Танцы казначея. Censored version

(все-таки любить можно красиво и возвышенно, а можно, вызывая у всех окружающих рвотный рефлекс

Но  мы-то с вами знаем, что ничего нет страшнее отвергнутого и обиженного мужчины…

Меня раздражала ее беззаботная жизнь, потому что я никогда не мог себе такую позволить, и понимал, что вряд ли смогу. Мне хотелось опустить Ками на свой уровень, заставить ее пожить двадцать с лишним лет в Красногвардейском районе рядом с промзоной, а потом работать с девяти до шести, чтобы хоть както выживать и по выходным ходить в МакДональдс. Когда же моя зависть молчала, мы вполне мирно сосуществовали, и порой слушать ее было даже интересно.

А меня уже никто ничему научить и не может, – хмыкнула Ками, – я все и так знаю, потому что знаю того, кто все знает.

Солнце медленно всходило, Хотя сна не было ни в одном глазу. Из окна паук с паутиной Наблюдали, как туча пускает слезу, Вспоминая, что ночью съедала Луну. (А точнее – просто откусила какую-то незначительную часть). Мне слишком хотелось куда-то пропасть, Просыпаться одной в постели: Без людей, похмелья и повода. Вот, прилетели. Я, поэт большого туманного города (Лондон, Петербург, Женева, Венеция, Рига), Сейчас потерян где-то в бывшей Югославии, Забыв о шикарных отеля вроде итальянского «Бригга»

Есть города, которые не спят никогда, этот же, напротив, словно пребывает в вечной полудреме. Улицы полупустые, куда ни пойди – тоска смертная. Осип Мандельштам писал: «В Петербурге жить – словно спать в гробу!». Это он просто не бывал в здешних краях…

Мне хотелось опустить Ками на свой уровень, заставить ее пожить двадцать с лишним лет в Красногвардейском районе рядом с промзоной, а потом работать с девяти до шести, чтобы хоть както выживать и по выходным ходить в МакДональдс. Когда же моя зависть молчала, мы вполне мирно сосуществовали, и порой слушать ее было даже интересно.