ПОД МУЗЫКУ ШОПЕНА

Глава 5. Опасная связь.

Через несколько дней после разговора Лизет и Мишеля Василиса Ивановна приказала горничной пристально следить за ними: как часто они бывают вместе, да что делают в комнате её племянницы. Хотя они никогда не закрывали двери, когда оставались одни, горничная всё же потратила немало часов, подслушивая их разговоры и прячась за углами. Василиса Ивановна не думала, что у них завязывался роман, ведь она знала, что есть важное обстоятельство, препятствующее возможному увлечению сына Лизет – отсутствие у той денег и положения в обществе. Она доверилась расчётливости Мишеля и благоразумию и порядочности своей племянницы. Но служанке всё же приказала следить, ибо предпочитала быть в курсе всех событий.

Зима завладела своими правами; снегу выпало вдоволь, чтобы можно было наслаждаться быстрой ездой в санях или строить снежный городок, или играть в снежки. Детвора не вылезала с улицы, и родителям насилу удавалось уговорить своих чад зайти домой просушить варежки да выпить горячего чаю. Но и взрослые, даже с самыми изысканными манерами, не гнушались лихо вспорошить снег под полозьями саней или бросить снежок в неловко отвернувшегося знакомца. Мишель с сёстрами тоже частенько устраивали подобные мероприятия, в которых иногда участвовала и их кузина, если не нужна была свой благодетельнице. Он стал чаще проводить время дома, наслаждаясь милыми забавами, обучая братьев держать поводья или строя вместе с ними ледяные крепости. Он снова словно вернулся в детство, ощущая радость от маленьких простых вещей, которые раньше называл “не подходящими для настоящего джентльмена”. Он считал, что это сестрица Элизабет так повлияла на него, если она просила его остаться дома и в чём-то помочь, он не мог отказать.

Однажды, вечером, когда у них в гостиной собралось довольно приятное общество, а за окном тоскливо завывал ветер, он вспомнил о милом ему человеке, также, вероятно, тоскующем в своей маленькой комнатке, томящемся от невозможности выйти и продемонстрировать свои таланты, свою чистоту и горячность сердца. И пока его сёстры играли и пели то, что знали уж на зубок и повторяли это перед зрителями не первый раз, он сказал матери, что неплохо было бы пригласить сыграть кузину Элизабет, которая за последнее время хорошо улучшила свои навыки, и он уверен, что публика будет в восторге. Она не смогла сразу что-либо ответить, потому что неожиданность этого предложения повергла её в лёгкое оцепенение, и старые страхи, которые вот уже пару месяцев не беспокоили её, снова подняли голову и завладели её мыслями.

Кто-то из гостей услышал его слова и спросил, правда ли, что племянница Василисы Ивановны отлично играет? И действительно может порадовать их сегодня? Хозяйка поджала губы, понимая, что таланты Лизет в десятки раз превосходят таланты её дочек, и если та выйдет и сыграет, то, конечно, понравится всем, и уж они будут приходить в этот дом, чтобы послушать её игру, чтобы увидеть её, затем она станет увереннее в себе, Мишель будет чувствовать себя её вдохновителем и благодетелем, а там уж недалеко и до… На этом стремительный поток её мыслей остановился, и она с прежней своей мягкостью и невозмутимостью сказала, что действительно бедная сиротка так поднаторела в своих навыках, что частенько радует семью пассажами и несложными мелодиями. Но выйти в свет ей ещё рановато… Они бы все хотели приблизить этот день как можно скорее, но, к сожалению, её манеры слишком провинциальны, а преждевременное нахождение в обществе её просто убьёт!

Мишель был сломлен, его вдруг поразила страшная мысль, что его кузину Элизабет намеренно держат взаперти, и уж никогда не позволят выйти и покорить свет своей прекрасной игрой. Как он раньше не замечал, что мать намеренно скрывает свою племянницу! Каким же эгоистом он был, не видящим вокруг ничего, что бы могло омрачить его взор и душу! Он думал, что все вокруг счастливы и беззаботны, что кузина живёт безмятежно в его доме, не зная ни горя, ни тоски, что она просто не желает выходить в свет.

Долго он обдумывал, что можно сделать для блага его кузины, но каждая идея разбивалась о препятствие – его мать. Она запретит ему что-либо предпринимать, а ещё хуже – это отразится на его бедной кузине, которую мать, несомненно, обвинит во всём. Сон к нему не шёл в ту ночь, потому что его мыслями завладела та, о которой он думал весь вечер. Он вспоминал её лицо и чувствовал, как в нём зарождается то, чего ранее он никогда не испытывал. Мать предугадала то, к осознанию чего сын пришёл так поздно.

Василиса Ивановна, конечно, отметила, что сын стал больше проводить времени дома, и что это заслуга Лизет; она даже сказала, что “дорогая племянница, совершенствуя себя, не забывает и о других” и что “видимо, благопристойность становится заразной, и скоро мы увидим Мишеля совсем отличного от того, каким он был год назад”. Теперь он упоминал о кузине вскользь, словно боясь, что его могут снова связать с ней. Раньше его это не беспокоило. Горничная докладывала, что они стали реже сидеть вместе, она часто музицирует одна, а он проводит время в бильярдной. Её госпожа напряглась, но пока не спешила что-либо предпринимать.

Лизет тоже заметила, к своему удивлению, что её кузен изменился, но долго не могла поверить своей догадке. Она жалела, что он не может, бедняжка, испытывать сильные чувства, понимать музыку, как она, и глубоко сопереживать кому-либо, быстро отвлекаясь и гоня от себя неудобные для его полной удовольствий жизни мысли. Она явственно видела, что они настолько разные люди, что между ними не может быть симпатии другой, кроме родственной, и поэтому полагала, что его увлечение надуманное и быстро пройдёт, как кончится зима, и когда начнутся другие развлечения – балы, фейерверки, охота. Она делала вид, что всё в порядке, и говорила с ним, как и всегда, ничем не выдавая своего открытия.

Чем больше проходило времени, тем больше Василиса Ивановна убеждалась, что сын влюблён, и что это надо остановить, пока чувства не стали серьёзнее, и пока про них не узнала Лизет, а то мало ли что ей взбредёт в голову, ведь влюблённым мужчиной так легко управлять! Она решилась поговорить с сыном и вызвала его к себе. Он сидел напротив неё непривычно спокойный; когда-то она мечтала увидеть своего любимого сына таким, теперь же это пугало её. Воистину, бойтесь своих желаний, ибо они имеют свойство сбываться в самый неподходящий час! Она стала мягко и ненавязчиво выпытывать его желания и чаяния, как он вдруг прямо признался ей, что действительно влюблён в кузину Элизабет. Это стало ударом для неё. В глубине души она всё же надеялась, что причина его изменений в другом, что нет между ними никакой симпатии, и ей не стоит ничего опасаться, как тут он сразу же разрушил все её надежды на благоприятный исход этой ситуации. Казалось, он с удовольствием наблюдал за её растерянностью; он никогда не видел свою жёсткую и всегда уверенную в себе мать такой слабой, и, вероятно, сделал это признание только для того, чтобы уколоть её.

Нет, кузина Элизабет ничего не знает о его чувствах и никогда он ей не скажет, потому что это смутит её, ведь она точно ничего не испытывает к нему. Эти слова несколько охладило жар, которым горели щёки и ладони его матери, и она вскоре быстро пришла в себя и уже знала, что нужно сказать и как надо действовать.

Она думает о том, чтобы отослать племянницу в деревню к родственникам, ведь она здесь больше не нужна, она достаточно здесь погостила, и теперь надобно ей искать постоянный дом, и если эти родственники согласятся принять её, то уже к лету она переедет.

– И ведь, милый, ты, помнишь, что на лето мы уезжаем в Ниццу? Что Лизет будет делать здесь одна? Она заболеет с тоски, а деревне ей будет весело. Она не будет одинока.

Мишель сидел напротив неё бледный и пристыженный. Зачем он сказал ей? Зачем хотел потешить своё самолюбие и уязвить её? Нужно было всё отрицать и придумать какую-то другую причину своему поведению! Ах, он глупец! Ну, теперь всё кончено. Она уедет навсегда, а он останется здесь с разбитым сердцем. И ведь сам во всё виноват!

Наконец, она сказала самое важное:

– Как видишь, я, и отец, конечно, лучше ему ни о чём не знать, не позволим жениться тебе на ней. Ты сам понимаешь прекрасно, почему. Поэтому вам лучше разделиться скорей, чтобы эти первые робкие ростки чувств не успели укорениться и последующее расставание не заставило страдать ни тебя, ни её. Да, я вижу, что сейчас ты сердишься на меня, но потом, я уверена, ты будешь мне благодарен, потому что я спасла тебя от больших страданий, которые могут случиться, если вовремя не прервать опасные связи.

“Опасные связи!” Эхом звучали в его голове слова матери, не давая ему и минуты отдыха. Он всё думал и думал о том, к чему может привести любовь и что она даст ему и предмету его чувств. И понял, что ничего хорошего уж не будет. Она уедет, будет налаживать новую жизнь, а он что? Сколько ему понадобится времени, чтобы забыть её? Нет, уж забыть её он не сможет, это точно, но вырвать из сердца цветы любви, возможно? Он никогда не любил, девушки были для него всегда трофеями, которыми он хвастался своим приятелям, а если он кому-то разбивал сердце, то считал это vétille⁵, недостойным сожаления и убеждённый, что вскоре эта же девушка, оправившись легко, разобьёт сердце какому-то чувствительному идиоту; он начинал флиртовать с новой, которая надоедала ему быстрее предыдущей.

В этот раз он посчитал свою мать правой – ему нужно быстрее избавиться от зарождающихся чувств, пока стало не слишком поздно. Как ни грустно ему было от этой мысли, он решил ограничить своё общение с Лизет. Ему жаль было расставаться с её обществом, её прекрасными глазами, но решив для себя всё оборвать, он посчитал, что по-другому не получится у него обуздать своё сердце.

Вечером Лизет поднималась наверх, в свою комнату, был уже двенадцатый час, а она и так же уже засиделась в гостиной со своими кузинами, глаза её чуть ли не закрывались, требуя, чтобы хозяйка немедленно легла в постель. Она удивилась, увидев, что Мишель спешит вниз и одет для выхода. Теперь только она обратила внимание, что у дверей его ждёт слуга с пальто.

– Куда вы так поздно? – спросила она его.

Он обернулся, и, стараясь казаться невозмутимым, спросил:

– Что вы делаете, когда вам одиноко или грустно?

Подумав, она ответила:

– Играю.

Он улыбнулся:

– Я тоже играю, и сегодня собираюсь весело провести время, проигрывая несколько партий в карты. Мне не везёт, поэтому я выложу на стол крупную сумму денег моего отца. О, не смотрите на меня с таким укором! Все мы развлекаем себя, как можем, в силу своего воспитания. Мне наскучила жизнь, которой я предавался последние три месяца. Это был новый опыт для меня, но хватит! Я не создан для тихой семейной жизни, мною правят страсти, о которых вам лучше не знать, дорогая кузина. Прошу вас, бросьте попытки меня перевоспитать, это бесполезно, и пусть в моей голове ветер, но этот ветер так сладок, так пьянит меня, что я не могу устоять, я покоряюсь ему, и он несёт меня, куда глаза глядят!

Он смело смотрел ей в глаза, она, не отрываясь, глядела на него, пытаясь понять, чем вызвана такая внезапная перемена. Вероятно, ветряная его натура взяла над ним верх, он пытался измениться, но оказался слаб перед страстями большого мира, в котором в силу обстоятельств ему приходилось крутиться. Ей оставалось только пожалеть его, ибо презирать кого бы то ни было, она не могла в силу своего характера, убеждённая, что человек не по своей воле ведёт себя непристойно, а это среда, в которой он воспитывается и находится двадцать четыре часа в сутки, так влияет на него; и если бы он понимал, что его поведение отвратительно, то он тут же бы непременно и раскаялся.

– Никифор! – позвал он слугу и спустился вниз.

Там старик-дворецкий помог ему одеться, и он, даже не взглянув напоследок на Лизет, вышел из дому. У крыльца уже ждал экипаж, готовый всю ночь возить его из одного дома в другой, окуная его в такие увеселения, о которых его кузина думала с неприязнью.

Глава 6. Снова переезд.

Медленно стали тянуться зимние дни; Лизет и Мишель более не были близки, как раньше, и даже Василиса Ивановна стала менее к ней обращаться, что с одной стороны давало ей свободу для своих личных дел, а с другой – очень напрягало, она не понимала, чем вызвана такая перемена. Девушка всё чаще стала оставаться предоставленной самой себе, и только её кузины да младшие дети составляли её небольшой кружок для общения. Эти изменения вроде бы не привели ни к чему серьёзному, но у Лизет появилось странное предчувствие чего-то неминуемого, что должно было произойти с нею, или с кем-то другим, она не знала. Но она вела себя, как прежде – была любезной со всеми, улыбалась и казалась непринуждённой.

Она, конечно, не догадывалась, что её покровительница хочет выслать её в деревню и уже написала письмо своей дальней родственнице Авдотье Матвеевой, в котором ласково просила её пригреть на время бедную сироту, пока они всей семьёй будут за границей. Она прозрачно намекнула на то, что раз Лизет их общая родственница, то они должны вместе взять на себя ответственность по заботе о ней. К тому же, в провинции ей будет привычнее и легче, а здесь, в городе она чувствует себя чужой. И если её кузина оценит все достоинства их племянницы, то может оставить её у себя и подольше, Василиса Ивановна возражать не станет. Она готова пойти на всё, лишь бы бедной сироте жилось удобно и счастливо. Долго она писала и переписывала своё письмо, стараясь в нём одновременно и ясно, и ёмко, и без возможности возражения с обратной стороны, выразить свои просьбы.

Вскоре ей пришёл ответ, более простой и не витиеватый, где её кузина сообщила, что с радостью примет у себя Лизет, что они с мужем от чистого сердца приглашают её у них погостить, и, пусть, если её, конечно, не затруднит, Василиса Ивановна передаст сие приглашение их милой племянница. Хозяйка дома довольно улыбнулась, прочитав письмо, ибо уже некоторое время жила в напряжении, ожидая ответ, и если бы он оказался менее любезным, ей пришлось бы искать другой способ избавиться от предмета, мозолившего ей глаза. Но всё решилось благополучно, и она только сказала мужу, что весной Лизет уедет погостить к родственникам, и скорей всего, не вернётся назад. На что Павел Алексеевич равнодушно кивнул, предоставляя жене право самой разбираться с вопросами по устройству жизни Лизет. Её присутствие или отсутствие его не волновало, потому что он был очень занят, чтобы обращать внимание на женскую половину своего дома. Более никому эту новость его жена не сообщила, не желая при сыне, вообще упоминать имя его кузины, а ей можно всё сказать и перед самым отъездом. Когда снег растает, а дороги подсохнут, можно будет со спокойной душой и чистой совестью отправить её из города.

Лизет всё больше музицировала, предпочитая не показываться на глаза хозяевам, Мишель стал таким, как год назад – всё чаще он возвращался домой утром, весь день спал, а часам к шести вечера спускался ужинать, а потом снова уезжал на бал или в гости.

Наступил май, но в заботах об отъезде во Францию, Василиса Ивановна не забывала о своём решении относительно Лизет. Она уже распланировала всё, что скажет Мишелю и своей племяннице, предугадывая каждую фразу и взгляд, которыми они могут одарить её. Первым она вызвала сына, и прямо, не оставляя места для возможных возражений и увещеваний, сказала ему, что через три дня его кузина отправляется в село Покровское. Она уже обо всём договорилась, там её примут с радушием и теплотой. Мишель сидел в кресле несколько поражённый её словами и тоном, каким эти слова говорились. Он уже и забыл, что мать хочет отправить Лизет из города, а если бы ему и напомнили, то он бы подумал, что, вероятно, она передумала, ведь она никогда больше не упоминала этого разговора, и Лизет, как он мог судить, не знала, что её собираются выслать. Иначе она пришла бы к нему за советом, и он, конечно, пошёл бы к матери и со всем жаром стал бы её отговаривать от этого шага. Но было уже слишком поздно, он видел, что мать настроена более чем серьёзно. Она пыталась ему внушить, что девушке будет лучше в деревне, чем в городе, и она делает это лишь для её же блага.

Она видела, что он переживает, поэтому сказала:

– Конечно, я отправлю её туда со всеми удобствами. Она поедет в нашей карете с гербом, и все будут думать, что это едет какая-то важная персона, и, конечно, я потребую, чтобы она обязательно написала мне по приезде. Так что переживать и волноваться тут не о чем.

Она глядела на него с таким спокойствием и так была равнодушна к предмету их разговора, что он возмутился:

– Девушка поедет одна! Такая долгая и тяжелая дорога, и совсем одна! Вам не совестно, матушка и совсем её не жаль?

Она поджала губы, пытаясь сдержать своё возмущение, и сказала:

– Шестьдесят вёрст – не так уж и много, женщины могут преодолеть и бόльшие расстояния. А Лизет молода и здорова, ей не составит особого труда проделать этот путь, тем более что погода сейчас устоялась, а дороги в хорошем состоянии.

– Вы настолько бесчувственны и холодны, что это ранит меня! – продолжал возмущаться он. – Она провела в этом доме почти год, а вы так и не поняли, не полюбили её, даже не пытались! Хотя она достойна этого и даже большего! И если бы вы позволили ей, она бы раскрылась, она бы стала блистать в свете, но вы не захотели! Вы испугались!

– Ну, хватит! – воскликнула она, не сдержавшись. – Ты сказал очень много, о чём после пожалеешь. Ты не вправе осуждать меня, я твоя мать, и всё, что ты имеешь, это благодаря мне! – Она тяжело выдохнула. – Мы с отцом дали тебе самое лучшее, и вот твоя благодарность – всё, что ты можешь, это тратить его деньги! Ты влюбился в неё только оттого, что тебе нечего было делать, только от скуки, а не потому что она какая-то особенная!

В последнее она вложила всё своё возмущение, накопившееся за долгое время, и, наконец, смогла взять себя в руки, а он, наоборот, ещё больше разошёлся:

– К вашему сведению, матушка, не я один в этом доме бездумно трачу деньги отца. Вспомните, ваши недавние обеды, которые изрядно потрепали нервы вашему мужу. – При этом она побледнела, не силах что-либо вымолвить, а он продолжал. – Так что хватит попрекать меня, я веду жизнь мало чем отличающуюся от жизни других. Но то, что вы сделали с Лизет, я никогда не забуду и вам не прощу!

Он встал, и, кинув тяжёлый взгляд на мать, направился к двери. Чуть помедлив, он повернулся, и сказал:

– Я поеду вместе с кузиной, я обязан сопроводить её и убедиться в её безопасности. Не пытайтесь остановить меня, я уже всё решил.

Она тоже встала, поражённая его внезапным решением:

– Ты не можешь ехать! Вы вдвоём окажетесь в неловком положении! Опять пойдут слухи, от которых я с таким трудом избавилась в прошлый раз!

Она чуть ли не умоляюще смотрела на него, потеряв всю свою холодность и чопорность. Он, чувствуя себя победителем, был доволен произведённым эффектом, но затем решил сгладить между ними напряжение, сказав ласково:

– Ну, подумайте, матушка, что будет намного приличнее, если девушку будет сопровождать родственник. Я делаю это не из каких-то своих личных побуждений, а только для того чтобы сохранить репутацию нашей семьи. Подумайте, что скажут родственники в деревне, увидев Элизабет одну? Что вы грубо обошлись с ней, что выгнали её из дома, что она попала в немилость. И вы думаете, они захотят принять у себя надолго такую особу?

Он усмехнулся, видя, что она постепенно принимает ход его мыслей. Она поняла, что его аргументы обоснованы, и как бы ей не хотелось его отпускать, как бы её не страшила мысль об их совместном путешествии, она приняла его идею с несвойственным ей смирением.

– И когда ты вернёшься?

– Выеду утром на следующий день. Полагаю, что прекрасно проведу немного времени с тётушкой и дядюшкой, передам им от вас горячие приветы, думаю, они будут в восторге.

Он сиял, радуясь, что задуманное ему удалось, а она лишь глубоко вздохнула, провожая его взглядом, а затем задумчиво посмотрела в окно. Как же так вышло, что он склонил её в свою сторону? Ладно, она переживёт этот неприятный момент, ведь скоро они заживут прежней жизнью, и следа не останется в их доме от Лизет.

Вечером Василиса Ивановна вошла в спальню своей племянницы с намерением сообщить ей новость об отъезде. Она ласково улыбнулась и взяла её за руки. Говорила она мягко и сладко, пытаясь дать понять, что не желает ей зла, а всё делает только ей во благо. Лизет только сейчас явственно осознала, что этого она боялась больше всего на свете, и что это рано или поздно должно было произойти. Но всё равно она была опечалена и до конца не верила, что вот уже через несколько дней покинет этот дом, который уже считала своим, что, быть может, навсегда распрощается с его обитателями. Хоть её покровительница и говорила, что она может вернуться в любой момент, Лизет понимала, что её здесь видеть не хотят и ждать не будут. Василиса Ивановна не упомянула, что Мишель хочет тоже ехать, в надежде, что он может передумать, поэтому Лизет осталась в неведении, что между сыном и матерью состоялся разговор. Хозяйка дома пожелала девушке спокойной ночи и даже поцеловала её слегка в лоб, после чего тихо покинула её комнату, оставив Лизет всю ночь переживать самые неприятные и тревожные чувства. Она и плакала, и молилась, и убеждала себя в том, что дело не стоит таких переживаний, но успокоения так и не нашла.

Пара дней прошла в хлопотах по сбору вещей, благо их оказалось у Лизет немного, да в последних приготовлениях к отъезду. В последний день к ней в комнату заглянул Мишель, чего не делал уже давно. Он извинился за вторжение, но, напустив на себя весёлый и беззаботный вид, сообщил ей, что завтра будет иметь честь сопровождать её в пути и клянётся, что доставит её к родственникам в целости и безопасности. Она и не заметит, как пролетит время! Её не слишком воодушевили эти слова, радости от будущей поездки она не испытывала, покидать дом не хотела, но она поблагодарила его, как полагается, выразив надежду, что ему не будет слишком скучно с нею в карете, ведь он предпочитает более высокое общество. Он слегка опешил, а затем сказал, что это было его решение. Он настоял, и матери пришлось согласиться! Теперь Лизет, застыла у окна, поражённая мыслью, что тетушка собиралась отпустить её одну в такой долгий путь, и если бы не Мишель, то никто бы не позаботился о её безопасности. Когда он ушёл, она ещё долго обдумывала его слова, подозрения в его симпатии снова завладели ею. Она надеялась только, что он не осмелится оказывать ей никакие знаки внимания в пути.

Вечером она зашла попрощаться к своим маленькими кузинами и кузенами, которые, не желая её отпускать, тянули её к себе за подол платья, висели на шее, а кое-кто даже заплакал. Старшие её кузины были более сдержанны. Они обещали ей писать и рассказывать во всех подробностях о модах, которые придут в Петербург после её отъезда. Уже когда она собралась спать, к ней зашла Василиса Ивановна пожелать спокойной ночи и доброго пути. Она ещё никогда не была с Лизет такой ласковой, никогда ещё не смотрела на неё с таким участием, как в тот день, и Лизет уже была готова поверить в её искренние чувства, но вовремя вспомнила о том, кто её высылает.

На утро Мишель и Лизет завтракали одни. К ним никто не вышел из домочадцев; в доме было принято завтракать не раньше девяти, а сейчас на часах было только половина восьмого. У Лизет словно ком стоял в горле, она почти ничего не смогла съесть, полная тревог и волнений, её спутник, напротив, хорошо подкрепился и пытался шутками и разговорами поднять настроение своей кузине. Ей было неприятно, ведь вместо слов поддержки, вместо сочувствия она видела только его легкомыслие и напускную небрежность. Как ей было бы легче, если бы он мог разделить с ней грусть и её тяжелые думы! Но увы! Она не могла ему довериться, ибо знала, что он избегает тяжёлых мыслей и как огня боится глубоких переживаний.

Вскоре вещи были погружены в экипаж, и кучер уже сидел на козлах, когда она бросила последний печальный взгляд на дом. Снова переезд! Снова она должна привыкать к новому месту и чужой, незнакомый ей дом назвать своим. Хоть здесь она и была не очень счастлива, но и никаких бед не знала, она ко всем уже привыкла, обитателей по-своему любила, каждому прощала их слабости. Нет, её не пугала простая жизнь, которую ей предстояло вести в деревне, но знакомство с новыми людьми и выстраивание новых отношений казалось ей тяжким бременем, которое она вынуждена была взять на себя.

С наступлением мая снег на дорогах уж весь растаял, хоть ветер и был ещё довольно холодным и порывистым, солнце уже светило вовсю и обещало двум пассажирам приятную, без вынужденных задержек из-за распутицы, поездку из столицы в село Покровское.

Они уже проехали больше половины пути, и уж давно меж ними установилось молчание, хотя поначалу они обсудили и прекрасную погоду, и что им ничто не помешает довольно быстро добраться до места назначения. Мишель то и дело поглядывал на противоположное сидение, бледное лицо Лизет невольно приковывало его внимание, ведь за окном кареты не было ничего интересного: чёрные поля, леса, тянувшиеся до горизонта да карканье ворон – вот и всё сопровождение одиноких путешественников.

Лизет замечала, какие взгляды он бросал на неё, и от этого ей было неловко и стыдно; она, не отрываясь, глядела в окно, мысленно молясь о скором конце их путешествия. Дорога была достаточно долгой, чтобы можно было обдумать и свою жизнь, и перебрать всевозможные причины возникновения всех неприятностей, случившихся с нею. Она никогда не видела Матвеевых и знала только, что жили они небогато, хотя и ни в чём не нуждались; она предполагала, что они не будут в восторге от молодой нахлебницы.