Генералиссимус Суворов

VIII. Дикарь

Мы упомянули, что семейство Суворовых жило в довольстве. Помещичье довольство того времени измерялось, в огромном большинстве случаев, далеко не на современный денежный аршин.

Денег тогда было мало, да и нужды в них не было. Иной считавшийся богатым помещик получал со всех своих вотчин рублей пятьсот-шестьсот, и то все медными деньгами, которые, как знает читатель, не были тогда так легковесны, как современные. Если нужно было брать с собой денег, возили в мешках, на особой фуре.

Но как же было жить без денег? – спросит, быть может, меня читатель или же, что верней всего, легкомысленная читательница. В уме последней пронесутся в это время соблазнительные картины выставок гостиного двора.

В описываемое мною блаженное время денег совсем не было нужно в помещичьем быту. Винокуренный завод свой; всякая вотчина доставляла запасы: из одной вотчины везли пшено, крупу, из другой – свинину, из третьей – всякую живность, амбары и кладовые битком, бывало, набиты всяким харчем.

Одевались тоже во все свое, зимой в домашнее сукно, а летом в домашний канифас. Так шла тогдашняя жизнь.

Были, впрочем, исключения, и к таким исключениям принадлежал и Василий Иванович Суворов.

У него водились деньжонки, но их он не тратил, да и не имел нужды тратить на домашний обиход, а ссужал в трудные минуты соседей помещиков из тех, которые любили жуировать по столицам и заграничным землям, под верные закладные и часто приобретал потом заложенные имения.

Василий Иванович был скопидом-собиратель. Небольшое сравнительно хозяйство в своем новгородском именье он вел самолично, хотя, конечно, в именье был и староста. От барского глаза не укрывалось ничего.

В сущности, Василий Иванович был добрый барин, но не терпел и строго взыскивал за обман. Бывало, сойдет с крыльца и станет у притолоки, возле деревянного солдата. На барском дворе у крыльца стоял деревянный раскрашенный солдат с громадными усищами и выпученными глазами. Станет Василий Иванович возле солдата и смотрит, что делается во дворе. Глядит, идет какой дворовой, выпросил у ключника гуся или индейку.

Увидит Василий Иванович и спросит:

– Что там несешь?

Если скажет сейчас, что вот, мол, батюшка, выпросил живность, ну и ступай, ничего. А если, примером, кто, бывало, начнет прятаться или прятать птицу – беда: крепко разгневается Василий Иванович.

К господскому столу каждый день особо варился окорок ветчины для подачек. Как только господа сядут за стол, так в залу и набегут все дворовые ребятишки, в рубашонках, подчас в грязи и станут около стены, всякий с чашечкой. После горячего Василий Иванович обыкновенно обращался к дворецкому:

– Дай им, братец, подачи!

Дворецкий нарежет ломтики хлеба, положит на них по ломтику ветчины, да и наделит всех. Таковы были патриархальные нравы доброго прошлого.

Дом стариков Суворовых, несмотря на их средний достаток, был открытый, и гости из соседних помещиков, тогда в значительном числе живших по деревням, собирались часто. Это обстоятельство составляло самую мучительную сторону жизни для маленького Александра Суворова. «Дикарь», как называл его дядька Степан, не мог выносить общества посторонних вообще, а большого общества незнакомых людей в особенности.

Эта ненормальность ребенка кидалась в глаза не только своим, но и гостям. Василий Иванович делал сыну замечания, выговоры, но совершенно безуспешно. Мальчик все больше и больше замыкался в своем внутреннем мире, питался мечтаниями и грезами своего раннего воображения. Внутренняя работа продолжалась, препятствия только вырабатывали в ребенке волю, и без того замечательно упругую, и дело двигалось своим путем.

У Василия Ивановича было слишком много занятий денежного характера, по его мнению, более важных. Он махнул на сына рукой, а посторонние, вслед за дядькой, окрестили его «дикарем». Его оставили, таким образом, в покое, к его большому удовольствию, но покой этот изредка все-таки нарушался.

Однажды летом 1742 года у Суворова собрались гости, и среди них были незнакомые со странными привычками маленького Суворова; Василий Иванович по выраженному ими желанию послал за сыном, приказывая ему явиться в гостиную. Старый дядька Степан отправился за своим воспитанником.

Он застал своего питомца, по обыкновению, лежащим на полу, среди комнаты, углубленного в рассматривание географической карты.

Мальчик то внимательно читал книгу, то сосредоточенно отмечал что-то на карте. Книгой было, обыкновенно, описание какой-нибудь войны, и мальчик по карте следил за движением тех или других войск.

– Лександр Васильевич, Лександр Васильевич! – окликнул его старый слуга.

Углубленный в свои занятия, мальчик не заметил вошедшего и не слыхал его оклика.

– Лександр Васильевич! – уже почти крикнул дядька и дотронулся рукой до плеча мальчика.

– Чего тебе? – нетерпеливо спросил молодой Суворов, нехотя отрываясь от занятия.

– Пожалуйте одеваться…

– Зачем?

– Папенька приказал вам выйти в гостиную…

– О, Господи!.. Кто там еще?..

– Гостей много… – угрюмо отвечал Степан, предвидя, что возложенная на него старым барином миссия привести в гостиную молодого барчонка еще далека до ее осуществления.

На самом деле, Александр Васильевич как ни в чем не бывало снова обратился к прерванным занятиям и тщательно проводил на карте какую-то линию, справляясь по открытой перед ним книге.

– Лександр Васильевич, извольте одеваться… – продолжал Степан, хмуря и без того сдвинутые брови. – Ишь, чулки в чернилах опять замарали… На вас не напасешься…

Мальчик, видимо, не слыхал этой воркотни.

– Ну, ребенок, – продолжал разглагольствовать старик, – другие дети радуются, когда гости приезжают, все лишние сласти перепадут, а этому не надо… зарылся в книги и знать никого не хочет… О сне и об еде забыть готов… Что в этих книгах толку. Не доведут вас, Лександр Васильевич, до добра эти книги… На что было бы лучше, кабы вы, как другие дети, играли бы, резвились, а то сидит у себя в комнате бука букой… Недаром все соседи вас дикарем прозвали…

Мальчик продолжал читать и отмечать прочитанное по карте. Все, что говорил Степан, ему было известно наизусть.

– Лександр Васильевич, да извольте же вставать и одеваться! – строго крикнул уже старик.

Мальчик поднял голову.

– Одеваться? Зачем одеваться, ведь я одет?

– Известно, что не голые, только эта одежда будничная, домашняя, а папенька приказал вам одеться понаряднее… Слышали, чай, сказал я вам, что там гости…

– Гости… Да ведь гости приехали к папеньке и маменьке, а не ко мне…

– Любопытствуют, значит, видеть барчука… Вам бы это должно быть лестно…

– Нет, это только скучно.

– Скучно али весело, только извольте вставать да одеваться; вот я вам принес и кафтанчик французского покроя с серебряными пуговицами. Пожалуйте!

– Боже мой, как это досадно!.. И на самом интересном месте, – нехотя поднялся мальчик.

Старик Степан, воспользовавшись тем, что барчук его встал, быстро снял с него широкий домашний камзолик и надел принесенный кафтан.

– Ишь волосы как растрепались, косичка на сторону совсем съехала… Бантик-то надо снова перевязывать, – ворчал слуга, поправляя прическу своего молодого барина.

Мальчик молчал, видимо решившись покориться неизбежной участи.

– А все это от этих самых книг ваших… – продолжал Степан. – Совсем вы от них растерялись, и даже в уме у вас видимо повреждение…

Александр Васильевич захохотал:

– Ты думаешь, Степан?

– Чего тут думать, и думать нечего, когда явственно… Не доведут вас книги до добра… А еще в военную службу норовите… На что военному книги? Военному артикул надобен… Собрали бы дворовых мальчишек, да с ними бы занимались.

– Ан вот ты и не понимаешь…

– И понимать не хочу.

– Из книг-то узнаю многое такое, что поважнее артикула…

– Солдату артикул нужен… – стоял на своем дядька.

– Верно, старина, но не век же свой я буду солдатом.

– Тогда и выучитесь, чему надобно.

– Тогда, Степан, уже поздно будет… Время уйдет…

– Папенька ваш и без книг в генералы вышел, – торжествующе оглядел своего барчука Степан, полагая в своем уме, что против этого аргумента ему нечего будет возразить.

– Генерал генералу рознь… Да что с тобой толковать, ты этого не поймешь.

– Где уж мне понимать… Вы, вишь, умнее стариков, – обиделся Степан. – Ну, да ладно… Пожалуйте вниз, да будьте посмелее, поразговорчивее… Утешьте папеньку…

– Хорошо, хорошо, только ты здесь не убирай ни карты, ни книги, пусть лежат, как лежали.

– Не дотронусь до них, до проклятых. Кабы моя воля, а их превосходительство бы приказали, в огонь бы я их побросал все.

Александр Васильевич стал спускаться в сопровождении Степана по лестнице. Достигнув последней ступени, он остановился. Из гостиной, находившейся тотчас за довольно большой залой, слышался говор множества голосов.

– Идите же, идите… – понукал его сзади Степан.

– Иду, иду… – с какой-то мукой в голосе отвечал мальчик.

Они действительно сделали несколько шагов, вошли в залу и уже стали приближаться к полуотворенной двери гостиной. Шум голосов сделался еще явственнее. Мальчик снова остановился.

– Боже, сколько народу! – вдруг воскликнул он и, быстро вырвавшись от загородившего ему путь Степана, стремглав бросился на двор, а потом в сад и в поле.

Дядька несся за ним, насколько позволяли ему старые ноги. Спасаясь от преследования своего аргуса, молодой Суворов с ловкостью белки карабкался на деревья и прятался в их густых ветвях. Заметив, что дядька удалялся в сторону, мальчик спускался на землю и убегал в другую часть сада.

В этой погоне прошло много времени. Из сада мальчик выбежал в поле, быстро распутал ноги у одной из пасшихся на траве лошадей, вскочил на нее и умчался во всю прыть без седла и уздечки, держась за гриву лошади, прямо на глазах совсем было догнавшего его Степана. Последний охал и кричал, но эти крики разносил ветер, и оставалось неизвестно, слышал ли их дикарь-барчук. Степану пришлось идти к старому барину и шепотом докладывать ему на ухо о случившемся.

Василий Иванович пожал только плечами. Он уже привык к выходкам своего «неудачного детища», как называл он своего сына Александра.

IX. Питомец Петра Великого

Среди собравшихся гостей был и товарищ по службе и друг Василия Ивановича Суворова артиллерийский генерал Авраам Петрович Ганнибал, негр, когда-то купленный императором Петром.

Из бедного дикаря великая душа великого государя сотворила полезного государственного деятеля. Петр дал Ганнибалу отечество, семью, богатство и, что важнее всего, образование, как средство верной службою доказать привязанность к своему благодетелю и любовь к новому отечеству.

– Что случилось? – спросил Авраам Петрович, видя, что Василий Иванович нахмурился после доклада Степана.

Гости вели общий разговор, и оба старика сидели в стороне.

– Ах, дорогой друг, беспокоит меня очень мой Саша, мы с женой ночей недосыпаем, все думая, что с ним делать.

– Что же он? – спросил генерал.

Он знал и любил мальчика, и с ним одним Саша не дичился, от него одного не убегал при встрече.

– Обязанность моя, как отца, великая обязанность приготовить для отечества в сыне верного и полезного слугу, как завещал нам великий Петр.

– Это хорошо, я не вижу, однако, о чем беспокоиться… Насколько я его знаю, Саша ни зол, ни ленив и, кажется, не имеет дурных наклонностей…

– Этого, конечно, нет, нечего и Бога гневить, но я должен переделать его натуру, а этого мне не удается… Вот что сильно беспокоит меня…

– Но зачем же переделывать, если мальчик хорош и так? – недоумевал Ганнибал.

– Ах, ты не все знаешь о нем… Он, нечего и говорить, мальчик добрый, послушный и не только не ленив, а даже чересчур прилежен…

– В этом я не вижу еще беды.

– Но он слабого сложения, – продолжал Василий Иванович, – и я ежеминутно опасаюсь за его здоровье и даже за самую жизнь… Он совсем не бережет себя и, несмотря ни на какую погоду, бегает по полям и лесам, купается даже в заморозки.

– Ого, из него, в таком случае, выйдет прекрасный солдат! – воскликнул генерал.

– Вот этого-то я и не хочу…

– Что так?

– Говорю я тебе, что его слабое сложение служит непреодолимым препятствием для военной карьеры, о которой он только и бредит.

– Бредит, говоришь… Это хорошо…

– Для тебя, может быть, и хорошо, – сердито сказал Василий Иванович, – но ты забываешь, что Саша у меня один сын… Поговори еще и с Авдотьей Федосьевной, столкуйся с ней…

– Коли это призванье мальчика, так препятствовать нельзя, это ты сам хорошо понимаешь, поймет и она, как мать, любящая своего сына.

– Толкуй, толкуй… Призванье… Задам я ему это призванье…

– Погоди, вот он вернется, я пройду к нему, поговорю с ним и скажу тебе, что я думаю.

На этом разговор был покончен, и хозяин дома и его друг вмешались в общий разговор.

Часа два спустя молодой Суворов вернулся, о чем было доложено Василию Ивановичу, а последний сообщил это известие генералу Ганнибалу. Тот, верный своему обещанию, поднялся наверх и застал мальчика снова лежащим на полу и углубленным в книгу и карты. Он не слыхал, как вошел нежданный гость.

– Здравствуй, Саша! – сказал генерал после некоторого молчания.

Мальчик, узнав знакомый голос, поспешно вскочил на ноги и смущенный стоял перед Авраамом Петровичем.

– Разве так здороваются со старыми приятелями! – шутливо сказал генерал.

Саша подошел к гостю и поцеловал, по тогдашнему обычаю, у него руку.

– Вот так, голубчик. Ну, что ты, как поживаешь, как твое здоровье?

– Слава богу…

– Как же твой папенька говорит, что ты слабого здоровья, – продолжал он, оглядывая мальчика с головы до ног, – худенек, правда, да не в толщине здоровье…

У мальчика заблестели глаза, за минуту смущенное лицо его озарилось улыбкой.

– Не правда ли, я тоже говорю, а папенька с маменькой только и твердят, что я слабого сложения… Затем-то папенька и хочет отдать меня в штатскую службу.

– Это не беда… И в гражданской службе можно быть полезным отечеству.

– Быть может, но эта служба не по мне…

Облако печали снова опустилось на его лицо.

– А ты небось хочешь быть солдатом?..

– Хочу, очень хочу…

– Ишь как глазенки разгорелись, – взял генерал Ганнибал за подбородок мальчика. – Посмотрим, посмотрим… А теперь покажи-ка, чем ты занимаешься. Что это у тебя за книги да бумаги?

Мальчик стал показывать и объяснять. Старик был изумлен.

– Да неужели, брат, ты все это читал?

– Все и даже по несколько раз.

– Полно, так ли?

– Спросите…

Авраам Петрович взял наудачу одну книгу. Книга оказалась «Жизнь великих людей» Плутарха. Старик стал экзаменовать мальчика. Последний отвечал не запинаясь на все вопросы генерала.

– Молодец, брат, молодец, – сказал последний, – в твои лета дворянчики у нас еще за букварями сидят и то не осилят, а ты любого старого служаку за пояс заткнешь. Молодец, говорю, молодец… И не скучно тебе корпеть за книгами?

– Напротив, я готов сидеть над ними, не отрываясь, целые дни.

– А это кто же тебе чертил карты?.. Атаку крепости, сражение при Рокруа, Полтавскую битву…

– Это чертил я сам.

– Ну?

– Ей-богу…

– Верю, верю… – Генерал Ганнибал обнял ребенка и поцеловал его в лоб. – Если бы, – сказал он, – и наш великий Петр Алексеевич, упокой его душу в селениях праведных, – старик истово перекрестился, – увидел твои работы, то, по своему обычаю, такой же, как и я теперь, поцеловал бы тебя в лоб… Учись, учись, из тебя прок будет…

– Но папенька запрещает мне всем этим заниматься, маменька тоже… Они не хотят, чтобы я был военным, – сквозь слезы проговорил Саша.

– Ничего, с папенькою да с маменькою мы как-нибудь поладим… Положись на меня…

Мальчик весь засиял. Стремительно бросился он на шею к генералу Ганнибалу, стал целовать его руки.

– Как вы добры! Я всю жизнь буду вам благодарен, если вы уговорите папеньку с маменькой и они пустят меня в солдаты!

В это время в комнату вошел Степан с вычищенным и заглаженным после прогулки барчука платьем и чистым бельем. Мальчик бросился на шею старика.

– Что случилось? – изумленно спросил старик, все еще сердитый на своего питомца за недавнюю провинность.

– Радость, Степан, радость… Но не теперь, после узнаешь… А теперь давай одеваться, я сделаю для тебя удовольствие и принаряжусь хорошенько…

Авраам Петрович с любовью посмотрел еще раз на бойкого мальчика и вышел, промолвив на прощанье:

– До свиданья, Саша, я жду тебя внизу…

– Хорошо, хорошо…

– Так теперь пойдете в гостиную? – спросил обрадованный Степан.

– Пойду, пойду…

– И не убежите?..

– Нет, теперь не убегу.

Мальчик так спешил одеваться, что старый дядька не успевал прислуживать.

– Тише, тише, ишь заторопился, видно, генерал-то вам задал добрую гонку…

– А вот и ошибся, он похвалил меня.

– Похвалил! Ну, кажись бы не за что… Новый кафтан разорвали, хорошо еще что по шву… Все перепачкали.

– Не за то он похвалил меня, а за мое ученье… за книги…

– За книги… – протянул дядька. – Будь по-вашему, а по-моему, так лучше уж платье пачкайте, а книги бросьте… Здоровей.

– Ты ничего не понимаешь.

– И понимать не хочу… Но вот вы и готовы…

– Так я иду…

– Смотрите же, проходите прямо в гостиную и хорошенько всем шаркайте ножкой.

– Хорошо, хорошо…

Подозрительный Степан, однако, не удовольствовался этим обещанием своего барчука, а по пятам проводил его до дверей гостиной, готовясь схватить его в охапку при малейшем поползновении к бегству. Молодой Суворов поборол, однако, свою робость и довольно храбро предстал перед гостями, раскланялся и даже отвечал умно и толково на заданные ему некоторыми из них вопросы.

После обеда большинство гостей отправилось отдыхать в отведенные им комнаты, иные ушли гулять, а Авраам Петрович удалился с хозяином в кабинет Василия Ивановича. Там уселись они в покойные кресла.

– Говорил я, дружище, с твоим сыном, видел, чем он и как занимается…

– Что же, успел разубедить его, сказать ему, что для него военная служба могила?

– Да я и не думал разубеждать его, не думал говорить ему, прости, старый друг, таких нелепостей…

Василий Иванович с удивлением вскинул на него глаза.

– То есть как нелепостей!

– Да так… Ребенок здоров, силен, вынослив… Дай бог, чтобы все дети пользовались таким цветущим здоровьем, как твой сын… Притом он умница… Меня, старого, в тупик поставил… Никогда не видал я такого необыкновенного ребенка… Тебя можно поздравить, Василий Иванович, у тебя редкий сын…

– Полно, дружище…

– Я тебе говорю не любезность, а правду… Правду буду говорить и дальше… Как отец, ты имеешь право распоряжаться судьбой твоего сына, но, как умный человек, ты же должен подчиняться его наклонностям… Как верный сын отечества и верный слуга царевый, ты обязан способствовать развитию необыкновенных способностей мальчика, хотя бы оно было противно твоим планам и желаниям… Твой сын будет великим полководцем.

– Далеко загадал, дружище.

– Я говорю это с полным убеждением… Я тебе говорю серьезно… Ты знаешь меня довольно… Я не буду шутить там, где идет дело о сыне моего старого друга. У тебя, повторяю, необыкновенный сын… На двенадцатом году он знает более, нежели многие из наших генералов… На нем почивает благословение твоего крестного отца – бессмертного Петра, которого Господь Бог сотворил нарочно для пересоздания России… В твоем сыне Александре так же открылся гений, как и в младенце Петре…

Слова эти сильно подействовали на Василия Ивановича, так же, как и Ганнибал, благоговевшего перед памятью своего царственного крестного отца. Он, видимо, был тронут, но молчал.

– Заклинаю тебя тенью великого Петра, – продолжал между тем Авраам Петрович, – подчинись судьбе и дозволь твоему сыну идти путем, видимо предназначенным ему Богом. Быть может, Всевышний назначил его, чтобы исполнить хоть часть замыслов нашего усопшего благодетеля – упрочить силу и благоденствие России новыми победами, новыми завоеваниями… Умоляю тебя, согласись…^[5]

Старик умолк. Василий Иванович встал с кресла и стал большими шагами ходить по кабинету. По его лицу была видна происходившая внутри его борьба. Все сказанное его другом, с одной стороны, льстило его родительскому самолюбию, а с другой – совсем противоречило его планам. Он хотел бы видеть сына на доходном месте подьячего, чтобы быть уверенным, что собираемые им имения не пойдут прахом.

Генерал Ганнибал стал следить глазами за своим другом, понимая, но не догадываясь о подробностях этой борьбы, но чувствуя, что она окончится чем-нибудь решительным.

Вдруг Василий Иванович остановился и захлопал в ладоши. На этот обычный для того времени зов явился слуга.

– Позови сюда барыню.

Слуга скрылся, произнеся лаконично: «Слушаюс».