Все началось с телеграммы из Путилова, от соседей: умер мой дед, мой единственный на свете родной человек. После гибели моих родителей в автокатастрофе, когда мне было 10 лет, он приехал и молча прижав меня к себе, промолвил: «Надо жить, парень! Едем ко мне в деревню! Родителей не воротишь, хоть заревись, а ты мужик! Тебе род продолжать!» Дед организовал похороны, после чего сдал квартиру в аренду, и мы уехали в его деревню.

Потихоньку я освоился, подружился с ребятами, с которыми ходил и в ночное, где пасли колхозных лошадей, и на рыбалку, и ловил раков…Да, многое что можно вспомнить о беззаботной молодости.

Но вот окончена средняя школа в Останино и прощай молодость – да здравствует непобедимая советская армия. Военком направил меня, как наиболее здорового из призывников в ВДВ. Служба прошла для меня легко, все ж дед меня «гонял» не хуже старшины, так как сам был бывший военный. Поэтому стрелял я очень даже ничего, маскировался на охоте, так что даже дед один раз прошел мимо, чуть не наступив на меня, но так и не нашел. Поэтому не удивительно, что мне дали звание сержанта и присвоили квалификацию «Снайпер», ну а то, что я хорошо освоил рукопашный бой и вождение всех самоходных машин – я не буду хвастаться, все ребята там это умели, даже лучше.

После армии, погостив у деда с месяц, я в конце июля отправился поступать в Тюменский медицинский институт. Благо, что после армии есть льготы! Да еще оказывается какие! В комиссии, посмотрев мои документы, сказали, чтобы я не заморачивался с экзаменами, я уже принят: «Так как мужчин на хирургический, катастрофически не хватает, можете считать себя уже студентом. Тем более, что у Вас средний балл 4.2, да и из армии отличная характеристика, да и то что вы спортсмен и оказывается участвовали в редколлегии…» Одним словом, я был «облизан» как леденцовый «петушок».

Учеба прошла спокойно, если не считать того, что я учился в окружении женского пола, которые не теряли надежды нас окольцевать. Из всех парней на курсе «нас оставалось только трое из восемнадцати ребят» которые не поддались на чары девчонок. Просто для себя я решил вначале получить специальность, потом хорошую работу, ну и уж потом заводить семью!

Дед регулярно переводил мне деньги на сберкнижку за аренду квартиры в Свердловске, я получал стипендию, плюс, пока учусь, за потерю родителей, дед все перевел на меня. – мне, говорит, и своей пенсии хватает, не хочу сироту обижать! Так, что к окончанию «Альма Матер» у меня скопилась небольшая сумма, что я смог приобрести почти нового «Запорожца». Хозяйка, которая его продавала, сообщила, что хозяин-инвалид, недавно помер, а ездил он мало, ввиду болезни. Сама она прав не имеет, да и желания ездить тоже. Поэтому через некоторое время я стал обладателем белого ушастого «Запорожца». Ставить его возле общаги было глупо, парни, не имеющие авто, начнут прикалываться, типа: «Пять минут позора, и я на даче!» или еще что-нибудь подобное… Поэтому я ставил на стоянке, благо деньги еще остались, после покупки автомобиля.

С понедельника началась у нас практика, или, по-научному, ИНТЕРН. Я попал во 2-ю городскую клиническую больницу, в травматологию. Одно хорошо, что во взрослую и то, что руководитель не Иван Охлобыстин, а Владимир Герцович Латышев, очень интеллигентный старичок, похож на профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Да и речь у него напоминала старорежимную. Видно, что с его «Ну-с молодой человек…» или «Будьте так добры, батенька, поднять рубашку» он не мог себя (да и мы его) представить. В коллективе его обожали все, от санитарок до врачей. Так как его супруга лет пять как скончалась, а он пропадал на работе все свое свободное время, женский коллектив взял его на «поруки» – то одна, то другая занесет ему, то пирожки попробовать, то шаньги, то еще, какое – либо чудо кулинарии.

И вот, когда все было уже налажено, да и меня уже начали признавать, а медсестры уважать…Пришла телеграмма о смерти деда. Сборы были не долги, взяв документы, аптечку врача (не путать с автомобильной аптечкой!), я написав заявление на отпуск, и уже через два часа катил на своем «Запоре» по старому Ирбитскому тракту, в сторону Алапаевска. Дорога была пуста, лишь изредка проносились одинокие машины, что не удивительно, – при таких ухабах и колдобинах много не поездишь. Время от времени сверяясь по атласу автомобильных дорог, я часов через пять миновал Ирбит. Впереди Алапаевск – дорога… нет, ребята, это не дорога – это направление. Мне повезло, то что не было давно дождей, и то что я на «запорожце», поэтому я, «постреливая» из глушителя, потихоньку объезжая застрявшие москвичи и жигули, минуя ямы и глубокие колеи доехал до Путилова. Все я на месте.

Похороны прошли тихо. На Останинское кладбище пришли старики – старожилы из Путилово, Кабаково и других деревень, все, кто мог, с кем он жил и работал долгие годы. Любили его все. Не смотря на то, что иногда был он слишком резок, в основном же был хоть и не многословный, но добрый и бескорыстный. Многие вспомнили над могилой, как он выручил их охотой в голодные годы войны. Не вылезая неделями из тайги, приносил дичь или зверя и уходил снова. Зато в эти года в деревне никто не умер от голода.

После поминок, на другой день я начал приборку в избе, прикидывая, что можно увезти в город, что отдать его друзьям-соседям, ну а что оставить и продать вместе с избой, так как со смертью деда все оборвалось, и я смогу приезжать к нему только на могилу. Ну, а дом без хозяина быстро стареет и умирает, да и покупатели быстро нашлись (видно соседи подсуетились) – дачники с Алапаевска, которые пообещали все хлопоты с оформлением дома взять на себя.

Старые фотографии, что висели на стене дома в самодельных рамках, я решил взять в первую очередь. Сняв их, начал осторожно вынимать фотографии из рамок и складывать в старый дедовский чемодан. Вдруг у одной из них между задней картонкой и портретом моей бабушки я увидел какие-то бумаги. Это было письмо старшего сына деда, который погиб, судя по похоронке, в суровом 42 году под Сталинградом: «Дорогой отец! Жаль, что с тобою не встретились (соседи сказали, что ты в тайге). Волею судьбы я был заброшен в родные места. Наша рота охраняла лагерь с осужденными по 58 статье (Враги народа) в 30км от нашей деревни, где они строили убежище в горе. Я не мог тебе писать и тем боле видеться, так как объект секретный и находится под личным контролем тов. Берии. Охрана у нас была усиленная, хотя убежать через болота заключенным было невозможно, даже если бы захотели. Кормили их хорошо, усиленным пайком, не смотря на военное время, поэтому попыток побега у нас почти и не было… Но как только строительство было закончено, мне передали приказ всех заключенных уничтожить. Чтобы избежать ненужных эксцессов, всех заключенных накормили вечером отравленной пищей, а потом в течении трех дней мои солдаты сбрасывали их трупы в Черное болото у Большого камня. После окончания операции я доложил руководству по рации, и на лед каждую ночь стали садиться самолеты с продуктами, оружием, оборудованием и опломбированными железными ящиками. Все это мы заносили в бункер и размещали строго по плану. После разгрузки всех самолетов, я, как мне было приказано, отправил солдат в Тимошино, а сам, закрыв бункер изнутри на бронированную дверь, взорвал нависший снаружи над ней каменный козырек. Засыпав толстым слоем камней вход в бункер. Выбравшись наружу по штольне, я закрыл ее люком и замаскировал его камнями, так что не зная где он, не найдешь, тем более что все в округе засыпано камнями и снегом. Если будешь разбирать вход в штольню, то будь осторожен, так как я установил пару противопехотных мин. Выкручивать взрыватели не надо, просто брось их в болото. План входа по азимуту я тебе составил, карту района бункера тоже. Ты, наверное, спрашиваешь, зачем я тебе это пишу? Не знаю и сам! Просто возникает много вопросов. Зачем, например, нас держат здесь без дела, когда идет такая война и враг под Москвой? Зачем запретили нам всем писать письма и общаться с населением? Не верю я, что выберусь отсюда живой, тем боле с моими секретными данными. А может это просто нервы…» Внизу была торопливая приписка: «…сбылись мои подозрения! Вчера при отправке на фронт, два последних вагона, в которых находились все мои солдаты, сорвались с моста. Пока подоспела помощь, они все утонули. Но почему только мои солдаты погибли? Сегодня мне было приказано явиться с вещами в отдел НКВД, поэтому решил заехать к тебе. Отпросился у капитана забрать свои вещи, хранившиеся у тебя, и спрятать письмо. Прощай отец! Твой сын Виктор 08.12.41г»

Я отложил письмо в сторону и взглянул на карту. Это был обыкновенный, пожелтевший от времени, тетрадный лист, где старательно, крупномасштабно был изображен район какой-то горы, рядом протекала река, к которой почти вплотную примыкало болото. Между горой, болотом и рекой был огорожен участок, на котором изображены постройки, по-видимому лагерь. С южной стороны горы был обозначен крестиком вход в бункер, который, вероятно, и был завален взрывом. Все это было как-то очень знакомо… Я достал дедовскую карту района и начал сравнивать их. Да конечно же, это гора Горбатая! Вот ее двойной горб, вот рядом река Синячиха, а вот и болото, прозванное Черным из-за опасных непроходимых топей. Сюда мы ходили с дедом пару раз на охоту, после смерти моих родителей. Во время охоты мы останавливались в охотничьей избушке, построенной дедом после войны, в трех километрах от лагеря, от которого ничего не осталось, так как сожгли его еще в войну. Хорошо знал я и Черное болото. Оно не даром прозвано Черным, сколько погибло в его бездонной пучине людей и животных, один бог знает. На всех картах оно обозначено как непроходимое, но дед показал мне старую гать, проложенную партизанами в далекую гражданскую войну, когда их прижали к Горбатой каратели, перекрыв перешеек и противоположный берег реки пулеметами. Вырваться с ранеными и малым количеством боеприпасов, было не реально. И тогда они начали по ночам строить гать через болото, подальше от перешейка. Небольшой отряд разведчиков, перейдя по гати болото, обошел сзади заградительный отряд карателей и ночью тихо без шума всех вырезал. После чего отряд, захватив у карателей два пулемета, боеприпасы и лошадей, растворился в лесах.

Изгнить гать не должна, так как сделана из лиственницы, на совесть. Пользовались мы ей всего один раз, хотя она и давала выигрыш целые сутки пути, но зато и вылезали мы из болота как черти, все в грязи и тине, после чего приходилось сушиться и мыться, на что в тайге уходит полсуток. Поэтому мы в основном и давали круг, обходя болото. Под картой была приписка: «Юго-Запад 40 градусов, от зарубки на кривой лиственнице луч в кедр. От него 63 шага на север, тут вход в штольню.»

Итак, вход, который дядя замаскировал, отметив его на местности, теперь мне был известен. Что же, теперь можно и собираться в дорогу и проверить все это самому, правда одному пускаться в путешествие опасно, поэтому я в тот же вечер сел писать письмо своему другу однополчанину, живущему в Свердловске. В письме я изложил все подробности и предложил ему увлекательное путешествие, сняв в качестве доказательства копию с письма (без координат входа в штольню). Откуда я мог знать тогда, что это письмо круто переменит мою судьбу, так как друг уже как неделю уехал на юг в отпуск, а в тот роковой день, когда пришло мое письмо, его мать, не развернув газету, в которой оно было вложено, оставила ее в прихожей на тумбочке. Сама она давно уж не читала, так как плохо видела, а газету выписывала для сына, да из-за программы. В этот день, она вызвала из домоуправления сантехника, так как не закрывался на кухне кран, и эта вечная капель ей надоела. Сантехник поменял ей кран, и она подала ему заранее припасенную бутылку «Агдама». Эта валюта всегда в ходу и в городе, и в деревне. Не дай она ему бутылку, завтра, когда сломается что-то еще, он просто не придет, так как сильно занят, или заболел. Ну, а если и заставишь его прийти, то не будет запчастей или еще какая-нибудь причина. А так и волки сыты, и овцы целы.

Сантехник довольно крякнул, так как с утра болела голова с похмелья и произнес:

– Уважила, хозяйка, еще бы закусочки!..

– Сейчас, родимый, сейчас! – засуетилась старушка, – Вот, только огурчики у меня солененькие, сама солила! – протянула на тарелке штук пять крепких пупырчатых огурцов.

– Пойдет, само то! – мужик сунул бутылку в карман спецовки и, держа огурцы в ладони, негромко кашлянул: – Мать, ты бы мне их завернула во что-нибудь.

– Возьми, родимый, в прихожей газетку, там их много в стопке, в углу лежит – вытирая стол, на который накапал рассол, проговорила матушка.

Сантехник прихватил лежащую сверху газету с письмом внутри и вложив в нее огурцы, спустился в подвал, к себе в каптерку, где у него хранились инструменты и запчасти для работы. Там он, закрыв двери на засов, с нетерпением сорвал пробку и налил стакан вина. Выпив, он с хрустом закусил огурцом, чувствуя, как согревается желудок и начинает проясняться голова. Развернув газету, чтобы прикрыть грязный стол, он увидел внутри письмо. Первая мысль была у него, отнести обратно, но это означало, что нужно оставить бутылку и пешком подниматься на пятый этаж, так как лифт в пятиэтажках не предусмотрен. Подумав так, он налил еще стакан, и после того, как выпил, вскрыл письмо.

Минуту спустя он сидел ошарашенный, хмель пропал.

– Оружие! Это сколько же денег можно получить за эти сведения! Вот только кто может заплатить за них? – сам не замечая, что рассуждает вслух, думал сантехник.

И тут он вспомнил о грузине Тофике, который снимал квартиру в этом же доме и знался со всеми торговцами рынка. Не откладывая все это в долгий ящик, он поднялся на третий этаж соседнего подъезда и позвонил. Дверь открыла хозяйка, старая сгорбленная женщина с седыми спутанными волосами.

– Бабка, Тофик у себя?! – прокричал сантехник, зная, что она плохо слышит.

– Заходи, дарагой, дома я! – донесся с кухни голос с кавказским акцентом.

Бабка, что-то бурча под нос, повернулась и ушла к себе в комнату. Сантехник зашел на кухню, где возле плиты, на которой что-то шипело и поджаривалось, мурлыкая какую-то свою песню «колдовал» в одних джинсах без рубашки, с густой копной волос, мужчина средних лет.

– Кушать будешь? Чакапули уже готова! Язык проглотишь!

– Да нет, Тофик, я по делу к тебе,– замялся сантехник, не зная, как озвучить свое предложение, с чего начать.

– Какое деля, дарагой! Покушаем, барашка молодой савсим бил, вкусный, сам выбирал вчера. Бутилочку харошего вина випьем, а потом и обсудим твой деля!

– Тофик, мне нужно подороже продать сведения о спрятанном оружии, времен Великой отечественной войны, – боясь, что не выдержит и выпьет, а после все расскажет всем по доброте душевной и за просто так, зашептал сантехник.

– Какои арушие?! – возмущенно заговорил Тофик. – Я мирний чиловик, да! Яблока, грушь, мандаринка – это Тофик да! А зачим мине арушье, дарагой?

– Да не оружие я предлагаю, а сведения, где оно лежит с войны спрятанное! Да и немного я и прошу, даете «кусок», а я вам адрес и письмо.

– Ню лядно. Давай випьем и я папробию памочь харошимю чиловику – он протянул ему бокал вина, – Гавари, кикое дило у тэбя?

– Письмо с описанием, где все спрятано, – прошептал, оглядываясь зачем-то по сторонам сантехник, подавая ему письмо, предусмотрительно спрятав конверт с обратным адресом в карман. Тофик долго читал, о чем-то раздумывал:

– А если ето абьмань, а батонэ? Гиде картя, чито за горя, а?

– Я дам адрес, но мне вначале нужны деньги!

– Вай, дарагой, всим нюжни дэньги, а гиде гарантия, чито ти ни вирещ? Я тибья виручаю, а ти моя шею подьставищ, да!

– Что ты, что ты, Тофик! – зукудахтал сантехник – да ты ж меня знаешь, да что бы я, да не в жизнь, век воли не видать!

Тофик помолчал, что-то обдумывая, продолжая держать в руке бокал вина. Взвесив все в голове, он резко поставил на стол вино, слегка расплескав его и снял трубку телефона.

– Ню, смотри, если вирещ! Кишка буду випускать тибе тогда, да!

Заслонив телом диск телефона, он набрал номер. На том конце долго не брали трубку и сантехник уже смирился с мыслью, что дело не выгорело, как вдруг Тофик заулыбапся невидимому собеседнику. Говорил он громко, на всю кухню, зная, что сантехник не понимает их язык, в такт разговора жестикулируя рукой, по-видимому объясняя ситуацию. Наконец выслушав что ему сказали на том конце, и помрачнев, он положил трубку на место. Закурив, немного погодя, он произнес:

– Чиловик ни хочит силно рисковати, он даеть тиби 200 рубилей, ню а посли проверки получищ остальние 800 рубилей.

Сантехник пытался что-то возразить, но Тофик движением руки дал понять, что бы он замолчал:

– Пайми,я за тэбе паручился, и ти тэпэрь отвичаещ пэрэдо мной. На тэбэ задаток, давай адрэс, а чтоби ни обижалси, я дамь тэбэ нимного чачи…

Вскоре он принес бутылку и сунул в карман сантехнику, предварительно обтерев с не несуществующую пыль. Мог ли знать сантехник, у которого кружилась голова от такой суммы шальных денег и «халявной» бутылки, что участь его была решена во время телефонного разговора. Он должен был замолчать навеки, чтобы тайна, которую он узнал случайно, больше не распространялась, поэтому и дал ему Тофик по приказу сверху вместо чачи метиловый спирт, и к утру холодный труп сантехника был обнаружен в его мастерской, без признаков насильственной смерти. Вот так и завертелось колесо мафии и смерть маленького человечка, который случайно сунул нос не туда, никого не огорчила и не заинтересовала. Но это было лишь начало.

Через день, когда поутихли разговоры о смерти сантехника, Тофик встретился с Шефом в кафе «Уральские пельмени», после обеда там было немного народа, и поэтому никто не мешал. Заказав по двойной порции пельменей и бутылку армянского коньяка, Тофик перешел к делу. Передав письмо и конверт с адресом, он коротко рассказал суть произошедшего, уточнив в конце, что все прошло чисто и подозрений нет, так как все знали, что покойный был последним алкоголиком и пил все, что только можно было пить, была бы там хоть капля алкоголя.

Шеф довольно похлопал его по плечу:

– Молодец, а теперь нужно проследить за тем «Лохом». Билеты на поезд «Хмурый» уже взял, думаю, что вчетвером вы управитесь!

Увидев, что Тофик недовольно ковыряется в тарелке, и явно не желает куда-то ехать, Шеф усмехнулся и положил перед ним два пухлых конверта:

– Один за проведенную работу и сведения, а второй – задаток. Уберете «Лоха» и найдете бункер, получите еще по десять «косых». Отвечает за всю операцию «Хмурый», а тебя прошу присмотреть за ними. Если вздумают улизнуть со сведениями или с тем, что найдете в бункере до меня, убей их! – он затянулся дорогой сигаретой, – Ты все, батонэ, понял?

– Хорошо, а ты помоги пока здесь продать мои фрукты, только вчера получил, а то не доверяю я Гиви, хоть и родственник, но глаз да глаз за ним нужен, «скользкий» он какой-то! – укладывая конверты во внутренний карман куртки, ответил Тофик.

– Ладно, я скажу пацанам на рынке, присмотрят! Ты же созвонись с «Хмурым», возьми у него свои вещи…

– Какие вещи? – перебил его Тофик.

– Неужели я отправлю вас без «командировочного довольствия»? Все, что необходимо в этой поездке, я распорядился вам положить, и даже больше. Так что зайди, возьми свою сумку! – прощаясь сказал Шеф.

Тофик для вида еще лениво поковырялся в пельменях и, рассчитавшись по счету, отправился выполнять распоряжения.

Х Х Х

Спустя десять дней после того как я отправил письмо другу, четверо незнакомцев прибыли в Путилово. Ни чем не отличаясь от окружающих дачников, приехавших отдохнуть от городской суеты, они все же выделялись какой то настороженностью в глазах. Это были люди разного возраста, но всех их объединяло одно – жажда денег. Самый старший из них, сухощавый мужчина лет под сорок, был у этой группы главарем. Второй – высокий и слегка сутулый, с грязными длинными волосами, по-видимому наркоман со стажем, так как давно уже перестал следить за собой. Третий – кавказец, лет тридцати, с густой копной черных волос, выбритый до синевы с аккуратными усиками одетый в модные джинсы. Четвертый – самый молодой, лет двадцати пяти, с тонкими губами садиста и жидкими светлыми волосами. Одеты все были неброско, но так же как кавказец, со вкусом, чувствовалась городская жилка., лишь сутулый выделялся среди них

своей неряшливой одеждой. Через плечо у каждого была перекинута спортивная сумка, только цвета у них были разные. У старшего за спиной висел еще и рюкзак «Абалакова». Остановились они у бабки Марфы, напротив моей избушки, почти на самом берегу Нейвы.

Я не знал, что теперь нахожусь под постоянным контролем, и занимался своими делами, дожидаясь, когда приедет мой друг. Так прошло еще несколько дней, и я, устав ждать, решил на свой страх и риск идти один к бункеру. Погода стояла прелестная, редко когда на начало мая выпадали такие деньки. Ночи были еще прохладные и по утрам иногда появлялся иней, но днем температура поднималась до 20 градусов тепла. Поэтому нагружаться теплыми вещами я не стал, ограничившись толстым свитером, штормовкой и лыжной шапочкой. В рюкзак уложил палатку и спальник, которые были не разлучными спутниками моего деда, заядлого охотника. В кармашке рюкзака уже лежали компас, леска с крючками и алюминивая солдатская фляжка. Прихватил я и дедов котелок, в который насыпал картошки из подполья, рассчитывая вернуться дней через пять. На всякий случай прихватил дедову двустволку с наполненным патронташем, охота на водоплавающих еще не закончилась, вдруг повезет. Так как в деревне, да и в округе меня хорошо знали старожилы, я с рюкзаком и ружьем не вызвал любопытства, сразу видно, что человек пошел на охоту.

Предупредив соседа, старого друга деда, Николая Григорьевича, чтобы присмотрел за домом, я направился в сторону Верхней Синячихи. Солнце уже поднялось высоко и хорошо припекало. Тайга, приняв в свои объятия дорогу, стояла тихая, умиротворенная, как будто прислушиваясь к разноголосью птиц. Воздух был наполнен запахами смолы, свежей листвы и другими, только лесу присущими запахами. Так, не спеша, идя обочиной дороги, я дошел до Нижней Синячихи и, не переходя реку, вновь залюбовался на красивейший храм, гордо возвышающий свои купола над селом. Я направился вдоль реки и перешел ее уже возле Верхней Синячихи, сократив значительно дорогу. За поселком я углубился в тайгу, не замечая, что сзади и немного в стороне, стараясь остаться незамеченным, двигался за мной налегке человек, прячась, когда я останавливался, чтобы обойти упавшие деревья. Сзади него, на расстоянии 50 метров, двигались еще трое с сумками через плечо, старший из которых нес в руках карабин. Я шел вдоль реки, где гряда была выше, и немного легче было идти. Время от времени я отдыхал, а затем снова шел, не спеша, любуясь пробуждающимся лесом в зеленой дымке молодых листьев. А сзади шипучей змеей ползла незамеченной моя беда.

Пройдя около десяти километров от Верхней Синячихи, я увидел на береге реки прекрасную поляну, где и решил заночевать. Установив палатку и разведя костер, я поужинал разогретой рисовой кашей с говядиной и напился чая из сухих трав, доставшихся от деда. Уже наступили сумерки, когда я, подкинув в костер пару толстых стволов валежника, принесенных рекой, залез в спальник и заснул чутким сном.

Не знаю, долго ли я спал, когда сквозь сон до меня донеслись в лесной тишине чьи-то шаги рядом с палаткой.

– Хозяин! У огонька можно погреться? – негромким голосам окликнули меня.

Мысли мои спутались: «Кто бы это мог быть? Может, охотник забрел на огонек? Да вообще-то, от охотничьих угодий далековато будет! Подтянув, на всякий случай, дедову двустволку, я выглянул из палатки. У костра сидел н курил пожилой, худощавый незнакомец. На охотника он не походил, хотя и был с карабином, который лежал у него на коленях. Неожиданно сзади у палатки я услышал хруст под чьей-то ногой, но не успел я повернуть голову, как сильный удар по затылку отправил меня в небытие. Пришел я в себя не скоро, так как уже начинался рассвет. Я лежал у сосны, сильно болел затылок, куда нанесен был удар, сверху на лицо тонкой струйкой лилась вода, которую лил из моего котелка молодой парень, с почти безгубым ртом.

– Эй, Хмурый, эта падла очухалась! – окликнул он кого-то, увидев, что я открыл глаза.

Я попробовал подняться, но руки и ноги были туго связаны веревкой.

– Лежи, не дергайся, Фраер! А то на ломти порежу! – увидев, что я пытаюсь встать, пнул меня в живот молодой бандит.

Дыханье перехватило, и я со стоном поджал ноги к животу, пытаясь прикрыть его от ударов разъяренного садиста. Тот еще несколько раз пнул меня и отошел костру, где сидели остальные бандиты.

– Кто вы? Что вам от меня надо? – спросил я в несколько приемов, сплевывая кровь из разбитого рта, куда пнул меня молодой бандит напоследок.

– На эти вопросы тебе отвечу я, золотце ты мое! – ко мне подошел пожилой, худощавый мужчина, которого я увидел у костра, до нападения на меня. – Ну, как самочувствие, Турист? Головка побаливает, да? Ну, приношу свои глубочайшие извинения за моих мальчиков. – у костра заржали бандиты, которые внимательно слушали речь главаря, – Ну на что не пойдешь ради безопасности своих парней! А вдруг ты бы нас плохо встретил, из берданы бы начал пулять, да еще бы попал в кого-нибудь! Вот и пришлось подстраховаться на всякий случай! – продолжал ерничать Хмурый.

– Ой, Хмурый, больше не могу, ой уморил! – Заливался молодой бандит заискивающим противным бабским хохотом.

– Вы «3еки»? – не обращая внимания на его хохот, спросил я.

– Видать самочувствие у тебя все же плохое еще, отбили твою извилину! Разве мы похожи на беглых зеков? Хотя не отрицаю, что все мы побывали в этой неприятной роли, но сейчас мы на свободе, и как были по жизни бродяги и воры, так и остаемся ими. Ну, а на твои первые вопросы, мой мальчик, я даю исчерпывающий ответ! – и он вытащил из своего кармана карту, которая до этого лежала у меня в рюкзаке вместе с письмом дяди.

Я прикрыл глаза, все ясно! Это не просто зеки или грабители, которые случайно наткнулись на мой лагерь, это профессионалы, и они приехали сюда специально за мной, за моей жизнью. Думай парень, думай, шевели извилинами!

– Ну и что вы собираетесь делать со мной? – стараясь как можно спокойнее говорить, спросил я, хотя внутри все вопило и орало от безысходности, так как я знал, что никто здесь меня не спасет от этих упырей. Более десяти километров в округе ни души, и значит помощи не будет!

– О, это тебя не должно волновать! – рассмеялся главарь, – специалисты у меня хорошие: если пулю или нож, так это к нашему гостю с Юга надо обращаться! Прошу, батонэ! – кавказец демонстративно метнул кинжал в сосну над моей головой.

– Или буль-буль! – словно не замечая просвистевшего ножа, продолжил старшой, – так это у нас Малюта, любит побаловаться, помучить! Да вот он! – показал на молодого бандита.

– Ну, а если хочется быстро и без болезненно, то это Сапер, сразу к богу отправит, без очереди и протекций! Он у нас специалист по маленьким и большим взрывам! – он показал на сутулого с грязными патлами мужика.

– В общем, выбор у нас широкий! – он, сплюнув в костер, поднялся. – Подумай, это будет твое последнее желание!

– Да, выбор у вас конечно не плохой! – выбрал я его политику изъясняться. – но я бы конечно выбрал тот, который вы забыли мне назвать…

– О, простите, сэр, как я мог забыть! – продолжил глумиться он надо мной. – Вы как истинный джентльмен конечно выбираете яд. Сапер! – не оборачиваясь позвал он наркомана. – Принеси мальчику ампулку с нашей «Святой водичкой»! – Сутулый бандит с длинными грязными патлами, вытащил из кармана куртки коробочку и, хихикая, подал ее главарю.

– Вам разбавить, али так примите, сэр? – продолжил издеваться он. – Молчишь, хорошо, я и так понял, значит с водичкой! – Он достал мою кружку, плеснул в нее из фляжки воды и, разломив с опаской одну ампулу, вытряс туда ее содержимое.

– Послушайте, может хватит! – стараясь отползти от этого страшного человека, проговорил я. – Вы взяли, что вам надо и все, давайте расстанемся! Вы меня отпускаете, и я молчу. Я уеду обратно в город, и вообще я вас не знаю, поэтому не опасен!

– Конечно, дорогой, конечно! Мне жаль с тобой расставаться, но все равно я тебя отпускаю… – он выдержал паузу и добавил с хохотом: – на тот свет! – поднеся кружку к моему лицу.

Не знаю только откуда у меня взялась сила, или это проснулся инстинкт самосохранения, но я резко подбросил связанные ноги верх, ударяя ими склонившегося надо мной главаря в пах. Охнув от боли, он выронил кружку, которая закатилась в костер и, согнувшись, как дешевый складной ножик, рухнул рядом со мной. Молодой, сидевший до этого рядом, и наблюдавший с интересом за происходящим, вскочил и со всего размаха врезал мне ногой в лицо. Раз, другой… Подскочили и другие, и тоже включились в профилактическую обработку неблагодарного клиента, который вдруг начал брыкаться и не подчиняться.

Я не мог прикрыть лицо руками, так как они были связаны за спиной, поэтому, перевернувшись, я упал лицом в хвойную подстилку, подтянул ноги, стараясь защитить живот. Чувствуя, как сознание начинает покидать тебя, перестаешь ощущать боль, она уходит, и ты ощущаешь, как встряхивается тело от ударов и кашляешь, захлебываясь кровью, разбитые губы словно онемели и еле шевелятся, произнося проклятия твоим палачам. Сил нет даже пошевелиться, так как организм бросил все на выживание. Выжить, любой ценой, чтобы найти и отомстить! Гады! Тело мое дергалось от пинков, кровь заливала лицо, и последнее, что я услышал сквозь доносившийся мат, как главарь крикнул Саперу и Кавказцу собирать вещи. Я не помню, сколько еще продолжалось избиение, но приоткрыв заплывшие от ударов глаза, увидел сидящего с сигаретой на рюкзаке молодого бандита, а остальных собирающих свои и мои вещи.

Молодой увидев, что я очухался, бросил окурок в костер и хищно оскалившись, подошел ко мне.

– Ну, что падла, я же обещал, что буду тебя резать по кусочкам. – доставая нож, прошипел он. – Вначале я тебе выпущу сейчас весь твой ливер, затем начну снимать твою кожу, посыпая для удовольствия солью, чтобы ты прочувствовал все это, ну а за тем я отрежу тебе яйца и заставлю их тебя сожрать, ну а если ты и после этого не сдохнешь я тебе выколю глаза и отрежу твой поганый язык. Одним словом, я с тобой повеселюсь! – он даже пустил слюну, от предстоящей экзекуции.