Фелисетт

Пригляди тут за всем

Настал тот самый момент безысходности, где обитающий страх перемешивает все игральные карты. А подвешенное состояние неопределенности провоцирует главенствование примитивных чувств, сталкивая лбом фундаментальное самосохранение с жаждой справедливости. Пробирающая до костей тишина после известия о падении «Шарлотты» на глазах растопилась горячими спорами. И будь вместо наших героев индивидуумы с менее крепкими характерами, инструментом выступало бы не слово, а физическая сила.

– Они были сбиты? Может быть, авария при вынужденной посадке? – проявил инициативу Август, сильно выделившись среди остальных.

– Если бы я знала, сразу бы сказала, – ответила сдержанно Лилит, поглядывая на детей с заботой, строя в голове догадку об их состоянии.

– Тогда план не меняется, лишь придется вызвать спасателей. – Август говорил уверенно.

– Мы бросим их там одних? – резко выкрикнул Максим, удивив даже стоявшую рядом с ним Нору.

Лилит довольно кратко, но очень ярко кинула Августу строгий и осуждающий взгляд, прямо перед тем, как присесть и обратиться с заботой к детям, чей ум также был в некотором замешательстве.

– Эй, ребята, я знаю, вам, может быть, страшно – и это нормально, уж поверьте, я сама скоро как осиновый лист буду трястись. Но нет, мы никого ни за что не бросим, – с определенным акцентом и громкостью высказалась Лилит, чтобы слышали все. – Просто добраться до них трудно, а звездолет у нас всего один. Так что нужно нам вместе решить, как правильно поступить, чтобы все мы были в безопасности.

– Мы не знаем, почему упала «Шарлотта», – немного недовольно начал Август, как бы донося главную идею несколько в укор мысли Лилит, – а значит, лететь на единственном звездолете – это риск. Случись с ним что‑то, тогда мы застрянем тут, а ждать прилета спасателей, возможно, придется долго.

Лилит специально оставалась на корточках с детьми, отстаивая свою сторону.

– Предлагаешь ничего не делать? Типа ждать и гадать, успеют ли спасатели прилететь сюда издалека, хотя у нас есть возможность…

– Погода нелетная! Вверх – это одно, в сторону – совсем другое. Мы не знаем, почему они упали, возможно, риск есть и для нас. Сюда‑то еле сели! А у нас, если ты забыла, есть другая проблема. Оставаться тут опасно даже нам, а ты предлагаешь людей привести? Напомню, что у нас нет лишних криокамер, улететь с планеты у всех не получится.

– Мы должны выбрать: спасти себя или их? – очень неожиданным взрослым тоном спросила у отца Нора. В каком‑то смысле это был самый основополагающий момент для будущих действий.

– Нет, – разрушила Лилит затянувшуюся тишину и зрительную борьбу отца и дочери, – нет, не должны.

Все это наблюдал Холд, находясь снаружи лидерского круга. Для него время немного растянулось, позволяя, наконец, рассортировать по полкам все мысли относительно имеющихся данных. Вроде бы роль свою он отыгрывает, как и всегда, уверенно и твердо, уже будто бы напрямую зная, что и кому сказать, даже каким взглядом поставить точку в спорах. Но медлит он по иной, новой для себя причине – стыда. Странный и необычный стыд ударил его по голове своей зловонностью, заставляя замешкаться в поисках причины и адреса назначения этого жгучего ярлыка. Наверное, если бы Холд не увидел стоящего так же в стороне Нила, то зацикленность на неизвестной вине отняла бы еще больше времени, дав пламени конфликта дополнительного топлива. К сожалению, источник найден – это сын. Сын, который стоял почти бледной тенью, толком не вмешиваясь, в цепях непривычной ему ситуации.

– Значит, так! – сделал Холд громко шаг вперед, всецело привлекая к себе внимание. Говорил он твердо, местами способный даже испугать: – Бросать мы никого не будем. Важный приоритет – спасти жизни тех, кто мог остаться в живых. Если кто‑то забыл, то я напомню: наземный транспорт у нас есть, подобранный под условия планеты. Сейчас он в грузовом отсеке звездолета.

Холд выдержал паузу, взглянув на каждого взрослого, игнорируя любое молчаливое недовольство.

– Я и Август сделаем это. – Их взгляды встретились. – В это время Нил и остальные займут позицию на звездолете, дожидаясь нашего возвращения.

– Что потом? – Лилит уже поднялась на ноги, стоя рядом с детьми.

– Потом мы избавимся от противника и продолжим делать то, зачем сюда явились. Вопросы? Отлично.

– Сэр, при всем уважении, – поспешил вклиниться Август с претензией, – я не хочу оставлять Нору. Да, она будет не одна, но если этот… это Чудовище все же существует, то…

– То оно заперто внизу. – Холд подошел ближе. Сбавив тон, разбивая напряжение сопереживанием, чему, как вы можете догадаться, очень удивились Нил и Лилит, он заговорил вновь: – Я знаю, как она тебе дорога, но подумай, где ей будет безопаснее – с нами, там, далеко, или же с Нилом и Лилит? Если что‑то случится, то у них будет шанс улететь.

– Я не согласен. Возьмите Нила, вдруг им понадобится доктор. Я вам там не нужен.

– Именно потому, что Нил – доктор, он и остается здесь, в безопасности, с теми, кто нам больше всего дорог. Август, ты правда считаешь, что я бы рискнул детьми?

– Отец! – Нора взяла свое сильное слово, чуть ли не заняв равную позицию с остальными, что ощутимо удивило каждого, ведь дети на самом деле часто недооцениваются взрослыми. – Мистер Хобер говорит правильно, там людям нужна помощь, а ты учил меня при возможности помогать тем, кому нужна помощь.

Думаю, не трудно представить, в каком состоянии был после этих слов Август. Пусть он и скрывал это, но его распирала гордость за дочь, за то, какая она рассудительная и без преувеличения взрослая мыслью и словом. Он подошел к ней, сел на одно колено, сровнявшись глазами, кивнул несколько раз и сказал: – Ты права. – Ему явно захотелось ее обнять, но еще на подступе он себя осек, лишь взяв ее ладонь и крепко сжав. – Пригляди тут за всем.

Стоявший рядом Максим выражал явную неоднозначность увиденного, хотя сам уже словно забыл о случившемся с ним инциденте. Август обратился и к нему:

– Приглядывайте друг за другом.

Максим чуть улыбнулся, но твердо кивнул, показательно схватив Нору за руку. Август даже позавидовал пацану, его легкости в принятии новых условий. Ведь сам он все еще боролся с колючим чувством, не желая оставлять дочь одну, особенно в этом месте. Хотя, будем честны, факт ее взросления давался с трудом, как сигнал достаточной самостоятельности, а, следовательно, грядущего отдаления от папы.

– Нил, ты остаешься за главного. – Холд почти успешно был мягче. – Лилит и детей в звездолет, там все есть, никому, кроме нас, не открывать. Оружием, надеюсь, не забыл, как пользоваться?

– Нет, – суховато ответил Нил.

– Отлично. Пока никому ничего не сообщай, ждите нас.

Тут между ними случилась довольно странная параллель: Холд имел еще слова в запасе, произнести которые он не мог, в то время как Нил не знал, что сказать, но это очень ему хотелось. Вынужден разочаровать, но на этом они и разошлись, занявшись каждый своей задачей. Причина стыда так и осталась непроизнесенной – хотя, если честно, то это даже хорошо. Холд бы вряд ли это сказал хоть кому‑то, как минимум из‑за нежелания разрушать и без того хлипкие мосты. Самому‑то еще надо понять, как теперь жить с чувством стыда за сына, неспособного быть лидером в критической ситуации, быть настоящей главой семейства в любых условиях. Тут ведь вот что важно: Холд привык быть человеком непопулярных, но необходимых мер и решений, но это мы и так с вами знаем. Но только все это было до известия о смертельной болезни, вдруг зародившей в нем вопрос: а оставил ли он достойного преемника? Его мучили закономерные вопросы: что если с ним вскоре произойдет страшное, кто будет тогда принимать решения, должные спасти семью? Кому хватит сил и характера заменить его в этой роли? Все это ранее не сильно его трогало, а сейчас мучает сродни язве. Отсюда он и решил оставить Нила за главного, чтобы закалить в процессе, дать то необходимое условие для проверки неким естественным отбором, где тот либо справится, либо… либо вряд ли пойдет по стопам отца. А вот Август может. Все‑таки он уже смог поставить общее важнее личного, оставив Нору, чей характер в юном возрасте сделал свой вклад в окончательный вывод правильности столь радикального решения проблемы с преемником. Холд это оценил, да и сам Август был в некотором роде протеже. Причем важно отметить, что подобное, не совсем справедливо разное отношение к Нилу и Августу не вынуждает познавать вину: мол, в сына не верит, а вот насчет чужого человека только дай волю – и ставка будет поднята. Холд все еще остается Холдом, ставя глобальное выше личного, пусть второе и заиграло иными красками после знания о скорой смерти, проявление чего вскоре начнет его тревожить. «Фелисеттом» должен управлять сильный лидер, способный мыслить трезво, несмотря ни на что, беря ситуацию под жесткий контроль, и не бояться страшных решений, иначе грядущее уничтожит их всех.

Ты меня слышал?

Одна из причин, почему Лилит оставила детей с Нилом, а сама пошла к звездолету, чтобы выйти на связь с остальным миром, состояла в необходимости переварить внезапные условия пребывания на «Фелисетте». Винить ее было сложно: не прошло и суток, как неизвестно откуда привалило какое‑то существо, а потом еще и главный корабль упал на эту долбаную планету. Лилит выругалась про себя, поймав момент осознания, что рядом‑то никого и нет, детские уши далеко, а значит, может позволить выпустить пар, если говорить прямо. Но знаете, как бывает: открывшаяся возможность вроде бы уже и не так привлекательна, да и, что уж томить, вскоре Лилит столкнулась с проблемой, которую она почти ставит вровень двум вышеперечисленным. Коммуникация заблокирована. Да, вот так просто, стоило ей постучаться в двери за пределами Аттона, как оказалось, у нее нет даже возможности подойти к ним. Неизвестно, когда и почему, но Холд заблокировал всю связь, буквально лишив возможности позвать помощь или просто вступить в контакт с людьми.

А вот теперь Лилит все же выругалась громко и четко, не решив только, в адрес самой неудачи или же Холда. Она даже сгоряча ударила кулаком по панели управления, немного повредив кожу на костяшках. Да, она злилась, причем сильно. Сглаживает углы в этот вспыльчивый момент отсутствие кого‑либо рядом, а без отвлекающих факторов думается, разумеется, легче. За окном вновь метель, а тишина вокруг ей даже становится непривычна, зажимая ее, будто бы в тиски. Уж слишком нависшие проблемы кажутся искусственным способом помучить ее, будто бы мало настрадалась. Но все же она была не из робкого десятка – и, встряхнув головой, наша Лилит встала во весь рост и хорошенько задумалась: а не будет ли самым логичным покинуть эту планету? Сразу отсеку страшное предположение, будто бы думала она лишь про себя. Как раз наоборот, одни лишь образы детей с мужем били по эмоциям с ощутимым грохотом беспокойства. Невозможно отрицать опасность, разгребала Лилит эту мысль от лишних сомнений. Август и так беспокоится за Нору больше, чем за себя, а Холд… ну, вряд ли по нему будут плакать долго. Если что, то им повезет и они продержатся до момента спасательной группы, а так – пора уходить из этого гиблого, не без причины ненавистного ей места. И вот, возвращаясь на «Фелисетт», боясь смотреть в темноту вокруг из‑за возможного возвращения преследователя, сама Лилит старается максимально точно сформировать мысль и просчитать поле маневра, потому что идея покажется Нилу… а вот она и не знает, как он воспримет это, что еще больше заставляет одиночество занять твердую позицию.

Уже на «Фелисетте», услышав разговор Нила с детьми, Лилит замедлилась, а после и вовсе остановилась за шаг до входа в блок связи, где те сейчас были втроем за закрытыми дверьми.

– Я так и не поняла, а почему мы не можем подняться на звездолете, а потом вновь спуститься, но уже к упавшему кораблю? – Нора звучала взрослее своих лет, такое не спутать.

– Папа же сказал, что это опасно, вдруг их сбили? Тогда и нас собьют! Чего ты вообще пристала? – Максим был раздражен, но скорее из‑за всего и сразу, нежели из‑за конкретного вопроса Норы, что та – как же иначе – понимала отлично. Как раз из‑за этого она все же умолчала в последний момент о переживании за своего папу, причем стоит отметить, что, слушая это, Лилит даже мысленно похвалила девочку за такую выдержку.

– Так, дети, успокоились! – Нил встал перед ними, наконец оторвавшись от мониторов связи, так и не добившись результатов в попытке выйти с кем‑нибудь на связь.

– А почему мы просто не можем убить зверя? – сгоряча выдал Максим свое искреннее удивление. – Оружие же есть, чего ты просто не пристрелишь его?

Нора с интересом следила за ярким удивлением Нила и претензией Максима.

– А ты уверен, что оружие убьет его? – с некоторым притязанием спросил отец.

– Да! – твердо ответил сын, бросая вызов отцу. – Дедушка Холд стрелял, и я видел, как появилась кровь.

– Когда они придут, то мы вместе это сделаем. Своеволие не приведет к добру. Потому что неизвестно, сколько их там на самом деле и действительно ли…

– Все это тупо! Дедушка Холд сам пошел на него с пистолетом и спас меня! А ты боишься, только и умеешь, что слушать его приказы!

Сложно недооценить поражение не только родителей, но и самой Норы. А ведь таким Максима еще никто не видел: он хоть и был нагловатым, но без злобы или обиды, а тут выдал по полной, выражая свою позицию четко и ясно.

«Они взрослеют слишком быстро», – подумала Лилит ровно перед тем, как войти к ним, скинув в небытие неприятную тишину. Нора взглянула на нее спасительными глазами, полными жажды хороших новостей, в то время как сын играл с отцом в упрямство, где старший так еще и не понял истинной причины громкого порыва младшего.

– Мы должны думать о том, как уберечь себя, а не убить то создание. – Лилит внезапно оказалась куда серьезнее и строже ожидаемого, что вылилось в реакцию Максима.

– Тебе вообще плевать на меня!

– Максим! – отдернул отец разъяренного сына.

– Нет! Ты сам говорил, что мы должны заботиться о маме, что ей трудно и нужна наша помощь, но почему – ты не говоришь! Будто бы все нормально, но я же вижу, что все ненормально! Вам вдруг стало плевать на меня, и я не знаю почему!

– Нам не плевать на тебя, мы все делаем ради тебя! – Лилит злилась, причем очень сильно.

– Вы делаете это, потому что должны делать, а не потому, что хотите!

– Да что на тебя нашло вообще?! Думаешь, нам легко? Думаешь, нам нравится тут быть?

Но на это Максим просто ушел в себя. Сел, сложил крепко руки на груди и почти спрятался, надув губы и сдерживая слезы. Ему страшно, но передать это словами он не может, а одиночество прорастает и закрепляется корнями до костей, полностью лишая силы воли. По‑хорошему Максиму нужны сейчас понимание и доброта. Но какое‑никакое заботливое отношение проявила лишь рядом сидящая Нора, гася при этом в себе многое из того, что, как ей кажется, должно быть сказано в адрес родителей мальчика. Она подсела ближе и аккуратно обняла его, когда тот уже поджал коленки к подбородку, пряча от всех испуганные и влажные глаза.

Лилит же в это время обездвиженно смотрела на сына, и любой, кто взглянул бы на ее лицо, в этот момент убедился в ее глубоком сопереживании мальчику. Лилит с трудом взяла себя в руки, но сердце все так же стучало быстрее обычного, и некоторый озноб почему‑то так и не проходил. В этот момент с ней встретился вроде бы виноватый, а вроде бы и осуждающий взгляд Нила, реакцию на что она выразила лишь твердым кивком в сторону двери. Давящая тишина разбавилась лишь громким сходом створок, после чего Лилит и Нил отошли на пару метров, держа блок связи на виду.

– Холд заблокировал связь. Ты меня слышал? Мы одни! А еще и управление не поддается. Твой отец охрененно постарался задержать нас на этой гребаной планете!

Нил тяжело выдохнул, полный сокрытых от жены размышлений, что, несомненно, рождало претензию.

– Может, обсудим нашего сына?

– Тебя вот только это заботит, да?!

На самом деле Лилит агрилась из‑за очередного подката безысходности, оригинал чего корнями лезет как раз в промежуток: до потери связи с сыном, но после неудачной попытки спасти брак. А по затылку скребет подбирающийся преследователь, тянущий свои когти прямо из темноты позади.

– А что ты ждешь от меня? – Лилит яростно фыркнула на такое заявление Нила. – Нет уж, давай обсудим. Мне с толкача звездолет завести? Или побежать за транспортником? Или что?! – Пауза была выдержана достаточная, и он продолжил, сделав шаг ближе и заговорив более внушительно, уперев руки в бока: – Твой сын почти в лоб тебе сказал, что ты отдалилась от него. Ему одиноко, ему нужна мама, потому что ребенок увидел не то, что должен был увидеть. И я все понимаю, правда, тебе тяжело, но мы тут охренеть как далеки от обычной рутины! Ладно, ты меня не любишь, но подумай о своем сыне!

Нил держался крепко, блокируя мысли о ее чувствах.

– Мой сын сказал, что ты слабак, который пресмыкается перед своим отцом! Какой пример ему даешь ты?

– Ну ты и сука!

– Я хотя бы честна сама с собой. Я прямо сказала, что мне нужно время. А ты куда больше ищешь поводов то ли выслужиться перед засранцем отцом, то ли, наоборот, доминировать над ним. Скажи честно: Холд сам упал с крыши – или ему помогли?!

Нил сложил руки на груди, подойдя почти вплотную и смотря на нее очень специфическим взглядом презрения и разочарования. А Лилит отвечала очень колючим, но красивым взглядом, выдавая монолитное спокойствие и держа руки за спиной.

– Я все делаю для тебя и Максима. И вместо того, чтобы назначать виноватых, ты бы лучше провела время с ним! Даже скупой Август и то больше о Норе печется.

Ей показалось что время замерло, тысячи игл единоразово проткнули тело, унизив ее существование, а вышедшее импульсивным сравнение с другим родителем возымело жгучий отклик – не в последнюю очередь из‑за того самого разговора с Августом после пропажи детей. Можно ли было считать это предательством? Нет, разумеется, нет. Но правда была в том, что Лилит прекрасно осознавала свои действия и решения, только не могла при этом довериться мужу. Больше она ему ничего не сказала – просто пошла к детям. Нил предпочел бы не знать, что по факту она идет не к ним, а от него, хотя ему и очень хочется в это поверить. Пусть вышесказанное и было осознанным, а не выкинутым в порыве, извиняться он не хотел. Надоело ему с ней нянчиться, будто бы он лишь на это и способен. Как и надоела правда про него и Холда, и как бы символично это ни произошло, но именно под неожиданные, пугающие и очень громкие крики того самого Чудовища Нил решился взять все в свои руки.

При всем уважении

Глаза Августа бегали от спидометра до полномерной карты местности на мониторе значительно чаще необходимого. Но можно ли было винить его в нетерпении – единственный ребенок сейчас на «Фелисетте», подвергается опасности каждую секунду, пока немыслимый зверь остается в живых. Руки все крепче сжимают руль и рычаги управления, а каждое его движение так и кричит о возрастающем напряжении. Они едут слишком медленно, неприятно думает он про себя, борясь со страхом совершить из‑за этого немыслимое – подвести Нору, что выльется в трагедию. А еще он закономерно ругает себя за согласие ехать на этом транспорте, вместо того чтобы настоять… а может, и вынудить Холда взять летный транспорт, тем самым троекратно сократив время пути до так не вовремя упавшего корабля. Но виду Август не подает, как и не причитает и не ругается – все это в голове, где ключевым аргументом выступает напоминание самому себе: порой он все‑таки перегибает палку. С трудом, почти презирая себя, он все же старается построить барьер от власти чувств, прекрасно зная необходимость включить отчаянный идеализм, где приоритет – скорейшее окончание спасательной операции. Все это для него неестественно, больно и даже противно, а ярлык предателя постукивает со всех сторон. Но тут встревает и закрепляется очень простое и действенное – нельзя оттягивать момент встречи с Норой, а значит, ошибки недопустимы.

– Нора будет в порядке. – Август не хотел это слышать, но Холд не спрашивал, а просто высказался очень уж убедительным тоном. – Ты все правильно делаешь.

Эти слова обоим показались неуместными. И это все при бронированном транспорте, внутри которого идеально глушится шум снежной бури, а движения его почти всегда плавные и беззвучные. Два прямоугольных стекла впереди, два по бокам, приборная панель во всю ширину передает множество показателей. Внутреннее освещение выключено – они, можно сказать, почти в темноте, что позволяло видеть благодаря внешним мощным фонарям путь на километры вперед, причем прямо сквозь бурю. Тесновато, конечно, но зато вполне уютно, оба, можно сказать, ужаты в креслах.

– Так кто это был? – скупясь на эмоции, спросил Август, не сводя глаз с дороги.

– Я не знаю. Очень похож на человека, думаю, либо кто‑то переживший мутацию на планете, либо здешнее антропоморфное животное.

– Но оно убиваемо?

– Да. Вполне.

– Все это кажется мне уж слишком неприемлемым. Поводов для беспокойства чересчур много, а мы тут и суток толком не провели, – слегка с упреком вырвалось из Августа.

Холд ответил после минуты молчания:

– Меня беспокоит куда больше вопросов, чем ты думаешь. Но разве я паникую?

Оба переглянулись. Такой ответ Август воспринял уж слишком неуместным, даже неуважительным.

– При всем уважении, но я сейчас говорил не про вас. Паника – это слишком громко, но направление верное, потому что если ее не обуздать, наша работа не будет выполнена, а чтобы ее обуздать, нужно признать. – Надлом в голосе удивил даже Августа.

– Слишком многопарно прозвучало, тебе не кажется? – Удивительно, но ноты заботы проявились в интонации Холда. – У нас есть вполне материальный противник, как и есть оружие для его устранения. Сейчас заберем выживших – если они есть – и закончим дело.

– Если только новых проблем не прибавится.

– Раньше ты никогда не драматизировал, не стоит начинать и сейчас.

– «Раньше» моя дочь не находилась на передовой.

Тут важно отметить контекст: ранее, вплоть до этого момента, Август относился к Холду не более чем как к начальнику, пусть заслуживающему доверия и уважаемому, но начальнику. Он знал границы дозволенного, а следование правилам и субординации устраивало более чем. Но все начало плавно меняться как раз на «Фелисетте». С момента прилета он не без интереса наблюдал отношения своего работодателя и его сына и увидел того с иной, более человеческой стороны. Это не могло не осесть в мыслях, пусть по чуть‑чуть, но уверенно закладывая иной угол отношения к Холду.

– Я никогда не ставил под сомнение ваше руководство, приказы… даже советы. Особенно в сложные моменты – а мы с вами посещали много мест, где требовалась суровая рука дисциплины. Я всегда верил вам. Даже когда не был согласен, я был на вашей стороне. Но сейчас я считаю должным высказать свое несогласие с…

– Так, успокойся и выслушай! – неожиданно прервал его Холд. – Твои переживания – это нормально, иначе ты был бы плохим отцом. Но нужно быть не только отцом, но и лидером, тем, кто готов будет взять чуть больше, чем другой. Мы далеко, сами по себе, нужно учиться, адаптироваться.

– Звучит так, будто бы вы готовите себе замену.

С учетом того, что Холд так и не рассказал ему о болезни, слова Августа, попав прямо в сердцевину поездки, удивили его. Старик был будто бы пойман с поличным, но скрывал это, как всегда, умело, что подвигло его протеже даже кинуть отклик:

– Сэр, вы в порядке?

– Что? Да. Показалось, что что‑то увидел. Ложная тревога. – Внезапно Холд заговорил так, будто бы шел совсем иной разговор: – Ты все делаешь правильно. Говорю, как отец. Рано или поздно ребенок должен учиться самостоятельности. Его нельзя все время оберегать, иначе вырастет слабым и жалким. – Холд чуть успокоился и, промедлив, начал вновь: – Я знаю, каково тебе, как это трудно, но такова наша ноша. Наступит момент, и сразу все поймешь. А пока ты справляешься отлично. Справляешься лучше, чем я в свое время.

Да, все произнесенное звучало немного неуместно. Логично было ожидал гордости за такую похвалу от такого человека, но почему‑то внутри Августа встретилась лишь неприязнь ко всем словам. Он представил тот сценарий, где Нора повторит в его адрес ту же циничную роль, какую совершенно естественно исполняет Нил в адрес Холда. По‑хорошему, это не его дело, да и вряд ли чье‑то вообще, за пределами кровного родства как минимум. Но, как ранее стало нам известно, Август меняет свое отношение к Холду, чему очень способствует все происходящее с момента прибытия на «Фелисетт». Отсюда и вырос окончательный итог долгих сомнений в вопросе будущего его маленькой семьи.

– Я очень много думал, – плавно растопил тишину Август, – о том, как вы нашли меня и дали полноценную и высокооплачиваемую работу. Да еще и Нору пристроили в отличную школу. Мы благодарны вам за это, правда, если бы не вы, то я, скорее всего, так и работал бы то там, то здесь, с трудом сводя концы с концами. Мы с вами были честны друг с другом, я очень это ценил. И… это трудно сказать, но будет сейчас самое время: когда мы закончим на «Фелисетте», то я уйду из‑под вашего начала.

Холд смотрел прямо. Понять, что творилось за его сетью морщин, было невозможно. Август продолжил, твердо желая добить мысль:

– Вы сказали, что я хороший отец. А я хочу быть отличным отцом. Хотя и хорошим‑то себя не чувствую… За последний год я пропустил в жизни дочери слишком много, а кроме меня у нее никого нет. Да, мне хорошо платят, социальный пакет и прочее. Но частые командировки отдаляют меня от нее, а брать ее с собой я никогда не хотел. Как минимум из‑за того, что ей надо учиться в коллективе, с преподавателями, а как максимум – из‑за того, что происходит сейчас. Вы настояли, чтобы я ее взял сюда, но не прошло и дня, как ее жизнь в опасности! И это моя вина! – Август выдохнул, продолжив иным тоном, куда более мягким, нежели упрекающим: – Если бы была возможность работать рядом с домом, где безопасно, то я бы и слова вам не сказал. Но знаю, что мы так не можем. И я нашел одно место, куда смогу устроиться: там платят меньше, да, но так я хотя бы буду рядом каждый день, встречать ее после школы, проводить вместе выходные и все праздники. Нам нужна стабильность. Какое у нее детство, когда отца почти нет дома? А если я погибну, что с ней будет? Это очень трудное решение, но я верю, что, как отец, вы поймете меня.