Дикие

О! Эта вкусная еда!

Преследуемая еда, которая дразнилась, от меня убегая, тихо и сладостно плакала, прося, умоляя ее съесть.

Конечно, я съем тебя. Потерпи. Уже скоро.

Деревья внезапно расступились передо мной, открывая ровную утоптанную площадку. По середине высилось конусообразное хранилище – там еда, там наслаждение. Я замер, и чуть завывая, размазал слюни, встряхивая их в темноту. В ответ раздался жалкий плач. Хорошо, как хорошо…

В кладовой еда специально росла для меня, готовило мне куски пожирнее, лелеяло нежное мясо. Чужая забота трогала. И вызывала урчание в животе. Так ведь и захлебнуться можно! Что говорил хозяин? Все, что со горящей свечой в окне – его, все что без свечи – ничье. Строгие правила. Я встал на носочки и потянулся к небу. И слегка прикоснулся к легким стенам хранилища еды. Осторожно ощупал, спешить нельзя. Теплая шкура прогнулась, приглашая порвать ее и ввалиться во внутрь к еде. Нет. Не так быстро. Я повалился на спину и покатался от удовольствия на спине. Потом опят подошел к стене. Не отпуская ладонь с нее медленно пошел вдоль кладовой, обследуя ее по сантиметру, в поисках свечи – знака хозяина. Еда внутри хранилища вела себя не долго спокойно, быстро почуяла, что ее пришли наконец-то съесть и наперебой стала звать к себе, пронзительными криками, приманивая. Ликуя от счастья. Я же не торопился. Никак не понимая чья еда? Еще не верил, что нашел клад. Сделав очередной круг, так что закружилась голова, прислонился к шкурам. Всё. Теперь я точно знал. Мне повезло. Я нашел клад. И он только мой. Рядом с головой шумно грохнуло, горько запахло, и в глухой стене появилась идеально круглая дыра. Большая. Специально для удобства глаза. Еда приглашала меня к себе и сейчас специально сделала дыру, чтобы я на нее посмотрел и оценил. Я заревел в знак в благодарности. И посмотрел. А потом заревел в диком реве! Мою еду ел мой неудачливый соперник. Торопился. Глотал большими кусками. Не жевал. Большие куски висели на тонких жгутах кожи, свисали с его челюстей, а кости и ребра с красными хрящами подрагивали между его белых клыков. Восхитительный подкожный жир тонкими сосульками сливался с оттопыренных губ.

 Кто же так ест!

Это же не уважение к еде! Я просунул в дырку толстый палец, потом руку, зацепился за край шкуры и рывком развалил стену на двое. Заглянул в брешь дома и тихонько рыкнул, привлекая внимание. Злоба клокотала во мне. В глазах темнело. Медленно смакуя набитым ртом и, причмокивая от удовольствия, ко мне обернулась кровавая довольная морда. Фиолетовые глаза на ней подернуты блаженной пеленой. Это чудовище наслаждалось глазами! Длинные завитые ресницы невинно хлопают. Между рожек редкие щетинки волос кокетливо топорщатся веером. Словно ничего и не произошло и мой клад – нетронутое хранилище с вкусной едой осталось на месте в неприкосновенности. Ах, ты, несчастная дрянь. Умри же красотка!

Вытянув губы, нахалка замерла, останавливая мой порыв, а потом полная блаженства раскусила первый глаз.

Клац!

Только не глаз! Мой любимый скользкий глаз. Он должен был принадлежать только мне! Тихая досада тонкой струной лопнула в груди, освобождая тяжелый груз ненависти. Умри! Я протяжно завыл, выпуская из себя песню смерти …

Что? Что это было? Меня словно держали за руки, двигали, бросая то вперед, то назад.

  Я со страхом осмотрелся по сторонам, сгоняя наваждение. Ветер свистел в ушах, снежинки кололи лицо. Видимость вокруг размазывалась искажая мой взгляд.

Нарты бешено неслись. Хрустели и скрипели грозя вот-вот развалится.  Каюр стоял на них, во весь рост передо мной, в распахнутом малахае, ветер взвивал его прохудившиеся полы и свете красной Луны белели его высохшие кости с остатками истлевшей кожи. Он лупил шестом собак, вернее скелеты собак, которые лязгая зубами и огрызаясь, стучали своими костяными лапами по льду, выбивая ледяную крошку, на бешеной скорости неся нас по тундре. Из их оскаленных черепов свисали длинные огненные языки, и шел желтый серный дым. Изредка он поворачивался ко мне и гоготал, широко открыв нижнюю челюсть черепа, трубка скакала в его отверстом рту, роняя алые угольки, а втянутый дым выходил из глазниц огромными седыми бровями. Вокруг стоял вой и скрежет.