Голод – хорошая приправа к пище

Когда женщина в экстазе принялась повторять его имя: «Ваня, либхен Ваня», – и повернула голову, подставляя губы для поцелуя, Ваня надавил ладонью на её лицо и попросил:

– Отверни морду, волосы мешают. Занимайся делом, – не люблю, когда меня слюнявят.

Отдышавшись, не спрашивая согласия, вторично повернул от себя и повторил действие, растянув удовольствие. Угомонился, когда немка сказала:

– Я больше не могу, у меня нет сил. Ну, ты и варвар!

– Ты тоже хороша!

– Меня Адалиндой зовут, – поправила его немка, – что с немецкого означает «Благородная змея».

– По-русски ты у меня будешь значиться как Подколодная змея.

– Я смотрю, Ваня, ты не так прост. Учился где-нибудь?

– Учился, окончил четыре класса общей школы и ветеринарный рабфак, и я знаю то, чего ты не знаешь.

– Например?

– Слышала про картофель?

– Кто о нём не слышал? Картофель в Германии растёт в большом количестве.

– Скажи, откуда пошло название – картофель?

– От картофеля, от чего же ещё?

– Ты и есть варвариха. Слово «картофель» произошло от итальянского «тартуфуло». Из Америки картофель завезли в Италию, а из Италии он распространился по всей Европе…. Ногу давай, Подколодная змея, мерку сниму…

Немка пришла на примерку не с пустыми руками: принесла два больших куска свежего мяса – свинину и говядину. Передав мясо, по-свойски взяла Ивана за руку и потянула в чулан, не обращая внимания на уставившихся на неё жильцов. На этот раз Иван не торопился, действовал спокойно, с оттяжкой, получая удовольствие. Поскольку немка не напоминала, что «она – фрау», Иван и выдал ей весь арсенал своего умения, ломая на двух стоящих табуретках, выполняя из неё геометрические фигуры: кольцо, прямой и обратный треугольники, эллипс… После жёсткого сеанса русской любви Адалинда удивлённо спросила:

– Что это со мной было? Что ты со мной делал? У меня болит позвоночник и почему-то шея и ноги. Внутри образовалась провальная пустота. Стала лёгкой-лёгкой и очень голодной. Покорми меня! Впервые после занятия любовью почувствовала такой голод, что не могу терпеть. Накорми! – повторила уже требовательно. – Есть хочу, – преданно посмотрела ему в глаза, ожидая положительного ответа. Не дождавшись, попеняла ему: – Ты разве не мог догадаться назначить примерку на более ранний срок? Был бы у меня весомый предлог навестить тебя раньше. Ехала сюда и решала: давать тебе пропуск на охраняемую территорию или не давать? После того, что ты со мной сотворил, держи. Можешь в любое время приходить не только в кабинет, но и в дом, где я живу.

– В качестве кого приходить?

– В качестве любовника, но коменданту я сказала, что ты будешь приходить как завербованный информатор и специалист по русским вопросам.

– По русским вопросам мне подходит. Я умею русский вопрос ставить ребром, плашмя и стоя, – тебе я ещё не все приёмы показал. А покажу, не пожалеешь! Сама перебежишь от Гитлера к Сталину. Станешь коммунисткой.

– О нет, только не коммунисткой, не хочу ходить под евреями.

– Садись за стол. Андрей, – распорядился Иван, почувствовав себя хозяином в присутствии немецкого офицера, – налей гостье борща.

Андрей безропотно занялся сервировкой стола, налил Адалинде и Ивану по полной миске.

– Хлеба принеси, – потребовала немка, сев за стол.

– Хлеба нет.

– Сухари?

– И сухарей нет.

– Так нельзя жить. Я хочу, чтобы у вас был хлеб. Иван, завтра придёшь ко мне в кабинет, я распоряжусь насчёт хлеба.

– Прийти-то приду, только где этот кабинет?

– В комендатуре, кабинет двадцатый.

Перед тем как попрощаться, Адалинда покачала головой, скорее для себя, чем для Ивана изумлённо произнесла:

– Только ради этой любви Гитлеру стоило начать войну с Россией. Никогда бы не подумала, что русский мужик способен на подобное. Нагнись, – поцеловала в губы и радостно засмеявшись, похвалила: – Повезло твоей жене. Не разыскивай её.

Вечером, наевшись мяса, братья и их жёны окончательно полюбили Ивана, стали с ним разговаривать вежливо и даже спрашивать совета по хозяйственным вопросам. Когда же Иван снабдил семейство хлебом, его возлюбили все: даже дети стали относиться к нему почтительно, называя дядей Ваней или дядечкой Ваней. Подтвердились на практике слова Пелагеи Максимовны, которая не раз говорила ему, что полная ложка любовь даёт.

Майор прибыл принимать готовую работу. Переводчица, подтверждая статус немки, строгой к людям низшего сословия, Ивану не улыбнулась, в процесс приёмки не вмешалась.

Взяв сапожки, майор полюбовался ими, проверил голенища на растяжку, а передки и подошвы – на изгиб, подавил пальцами задники, понаблюдал за исчезновением вмятины, постучал согнутым пальцем по подошвам, просмотрел ранты; не найдя изъянов, остался доволен. Из кучи сапог и ботинок Иван вытащил полусапожки. Лицо майора засветилось как стоваттная лампочка Ильича. Торопливо схватив полусапожки, снял сапоги, надел полусапожки, встал и прошёлся по комнате, отстукивая чечётку и повторяя по-немецки: «Мой Бог, до чего хороши!» Обратился к переводчице и долго что-то ей втолковывал. Когда замолчал, Адалинда перевела:

– У господина майора завтра день рождения. Господин майор приглашает тебя в гости. Торжество состоится в общем зале клуба. Знаешь, где клуб?

– Знаю. Я в Степановке бывал неоднократно, – дав ей понять, что, приходя к ней, кроме её дома, где она живёт, видел и другие нужные ему дома.

– Завтра приходи к семи вечера, господин майор познакомит своих высокопоставленных друзей с тобой. Он надеется, что ты им пригодишься.

– Приду.

– Ещё господин майор просил сделать твоей семье презент. Один момент! – сходила к машине и вернулась со свёртком: – Держи!

Офицеры удалились.

Иван стоит в кругу семьи, ждущей, пока он развернёт свёрток. Мучить их долго не стал, развернул пакет, и любопытные взрослые и дети увидели целое состояние: несколько банок тушёнки, плитки шоколада, пачки печенья, конфеты. Глаза детей уставились на сладости. Иван отложил в сторону три плитки шоколада – две спрятал в ящик, одну положил в карман. Оставшиеся гостинцы передал Дарье.

– Угощайтесь!

Накинул телогрейку и отправился к Глаше.

– Я загадала, – встретила такими словами женщина, – если машина с немцами уедет от вашего дома до трёх часов, то ты придёшь ко мне. До прихода Валентина осталось два часа, можем не торопиться.

– Держи шоколад, немцы подарили!

– Что я скажу Валентину, он ведь дотошный мужик, обязательно спросит: «Откуда взяла?»

– Тебя учить надо, как обманывать? Вспомни, как мужу врала.

– Ты откуда знаешь?

– Я баб насквозь вижу! Когда будешь есть шоколад в его отсутствие, налей чаю в кружку. Сахар есть?

– Немного осталось.

– Положишь весь сахар, какой остался, поешь шоколада, оставшийся кусок спрячешь. Валентину соврёшь, что захотелось сладкого чая. Сахару я тебе принесу.

– Спасибо, Ваня!

В половине пятого Иван оделся. Глаша поправила воротничок рубашки.

– В следующий раз, когда тебя ждать?

– Как освобожусь, работы очень много!

– Труженик ты мой! Не хотела говорить тебе новость, но…. Уф, скажу! Оксана просила передать, что у неё перерыв закончился. Сходи к ней, – иссохла подруга, скучает по тебе…

– Мне тебя достаточно, но, коли просишь, так уж и быть, из уважения сделаю одолжение, схожу. Скоро появится Валентин, не хочу с ним встречаться, побегу.

Иван ушёл, а Глаша никак не может сообразить: какую из женщин он уважит? Кого имел в виду?

Узнав, к кому собирается в гости, хозяева приняли деятельное участие в сборе Ивана: нашли чистую рубашку, подобрали брюки. Дарья выгладила одежду, в тон рубашки подала вполне приличный пиджак. Роман надраил гуталином собственные ботинки и передал их Ивану:

– Не идти же тебе в плохой обуви. Сам сапожник, а ходишь черти в чём…

– На себя у меня времени не хватает: заказов много, не хочу людей обижать задержкой. Скоро снег пойдёт, понадобятся валенки, так что ботинки и сапоги подождут. Не зря же говорят, что сапожник без сапог!

Отыскали не очень ношеную кепку, нахлобучили Ивану на голову, полюбовались, – не идёт к рубашке и пиджаку, но Иван решил: «Для улицы сойдёт, а в доме не понадобится».

Верхнюю одежду подобрать не смогли. Иван утешил родственников:

– Пойду в телогрейке. Не понравится одежда немцам, пусть сами одевают меня. Советская власть не ценила, так, может, немцы обратят внимание, – шучу, шучу…

Подумал: «При Поле подобную глупость не посмел бы ляпнуть! Запомнят братья болтовню, в определённый момент поставят в вину. А нашим спецслужбам только дай зацепку».

луга в военной форме и белом фартуке, увидев Ивана, замялся, но, посмотрев на хозяина, брезгливо принял кепку и телогрейку, положил на пол и провёл гостя в дальний конец стола, предложив стул. Поскольку никто за столом не сидит, Иван остался стоять, чувствуя себя туземцем среди цивилизованных людей.

Кроме него из гражданских лиц в комнате находятся две женщины, остальные – в военной форме. Когда Ивана подвели к столу, гости, как по команде, приблизились к хозяину. Майор кивнул в сторону Ивана и стал что-то говорить им. Гости с любопытством разглядывают русского мужика – словно дикого заросшего волосами человека, неожиданно, застав врасплох, спустившегося перед ними с дерева. Выпрямился на задних ногах и приковылял к столу, не понимая, зачем это сделал. Пришёл в общество, которое ему…. Не найдя подходящего сравнения, Иван сделал попытку двинуться с места.

От толпы отделилась женщина в форме, подойдя, уже знакомым голосом спросила:

– Ты какого чёрта, доннэр вэтэр, пришёл в общество господ офицеров, не переодевшись?

– Э! – произнёс Иван, забыв все русские слова, подобающие для такого случая. Всмотревшись внимательнее в лицо женщины, одетой в красивую парадную форму, увидел знакомые черты, раскрыл рот от удивления…

– Да-да, ты угадал, я – Адалинда, обер-лейтенант бронетанковых войск, семнадцатой группы специального назначения из четвёртой танковой армии группы армий Центрального фронта.

«Боже, Боже, как у меня хватило наглости офицера немецкой армии гнуть в крестьянском чулане, да ещё с использованием разных штучек», – подумал Иван и испугался: «Она при желании, не задумываясь, сдерёт с меня три шкуры и с «костлявой» отправит в ад. Сотрёт в порошок, и новые, сделанные для неё сапоги, не выручат. Увидел бабу, раздухарился и полез в логово к Подколодной змее… на беду своей заднице. Змея – она и есть змея: укусит, не найдёшь противоядия. Как теперь выкручиваться? Упасть ей в ноги…»

– Иван, ты меня не слушаешь! Тебя хозяин зовёт, пошли.

Майор в выходной форме выглядит до того блестяще, что Иван в очередной раз испугался: «Куда залез?» От подобных знакомств необходимо держаться на расстоянии – целее будешь. Научил батька плотницкому и сапожному мастерству, теперь страдай животом. Откуда ж он знал, что будет война, и его сыну придётся встречаться с немецкими офицерами? Живот бурчит, как пить дать – понос готовится штурмовать кальсоны.

Майор протянул бокал. Обер-лейтенант перевела:

– Выпей, Иван, шампанского.

Выпил. Вслух не стал говорить: «Моча и моча, пожалели спирта».

– Я рассказал о твоём мастерстве оберст-лейтенанту и оберсту, моим друзьям, они тобой заинтересовались. Прошу, мой дорогой друг, – обратился майор к оберст-лейтенанту, – за вами слово.

– Ты, Иван, любую обувь в состоянии сшить?

– Если есть подходящий материал – набор колодок имеется.

– Материал не проблема, найду, – только скажи, какой требуется. Здесь не найду, закажу через Берлин.

– Что вы хотели заказать?

Оберст-лейтенант подвёл женщину.

– Это моя жена. Правда, красавица?

– Яволь, герр оберст-лейтенант, – ответил Иван по-немецки и сам удивился, откуда выплыли иностранные слова: ведь раньше никогда их не произносил. Слышал, как отвечают солдаты и запомнил? «Не прост Иван, ох, не прост», – подумал о себе словами Адалинды. А вспомнить фразу стоило. Перед ним стоит неземное существо: белокурые волосы, большие карие глаза, прямой чувственный нос, оголённые плечи с чистейшей кожей, на шее золотая цепочка с кулоном, сверкающим, как, как…. Додумать не получилась: нижняя часть тела Ивана зажила самостоятельной жизнью, пробуя вырваться на волю из ставших тесными брюк брата.

«Жена хочет иметь туфли, наподобие фирм итальянских или французских», – расслышал Иван и стал вслушиваться в перевод.

– Иди, Иван, за мной, – женщина подвела его к маленькому столику, на котором лежал, заранее открытый на нужной странице, журнал с рекламой женской обуви. – На этой странице показана итальянская обувь, а на этой, – перевернула страницу, – французская. Я хочу иметь итальянскую обувь. Сможешь подобные, из такого же материала, сшить туфли, и чтобы они не отличались от мировых фирм?

– Мне потребуется такой же материал, а форма туфель простая.

Подошла вторая дама.

– А мне хочется туфли французского стиля.

Переводчица пояснила:

– Дама – жена оберста и подруга жены оберст-лейтенанта. Оберст возглавляет отдел в штабе армии. Человек большой, и тебе лучше выполнить просьбы дам: получишь от их мужей серьёзную защиту.

Обговорив фасон и материал, дамы вернулись на прежнее место, где они вели светскую беседу до прихода Ивана.

Наступила очередь офицеров. Военные чином ниже майора, тоже хотят иметь сапоги, такие, как у самого коменданта.

Получив заказы, Иван вынул из кармана портновский сантиметр, ручку и бумагу и приступил к процессу обмера ног. Начал с дам. Руки его так сильно тряслись, что, дотронувшись до ноги женщины, несколько раз ронял сантиметр на пол. С трудом справившись с волнением, произвёл обмер, стараясь не дотрагиваться до ног, записал размеры, приложил к ним рекламу.

Закончив с технической частью, офицеры и дамы сели за стол. Засунули белые салфетки за одежду в районе шеи, – тряпки свисают вниз, закрывая грудь. На столе рядом с прибором Ивана тоже лежит белая тряпка. Иван сидит в раздумье: засунуть тряпку, как у других, или пренебречь условностями? Его рубаха вполне сойдёт за тряпку.

Солдат в белом переднике, подошедший неслышно сзади, взял салфетку и углом затолкал её за рубашку Ивана. Никто не засмеялся, не улыбнулся – должны же они варвара учить цивилизованному застолью?

Первым встал оберст, чтобы произнести тост. После приветственных слов выпили, закусили чёрной икрой и красной рыбой. Тост произнёс оберст-лейтенант. Выпили, закусили ломтиками говядины в подливе. Другой оберст произнёс тост. Сел и громко пукнул. Иван, посмотрев на серьёзные лица гостей, тоже не засмеялся. Выпили, поковырялись в запечённой рыбе.

Солдат в переднике не забывает менять марки вин и блюда. Делает всё быстро и ловко.

Мужчины отправились в соседнюю комнату курить, а переводчица пригласила Ивана на выход:

– Военные будут обсуждать секретную информацию, не предназначенную для посторонних ушей. Приходи послезавтра, к восьми вечера, я буду свободна.

Давно расстались, а Иван всё никак не может привести чувства в обычную норму: «Есть же на свете подобные женщины!» Не сдержавшись, произнёс вслух:

– Всего бы разок переспать с женой оберст-лейтенанта и можно завязывать беспартийный элемент узлом. После неё ни к одной русской бабе желание не появится.

Не доходя ста метров до дома, схватился за живот и рванул вперёд. Не взирая, на ливень и грязь на дороге, поскальзываясь на поворотах, успел заскочить за сарай и снять кальсоны, – пребывание в гостях не прошло даром. Отсиделся на корточках, немного отпустило, поднялся.

Услышав шаги, Даша, не ложившаяся спать, встретила Ивана у порога. Зайдя вместе с ним за занавеску, тихонько, чтобы не услышали домочадцы, поин-тересовалась:

– Ну, как там у них?

– Пердят за столом, – ответил Иван.

Сообщение поразило Дашу столбняком: «Бедный мужик, как ему достаётся, и жены нет под боком, – приласкать, пожалеть! Ох, горюшко, горюшко, жалко Ивана…» Оправившись от удара, села на кровать, погладила Ивана по голому плечу:

– Не думай ты об этом, не рви себе сердце. Отдыхай.

Иван обнял Дашу, не сделавшей попытки отстраниться, намереваясь завалить её в койку, но вовремя вспомнив, что семья рядом спит, ответил:

– Ради вас стараюсь, все невзгоды от немецкого общения на себя принял.

Долго ворочается Ваня, не в силах отогнать образ блондинки. Переключил внимание на Дашу, и постепенно образ блондинки исчез за новым образом шатенки, только что покинувшей его спальный и рабочий уголок. Решил: «Попытка не пытка, при первой же подвернувшейся возможности займусь Дашей».

Проснувшись, вспомнил, что вчера надумал, стал со всех сторон подходить к задумке, решил: «Не имеет смысла трогать Дашу, проблем не оберёшься. Братья – мужики здоровые, накостыляют по шее и выкинут из дома. Где тогда жить, не идти же на поклон к Валентину?»

Выглянул на улицу. Дождь продолжает лить, дороги вконец развезло, с северо-востока, со стороны Ржева, грохот боёв слышится отчётливо, а на востоке, со стороны Москвы, фронт отдалился. Равнодушно подумал: «Капец Москве. Куда Ленина денут? Неужто немцы его в Берлин увезут? Поставят мавзолей первому русскому коммунисту на главной площади, названной в честь русского царя Александра Первого…» Удивился – откуда выплывают знания?

Вернувшись из коровника, Даша поставила на лавку пустое ведро и пояснила:

– Больше, Иван, молока не жди, носить не буду, – коровы перестали доиться.

– Ну и ладно, буду пить молоко от бешеной коровки! – ответил Иван, второй раз за два дня поставив Дашу в знак единицы с отвалившимся носиком.

Сапоги фрау обер-лейтенанту закончил, от сердца отлегло, перестал нервничать. Завернул их в чистую тряпочку и стал ждать гостью.

Заурчал мотор автомобиля: кроме немцев, приехать некому. Иван поднялся встречать гостей. Без стука открылась дверь, и в облаке морозного пара вошла фрау обер-лейтенант. Не поздоровавшись, спросила:

– Мой заказ готов?

– Нет, фрау Адалинда!

– Когда примерку делала, ты мне обещал к сегодняшнему дню заказ выполнить.

– Слово своё я сдержал: обувь готова, но не хватает подковок. Нужны подковки на каблуки и на мыски, без них обувь – не обувь, а так, одно название. Требуются подковки, чтобы след от них оставался понятный всем.

Немка заинтересовалась:

– Какие же подковки нужны? Может, я помогу?

Иван нарисовал подковки – большую и маленькую в виде буквы «А», у которой вершина не острая, а полукруглая по форме каблука и мыска.

– И что это означает? – не поняла Адалинда.

– Рисунок подковок означает первую букву имени Адалинда.

– Как интересно ты придумал! Напиши размеры: в Вязьме есть кузнецы, они мне откуют подковки. Завтра отпрошусь у коменданта, сделаю заказ. Хочу, чтобы двадцать шестого декабря, в День рождественских подарков, сапожки были на моих ногах. В этот день комендант соберёт всех офицеров спецгруппы для поздравления и вручения подарков. Буду блистать новыми сапожками.

Адалинда привезла заказ, и Иван при ней прибил подковки. Фрау обулась, походила по комнате, с удовольствием прислушиваясь к стуку сапожек, не вытерпела и, выскочив за дверь, прошлась по дорожке. Полюбовавшись отпечатком букв, юркнула в дом, в тепло, – холодный дождь не позволил ей дольше любоваться рисунком.

– Нам не разрешают снабжать русских марками, но… ты заслужил, держи… Я уезжаю в Пещёрск, вернусь часам к восьми. В девять вечера жду тебя у себя, отметим…

– Обмоем, – поправил Иван.

– Да, обмоем, не опаздывай…

Скользя на раскисшей глине и проклиная холодный непрекращающийся дождь, отправился в Степановку.

Фрау Адалинда встретила его в халате, надетом на голое тело. Обер-лейтенантша натянула сапожки, походила в них по комнате и, не снимая сапог, потащила Ивана к широкой постели…

– Хорошие сапожки, нисколько не мешали заниматься любовью, – похвалила изделие. – Повезло тебе в дружбе со мной. Мы приблизились к Москве. Возьмём столицу Советов, война закончится, построим сапожную фабрику. Наберёшь рабочих, станешь директором, влиятельным человеком, купишь одежду…

– Не гони тюльку, – почему-то обиделся на её планы Иван, – Москву вряд ли возьмёте, а и возьмете, война не закончится.

– Что значит тюлька? Впервые это слово слышу. Надо будет записать.

– Тюлька – мелкая рыбёшка, как килька.

– Зачем её гнать?

– Чтобы не кусалась!

– Она мелкая, как может кусаться?

– Потому и надо её гнать, что она – мелочь пузатая.

– Чем от неё отличается килька?

– Тем, что она не тюлька.

– Килька тоже пузатая?

– Нет, килька не пузатая, обычная.

– Этим и отличается?

– Этим!

– Килька тоже кусается?

– Адалинда, сразу не выговорю твоё имя, ты меня достала тюлькой и килькой. «Не гони тюльку» на блатном жаргоне означает «не говори ерунды». Не мог же я сказать «не говори ерунды» обер-лейтенанту танковых войск группы войск Центрального фронта вермахта…

– Но ты сейчас сказал…

– Я не сказал, а разъяснил.

– Ты блатной?

– Я русский.

– Ты не русский, ты – варвар. Не умеешь одеваться, не умеешь разговаривать с женщиной. Отправляй-ся домой.

– Больше не приходить?

– Я подумаю.

– Дамам туфли не делать?

– Я поду… – и замолчала.

– Прими заявку на материал.

Немка взяла бумагу, стала читать.

– Передам майору, пусть ищет материал на туфли дамам и сапоги офицерам.

– Когда следующий раз прийти?

– Не знаю, у меня очень много работы в связи с тем, что наша армия удалилась на большое расстояние. Концы длинные, времени на передвижение транспорта уходит много. Москву возьмём, станет легче. Нас переведут на новое место службы…. Тебе очень хочется прийти?

– Привык к твоему запаху духов. Наши женщины пахнут борщом, молоком или мужиком. А ты – всегда духами.

– Минутку, – отошла к столу, открыла ящик, подошла к Ивану. – Держи. Если меня долго не будет в Степановке, если не сообщу о себе, понюхай духи, вспомни обо мне.

«Варвар, я покажу тебе варвара, когда превратишься из офицера в простую бабу, без военной формы. Неделю без меня не выдержишь, сама прибежишь, сняв подковки, чтобы быстрее домчаться. А мы – люди гордые, откажемся, потом по русской привычке простим и загоним по самые помидоры», – бурчит Иван, возвращаясь от Подколодной змеи, преодолевая непогоду.