Третий Полюс. Стихи и рассказы

Третий Полюс

Стихи и рассказы

Наташа Ройтберг

© Наташа Ройтберг, 2021

ISBN 978-5-4496-6521-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

************Наташа Ройтберг – больше художник, чем поэт.

Она словами рисует свои миры, даря читателю не образы в голове, но картины перед глазами.

На этих картинах смеются прекрасные женщины и мужчины, вьются волосы и листья, смыкаются руки вокруг любимых плеч, улетают самолеты в один конец и рвутся бомбы, болит душа и бесконечно снятся сны.

Сны о совсем ином прекрасном мире, в котором, конечно, ничего не будет иначе, потому что его населят все те же люди. «Мы такие, – говорит нам в уши авторский голос, – и я такая, и вы такие. Лучше не станет, но давайте об этом поговорим».

Давайте об этом поговорим.

Виктория Райхер

I. Буквы

«Всё началось с того…»

Всё началось с того,

что я разучился говорить.

Слова рассыпались, словно горох,

раскатились по углам, напрасно

выворачивал пустые карманы, рылся в словарях.

Слова перестали что-либо обозначать и значить,

а стало быть, потеряли для меня всякий смысл.

Я стал их путать и перевирать,

ведь время – это совсем не «время»,

дорога – вовсе не «дорога»,

а «я хочу быть с тобой» едва ли выражает

даже тысячную долю того, что я чувствую

по отношению к любимому человеку.

Я решил, что будет намного лучше

просто молчать и наблюдать.

Тогда я увидел, что сгустки

потерянных, забытых,

невостребованных мною слов

висят в воздухе, дрожат, как мираж,

как раскаленная плазма над языками пламени,

над автотрассой в знойный летний день.

Можно просто их касаться

своим сознанием

и передавать другим.

Потом я разучился есть:

забывал, не хотел тратить на это время,

не понимал, зачем это нужно —

напрягать челюсти, мускулы языка, горло,

чтобы протолкнуть то, что называется едой,

внутрь себя и прислушиваться,

что же там происходит.

Я перестал одеваться.

Ходил простоволосый, нагой.

Моя кожа обветрилась, огрубела,

тело покрылось сыпью и пылью,

грязью, проказой, коростой-корой.

В довершение всего я разучился ходить.

Я остановился посреди тротуара,

запрокинул голову,

протянул руки вверх

навстречу небу

навстречу солнцу

и просто стоял

долго стоял

долго-долго

очень долго

долго-долго

догола

годы

голый

долу

до

Вот так я превратился в дерево

5.4.2011

«и вся моя нерастраченная нежность…»

и вся моя нерастраченная нежность

вся моя не раз траченная нежность

 сотнями нитей связала твои руки спеленала волю спутала твои мысли логические доводы умозаключения

 ты не смогла не остаться

 и мы долго плыли по тихой реке

что ж, этот маленький странный опыт

 навсегда изменит выражение твоих глаз

 позволит безошибочно определять «своих»

отражая

 перевирая

постепенно стирая

сюжет о нас

Американка

ах, Рахель, на земле твоей вызревают плоды – скоро жатва виноград превращается в хмель ты слышишь, Рахель? в твоем городе шелесту пальм вторит бриз унося бормотание древних камней прочь в пустыню ты помнишь, Рахель? в садике твоем жакаранда, роскошный миндаль по ночам не смолкают цикады кто ты теперь – по ту сторону океана? мегаполис не вмещается в раму заливая тебя и субботние свечи некой «Рэйчл»

«Крохотные снежные барсы…»

Крохотные снежные барсы,

живущие в моем портсигаре,

с наступлением ночи выходят украдкой,

осторожны, как ангелы, чутки, как дети,

незаметны, неслышны, —

едва уловимы их тени

в светло-палевом отблеске лунного света.

Они кормятся патокой

прочь уплывающих сновидений —

сладковатой тягучей бессмысленной

легкой, как воздух,

и дают оседлать себя призракам – духам умерших,

новым душам, еще вознестись не успевшим.

Мчась по воздуху ввысь,

рассыпаются сотней мохнатых искристых

мотыльков, нимфалид, махаонов, огнёвок, ночниц,

превращаясь в пыльцу, серебристую звездную пыль,

ниспадая на землю пушистыми хлопьями пепла —

облачками воздушными – дымкой – клочками тумана,

оседая, свиваясь в кольцо – колесо – карусель

темных, плавно кружащихся

листьев – чаинок – махорочных крошек – снежинок,

обманувших часы, огибающих времени ход,

непреложно стремящихся лишь к маячку сигареты,

заблудившихся, не отыскавших

приют – утро – пристань – постель,

безнадежно потерянных, сбитых со следа.

Уплотняясь в душистый шершавый

рассыпчатый крупный табак,

возвращаются барсы в шкатулку с секретом.

15.3.2017

Гамлет

О, видит бог, забвенье хуже смерти,

Остывшая любовь измены горче

И мнимого безумия нелепей

Зло и коварство суетного мира.

Король убит. Да здравствует король!

Блажен лишь мертвый шут да лицедеи.

Весь смысл предпринятой Создателем затеи —

Дать каждому поверить в свою роль.

Ах, если бы из всех возможных слов

Одно-единственное верным оказалось!

На острие клинка – бесславный приговор.

The rest is silence.

10.6.2009

«Если буквы были бы зернами…»

Если буквы были бы зернами,

светлыми, гладкими зернами,

бережно высадил бы их

в теплую рыхлую землю:

разные зерна разных алфавитов —

суахили, португальского, иврита.

Через время они превратятся

в чудесные, небывалые

растения и травы,

которые будут перешептываться на ветру,

каждое – на своём наречии,

безусловно, понимая друг друга.

Если буквы были бы птицами,

я кормил бы их крошками, как голубей,

и запустил высоко-высоко в небо,

выше солнца и звезд.

Спустя несколько тысячелетий они возвратятся,

неся в своих крошечных клювах зеленую поросль.

Конечно, буквы не зерна и, уж тем более, птицы.

Но в сердце моем проклёвывается росток.

Каждый раз, когда я читаю,

он становится чуточку выше, превращаясь в побег,

растет.

13.6.2013

Море Морзе

1

Читающий эти строки!

чтя Кодекс Электротока,

нанизывай web-горизонты

на зоркость мятежного ока.

Отважно курсорь по безбрежью

названий, цитат, фамилий,

легко прошмыгнув меж флотилий

бит-байтовского зарубежья.

Ах, невод коварен паучий!

Отыщешь ли порт Ариадны?

В тебе еще жив Ихтиандр,

Но Улиссу он не попутчик.

Нутро твое вывернет качка,

смешав заголовки и сноски.

Подпольным связистом Дубровским

шифруешь пробелы. Как датчик,

отстукиваешь посланья

в неровном чечеточном ритме —

пульсацию внутренней битвы,

прозренья безумства на грани.

Насайтившись и отчатясь,

выходишь из батискафа,

заметив, как вьется по шкафу

рассветная тонкая завязь.

Уже зазвенели трамваи,

шуршат по асфальту шины,

злодеи несут в метро мины

на жертвенный стол Минотавру.

Ты вылез сухим из кожи.

Дежурный потоп «даби-даби»

случится под вечер. По-крабьи

ты косишься на прохожих.

2

Караваны кочующих знаков наводнили белесое взморье.

Не попал ли в зрачок твой осколок

из мерцающего монитора?

Если так – будет вечной зима, все замерзнет,

Нашу гибель увидят с небес одинокие звезды.

Если так – станем книги жечь и лукавить взглядом,

А прозрачная едкая взвесь в нас осядет ядом.

Но найдется чудак, говорящий всерьез о весне, о лете,

Принимая снежинки то за стрекоз, то за души поэтов.

Он построит плот, скрутит крепкий канат из тины,

Он в открытое море уйдет, раздирая льдины.

Через год доберется туда, где не знают снега,

Где часы из песка, и песок не быстрей солнечного бега,

Где слетая с губ, слова превращаются в камень,

Где в глазах – гаснущий огонь горького познанья,

Где в скитальце признают воскресшего бога

И тотчас об этом напишут в папирусных блогах.

17.12.2008

Письмо

(текст песни)

Здравствуй!

Мы с тобой ретрограды:

в век микросхем письмо не в чести,

но я больше верю чернилам с бумагой,

чем клавиатуре формата XP.

И смотрят слова насыщенным взглядом:

в наклоне строки и в зачёркнутом – суть,

полоска конверта ждёт слюнного яда,

ей предстоит летаргический путь.

В письме всё живое, до точки, до боли,

а сбивчивость слога и почерк не врут,

в письме упраздняются маски и роли,

поэтому письма хранят

или жгут.

Знаешь, а раньше и кровью писали,

оплату доставки назначала судьба,

рубили с плеча и печати ломали,

а буква и дух берегли города.

И смертною битвой виднелся подстрочник,

но черновики сберегли имена

героев: вдоль чёрных глазниц многоточий

история скачет во все стремена.

Не надо о смысле – мы не разгадаем,

обилие истин порочит наш век,

ты лучше взгляни, как земля примеряет

свой саван венчальный,

холодный, как снег.

И чем-то мистическим кажется почерк:

среди новостей, поздравлений и тем

лирических кроется нечто,

а впрочем – здесь нужен скриптолог,

не более чем.

Поскольку все встречи чреваты прощаньем,

есть в каждом письме своё скрытое «срочно»:

осилив и время, и расстоянье,

мета-пространством становится почта.

Душа просочится сквозь кончик пера

и ей наплевать на размах топора,

а также на сбои в работе систем:

мэйл не краснеет и, к счастью,

он нем.

Желаю тебе поменьше врагов.

Пиши. Жду ответа.

Пока.

Будь здоров.

Здравствуй…

2008

Эй!

Эй! это я – твоей души остов,

Плакучий Остров,

Терпкий крапленый сердца сок,

Изо всех жил, как угарный Матросов,

Бросаюсь кровавым стуком в висок.

Срываюсь на сверхзвуковые частоты,

Услышь меня! Стынут дороги вен.

У дзота одна пунктирная нота —

Без вариаций и смены тем.

За малым кругом – большой. И – точка.

Прикрытый дрейфом Великий Блеф.

Мотоциклист, гоняющий в бочке,

Мечтает ослепнуть и падать, как снег.

Или – взметнуть ошалелым скорым,

Звезды увидев в прожекторах,

Между Дневным и Ночным Дозором

Неосторожно просыпав прах.

Доктор сказал: «Все не так уж плохо.

Ммм… Болезнь душевного свойства.

Обостренное чувство эпохи.

Хотите, мы удалим у вас остров?»

16.11.2008

II. Янь

1

День и ночь идет караван,

День и ночь я блюю за борт,

Нас не выпустит океан,

Нас не примет аэропорт.

Колесо – это циферблат,

Циферблат – это смерти ось,

Так вертись быстрее стократ,

Время, жалящее насквозь!

Я не помню, когда и как

Буду ранен и где – убит,

Оброненный мною медяк

Станет сверстником пирамид.

Время, я твой верный солдат,

Я – в обрывках памяти снов.

Если нет дороги назад,

К Вечному Пути я готов.

Зачерпнуть бы Звездным Ковшом,

Опьянить себя молоком

И увидеть с самых дальних высот

Дом.

2

ласковая синяя высь, я молюсь лишь одной тебе,

я гадаю по облакам, по траве, по талой воде,

по деревьям, по годам, по губам,

по морщинам, по чужим городам,

на свечах, на отражениях, на

ранней проседи, остатках вина,

одинокой ночью, суетным днем

лишь о нем, лишь о нем, о нем.

3

– Еду.

– Когда назад?

– Когда свой цвет изменят глаза.

– Напишешь?

– Рукою по воздуху. Ты этих слов не отыщешь.

– Звони.

– На заставе горят огни.

– Одевайся теплее.

– Уже вечереет.

– Правда, все будет хорошо?

– Но! Пошел!

16.11.2012

«Утроба утра изрыгнула…»

Утроба утра изрыгнула

к подножью мусорника

склизкое ничто —

ошметок, пол-младенчика.

Успели

полакомиться кошки. На пустырь

Его отнес и прикопал

Ссутулившийся старый дворник.

Напился к вечеру. В бреду угарном

Привиделось ему кошмаром:

по небу,

промозглому и сизому, где звезды —

кровавые болотные комочки,

он убегал от ярости

обезображенных оскалом женщин,

зажав в ладони липкий леденец,

и превращаясь на ходу в клубок

беспомощного сморщенного тельца,

спешащего найти дорогу-выход

утробы из.

14.3.2009

«не материнское это дело…»

не материнское это дело

шататься ночью по городу,

подбирать окурки,

пить с кем попало в сквере,

на детской площадке спать,

прикрывшись ворохом старых газет,

быть разбуженной утром

дворником-эфиопом

«ты же женщина! ты же мать!»

(женьшень?

мать-и-мачеха?)

я гулящая, пропащая,

ненастоящая

ты меня