Остатки

Компромиссов стало так много, что не успел он оглянуться, как речи его становились все проще и проще, а в один момент он заметил, как даже одно слово формирует в человеке нужное понимание нужных ориентиров. И вот, несмотря на успех Коллектива, семя сомнения в расцвете новой эры для человечества стало прорастать с уверенной силой. Методы военных работали, тут не было сомнений, все-таки после гибели трети человечества началась самая страшная катастрофа – гражданские беспорядки, где первыми страдали самые невинные и простые люди, что доказывало большинству: смерть первых была освобождением от кошмара, а те, кто остались, – виновны и должны страдать. Эхо решил сделать все, чтобы доказать обратное: все они на пути очищения, где в конце их ждет лучший, честно заслуженный мир. Для всего этого еще до инцидента был изобретен Коллектив, а значит, сам Космос предвидел столь ужасное, но необходимое испытание. Но если строительство нового безопасного мира продвигалось по плану, то вот действия и бездействие генерала Локка вызывали специфичные вопросы. Эхо прекрасно осознавал важность Железной армии, последние месяцы наводившей порядки по всей планете, но у всего был свой предел, а глядя на пусть и неспешное, но уверенное восстановление, задаешься вопросом: когда надобность в них исчезнет?

Попав в апартаменты генерала, Эхо хотел было выразить недовольство чрезмерным наличием охранных роботов на пути сюда. Их было много, они контролировали входы и выходы, а их безупречность конструкции при сохранении человеческих габаритов пугала своей безграничностью возможностей. Но не успел Эхо даже поздороваться, как генерал взял первое слово:

– «Если забыть, как отличить реальность от вымысла, то все станет реальностью».

– Интересная цитата, генерал. Кто столь мудрый высказал это?

– Услышал сегодня утром, не могу выкинуть из головы.

Несколько минут Локк сверлил Эхо взглядом, возобновив разговор иным тоном: – Я благодарен тебе за уничтожение фабрики нанороботов. – Слова его были вдумчивыми, подводили этакую черту. – Единость взглядов по этому вопросу – залог того, чего мы добились к данному этапу.

– Для меня честь служить людям. Нет ничего, что не случилось бы в угоду нашему превосходству над прошлым.

– В этом и проблема, Эхо. Твой путь и путь человечества приобретают не тот характер отношений, который я считаю полезным.

– Вряд ли вы усомнитесь в моей информированности. Я был везде, проповедовал, помогал, видел и слышал так долго и внимательно, как позволяло мое тело, а то, что могло ускользнуть от меня, контролировалось моей Семьей. Знаете, что я видел, Локк? Всецелую и всеобъемлющую потерянность и одиночество, неизвестность не просто цели, а того пути, каким достигается эта цель. Да, создать Зеленые зоны – правильный шаг, а сделать их в часовой доступности от Природных земель – проявление мудрости. Между прочим, именно там, подальше от жилых районов, и ищут потерянное, ибо в новом социуме под вашим руководством, увы, поиски тщетны.

– Всегда восхищался твоей прыткостью. Я приказал тебе явиться сюда из-за моей личной обеспокоенности Коллективом, требую от тебя объяснений и призываю приструнить свою инициативность. А ты умудрился обернуть все в свою сторону, ставя меня в то положение, когда уже я отчитываюсь перед тобой.

Улыбка Эхо отлично трактуется самодовольством превосходства над противником, но Локк знал ошибочность поверхностного анализа этого человека.

– Локк, вы – главнокомандующий, тот, кто смог удержать всех от распада. Любая попытка разжечь конфликт гасилась в зачатке так же быстро, как и малейший шаг к созданию самостоятельного объединения отколовшейся группой. Вы сделали нас едиными, как и раньше, но едиными территориально, никак не морально. Хотя, прошу прощения, единственная единость человеческого проявления состоит в отсутствии единости.

У генерала образовалось выражение, поспешная оценка которого может лишь усугубить отношения: легкий оскал и тяжелый взгляд напоминали хищника перед самым прыжком за добычей, что легко могло либо напугать, либо озлобить иного оппонента. Но Эхо знал, что за этим камуфляжем кроется любопытство.

– Во-первых, я верю в людей больше вашего, а такой человек нужен, особенно в столь смутное время. Во-вторых, людям нужно что-то еще, кроме пусть и необходимого по ситуации, но все же кнута. И, в-третьих, самое главное, именно в таких вот идеологических противостояниях у человечества больше всего шансов выжить. Мы в какой-то степени уравновешиваем друг друга. Вспомните, к чему пришел мир, когда монополистом развития выступал ЦРТ. Многополярность – залог развития.

– Да, оратор ты отличный. Я даже думал в момент, что на публике ты играешь, но нет, такое у тебя в крови.

– Локк, я прекрасно понимаю ваше беспокойство по поводу Коллектива, у самого их не меньше.

– С каких пор?

– С тех самых, когда за одну неделю мы познали на себе всю разрушительную силу науки. – Эхо стал серьезнее, чуть приблизился, желая быть убедительнее. – Я понимаю, вы боитесь, что люди станут зависимы от Коллектива, но разве не это позволит им лучше перенести последствия Отказа, а потом и Огнепада? Разве не это станет необходимым пряником, который, напомню, необходимо будет заслужить, ибо время использования ограничено, все под учет.

– «Разрушительная сила науки», – утвердительно процитировал Генерал слова Эхо.

– Моя наука созидательна.

– До каких пор? – Эхо промолчал. – Сначала я удивился тому, как яро ты выступил против Железной армии, должной стать защитниками твоего Коллектива. Но теперь я понял: ты боишься их из-за того, что это единственная сила, способная разрушить Коллектив. Да, люди подключаются к цифровым декорациям, убегают от реальности, пусть на время, но убегают, а в это время вы играете с их химией, вмешиваясь в процессы восприятия мира, что изначально было скользкой дорожкой. Зависимость, Эхо, зависимость. Уж не мне тебе рассказывать последствия.

– Мы по-разному видим Коллектив! – Эхо заговорил напористо, желая наконец-то утвердить свою позицию и закрепить вывод. – Все больше людей находят подтверждение того, как в наших с вами руках наука действительно идет на пользу, а не на обогащение. Отнимите у них это сейчас – и развалите и без того шаткий фундамент, а ваша Железная армия навсегда станет образом тирании. Я за мир и единство, генерал.

Зрительная борьба длилась достаточно долго для главных выводов всей встречи – доводы исчерпаны, позиции заявлены. Полный уверенности, передав кратким кивком благодарность, Эхо покинул кабинет.

Лишь через несколько минут Локк позволил себе поддаться эмоциям, высвободив немного злости не только раскидыванием предметов со стола, но и живым танцем мышц лица и криком отчаяния глаз, – а это, разумеется, не должен видеть никто. Теперь он знал четко и ясно: Эхо слишком сильно укоренился в Мегаполисе, а его Семья – это новый аналог ЦРТ, в чьих руках переизбыток ресурса, а одобрение людей всецело развязывает руки. Нет, второго ЦРТ не будет, тут уж генерал не повторит ошибок предшественников, а значит, стоит начать рубить с плеча, пока еще не слишком поздно. Чуть успокоившись, генерал включил шифрование и блокировку систем кабинета, дабы скрыть, как ему кажется, возможно, самый важный звонок для спасения будущего человечества.

11

Нужда определить свое нынешнее положение неразрывно связана с непониманием причины физической и эмоциональной слабости, а когда Рамзи прибегает к воспоминаниям, пытаясь проследить нить событий до этого момента, то сталкивается лишь с усугубляющей его состояние разрозненностью образов и чувств. Сейчас он сидит на стуле лицом к единственной двери этого небольшого темного помещения. Допросную он узнает сразу же, но вот причина… Чутье разрешает ему немного расслабиться из-за отсутствия провинности, даже представить наличие которой ему трудно. А отсутствие чувства вины уверенно подталкивает к обязательному объяснению ошибки его заточения. Но все же долго гадать не приходится – неизвестный голос прозвучал громко и вроде бы заботливо, но что-то не позволяло доверять словам:

– Как себя чувствуешь? Говорить можешь? Если нужен врач, ты подай знак, приведем. Но тебя осматривали, сказали, что ничего критичного, а контузия уже должна скоро пройти. Рамзи, ты вообще меня слышишь? – Медленно повернув голову к зеркалу справа, он почти угадал в поисках зрительного контакта с человеком по ту сторону.

Через минуту дверь открылась, свет вынудил перекрыть его свободной рукой, ощущая чуть ли не боль от такой яркости. Внезапно дверь закрылась.

– Меня зовут Алан Браун. – Мужчина сел напротив, лицо его было видно плохо, но по голосу и поведению он очень напоминал военного, причем в возрасте. Алан смотрел прямо на Рамзи, вроде бы и с интересом, но что-то выдавало в нем тяжкий груз знаний. – Уже несколько месяцев твоя служба заключается в сопровождении техперсонала к зонам ликвидации тел и обеспечении безопасности на месте и всем пути. Ты хорошо работал, ни нарушений, ни жалоб, даже без опозданий. Защищать роботов от мародеров и криминального сегмента – дело куда более приятное, если закрыть глаза на количество тел, которых, к сожалению, чересчур много и которые необходимо утилизировать со всего Мегаполиса. Почему ты выбрал именно эту работу?

– Быстрее начнем – быстрее закончим, – отстраненно пробурчал Рамзи. Молчание Алана заставило его уточнить: – Я видел, что делают люди с крематориями. Скорбь так сильна, что в попытке «спасти» мертвых куда больше страдают живые. Чем быстрее Чистильщики все сделают, тем быстрее мы сможем перелистнуть страницу.

– Это все? – Рамзи не совсем понял этого хитрого вопроса. – Хорошо сказал. К сожалению, есть люди, которые умело сбились в организованную группу, чтобы не дать роботам избавиться от мертвых тел. Видят в этом знамения грядущей деспотии, предательство вида и…

– Только не говорите, что вы хотите повесить на меня материальную ответственность за неудачную оборону ваших активов. Эти ваши Чистильщики или роботы, называйте как хотите. Моя задача – защищать персонал, а не имущество.

– Нам плевать на роботов. – Рамзи удивился ответу, желание услышать подробности взяло верх над обороной. – Когда один из них без явной причины отключился от контроля, то в зону утилизации тебе было приказано доставить специалиста. От аванпоста до крематория по карантинной зоне вы добрались без проблем, дронами усеяна вся территория, будь что, вы бы получили сигнал.

– Специалисты из технической группы тоже гибнут, мы все на одной службе.

– Рамзи, – Алан пропустил мимо ушей оправдание, – вы помните, кого встретили на месте утилизации?

И тут обрывки памяти внезапно стали отчетливее, осталось только пробраться сквозь них, а для этого надо не просто вести отчет, а понять точку входа.

– Мы ехали… да, прямо сквозь этот дым и грязь от печей. Я еще подумал, как плохо справляются системы очистки, раз целые кварталы вокруг крематориев изуродованы черным пеплом, что аж не продохнуть, от чего из-за респираторных масок на лице нестираемые пятна. Но да, ехали спокойно, даже слишком. Обычно нас едет трое-четверо, но тут было недалеко и…

– Специалист сам попросил одного сопровождающего?

– Да. Точно. Как вы… – Смутные образы приобретали четкость. – Он сказал, что…

Голова раскалывалась так сильно, что глаза начали болеть. Рваные куски медленно собрались в единое полотно, вынуждая его пережить все события истории, которую он вскоре захочет забыть.

День тот был не сильно расхож с предыдущими в вопросе оригинальности: обычный патруль территории через дроны и контроль работоспособности оборудования для обеспечения безопасности крематориев. Необходимая рутина работала отличным способом освоиться в новом мире, встретившем его с запозданием: последствия Огнепада вместе с вооруженным противостоянием ввергли Рамзи в кому на два месяца. Несколько недель восстановления оказались самым простым на фоне разрушений, гибели друзей, а главное – одиночества. А его Ильза оставила лишь письмо, прося прощения и надеясь на его восстановление, виня себя за состояние любимого и то, что случилось с другими. В конце отдельно подчеркнула обязательную встречу в будущем, надо лишь подождать. Рамзи не думал о вопросах справедливости: самый верный метод справиться с настигшим его грузом крылся в той самой живительной пользе рутины, где он мог хоть на какое-то недолгое время игнорировать страх за любимую женщину и мысли о том, как все плохо закончилось в тот день. Но, сколько бы он ни представлял их встречу, неожиданное появление его единственной Ильзы на месте одного из технических специалистов обескуражило. Не успел Рамзи высвободить копившиеся месяцы разлуки чувства, как Ильза предоставила все документы, разрешающие ей провести диагностику потерявшего связь с базой Чистильщика. Поняв важность остаться наедине, прежде чем задавать вопросы, они немедленно взяли наземный транспорт и отправились по расчищенной дороге.

– Прости меня, – вырвалось у нее в тот момент, как они въехали в карантинную зону и продолжили движение между разрушенными зданиями.

– Что ты здесь делаешь? – Рамзи помнил, как с трудом сдерживал эмоции, стараясь не спешить с выводами.

– Не поверишь, но работу. Только да, не совсем ту, которую ты думаешь. У нас тут возникла…

– У кого – «у нас»?! Во что ты опять влезла? – Рамзи не хотел знать, но иначе не мог, уж слишком сильное в нем проснулось переживание, а там и чувство вины из-за их разлуки.

– Я не хотела тебя втягивать, ты и так многое пережил из-за меня, но он лично попросил именно тебя. И, забегая вперед, я говорю про нашего общего знакомого, но, прежде чем я скажу, кто это, ты должен пообещать не делать поспешных выводов.

– Серьезно? – Взглянув на нее, он вспомнил то время, когда все еще не зашло так далеко, а надежда на простую жизнь была достаточно сильна.

– Ну, я не могла не сказать этого, так что слушай и не перебивай. Мы едем к Данакту.

И тут Рамзи вспомнил все. Он пересказал Алану их разговор, отдельно отметив свое нежелание лезть в эту историю, но там была Ильза, а отказать ей он не мог.

– Ты знаешь, почему был нужен Данакту?

– И да и нет. – Думать об этом Рамзи было не менее тяжело, чем об Ильзе. – Из-за меня погибла Сепия – его подружка.

– Может ли быть так, что он хотел убить тебя?

– Не думаю. Он не убийца. Пацан хороший, просто с тяжелой судьбой, но Агата за него ручалась, а ей я доверяю. Может быть, она что-то знает?

– Нет.

– Да откуда… – Рамзи выругал себя за слепоту перед самыми простыми ответами. – Да вам плевать на меня и Ильзу – вам нужен пацан.

– Данакт несколько месяцев работает на нас. Неофициальный советник по технической безопасности, этакий автономный шпион цифрового мира. Рискованно, но лучше так, чем в одиночку противостоять общему противнику в лице Эхо.

Все окончательно обросло вполне естественными деталями и мотивами, даже слегка разочаровав Рамзи своей предсказуемостью. Не просто же так генерал отправил тогда транспорт за Данактом. А прокручивая в голове момент прибытия к крематорию, Рамзи не может отделаться от неприязни всей этой истории, хотя внутренний голос совести так и подталкивает проявить инициативу.

– У Эхо везде глаза и уши. Недавно стало известно о его новом проекте. Для безопасности у нас с Данактом был связной – Ильза. Под прикрытием военного корреспондента она могла быть там, где необходимо. Пару дней назад генерал Локк связался с Данактом, чтобы тот узнал о новом проекте Эхо и сразу же доложил. Но внезапно, никому не сказав, Ильза вышла на тебя и повела на встречу с Данактом. Когда мы узнали, то обнаружили лишь тебя, еле живого, прямо у крематория. Следы взрывов свидетельствуют о засаде. Стреляли с ближайших крыш, возможно, с дронов, что лишь подтверждает нашу слабость. Мы не знаем, где они, но что-то происходит, причем серьезное настолько, что сам генерал просит тебя найти их и все узнать. Вы знакомы, а раз ты зачем-то ему нужен, то лучшего кандидата не найти. Рисковать нельзя. Эхо активно рвется к власти, в открытую критикует Железную армию и идет наперекор всей политике генерала. Сам видишь, насколько шаток мир, и если будет переворот, то…

– Я понял.

Рамзи не мог не согласиться, но мудро умолчал о приоритете спасти Ильзу, а не Данакта.

– Слушай, я не хочу это говорить, да и думать об этом, но нельзя не учесть еще один вариант, скажем-с так, разрешить который ты и поможешь. Если Данакт окажется не на нашей стороне, то тебе придется… Ну ты и сам понял.

Эти слова ему понравились, ибо упрощали работу с человеком, скорее всего, желавшим отомстить из-за смерти своей любимой от рук Рамзи. А ведь то была вызванная столкновением силы любви Сепии и воинственного настроя военных трагедия, где предназначавшийся противнику выстрел случайно отнял жизнь невинной девушки, кинувшейся от страха в объятия Данакта. Рамзи помнит каждую секунду того дня, постоянно прокручивая в голове все действия, не разрешая себе забыть. И вот тут он вдвойне удивляется просьбе Данакта не верить никому, а сохранить в тайне место встречи, что, несомненно, Рамзи и сделал, утаив от Алана часть вспоминания.

12

За свою жизнь Ксения Конлон никогда не любила рутину, во всяком случае, в ее понимании это всегда выходило за рамки работы, больше касаясь самого образа жизни в замкнутом пространстве с ограниченным количеством доступных действий. Пусть и себе в ущерб, но любое движение уже лучше предсказуемого застоя, где от нее будет требоваться минимум адаптивного навыка в угоду соблюдению систематизации. А с учетом многополярности законодательной системы, да еще и с живым человеческим фактором, работа адвокатом когда-то стала живым организмом, пусть и обуздываемым лишь на время. Но в этом и был азарт, как умение играть в шахматы сразу же с несколькими противниками. Хотя непосредственно саму эту игру она куда больше любила приводить лишь в пример, избегая при каждом случае соревновательного процесса.

До сих пор удивляясь издевке судьбы, Ксения всерьез допускает наслаждение рутиной в замкнутом пространстве. Весь мир за пределами резервного хранилища данных ЦРТ начинает казаться и вовсе чуждым, а мысль о возвращении туда под любым из предлогов нарушает зону комфорта. Изначально труд по восстановлению базы данных ЦРТ был воспринят негативно, чуть ли не наказанием, ссылкой, этаким изгнанием на задворки – но стоило ей включить здравый смысл, и возникший бунт эмоциональных претензий утих. Так уж вышло, что после Отказа внутренняя система ЦРТ полностью уничтожила саму себя, забрав в небытие все данные разработок, проектов, исследований, и, что удивило, даже сам список персонала перестал существовать, будто бы его и не было никогда. Этакое обнуление всей информации, доказывающей само существование Центра развития технологий. Видимо, таким образом великие умы решили обезопасить цивилизацию, ну или то была диверсия, вновь напоминающая о желании уничтожить все то, чем более не будет шанса владеть и контролировать. Много раз Ксения была рада такой мудрости то ли Итана, то ли Бенджамина, то ли третьего неизвестного лица. Ну или же некоей автономной защите, существующей вне настроения человека, ибо одна лишь мысль о том, как разработки ЦРТ попадут не в те руки, пугала до дрожи.

Это место было расположено под землей, чуть ли не в центре научного городка ЦРТ, в свою очередь, скрываемого от Мегаполиса за высотками и центральным зданием. Ранее оно казалось ей злобной крепостью монополистов, а теперь все это обесточено и опечатано Министерством обороны, разумно посчитавшим нужным заявить свои права на то, откуда пришло столько бед. Спасибо военному положению. А резервное хранилище работало целиком изолированно, так что в доступности было все необходимое. Пропитание в приличном количестве доставили грузовым контейнером, аккуратно разместив между зданий, дабы доступ из этого неофициального бункера был в шаговой доступности. Странно, думает Ксения почти каждый вечер: если она вдруг тут умрет, то, вероятно, вряд ли ее кто-то найдет.

Пять квадратных этажей с блоками из тысячи жестких дисков самого сложного шифрования и единственным лифтом в центре, справа от которого была примитивная лестница, а так как все допуски ей предоставил Бенджамин, то закрытых дверей для нее не было. Обустроившись на первом этаже в сервисной комнате, откуда был доступ к камерам и всем командам, Ксения медленно, но верно вручную проверяла каждый жесткий диск. Ей предоставили все самое лучшее военное оборудование, в теории должное справиться с задачей по восстановлению данных, но вот затраченное время оставалось под вопросом. В моменты усталости она вспоминала жертв Отказа и Огнепада, постоянно коря себя, ибо все может быть хуже. А если это не помогало, то думала о давно погибшей в аварии семье, ненароком отдаваясь чувству жалости к себе: ведь в этом мире у нее толком никого нет. Благо у нее сохранились фотографии, заламинированные и ценные, взгляд на которые порой давался тяжелее всего, ибо напоминал об утерянном.

Замыкает эту цепь размышлений Бенджамин. Порой она считает его не трусом, а примером смелости, ведь он был честен и принял все как есть, сделав ужасный выбор… Она так и не знает, выжил он или нет, но уж лучше ему обрести свой покой. Но этот хотя бы честно ей все сказал, в отличие от его дружка Итана Майерса, который так и не объявился. Возможно, погиб, а может, тоже сбежал, но, сколько бы ни сканировали Солнечную систему, ни его, ни его Точку найти не смогли. Казалось, все это будет утеряно в истории, что в момент даже подтолкнуло написать мемуары. Но даже в таком месте рутина смогла нарушиться неожиданным сигналом, чье наличие удивляло не меньше источника происхождения.

– Ну, здравствуй, Ксения.

Сила удивления почти свалила ее с крутящегося кресла, где не раз она засыпала, развалившись с какой-нибудь электронной книгой или семейной фотографией в руках.

– Не могу, да и не буду отрицать радости твоему удивлению, все-таки в космосе хоть и ловится чудное умиротворение… Да вот, как-то оказалось, отчего я удивляюсь отсутствию удивления, но все же не совсем мое находиться в тени столь продолжительное время.

Ксения засмеялась ярко и громко, истерично, совсем не скрывая своего язвительного восторга самой судьбой. Чуть ли не запыхавшись, она была переполнена таким живым набором ощущений, какого не было за все последние месяцы вместе взятые.

– Итан Майерс! Твое умение выживать и оставаться при этом таким же засранцем достойно восхищения, такой наглости, да еще с таким… – Она и не знала, как выразить свое состояние комплексно и четко, ведь на мониторе лицо его было таким же, каким и всегда, – несломленным, а легкая ухмылка и блеск в глазах доказывали его удовольствие от своего влияния.

– Где же ты раньше был, а? – уже с особой претензией вырвалось из Ксении, вернувшейся в кресло.

– Ну, я совершенен, но не идеален.

– Мне ведь даже нет смысла поправлять твою нело… хотя… Что и кому я говорю! – вглядываясь в его потрепанное временем лицо, она спросила громко, с тонкой смесью претензии и злости: – Что хочешь?

– Твоей помощи. – Звучало сильно, а глаза его не моргая передали стоящую за словами силу.

– Тебе? Помощи? Моей?!

– Возможно, впервые спрошу откровенно, ибо допускаю, что что-то упустил. А почему ты злишься на меня, напомни?

– Ну ты взгляни на мир со своей колокольни, может, и поймешь! В космосе еще?

– Я видел все. Я знаю все. И когда я говорю «все», я имею в виду: больше, чем ты. – Ксения заметила перемену в его тоне, что придавало словам ту таинственность, что заставляет искать смысл между строк. – Злость работает лишь на тебя, а вот помощь мне – это настоящий результат. За этим ты в ЦРТ, только шансов у тебя с железом маловато, хотя попытка хорошая, тут не могу не признать.

Одиночество и определенная безысходность толкают ее на то, чтобы не просто поверить ему, а слепо последовать хоть за кем-то сильным, не без основания способным делать великие дела.

– Когда-то Бенджамин говорил мне так же.

В лице Итана наконец-то проявилось что-то отдаленно человеческое, честное и мягкое, доказывающее не только наличие сопереживания, но и аналогичную борьбу с болью от потери.

– Молчишь? Неужели я нашла способ заткнуть твое…

– Я же сказал: «я видел все»! – В этот раз Итану не нравилось это говорить.

– Что же ты тогда ничего не сделал?

– Я не сказала «когда». Кассандра показала мне видеозапись его прыжка. – Молчание раскрыло Итана больше, чем все его слова далее. – Я знал его лучше, чем кто-либо, и должен был понять, должен был заметить его состояние, его терзания и боль! Но не заметил. Два лучших и единственных друга умерли вдали от меня, о чем я узнал уже по факту. Страшнейшее наказание. Могу влиять на миллион жизней, а единственных друзей спасти не смог.

– И нечто подобное я уже слышала от Бенджамина.

Это откровение коснулось Итана неожиданно сильно.

– Странно это признавать, но общего между нами слишком много. Видимо, – решила Ксения чуть закруглить тему, – такова наша судьба.

– Нет, судьба – не мой вариант. Когда-то я думал так, да, но потом стал ярым противником какого-либо предназначения или его эквивалента, что и тебе советую, а то с ума сведет.

– Это случилось до или после убийства моего отца? Что ты удивляешься, Бенджамин мне все рассказал, даже про Людвига и вашу Кассандру – этот Искусственный Интеллект, который решил убить треть людей ради перезапуска цивилизации! Я тоже, знаешь ли, «знаю все».

– Непривычно обсуждать ту ночь с кем-то другим. Мне есть смысл говорить, что мы все жалели о его смерти?

– Нет. У меня за плечами слишком много мертвых людей, одного сожаления недостаточно, я это поняла после того, как Бенджамин сбежал.

– Он был самым умным из всех, кого я знал, отчего порой думаю: может, он поступил мудро?

– Дать бы тебе по роже за эти слова!

И вновь та самая улыбка Итана, подумала Ксения с некоторой завистью к его неувядающему нраву. Приходило постепенное осознание странного и пока еще не изученного открытия – с Итаном у нее общего больше, чем с любым человеком. Затянувшееся молчание прервалось самым напрашивающимся вопросом:

– С твоей осведомленностью глупо подавать признаки жизни в наше-то время, отчего я вдвойне заинтригована.

– Я знаю, как все исправить.

– Надеюсь, не так, как Бенджамин?

– Он хотел не исправлять, а сбежать.

– Сказал человек, сбежавший в космос.

– Я никогда не стремился к тому, что сделала Кассандра строго по своей воле! Но о ней не беспокойся, больше не потревожит, считай, что все в прошлом. Сейчас мне нужна твоя помощь, чтобы оказаться на планете.

Ксения отчетливо видела всю серьезность его намерения исполнить задуманное.

– Забавно. Бенджамин просил у меня помощи уйти, а ты – вернуться.

– Я вижу в этом удивительный символизм.

– Порой мне кажется, лучше уж ничего не делать. Пусть все идет своим чередом, а то… ну, не мне тебе рассказывать, к чему приводит чрезмерная инициативность.

– Хорошо сказала. – Итан странно усмехнулся.

– Я серьезно.

– Не слишком ли мы с тобой стары для подобных размышлений? – Ксения упрямо молчала. – Давай так, помоги мне вернуться, а там – как пойдет.

– А зачем тебе это? Разве не проще бросить этот умирающий мир?

– Ты же не бросила.

– Мы с тобой разные люди, Итан. Я ничего не должна миру, а вот ты…

– Ксюшенька, – настойчиво перебил ее Итан, – красота моя, мир в полном порядке, природа цветет и пахнет, а разрушительных катаклизмов как-то совсем не наблюдается. Я же предлагаю тебе самую честную и праведную месть.

13

Разговор с генералом Локком вполне мог бы разочаровать своим итогом, не будь у Эхо то ли врожденной, то ли воспитанной способности почти безошибочно определять поведение человека, особенно в жизненно важные моменты. Не желая усмирять свою волю в освещении пути для человечества, он не мог не подтолкнуть генерала к началу последней партии на игральной доске планеты. Все будет тихо и хитро, сводя к минимуму огласку столь радикальных действий военных по отношению к самому известному лицу планеты. За Эхо стоит приличный довесок в виде поддержки населения и многих высоких лиц со своими разными претензиями к затянувшемуся военному положению. Первым делом он связался со своей женой в их доме «Рожденье», некогда служившем музеем трудов его погибших в Огнепад родителей, что возвели вокруг домика деревню для нуждающихся не только в крове, но и в семье. Алина была отправлена Эхо туда сразу же, как случился Отказ, дабы уберечь себя и подготовить новые места и удобства для будущих членов общины. Место живописное, на севере Природных земель, в тысячах километров от Мегаполиса, почти спрятано от всех среди высоких хвойных лесов. Двухэтажных деревянных домов ранее было семь штук, чего было достаточно для приюта в пятьдесят человек, которым была доступна прекрасная работа в теплицах и многих местах, богатых на поселения и содружества Природных земель.

– Здравствуй, любовь моя, как происходит подготовка? – Никого он так не любил, как свою жену, пусть и имевшую мало общего с их верованиями, но в этом он видел ее силу и укрепление в нем трезвой мысли.

– Все отлично, любовь моя, с нами самые верные люди, так что за меня не беспокойся.

– Этого никогда не будет, чему, я думаю, ты только рада. Как малыш?

– На четвертом месяце беременности мало какими новостями могу похвастаться.

– Как бы я хотел быть сейчас с вами!

– Я так поняла, генерал продолжает гнуть свою лямку?

– Да, к сожалению, вера в людей у некоторых утеряна была еще до посланного нам испытания. Я боюсь, что вскоре нас лишат любого выбора, а там и шанса обрести единство.

– Не бывает испытаний, которые невозможно пройти, ты сам так говорил. Я не верю, а знаю, что ты найдешь решение и убережешь нас всех от тирании. А что говорит Конор? Как он относится ко всему?

– Как раз лечу к нему.

– Хорошо. Помни, какой путь уже был пройден, а значит, все уже не зря. Люблю тебя.

Эхо не мог насмотреться на нее, один лишь взгляд и улыбка уже наполняли его любовью и верой больше, чем что-либо еще в этой жизни. Как всегда, с трудом попрощавшись с ней, он отключил видеозвонок и уставился на Мегаполис. Вертолет выбрал самый безопасный маршрут, подальше от котельных и обесточенных районов, большая часть которых до сих пор не расчищена после падения спутников. Удручающее зрелище способно было ввести в апатию любого, но Эхо видел в этом необходимый элемент перерождения всего человечества, заплутавшего на пути к гармонии в бесконечных попытках заместить наукой пустоту сердца.

Как только Эхо вошел в рабочее помещение, единственный человек на всем этаже сразу же накинул капюшон, дабы спрятать свое лицо так же, как большой плащ на молнии прячет все его тело. Эхо уже много раз говорил ему о важности принять те изменения, которые коснулись его внешнего вида из-за травм во время Огнепада, но, увидев бессмысленность заботы, решил оставить тему. Прихрамывающее худое тело медленно подошло к бронированному стеклу во всю стену изолированного рабочего места с множеством компьютеров для программирования и по совместительству жилой комнаты, защищающей от внешних бактерий, способных нанести вред и без того слабому организму. Эхо поставил стул перед стеклом, позади него была закрытая область с манипуляторами для дополнительной работы с разным оборудованием. Присев на стул посередине, обратив все внимание на Эхо, немного хриплый голос заговорил: