливались водой, играли в шалаше, который я соорудил на опушке леса, или же помогали тетям с выпечкой и вышивкой. Меня же сердце всегда звало подальше от дома, к cместам еще не исследованным и не изученным.

Неподалеку от нашего дома на лугу стоял гигантский дуб. Он был настолько большим, что в месте разветвления свободно, помещались семеро детей, наблюдая в бинокль за дорогой. Там располагался наш «штаб». Здесь каждый из нас был шпионом, имел различные звания и получал задания, которые раздавал нам наш старший двоюродный брат Мика. Конечно, меня мало удовлетворяло одно лишь выполнение задании. Я искал способы проявить личную инициативу и активность и решил покорить наш дуб до самой макушки. Дети пытались остановить меня, но это только больше подзадоривало. Я долго лез наверх, но наконец добрался до самой макушки и высунув голову из листьев понял, что не зря старался. Я впервые попал на «небо»! Как же мне описать тот восторг и мурашки по коже от восторга, которое я тогда испытал: горы, поля, горы, поля, дороги, дома, дороги, сады, деревни, долины, а за ними синее небо, уходящее вдаль, переливающиеся разными цветами облака и доносящийся откуда-то глухой гул мотора. Вот что тогда предстало передо мной. Я замер на верхушке дерева, в моей детской голове мелькали тысячи идей вперемешку с мечтами, какие может придумать только ребенок: всякие летательные аппараты, мосты, пролегающие от горы к горе, летающее кресло, маленький летающий домик с теплой кроватью, дом на сваях, которые были бы еще выше, чем наш дуб, и много всего другого.

– Нильс, Нильс, где ты?! – услышал я голос мамы откуда-то снизу. И понял, что дети рассказали ей о моей выходке. Что же оставалось делать? Наказания было не миновать. Только что на этот раз: выкопать морковку на грядке, убраться в доме, или очистить двор?!

– Да, мама, сейчас иду! – крикнул я ей сверху и начал очень быстро спускаться, чтобы мама подумала, будто я прятался где-то в ветках пониже. Спуск оказался намного сложнее, чем предполагал. Я даже немного боялся, но все равно спешил оказаться внизу.

Трра-ах! Под ногами что-то треснуло, раздался резкий звук, и ветки быстро закружились перед глазами. Я даже не успел сообразить, как что-то очень больно воткнулось в бок.

дерево остановилось, остановился и я, застряв на раздвоенной ветке, мои ноги болтались в воздухе. От боли перехватило дыхание. Вниз лететь было еще далеко, но в тот момент я понял, что чудом избежал смерти. Хотя до конца все равно ещё не был в безопасности. Ветка, обломившаяся у меня под ногами, до сих пор с треском падала вниз. «Ни-ильс!!!» – послышался снизу отчаянный крик мамы. Мне надо было как-то выдохнуть, иначе всё остальное теряло смысл, и я, наверное, уже никогда не смог бы оттуда выбраться. Как у меня это получилось, не помню по сей день, но кое-как я все же смог вдохнуть и выдохнуть, и попробовал высвободиться из разветвления. Ни до чего не мог достать ни ногой, ни рукой. Наконец каким-то образом вскарабкался на ту же ветку, на которой застрял, и понемногу стал перемещаться к стволу дерева.

– Нильс, где ты, Ни-ильс?! – снова громко позвала меня мама.

– Ни-ильс, Ни-ильс! – вслед за ней кричали моя сестра вместе с моими двоюродными братьями и сестрами откуда-то из-под листьев. В конце концов я смог одолеть боль и дребезжащим голосом откликнулся:

– Я здесь, иду-у!

С дрожью в коленях потихоньку сполз на землю и, бледный, весь в слезах обнял маму.

Следующие две недели я провел в постели. У меня был ободран весь левый бок, спина и сломаны два ребра. Несмотря на это, я даже был немного рад: во-первых, избежал наказания, во-вторых, все надоедливые задания: принести воду из колодца, или сходить в пекарню – достались остальным детям. Вдобавок все мои три тети и мама были в моем полном распоряжении. А сам я весь день ничего другого не делал, кроме того, что читал свои любимые книги и рисовал. Именно тогда мне попалась в руки одна книга, которая каким-то загадочным образом оказалась в нашем летнем доме.

Вторую неделю я лежал, перевязанный, в постели. Потихоньку начинал самостоятельно доходить до туалетной комнаты. Однажды, пытаясь под кроватью найти тапочки, я нащупал что-то четырехугольное: это был сборник произведений Германа Гессе. То, как я воспринял Гессе ребенком и взрослым, сейчас не имеет никакого значения. Главное, что у этой книги было самое странное предисловие, какое я когда-либо читал.

В нем описывалась личность автора и его отношение к миру. Рассказывалось о его детских годах и семье, школьном периоде. В студенческие годы бунтарская душа Гессе начала искать приключений: он примкнул к молодежному движению, и за участие в действиях протеста два раза попадал в тюрьму. Времени в тюрьме он зря не терял – читал и писал. Периодически даже развлекался рисованием, и когда тетради уже не хватило, начал рисовать на стене камеры. Директору тюрьмы нравился Гессе, и он закрывал глаза на подобные развлечения. Более того, начальник даже передал ему цветные краски и позволил продолжить рисовать на стене.

Гессе начал создавать пейзаж: первым делом он написал луг и небо, потом постепенно на лугу начали появляться цветы и коровы. Пейзаж обрастал новыми и новыми деталями. На картине зазеленел лес и засинели горы, позже к ним добавился поезд. Так тянулся день за днем, тюрьма стала надоедать Гессе, и в один прекрасный момент, когда его терпение иссякло, он сел в тот самый поезд и покинул камеру.

Я не верил своим глазам. Мне было сложно осознать, что биография одного человека, которая была передана на нескольких листах вместо половины страницы, как у меня, могла так закончиться. «Что? Как? Что это значит?» – спрашивал сам себя. Я не мог понять, было ли это шутка, или, или… Несколько раз я даже подумал, а что если он и вправду так сбежал из тюрьмы?! Одним словом, до самой ночи размышлял только об этом, уставившись на трещины в потолке. Со двора доносился веселый шум и гам моих сестер и братьев, но мне ни секунды не было жалко – так сильно увлекся историей побега Германа Гессе. Вечером мама даже спросила: «Нильс, у тебя все хорошо? Ты ни разу не позвал меня за весь день, неужели тебе ничего не было нужно?».

В ту минуту мне очень захотелось рассказать маме про предисловие к книге Германа Гессе. Я подумал, что, возможно, она когда-то читала эту книгу и знала, что в этой истории правда, а что вымысел. Мама, конечно же, читала Гессе, но подобного предисловия не то что никогда не встречала, вообще не могла понять, как та книга попала мне в руки. Я вкратце рассказал всю биографию Гессе и закончил точно так, как предисловие заканчивалось в книге: «…в один прекрасный момент, когда его терпение иссякло, прекрасный момент, когда его терпение иссякло, он сел в тот самый поезд и покинул камерув». Я ожидал от мамы как минимум удивления, а она не задумываясь выпалила:

– Ай, да это что! Ты бы знал, как Инге Снипп и Уго Урсусберген сбежали из дворца Урсусбергенов. Вот это был побег!

– Кто-о? – удивленно переспросил я.

Я вовсе забыл про Гессе, так сильно увлекла меня история, поведанная мне в двух словах мамой. Следующие пару недель мама рассказывала мне ее во всех подробностях, и клянусь вам, меня так втягивало каждое слово, что я совсем забыл про боль в спине и ребрах.

Мама родилась в одной красивой, окруженной горами финской деревне Кайлеено. Там же окончила среднюю школу имени Тора Урсусбергена, а затем музыкальный лицей имени Брунгильды Лешези. Инге Снипп и Уго Урсусберген были ее одноклассниками. Да, между прочим, мою мать зовут Бритой, а отца – Калле, Калле Симеон, и его до сих пор все называют «маленьким Калле». А я – Нильс Симеон, и эту историю передаю точно теми же словами и в той же последовательности, как рассказала мне мама.

Глава 1

Барон Волкан Лешези был довольно знаменитой личностью, принимаемой во всех кругах общества. Его ценили не только как успешного географа и геолога, но еще и как хорошего человека. Волкана хорошо знали во всех родовых дворах и учебно-исследовательских учреждениях, как в Моравии (на его родине), так и в остальной Европе, Индии, Китае, России и Египте.

У барона в то время был трехлетний сын Алекс, который свое детство проводил в родовом замке Лешези в Моравии вместе с мамой и няньками. С отцом он виделся редко – два-три месяца в год. Но даже за такое краткое время Волкан давал сыну столько тепла и внимания, что несмотря на вечное женское окружение, Алекс рос мужественным мальчиком. Пока отец пребывал в дальних путешествиях, Алекс читал его рассказы и статьи, ждал писем Волкана, чтобы скорее узнать новую историю и местонахождение любимого отца, которого всегда не хватало.

Так продолжалось, пока Алексу не исполнилось восемь лет. В замке все шло по-прежнему: те же самые няни, те же повара, тот же конюх, те же книги и даже та самая посуда. Впрочем, после одного происшествия в поместье Лешези многое в корне изменилось.

Это произошло в 1843 году. Барон Волкан Лешези пытался преодолеть холодные непроходимые леса Лапландии вместе со своими преданными спутниками. Их целью было обнаружить торфяные залежи, а затем пробраться к озеру Инариярви на севере, откуда одна из крупных торфодобывающих компаний собиралась проложить судоходный путь к Баренцеву морю. Экспедиция проходила в сложнейших условиях – они испытывали постоянный недостаток еды и тепла, столкновения с волками и медведями в дороге унесли жизни двух собак и трех лошадей, в группе из двенадцати человек пятеро заболели горячкой. Изнемогшая команда еле одолевала по пять километров в день с больными товарищами и загруженными санями сквозь дремучие леса. Подобные сложности, да еще и похуже, Волкан с друзьями видели не в первый раз, поэтому они даже не думали сдаваться и упорно продолжали брать пробы из грунта и продвигаться вперед.

Однажды ночью, когда все уже спали, барон Лешези сидел у костра и просматривал записи. Приближался рассвет, но Волкан все еще сидел рядом с огнем, как будто ждал чего-то. По непонятным причинам его одолело неопределенное чувство тревоги и беспокойства. Волкан попытался вникнуть в суть собственных волнений, но ничего существенного не обнаружил – ведь подобные приключения были чуть ли не частью его повседневной жизни. Тотчас же вспомнил про Алекса, хорошо «присмотрелся» к причинам и страхам, стоящим за его мыслями, но и тут осознал, что волновался не из-за сына: Алекс постоянно находился в кругу заботливых нянь и матери, да и в Моравии в то время было спокойно. Тревога Волкана некоторым образом относилась к будущему, не только и не столько к своему собственному и даже своей семьи, но скорее к будущему его потомков. Он даже не мог осмыслить, что переживал, но какое-то чувство влекло его в лес. Никак не мог понять, что происходит, но непроглядная «задняя мысль» подсказывала, что он немедленно должен был идти туда, куда его ведет чутье. Волкан полностью подчинился своему телу и чувствам и без малейшего опасения и страха ступил в гущу леса. Блеклый свет зарева делал рельеф и деревья еле различимыми, но он на это даже не обращал внимания. С хрустом веток под ногами Волкан все больше ускорял темп, и скоро, когда стало еще светлее, он уже бежал вовсю; он потерял чувство времени и плохо осознавал, что вообще происходит. Рельеф вокруг все больше выравнивался, а лес становился реже. Еще несколько секунд, и Волкан очутился по колено в торфяном болоте, и лишь тогда он остановился и оглянулся.

Уже рассвело. Холодная вода отрезвила его, и теперь он начал думать о том, как очутился в болоте. Он выбрался на берег и начал выливать из сапог воду, как вдруг издалека послышался еле различимый, но хорошо знакомый волчий лай. Волкан замер и прислушался. Им опять овладело то чувство, которое его привело сюда, и вместо того чтобы как можно скорее бежать с того места, он, надев сапоги, быстро, подобно крадущемуся хищнику, двинулся по направлению звука. Волчий лай приближался, и минуты через три он их увидел за деревьями. Пять или шесть волков стояли на берегу болота и с остервенением лаяли на кого-то или на что-то в воде. Волкан переместился от одного дерева к другому и увидел вблизи берега стоящего по пояс в воде лапландского мальчика. Волки не могли зайти в воду и ждали, когда мальчик сам выберется на сушу. Волкан понял, что не имел с собой ни ружья, ни пороха. Единственное, на что он мог рассчитывать, был охотничий нож на поясе. Oн снова пришел в себя, мозг мгновенно заработал, и в голове включились все испробованные способы выживания. Нельзя было терять время, но и лишним действием он мог погубить и себя, и мальчика. Первым делом Волкан поднял с земли две длинные палки. На конец одной из них крепко привязал охотничий нож тесьмой оберега. Затем быстро разделся выше пояса, разбросал одежду на земле и помочился на неe. Две рубахи, вымоченные в моче, развесил на разные палки и, выставив вперед одну с ножом на конце, двинулся на волков с нечеловеческим криком и ревом. Волки вначале отпрянули с испугом, но увидев человека, всей стаей двинулись на него. Волкан заорал еще больше и начал размахивать рубахами, как флагами. Как только звери почуяли мочу, они остановились. Начали растерянно топтаться и посапывать, как при насморке, их оскал уже не выглядел так убедительно. Как только «территориальное разграничение» стало очевидным, Волкан начал потихоньку перемещаться к болоту. Волки к нему близко не подходили, но и далеко не уходили – их разделял невидимый барьер запаха мочи, что для волков означало беспрекословное соблюдение границ территории. Волкан приближался к берегу болота, но волки не отставали. Маленький мальчик из последних сил старался продержаться в холодной ледяной воде, его губы посинели, и по телу била дрожь. Он как будто не верил тому, что происходило на его глазах, и терпеливо наблюдал за развитием событий.

– Иди ко мне! – прокричал барон, когда оказался совсем близко, спиной к воде. Мальчик не тронулся и бесчувственно, а точнее бессмысленно продолжал наблюдать за Волканом – Быстрее сюда! – повторил Волкан, но мальчик по-прежнему моргал своими большими глазами и не двигался. Одним криком было не обойтись. Вымоченные в моче рубашки барон разложил между собой и волками. Затем еще раз помочился перед собой полукругом и задним ходом подошел к мальчику. Мальчик посмотрел на Волкана исступленным взглядом.

– Иди за мной, слышишь? – почему-то тихо произнес барон. Мальчик только кивнул. Волкан взял его за руку и повел к берегу. Мальчик при первом же шаге свалился с ног и, наверно, целиком провалился бы в воду, если бы Волкан не поймал его. Они все еще стояли по щиколотку в воде, когда издалека послышался звук лошадиного галопа и человеческого крика:

– Во-олка-а-ан!

– Мы зде-есь! – заорал барон в ответ.

Не прошло и минуты, как Влацек, друг Волкана, прискакал к ним верхом и прогнал волков стрельбой из ружья. Через несколько минут все остальные члены команды, которые разбрелись в разные стороны в поисках Волкана, тоже собрались там.

Маленького мальчика звали Терки. Тот день и следующую ночь он провел с путешественниками в лагере. Завернутый в теплый спальный мешок, Терки лежал у огня, а путешественники поили его горячим чаем. Ближе к вечеру Терки заснул и проспал до утра, ни разу даже не перевернувшись на другой бок.

На следующее утро Терки всем рассказал, как он потерялся, сходив в лес за утренними грибами, и наткнулся на голодных волков. Волкан спросил его про семью. Оказалось, что Терки вместе с семьей жил за холмом в маленьком поселении оленеводов. Отца звали Ааму, а мать – Инкери.

Ааму целые сутки искал Терки в лесу, но не нашел его ни живого, ни мертвого. Бедняге уже невмочь было ходить и даже плакать, когда на вершине холма он увидел всадников, а вместе с ними и своего сына.

Всю следующую неделю группа Волкана провела в поселении лапландцев, которое нельзя было даже назвать поселком. Ааму вместе с семьей жил в небольшой землянке, так же, как и остальные соплеменники. Они распределили путников по своим домам и следующие семь дней ухаживали и развлекали гостей как могли.

Именно здесь и начинается главная история: если бы не Волкан, или если бы не происшествие в лесу с Терки, но скорее если не Ааму, который по природе своей был сверхпреданным и мужественным человеком, кто знает что было бы дальше?! В понимании Ааму (а это так и было) Волкан ему во второй раз подарил сына. Не было еще случая, чтобы Ааму солгал кому-нибудь, а тем более богам. Он несколько дней молился своим духам за Волкана и за его имя, и в конце преподнес самый щедрый дар: раздав все свое оленье стадо соплеменникам, поклялся Волкану, что он сам и семь поколений его рода будут преданно служить роду Лешези. Будут с ними во всех бедах и любой ценой защитят их жизни. Волкан попытался переубедить Ааму – просил, чтобы он не шел ради него на такие жертвы, старался объяснить, что так поступил бы каждый человек с честью, тем более что у него самого есть сын. Но все это еще больше убеждало Ааму в том, что он был в долгу перед богами. Он даже не сомневался, что можно как-то иначе было почувствовать то, что уловил Волкан на расстоянии тысячи оленьих прыжков.

Через неделю после случая с Терки Ааму распрощался со всеми друзьями и вместе с семьей отправился за путешественниками по направлению к Баренцеву морю.

Волкану понадобилось еще два месяца, чтобы добраться до дома: сначала достигнув Северных морских путей, оттуда попасть в Царство Польское, а затем уже и в графство Моравия.

Европа бурлила. Везде присутствовал революционный настрой, и Ааму и вправду ни на шаг не отходил от Волкана вплоть до самых дверей замка Лешези.

Счастью маленького Алекса не было предела. Вернулся папа – его легенда, его герой и, что самое главное, с новыми друзьями.

Глава 2

1868 год.

Той зимой в Моравии выпало много снега, и было очень холодно. Это, конечно, создавало трудности торговцам и путешественникам, но дети искренне радовались. Куда ни глянь, везде были устроены снежные замки и горки для катания. С отоплением дворца Лешези лесники еле справлялись, а конюхи чуть ли не спали вместе с лошадьми в конюшне. Они без конца подходили то к одной, то к другой лошади в стойле и накрывали животных одеялами или коврами, чтобы те не замерзли.

Но начать нужно с того, что баронесса Анна была беременна. Да, Анна была прекрасной и отзывчивой женой молодого барона Алекса. Прискорбным оставалось лишь то, что Волкан не видел их счастья. За десять лет до женитьбы Алекса Волкан уехал в Амазонию, и с тех пор ни от него, ни от кого-либо из его команды никто никаких вестей не получал. Всех сильно потрясло это событие, но близкие еще долго не теряли надежду. Ждали, что в один прекрасный день Волкан вернется домой живым. Прошли долгие десять лет, но никаких подвижек в этом деле так и не произошло.

Появление Анны буквально оживило семью. Она со всеми была одинаково добра и вежлива. И очень скоро еще один маленький Лешези готовился пополнить их род. Девять месяцев беременности почти прошли, и день ото дня все ожидали заветного события. Были приглашены лучшие доктора не только Моравии, но также Тюрингии и Богемии. В замке им отвели комнату, превратившуюся в родильную и оснащенную всеми необходимыми средствами. Доктора в день по нескольку раз проверяли состояние баронессы – все шло хорошо, хотя признаков приближения родов они не замечали.

Город продолжал жить своей жизнью, пекарни пекли вкуснейшие булки и хлеб, а приправленный их благовонием дым накрывал улицы и дома; почтальоны с задором преодолевали сугробы и раздавали почту; школы по-прежнему работали, и дети тоже не переставали веселиться. После уроков, а тем более по воскресеньям, улицы и сады наполнялись детьми всех возрастов. Особенно много их бывало вокруг родового замка Лешези, так как дворец стоял на пригорке и спускаться оттуда на санях считалось самым веселым развлечением.

В тот день было воскресенье, и вокруг замка кружились множество детей. Отовсюду слышался веселый шум. День стоял солнечный. Все пребывали в отличном настроении. Маленькие Алиса и Кельми спускались на санках с горки, каждый раз аккуратно спрыгивая у подножья, чтобы не выскочить на переполненную людьми и лошадьми улицу пониже. Иногда они кубарем скатывались кому-нибудь под ноги, или валили чужого снеговика, но никто не обижался. Наоборот, вместе смеялись и помогали им подняться. Слегка перевалило за полдень, и никто не спешил идти домой, но внезапно солнце скрылось за облаками, и стало очень холодно. В воздухе начали летать снежинки, и вскоре пошел снег. Тучи все сгущались, и дети стали расходиться по домам. Алиса подняла воротник шубки и извиняясь сказала Кельми:

– Я пойду домой, хорошо? По-моему, поднимается сильный ветер.

Кельми был очень вежливым мальчиком и решил проводить подругу до дома в плохую погоду.

– Я провожу тебя, погода портится, не пойдешь же одна. А давай я тебя на своих санках повезу, так будет быстрее.

Алиса обрадовалась. Кельми в первый раз провожал ее домой, а ведь они были знакомы почти с рождения. Мать Алисы, так же, как и мать Кельми, работала на кухне в замке Лешези. А его отец был главным мастеровым и отвечал за починку и поправку всего в замке. Звали его Терки. Да, да, Кельми был сыном Терки.

Погода ухудшалась, и Кельми уже бегом направлялся к дому Алисы. Улица немного шла под уклон, и это помогало мальчику тянуть сани. Когда они дошли до дома Алисы, снег уже валил хлопьями, и ветер усиливался.

– Кельми, заходи к нам, мама приготовит булочки с горячим молоком, а вечером папа всех вместе отвезет в замок в упряжке, – предложила Алиса Кельми.

– Нет, Алиса, не могу, большое спасибо. Мне лучше поскорее вернуться в замок, пока пурга не поднялась, а то мама будет переживать. А еще вчера ночью доктора сказали, что с этого дня каждую секунду можно ожидать родов госпожи Анны. Так что я могу быть полезен вечером в замке. Большое тебе спасибо, но я должен идти.

– Хорошо, Кельми, спасибо тебе большое, до встречи. Приходи в гости, когда погода исправится.

– Хорошо, приду, до свиданья.

Когда Кельми вошел в кухню замка с задней двери, снаружи все небо было серым, и стекла двойных окон замка звенели от тряски. Кельми был весь белый от снега.

– Где тебя носит? Разве так можно? Что только ни думала! Ты что не видишь, что творится на улице? – взволнованная мама подошла к Кельми и стряхнула снег с его тулупа и шапки. Кельми понял, что мама не сердилась на него, она казалась взволнованной, но скорее от чего-то другого, чем от опоздания Кельми.

– Садись и поужинай тем, что лежит на столе, хорошо? А потом тихо поднимайся в комнату и ложись в постель. Прошу тебя, не броди по коридорам. Час назад у Анны начались роды, и сейчас все заняты. Не мешайся под ногами. Одним словом, мне некогда Кельми, будь умницей. Богумира (так звали маму Кельми) сняла наполненную горячей водой миску с дровяной печи полотенцем и быстро вышла из кухни.

В замке и вправду стояла непривычная тишина. Прислуга разместилась у дверей своих комнат, при случае спрашивая про состояние Анны любого, кто проходил мимо по делам. Богумира поднялась по главной лестнице на третий этаж и направилась к северному флигелю. По пути она наткнулась на Терки и успела перекинуться с ним парой слов.

– Мальчик вернулся? – тихо и почти скороговоркой спросил Терки.

– Да, он на кухне, и сам поднимется в комнату, – также быстро ответила Богумира.

– Хорошо, я бегу в конюшню, должен предупредить конюхов, чтобы запрягли сани и приготовили теплые шубы на случай, если придется Анну перевозить куда-нибудь, – сказал Терки, и оба пошли своим путем. В конце коридора стояли несколько человек и тихо ждали указаний.

– Что происходит? – шепотом спросила Богумира.

Постаревший Ааму, камердинер Франтишек и его жена, главная гувернантка замка Божена, одновременно взглянули на нее.

– На сей момент все в порядке, – ровным тоном ответил Франтишек и дважды почтительно, с некоторой робостью, постучал в дверь. Дверь отворил акушер и наполовину высунулся в коридор. Только Богумира передала ему миску с горячей водой, как позади них открылась дверь другой комнаты, и появился барон Алекс. Все мгновенно посторонились, и Алекс и акушер оказались друг напротив друга.

– Станислас, скажите мне, какое положение у Анны? – сдержанно, но с явным волнением, спросил барон.

– Барон, вам незачем беспокоиться. Процесс начался, и все идет по порядку, хорошо. Анна чувствует себя бодро. Никаких осложнений не выявлялось. Доктор Янковский только что обследовал баронессу. Предполагаем, в течение ближайшего часа все благополучно завершится. Доверьтесь нам, о всех новостях буду немедленно докладывать. Теперь позвольте вернуться к делу.

– Благодарю, Станислас. Прошу, продолжайте исполнять свои обязанности. Большое спасибо.

Акушер кивнул головой барону и возвратился в акушерскую с горячей водой.

В комнате вместо люстры по углам на столиках, покрытых голубой клеенкой, стояли четыре лампы на китовом жире, и все четыре блекло мерцали. Кроме Станисласа не было никого. Станислас подошел к длинному столу и поставил на него миску. Он перебрал акушерские инструменты и часть отложил в круглую железную коробку. Затем подошел к ведущей в родильную комнату двери и очень тихо постучал. Из комнаты вышел доктор Янковский и прикрыл за собой дверь. За ним следом потянулся легкий запах спирта, нашатыря и травяного парфюма. Доктор подошел прямо к столу, намылил руки и без звука подал знак Станисласу, чтобы тот налил воду.

Стояла странная тишина. Никакого звука, голосов или криков не было слышно даже из родильной комнаты – ни роженицы, ни докторов, ни даже инструментов. Лишь дрожь окон, свист ветра и потрескивание ламп на китовом жире заполняли холодную тишину замка. Доктор Янковский закончил мыть руки и из стеклянного пузыря налил себе на ладонь спирт. Станислас поставил ковшик с теплой водой рядом с рукомойником и посмотрел на доктора в ожидании очередной просьбы. Доктор протер руки спиртом и высушил новым полотенцем, поданным Станисласом.

– Значит, положение такое: пациент спит, мы ей дали успокоительное. Доктор фон Берка ее обследовал. Я даже не знаю, как это назвать, – доктор Янковский задумался, он искал слова. Станислас напряженно уставился на него. Внезапно задрожали окна, и где-то из коридора донесся звук разбитого стекла. Оба посмотрели в ту сторону. Пламя в лампах заиграло и чуть не погасло.

– Наверное, где-то разбилось окно, – практически про себя проговорил Станислас.

Доктор тихо приоткрыл дверь в родильную комнату, и убедившись, что там все по-прежнему, вернулся в акушерскую.

– Короче, – продолжил доктор Янковский, – мы имеем дело с очень необычным явлением. Говоря по правде, ни я, ни Новачек, ни фон Берка ни разу не встречались с подобным в нашей практике. Мы решили сделать кесарево сечение, чтобы получить возможность наблюдения за ребенком прямо в утробе матери. Да, про кесарево сечение Алекс должен знать заранее.

– Конечно, но в чем дело? Что с ребенком?

– Дело в том, что мы не знаем этого, а также не знаем, чего следует ожидать. Роженица фактически готова к естественным родам, но как только мы увидели первые признаки, у нее обнаружился жар.

– Да, но ведь такое бывает, что у роженицы может подняться температура при естественных родах?

– М-м-м, вы правы, такое бывает, и объяснить можно различными причинами, но сейчас дело в том, что источником жара является младенец. К тому же, при осмотре фон Берка подтвердил, что температура растет. Если бы это была какая-то инфекция, то источником явилась бы мать, но здесь… Мы должны немедленно сделать кесарево сечение и что-нибудь предпринять, потому что если температура будет расти дальше, маленькое сердце может не выдержать.

– Да, все понятно.

– Итак, подождите немного, мы начнем операцию и будем надеяться на лучшее. А вы тем временем сообщите барону Алексу про кесарево сечение. Ну а про непонятные обстоятельства лучше пока промолчать. Доктор Янковский быстро повернулся и ушел в родильную комнату.

12 3 След.

Теория 14-ти кристаллов

Предисловие

Глава 1

Глава 2

С этой книгой читают