Дом на Безбожном

Наш дом стоял на Первой Мещанской в Безбожном переулке, так это тогда называлось, в самом центре Москвы, трехэтажный дом красного кирпича.

Детей в нашем доме было много и все, в основном, с первых двух этажей, где от порога вдаль тянулся коридор, в конце которого располагалась большая общая кухня и единственная на всех уборная с клокочущей трубой и бачком высоко под потолком. Мыться в то время ходили в баню. По обе стороны коридора шли двери комнат, каждая на семью. Я хорошо знала эту часть дома, потому что в одной из комнат жила моя нянька Ефимовна – толстенькая, немногословная, с седой закрученной гулькой на затылке под темно-зеленым штапельным платком, завязанным под подбородком.

При входе в ее комнату на стене, в потоке света из окна, висел большой, в раме, фотопортрет молодого бойца в буденовке – мужа Васеньки, погибшего в гражданскую, так она мне рассказывала. На задней стене – портрет сыночка Николаши, погибшего в Отечественную. В правом от входа углу высоко под потолком, на незаметной полочке, таинственно мерцала лампадка пред темной иконой, обрамленной белой кисейной занавеской и голубыми и розовыми бумажными цветами – я знала, что Ефимовна перед ней молилась Богу, так она мне объясняла.

Мама просила Ефимовну не приучать меня к религии, та не прекословила.

– Ребенок начнет говорить об этом в саду, – в тихом разговоре объяснила мама папе,– мы потом не разберемся.

Однажды, получив на стороне атеистические сведения, я прибежала к Ефимовне сообщить, что Бога нет. Ефимовна вытолкала меня за дверь – иди, детка, иди, – а сама бухнулась на колени перед иконой отмаливать мое богохульство – прости, Господи, дитя неразумное. Дома мама научила меня не спорить с Ефимовной насчет Бога, и я слушалась. Но от Ефимовны в памяти успело остаться, как надо креститься, и полностью слова «Отче наш».

К Ефимовне, хотя она давно не была мне нянькой и не работала в нашей семье, я продолжала бегать, проголодавшись, за куском хлеба:

– Ефимовна, дай мне хлебушка! – чтобы не прерывать игру во дворе – на первый этаж забежать было быстрее, чем на третий домой, где еще и остановят. А Ефимовна давала кусок беспрекословно:

– Черненького будешь? – и не задерживала: – Беги, играй.

Иногда в комнате Ефимовны не оказывалось, и я бежала на кухню, пропахшую жареной рыбой и вчерашними щами, где под самым потолком сушилось белье, приподнятое высокими палками-рогулями, – и находила ее за плитой. Так же не с руки было бежать домой в туалет, и Ефимовна разрешала мне пойти в тускло освещенную уборную с клокочущей трубой, с большим крючком, выкрашенным коричневой краской, на внутренней стороне двери. Этой же краской была выкрашена дверь уборной и дощатый пол в коридоре.

Домой, на третий этаж я возвращалась только к вечеру, когда меня звали ужинать и спать.

Третий этаж в нашем двухэтажном доме появился в результате надстройки, задолго до моего рождения, когда папа еще ходил в школу. И если первые два этажа имели коридорную систему, то на третьем выстроили четыре большие квартиры, которые предназначались руководящим работникам, среди них моему деду с семьей – буржуазным элементам, как иронично комментировала баба отношение к нашему третьему этажу соседей с первых двух.