Читать книгу: «Повесть о том, как в городе N основывалось охотничье общество», страница 4

Был тут и Совиков, крайне желчный и ядовитый господин, никогда ни с кем не соглашавшийся и стремившийся обосновать все на началах скептической философии; были три врача – два простых и один зубной; было штуки три просвещенных коммерсантов, два думских воротила и два железнодорожных переворачивателя; были, наконец, и чиновники губернского правления и иных, сему подобных учреждений, забитые и скромные, чающие явления селедки с луком и соответственной к ней жидкости, ибо сельдь – рыба, а всем известно, что «рыба плавала».

Всех набралось человек более тридцати, к изумлению самого Жабникова, не. ожидавшего такого успеха. Ясно было до очевидности, что вопрос назрел и что нужен был лишь толчок, чтобы дело пошло полным ходом. Дать этот толчок, быть в некотором роде движущей силой – чрезвычайно льстило самолюбию Петра Ивановича.

В половине девятого собрались почти все приглашенные, и Петр Иванович находился в большой ажитации: он нервно то раскрывал, то закрывал тетрадь, содержавшую написанный им проект, и ощущал лихорадочную дрожь, которую испытывают, как известно, все великие люди, дебютирующие перед избранным обществом.

– Не пора ли начинать? – обращался он с вопросом к Косте, который с ловкостью официанта из татарского ресторана носился по зале, усердно подливая коньяк в стаканы с чаем, которые разносили гостям Степан и Григорий.

– Нет, погоди чуточку! – отвечал на лету Костя. – Может, еще кто придет. Четверть часа – не велико время… А я, знаешь, маленькую экономию сделал: рассудил, что трехрублевый коньяк их рылу несоответствен – в чае, брат, и полуторарублевый сойдет за милую душу… Так я, понимаешь, вместо пяти бутылок трехрублевого взял десять…

– Костя! – в ужасе воскликнул Жабников.

– Ничего! Ну, ничего! Пускай пьют на здоровье! Вреда от этого никогда никому не было… Живее будут, энергичнее, ну и только… Я тебе предсказываю…

Предсказание Кости, по-видимому, начало исполняться: молчаливые до того гости оживились, и зала наполнилась жужжанием.

В половине девятого входная дверь отворилась и в зал вошли пять субъектов, никому незнакомых, но сразу привлекших общее внимание. Все они были удивительно схожи между собою: одинаковая прическа, одинаковые усы и острые бородки; у всех одинаковые клетчатые штаны и темно-серые визитки; у каждого на левом лацкане болталось золотое pince-nez⁵, а на животе золотые цепочки с брелками во образе мертвых голов; новые гости более всего были похожи на благородных иностранцев из французской Швейцарии. Вошедши в зал, они выстроились в ряд и одновременно отдали низкий общий поклон. Жабников не без удивления подошел к ним и отрекомендовался в качестве хозяина.

– Петр Иванович Жабников. Прошу пожаловать!

Крайний из пяти пришедших выступил на шаг вперед и отрекомендовался в свою очередь.

– Мелеагр Кенеевич Эхионов.

Сказавши это, он приложил руку к сердцу и низко поклонился Жабникову.

Второй по ряду с теми же церемониями заявил, что он Пиритой Акастович Лелегов, третий оказался Тезеем Филеевичем Ампицидовым, четвертый – Нестором Теламоновичем Пелеевым и пятый – Идасом Иолаевичем Аталантовым; было ясно, что вновь пришедшие происхождения, несомненно, классического и появились сюда прямо с охоты на калидонского вепря.

Отрекомендовавшись, новоприбывшие мирным шагом направились в угол залы и уселись за столиком, словно нарочно для них приготовленным, и только что успели усесться, как на столике между ними точно из-под земли выросла бутылка коньяку.

Костя, моментально очутившийся со стаканами возле столика, внимательно оглядел новых гостей, кивнул головою и проговорил тихо:

– Одобряю!

Гости одновременно, точно по команде, высунули ему языки и затем с невозмутимою серьезностью принялись за наполнение стаканов жгучею жидкостью.

Жабников подозрительно поглядывал на эту компанию, новые гости, несмотря на безукоризненную свою солидность и порядочность, почему-то внушали ему неодолимое беспокойство; он и сам себе не дал бы отчета в тревожном состоянии своего духа, но отделаться от этого состояния никак не мог и в смятении чувств опять подозвал Костю.

– Костя, кто это такие?

– Люди, по-видимому.

– Не глупи! Что за люди, я спрашиваю?

– Я же почему знаю. Ты ведь рассылал приглашения, а не я.

О дальнейших расследованиях некогда было думать: пора было начинать, и Жабников, предварительно откашлявшись и высморкавшись, обратился к собранию, продолжавшему жужжать с неостывающей энергией.

– Господа!

Господа притихли.

– Господа! Вы, полагаю я, прекрасно знаете, зачем мы собрались здесь?..

Господа единогласно заявили, что они это прекрасно знают.

– Мне, стало быть, нет надобности выяснять вам…

– Ну, какая еще там надобность?! – сказал один генерал.

– Никакой надобности нет! – согласился другой генерал.

– Что за выяснения, помилуйте! – с оттенком обиды в голосе произнес Дон Сопилио.

– Не дети же мы, которым перед поркой надо предварительно выяснить причину и целесообразность этого акта! – поддерживал его Совиков.

Жабников почувствовал в этом заявлении преподнесенную ему совершенно неожиданную пилюлю, но проглотил ее благополучно.

– Полагаю, господа, что нам первым делом надо избрать председателя!

– Резонно!

– Оно точно, без председателя никак нельзя.

– Разумеется, председателя!

– Господа, будем избирать скорее, а то ведь время уходит!

– Да чего лучше – вы как хозяин, вам и быть председателем!

– Господа, я не могу, я буду иметь честь докладывать вам мой проект… мне неудобно… Я с своей стороны предложил бы избрать генерала… без баллотировки, разумеется: он и старший, и опытнейший, и почтеннейший между нами…

– Верно!

– Генерала просим!

– Просим!

– Ваше превосходительство, просим!

– Господа, благодарю вас за честь, но позвольте мне отказаться… Я, то есть… мне очень интересно принять участие в прениях, а как председатель, я не могу этого… Я такой же член, как и все, и не желаю импонировать…

– Ваше превосходительство!

– Позвольте! Я сказал, что не хочу импонировать, понимаете?! Я предложил бы с своей стороны его превосходительство Ивана Николаевича.

Иван Николаевич тоже хотел выставить какие-то резоны, но ему не дали рта открыть и громогласное «просим» так и раскатилось по всей зале.

Муравликов поклонился, заняв председательское место, взял колокольчик и приступил к исполнению своих обязанностей.

В зале воцарилась тишина. Муравликов предложил приступить к чтению, Жабников откашлялся и высморкался вторично.

– Пункт первый. Цель и задачи N-ского охотничьего…

– Прошу слова! – заявил Протазанов и, не дожидаясь разрешения, повел речь.

– Какая там еще цель и задачи? Цель вам известна: обеспечить нам охоту… об этом и говорить не стоит…

– Но, ваше превосходительство!

– Без всяких «но»! Полагаю, первый пункт можно опустить.

– Ваше превосходительство! Ведь еще нравственная сторона…

– Ну какая там нравственность? Что еще выдумали?! Думаю, все мы нравственны: платков друг у друга из кармана не таскали… Какой еще нас нравственности учить?!

– Ваше превосходительство, охота…

– Охота! Что такое охота?! Я вас спрашиваю, что такое охота?! Охота не мешает вам, например, чужую жену соблазнить… Правда, ваше превосходительство?

Муравликов сделал мину, которая должна была нечто изобразить, но на деле ничего не изобразила.

– Думаю, ваше превосходительство, что это к нам с вами не относится.

– Почему же не относится? Ну, положим, не относится, ибо для нас с вами это несвоевременно, а вот к господину Березанцеву это очень и очень относится.

Березанцев покраснел и ответил не без достоинства:

– Ваше превосходительство, это совсем другая категория.

– Да ведь и я тоже говорю: украсть чужую жену это ничего, это совсем другая категория, а вот, например, чу жую собаку сцапать – это, по-моему, совершенно безнравственно!

– Святую истину изволили сказать, ваше превосходительство, – скороговоркой проговорил один из чиновников, у которого заметною мечтою было сцапать где-нибудь хоть лядащего пойнтерка.

– Что-с?

– Святую истину…

Генерал подозрительно поглядел на говорившего.

– Истину?.. вы говорите? Конечно, истину!.. Но я вам вот что скажу: я гуманен, я справедлив, но гуманен… Я даже готов простить тому, кто даже у меня собаку украдет… но страсти, понимаете, но страсти… я прощу…

– А собаку ему оставите? – ядовито подпустил Совиков.

– Нет, это зачем же! Это – шалишь!.. Нет, я говорю, что это еще извинительно, по страсти, а вот если с целью коммерческого…

– Да, ваше превосходительство, это уж чего хуже! – заявил другой чиновник, подозреваемый в том, что он с целью коммерческою наперечет изучал всех собак в городе N.

– Да, представьте себе, – отозвался до сих пор молчавший Истенев, – в августе я просыпаюсь… рано, этак часа в четыре утра… накануне долбанули сверхъестественно – в результате кавардак в животе, ну, я и проснулся… Гляжу в окно, а по улице идет человек и, вообразите, очень похожий… ну, да это все равно… идет человек и ведет на веревочке пса, несомненно ему не принадлежащего…