Вещи не в себе

Вещи в себе и не в себе

“Любой предмет – это времена, события, люди, спрессованные в твёрдую форму, подлежащие размещению среди прочих себе подобных” (Мариам Петросян, “Дом, в котором…”).

Из Википедии: «Вещь в себе» – философский термин, вещь, как таковая, вне зависимости от нашего восприятия».

Я пишу о вещах, которые зависят от восприятия, моего или ещё чьего-либо. От настроения, воспоминаний, жизненного контекста. Значит, они НЕ “вещи в себе”. Но вещи же… Поэтому – “вещи не в себе”.

Вещи – то, что нас окружает, с ними можно что-то из этого: потрогать, взять в руки, передвинуть, сломать, покрасить, измельчить, развинтить, разобрать, истолочь, перевезти. А ещё: подарить, выбросить на помойку, сделать источником воспоминаний, поддержки, успокоения. Или бездумно пользоваться функцией вещи, безо всяких эмоций и сантиментов: взял молоток, забил в стену гвоздь, повесил на него картину. Она висит и радует, о гвозде же с молотком не вспоминают.

Но иногда просто вещи раскрывают людям что-то ещё: о них самих, о прежних владельцах, о времени, о ценностях. Мне попались лекция Марии Савостьяновой “Культ простых вещей”,  выставка “Суть вещей”, где собраны вещи без дополнительных критериев: простые и ординарные, дешёвые и дорогие, сиротские бедные и вычурно богатые, базовые и прикладные, архетипические и элементарные, со скрытым смыслом и без него.

Мода на вычурность в вещах или на минимализм выражает потребности времени, отражает эпоху. Развитие экологии диктует простоту, развитие туризма и мобильность перемещения людей по миру – выбывание из обихода вещей, привязывающих их к конкретному месту жительства, укореняющих их владельцев, люди приобретают более дешевую мебель, различные трансформеры.

Появилась методика Марии Кондо (“Магическая уборка”, 2014 г.) с разбором лишних вещей и способами компактного хранения нужных и необходимых; позже – методика “Сто личных вещей”: лимит, при котором, что-то приобретая, с чем-то расставаться; основана немецкая премия “Red dot” – за вещь года из любой категории.

Всё влияет на наше настроение, по Карлу Марксу: “бытие определяет сознание”, чем мы заполняем своё жизненное пространство.

Истории и судьбы вещей

Придумать и рассказать историю отдельно взятого стула или табуретки по типу истории швейной иглы в сказке Андерсена, может быть, и было бы интересно. Но: во-первых, грешу оглядкой на антропоморфизм – это когда человеческие свойства переносят на неживые предметы, во-вторых, это вторично (тавтология, да.), а в-третьих, всплывает слово “натюрморт – натура мертвая”, а я – о живом.

Были такие фильмы, где через вещи – человеческие истории:

“Приключения жёлтого чемоданчика”, “Шербургские зонтики”, “Шапка”, “Зонтик для новобрачных”, “Китайский сервиз”, “Соломенная шляпка”, “Платки”, “Щит и меч”, “Ларец Марии Медичи”, “Сапоги всмятку”, “Кружева”, “Чёрное зеркало”, “Стакан воды”, “Серебряные коньки”.

Мультфильмы:

“Варежка”,

Песни:

“Синий платочек”, “Оренбургский пуховый платок”, “Валенки”, “Колечко”, “Жёлтые ботинки”, “Кабриолет”, “Яблоки на снегу”, “Обручальное кольцо”, “Старинные часы”, “Рябиновые бусы”, “Жёлтые тюльпаны”, “Кукла”.

Литературные произведения:

“Чемодан” С. Довлатова, “Голубая чашка” А. Гайдара, “Абрикосовое варенье” А. Солженицына, “Шинель” Н. Гоголя, “Гранатовый браслет” и “Изумруд” А. Куприна, “Зелёная лампа” и “Алые паруса”  А. Грина, “Крыжовник” А. Чехова, “Малахитовая шкатулка” и “Каменный цветок” П. Бажова, “Двенадцать стульев” И. Ильфа и Е. Петрова.

Думаю, при перечислении этих названий промелькнули истории, разные временные периоды, конкретные места, пейзажи, образы, лица актёров, голоса исполнителей песен, переплёты книг, сюжеты и миры из них.

А сколько подмечено о значении вещей в поговорках:

“Нелюбимая вещь долго носится. На воре и шапка горит. Битая посуда два века живёт. Сапожник без сапог, а в доме гончара не найдешь крепкой посуды. Пей из ковша, а мера душа. Не рад больной и золотой кровати. Мал золотник, да дорог. Дорога ложка к обеду. По вещам узнают их хозяина. Всякая вещь имеет свою цену. Дешевая вещь обходится дорого, дорогая дешево. Плохая вещь возвращается к хозяину. Человек вдали от родных мест стоит дешево, а вещь – дорого. Чтобы создать искусную вещь, и ста лет мало, а уничтожить её и дня достаточно. Придет время, и любая вещь даст трещину. Тяжелую вещь легче поднимать сообща. Не каждую вещь к себе тащи. При нужде каждая вещь хороша. Лишняя вещь – лишняя забота. Не вещами украшай себя, а знаниями Ценность вещи познается тогда, когда она нужна, а её нет. Вещи похожи на своего хозяина”.

О миссии вещей

В качестве присказки перескажу своими словами “Рождественскую сказку” Пауло Коэльо о трех кедрах, оригинал можно погуглить. Почему именно её? Потому что там у вещей есть не только истории и мечты о них, но и – миссия, по самым настоящим общечеловеческим меркам.

Сказка о том, как жили–росли на свете три кедра, долго жили, много повидали. Разговорились между собой – какой участи они для себя хотели бы. Первый – стать царским троном, второй – стать частью того, что преображает Зло в Добро, третий – быть напоминанием о Боге.

Но… мало ли, о чем мы все мечтаем – жизнь распоряжается по-своему. Дровосеки спилили те кедры и сделали из первого хлев, из оставшейся древесины ясли для телят при нем – такая кормушка для животных, из второго простой деревенский стол, а бревна третьего продать не удалось, их распилили на доски, и те остались лежать на городском складе.

Время шло. Как-то звездной ночью одна супружеская пара переночевала в хлеву, сделанном из первого кедра. Жена была на сносях, родила сына, его положили на сено в ясли. Первый кедр понял, что послужил опорой Деве Марии и Иисусу.

За стол из второго сели люди, перед едой и вином один из них произнес слова молитвы, которая преображала Зло в Добро, о чем и мечтал второй кедр.

Из досок третьего сколотили крест и прибили к нему гвоздями израненного человека. Кедр не сразу, на третий день лишь понял, что человек тот стал Светочем Мира, а крест из орудия пытки превратился в символ торжества.

 Мечты исполнились, но иначе, не в том виде, в каком их представляли. А вещи – простые неодушевленные предметы, которыми мы пользуемся, которые нас окружают, иногда помогают нам понять происходящее, изменения назначения, появление смысла, исполнение миссии, символизм и значимость ситуации.

Гнездовое

“От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, – все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала сама себя с самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей” (Д. Мамин–Сибиряк, "Приваловские миллионы").

Ковровое мироздание

Слушала интервью с Ольгой Свибловой, она сравнила жизнь с тортом «Наполеон»:

– Слой экономический, слой психологический, слой культуры со слоем искусства рядом, но это не одно и то же…

У меня всплыла картинка с детским представлением о мире, как о ковре. Спать меня укладывали рано, и мне ещё долго не спалось, изнывая от скуки в своей комнате, развернувшись к стене перпендикулярно, перебирала ногами по узору на ковре, как бы играя в классики: туда-сюда, туда-сюда.

Летом в деревне я перед сном привычно застучала ногами по ковру над деревенской кроватью с кружевными  подзорниками, бабушка остановила:

– Не стучи, там люди живут.

– В ковре? – удивилась я. Не знала, что дом был на два хозяина, и за стенкой была чужая половина дома. Позже, у другой бабушки, снова услышала с киванием на ковер: «Там люди живут», и потом ещё у других родственников. Эти одинаковые упоминания от разных взрослых  складывались в понимание, что просто пока не знаю чего-то общеизвестного.

Иногда представляла, как внутри ковра живут своей жизнью люди, спят, едят, ходят в школу и на работу, а когда кто-то стучит по нему извне, внутри гремит гром или землетрясение. И, видимо, наш мир – тоже внутри другого большого ковра, как матрешка. Вот только смущало, что ковры такие широкие и плоские – неудобное пространство для жизни. «Наверное, он такой большой, что людям хватает не видеть краев. Мы же видим облака над головой высоко в небе, а краев вширь и вдаль – нет».

Постепенно это детское наваждение развеивалось картинками с китами, слонами, черепахой, потом – с планетами, Солнечной системой, и стало понятно, что края света, до которого можно дойти, нет.

Ковры, «в которых люди живут», снова вспомнились, когда я пыталась понять, в чем заключалась нашумевшая гипотеза Пуанкаре. Мне, простому обывателю, не дано было понять суть, но почувствовала, что это – какая-то связь философии и физики, каким-то образом перекликается с тем миром в коврах, и что не так уж далека я была со своими представлениями до чего-то ключевого.

И вот – слои торта. «Ну конечно!», ощутила в ногах давно забытый ритм «туда-сюда, туда-сюда» и поняла, что это – ключ для моего понимания гипотезы Пуанкаре: в совмещении слоев торта и ковров матрешкой.

Вывески

Болтали с дочерью по телефону – она в другом городе, отвела в школу свою дочь–первоклашку и шла домой, по пути описывала мне столичные предпраздничные уличные украшения:

– Шар какой красивый повесили… Ого, какие окна – эркером и квадратиками! Что-то я никогда не замечала, а уж сколько здесь хожу… Это что – наша стоматология в доме называется «Зуб мудрости»? Как мило… Это вам не салон оптики «Слепая курица» или «Очкарик» – ужас. Представляешь, всю жизнь кого-то так дразнили, и вот опять влезать в это, только теперь добровольно и за свои деньги. Уж лучше – «Пердимонокль», я недавно увидела.

– А мне нравится название «Зуб мудрости»: кратко и ёмко, ясно, что тут – про зубы. И слово «мудрость» – думай, лечись.

– Да и мне нравится – благородно и всё понятно.

Раньше по пути из садика она комментировала:

– Какая ужасная дорога, лужи, переходы, обочины грязные, – и все в таком духе, описывая, кто в какой ходит обуви, какую обувь ей носить, как преодолеть лужи и сугробы.

Есть такое упражнение: человеку предлагается при выходе из дома записывать все, что попадается в поле его зрения. Если перечисляется все из зоны поверхности земли – обувь, мусор, бордюры – плохо. А если потом его взгляд перебирается на уровень повыше – вывески, дома, лица людей – это уже прогресс.

Видимо, жизнь у дочери наладилась – болезненные проблемы, как и её недавние мучения с зубом мудрости, остались позади. Она о них даже не вспомнила, и табличка с надписью «Зуб мудрости» приятно удивила и не откликнулась воспоминанием о боли.

Заезд-выезд

Летним субботним утром на окраине города начиналась суета хозяйственного дня. Во дворе самого крайнего дома, смотрящего на две огромные, как сфинксы, башни ТЭЦ, у подъезда с припертой шваброй раскрытой дверью вплотную стояла новенькая «Лада» с распахнутым багажником. Из него молодой высокий крепкий мужчина партиями выгружал и заносил в подъезд вещи – крупные емкости, что-то детское…

Вплотную к «Ладе» теснилась старенькая «Тойота». В ее раскрытый багажник другой высокий мужчина – худощавый, раннего пенсионного возраста, загружал выносимые из подъезда пожитки.

От соседнего подъезда к ним вразвалку направлялась коренастая старуха, ещё издали громко ворча:

– Совсем не пройти, заставили всё тут!

Ее обогнала пожилая дама с палочкой, шепнула  старухе:

– У тебя там сзади… халат врезался.

– А… это меня знакомая снизу вызвонила, я и спустилась, в чем была, – а была она поверх коротковатого леопардового халата, вытянутого по бокам, в подростковой толстовке с капюшоном, всей в игрушечных мишках, – стареем.

Прошедшая мимо нее другая знакомая старушка пробормотала: «Врешь, никто тебя не звал, увидела с балкона машины в неположенном месте и вылетела поскандалить. В чем была, да». И ответила, уже развернувшись:

– Да уже постарели.

Вытащив рукой из-за спины защемленный в себя халат, первая старуха, что в игрушечных мишках, подойдя к автомобилям ближе и поняв, что происходящее у подъезда законно, на ходу сменила амплуа:

– Чего, чего на меня так уставилась? Нет, ну вы поглядите, как она тут уселась! – игриво залепетала она одной из кошек, которых вокруг сидело, бродило и лежало около десятка.

Молодой мужчина при этом выгружал очередную партию вещей – набитых мешков и баллонов, а пожилой укладывал в багажнике в позу 69 два старых облегченных кресла с деревянными подлокотниками. Обоим из-за открытых капотов ничего  вокруг не было видно.

– Вы посмотрите, посмотрите на нее! Ишь, уселась как, – не унималась старуха, контролирующая параллельно все происходящее во дворе, настойчиво выжидая ответной примирительной реакции.

Выезжающий не отреагировал. А въезжающий – вынырнул-таки из своего багажника и как бы заинтересованно глянул на кошек в клумбе.

Удовлетворенная старуха развернулась и пошла восвояси. А отъезжающий – он ей и самой уже был не нужен.

Не переехавшие вещи

Когда моя семья в течение жизни переезжала с квартиры на квартиру, всегда оставались вещи, которые ни туда, ни сюда: на новом месте они уже были не нужны, но и из старого выкинуть рука не поднималась. Этакий отживший сухой остаток. Они потом долго лежали не перевезёнными, вычеркнутые из дальнейшей совместной с хозяевами жизни, и до последнего часа передачи квартиры новым жильцам пытались найти себе новых хозяев: их предлагали, изредка продавали, отдавали, некоторые, в конце концов, выбрасывали. Бывало и такое, что сами мы, вселяясь в новое жильё, обнаруживали там чужие вещички, которые «не успели выкинуть, вдруг вам сгодятся». Так прижилась у нас огромная разделочная доска из фанеры с ручкой-полуостровом, летом на ней мяту и мелиссу сушим.

В последний наш переезд, когда мы иногда возвращались в своё дважды «опустевшее гнездо» – в квартиру, с которой съехали сначала наши выросшие дети, а потом и мы сами, у нас этот сухой остаток оказался значительно больше, чем в предыдущие разы – солидный такой, пропорциональный возрасту остаток.

Обнаружились замаскированные под общие хозяйственные баночки дочерние закрома – для ухода за кожей, для лечения волос, что-то для приготовления роллов и других новомодных премудростей. Папины очки в кожаном очечнике с облупившимися углами. Этажи коробок с пазлами. Пакеты с пакетами – полиэтиленовыми, тканевыми, бумажными подарочными. Они периодически востребовались, участвовали в круговороте пакетов в хозяйстве, и вот поток прервался, и образовался затор. Кучка одежды, практически новой, которая не пошла в обиход: была куплена либо в фантазиях о том, куда и когда её носить, либо о похудении, либо на вырост.

Коробка с крышками для банок, полиэтиленовыми и жестяными. Бывали годы, когда они шли в дело все до последней, их не хватало, и в пик страды закрутки варенья я покрывала последние банки калькой и заматывала крепкой ниткой – ничего, стояли. Сейчас варенье почти не варю – кондитерское изобилие низвергло его из востребованных десертов и лакомств, разве что только абрикосовое… Но крышки ещё надеялись на участие в хозяйстве.

Во встроенном шкафу целое нижнее отделение крепкой, практичной обуви, которая не наденется уже никогда. Но незабываемый травматичный опыт, когда экстренно сданную в ремонт пару нечем было заменить, не позволял расстаться и выбросить. А уж, что там на двух забитых до отказа антресолях, из нас не помнил никто.

В рассказе Татьяны Толстой “Милая Шура” прочла, что виток жизни кончается на помойке – поздно или рано все сопутствующие жизни вещи оказываются там. И мне подумалось, что, возможно, эти не дошедшие до нее вещи осуществляют для меня некий заслон к той помойке. Может, даже помогают пережить неопределённость моего бытия при смене жилья, пока не накопится новый сухой остаток следующего витка, и я держусь за этот старый хлам, как за опору.

Гнездышко

Обустроила себе в зале укромный уголок для вечерних посиделок с бумагой и ручкой  – собрать обрывки фраз, разложить записи по файлам, полочкам, чтобы в голове был порядок. И для возможности писать перьевой ручкой.

Заняла ближнюю к окну секцию стенки. Раскрыла дверцы верхней части, ее дно стало дальней частью письменного стола. Сверху еще три полки, на них – чашки, фужеры, рюмки, они наполнены воздухом и напоминают о застольях с запасной посудой.

Между верхней частью шкафа и нижним отделением с дверками узкий выдвижной ящик со швейной мелочью: булавки на магните, иголки с колечками, детский желтый металлический сундучок еще из моего детства с канцелярскими иголками, иглодержатели, ножницы, наперстки и все такое.

Располагаю жесткую адресную папку от грамоты с работы, и вот – место для писанины, где на лист бумаги через руку льются слова. Получился вполне уютный уголок, между стеклянным верхом с сервизами и железно-ниточным низом, как между небом и землей. Будто свитое гнездо.

Под горячим феном

В 40-градусную жару вентилятор на рабочем столе работает, как горячий фен: такие ностальгические ощущения – давно им не пользовалась. Оказывается, на исходе первой четверти 21 века некую сплит систему на четыре кабинета невозможно починить быстрее, чем за пять месяцев (дополнительное соглашение, торги, т.п.).

– А за свои деньги могу пригласить специалиста отремонтировать?

– За свои-то деньги, конечно, можете.

Пригласила бы, да не буду, ибо этого по инструкции делать нельзя, но и это завхозу не ведомо.

Окна

Мойщик окон.

В кабинет зашел мойщик окон.

– Я сейчас освобожу подоконники.

– Да, у вас-то – пусто. Вот в суде я мыл – там все окна папками завалены. По коридорам только и ездят тележки с бумагами. … Я один все здание мою снаружи.

– Наверное, не боитесь высоты?

– Наоборот: если перестал бояться – работать нельзя, чревато.

–

Старушка в окне.

Мама была рада, когда наконец-то в дворе стало сухо, и стало можно гулять. Пока ещё постоянные приятельницы не вышли на ежедневные прогулки, она ходила вокруг домов одна. И вот, проходя мимо соседнего, увидела в окне первого этажа знакомую старушку Антонину Андреевну:

– Она мне так обрадовалась, махала рукой, улыбалась. Как будто говорила: вот,  опять будем вместе целое лето прогуливаться вечерами, разговаривать. Ей 93 года, она столько стихов знает, сама их пишет и нам на лавочке читает.

Через день маме встретилась другая приятельница Неля лет 75-ти и сказала:

– Давеча Алевтину Андреевну схоронили, у неё давно онкология была.

– Она же мне вот только рукой махала и улыбалась…

На следующий день во дворе мама встретила ещё одну старушку, рассказала ей, как видела Антонину Андреевну в окне. Та не поверила:

– Не может этого быть, она последние две недели вообще не вставала, к ней приходили кормить её и делать уколы.

Тут подошла еще одна местная старушка:

– Я когда в палисаднике ветки после зимы обрезала, тоже её в окне иногда видела.

Во дворе появилась интрига. Но разгадка не появилась – за лето как-то все разбрелись по новым местам общения: кто на новые лавочки около арки, кто на площадку за школой…

–

Окно силы.

В интервью Николай Цискаридзе, говоря о безусловной материнской любви, давшей ему самодостаточность и уверенность в своей талантливости и нужности этому миру, упомянул, что окно из его балетного класса выходило ровно на окно комнаты в доме напротив, которую снимала его мама для них двоих.

Вспомнила те минуты, когда, сидя в классе на уроке, выпадая из общего фона, когда уже сделала задание и ждала других, смотрела на окна нашей квартиры. Побыв там мысленно несколько мгновений и подпитавшись таким образом той же бесусловной любовью, возвращалась в действо урока. Вот, где сила.

Двери

В темном мокром ноябре старушек во дворе на прогулчной лавочке осталось двое.  Одна другой рассказывает:

– Пришли из газовой организации два мужика, ругались: чего-то у меня в трубу не установлено. Составили договор, врезали какую-то штуку, тридцать тысяч я им отдала. А к вечеру позвонила по телефону из договора – номер заблокирован, тут уж я всё поняла. Успеть бы еще скопить с пенсии, а то не на что хоронить будет.

Вторая про сына, что тот велит ей никому не открывать дверь:

– Вечером позвонили, я слышу – у соседей тоже замки заклацали, значит, и им позвонили, но видимо они увидели меня в глазок и не стали пока открывать. Это ж раньше у меня в соседях Маринка наркоманка жила, и день и ночь к ней народ шастал – то дозу у нее купить, то ей принести, а сейчас там семья нормальная, мужик, видать, удаленно работает – все время дома.

– Да помню твою Маринку, досталось тебе с ней. Не знай – жива что ль…

– Не знаю. Так вот я в глазок смотрю: там девушка худенькая в белом халате со слушалками на груди, ну я и открыла, если что – думаю: соседи ж слушают. А девушка спрашивает, нет ли у нас тут мужчин, этажом ниже бабушке плохо, надо помочь спустить её в машину скорой. Говорю ей: я сама старая. – Да я вижу, а соседи есть? – Не знаю. – А с другой стороны? – А там никто не живет. Ребята, которые точно помогли бы, в Казахстан уехали. Так и ушла она. Теперь вот как узнать: к кому приезжали, как спустили…

Первая, помолчав:

– Маринка бы открыла. И вытащила бы на себе бабку.

– Маринка – да… Сын-то мне и говорит, что этих, считай, что нет, чтоб не рассчитывала.

Часы

Владимир и Мозер.

Владимир – так называются каминные часы, от бабушки мужа, ей их подарили с при уходе на пенсию с надписью на нержавеющей пластинке на верхней крышке: “Татьяне Прохоровне Киреевой от коллектива Ц.И.Л.” (центральная измерительная лаборатория). Мозер – настенные, от деда мужа по отцу. После разбора их опустевшей квартиры Владимира починили первыми. Его бой моя сведущая в звуках подруга назвала правильным – “слышны обертоны, над звуком еще звук”.

Когда поставила часы в спальню, приснилось, что у меня в доме моего детства стоит пианино, такого же цвета, из такого же дерева, что и корпус часов – будто о том, что в доме появилась музыка, красивые и успокаивающие звуки. Или даже гармония.

Часы стали ночным свидетелем и сообщали, как мне спалось: то я слышала их бой, то не слышала. Иногда сквозь сон не узнавала его, а когда понимала, что это часы, думала, что бой испортился – он растягивался, становился длинным, тягучим, но утром звучал по-прежнему. Такое вот искажение восприятия звука в просоночном состоянии.

А теперь починили и Мозера, он тоже с боем. Привет бабушке от дедушки! Общайтесь теперь, перекликаясь одновременными звуками.

Есть такая притча: фермер потерял в сарае с сеном свои наручные часы. Искал – безрезультатно. Предложил играющим мальчикам помочь в поиске и пообещал вознаграждение. Те облазили весь стог, не нашли. Один малыш попросил дать ему ещё шанс и через некоторое время вышел из сарая с часами в руке. Сказал, что ничего не делал, просто сел на полу, прислушался и пошел на тиканье.

Поначалу после починок Мозер и Владимир шли синхронно, но некоторое время спустя Мозер стал заметно отставать. Подкрутили у него “в груди” – в окошечке под циферблатом, – стал убегать. Подкрутили в другую сторону – снова отставать.

Грешным делом уж подумала: может, продать, пока работают, и гарантия на ремонт. Но, прислушиваясь к ходу, анализируя, в какую сторону снова подкрутить: на побыстрее или на помедленнее, все же синхронизировали его в унисон с Владимиром и с общемировым временем. Прямо как семейная пара в период притирки – чуть не развелись, но: прислушались, колесики в груди подкрутили, и диалог сложился. Причем, сами они друг к другу не подстроились бы, понадобились извне – терпение, внимание, рука…

Часы диктуют ритм жизни. В 11-12 часов ударов много, звонят долго, будто назидают, что это время должно быть самым активным, самым насыщенным. Настолько, чтобы за делом этот долгий бой не выбивал тебя из твоей деятельности.

С 12 до 14 часов самый тихий период: в течение двух часов только по одноразовому удару –  замедление ритма жизни, приостановка, затишье, время для трапезы, уединения, полудремы. С двух часов дня удары нарастают, возвещая, что время не стоит, движется, что день тратится, истекает и может пролететь впустую. Три удара! – слышишь? Четыре! – еще успеешь сделать какую-то пользу, затягивать уже некогда, а то скоро – пять ударов, шесть!

Семь и восемь как-то пропускаются: дорога, ужин, суета. С девяти бой не тревожит, не мешает, от него отмахиваешься, как от мухи – время фильмов, разговоров, переписок в соцсетях. А ночью – если слышишь не удар, а два – значит: необходимо сделать усилие ко сну. А уж если больше двух – это бессонница, сбой режима, значит днем – редактировать свой распорядок.

И еще бонус – когда заканчивается час работы с клиентом, бой часов возвещает: время вышло. Это лучше, чем сыпучая струйка в песочных часах на столе.

Магнитик на холодильнике

В телеигре “Что? Где? Когда?”  был вопрос о взаимодействии супругов, живущих в напряженном режиме, когда их рабочие графики не совпадают, и они, бывает, не видятся. Но им развозить детей, делать покупки, добираться до работы – семья на стадии боевого сражения по Скиннеру (“Только после того, как наши дети выросли и покинули родительский дом, мы поняли, какое сражение мы отстояли”), и вся эта суета – на одной машине. Поэтому у них сформировался способ безличного оповещения: где один припарковал машину, чтобы другой её, не встретив/разбудив/поговорив, не искал – оповещают через передвижение магнитиков на холодильнике. Напомнило, как раньше по телевизору показывали передвижение шахматных фигур на вертикальной магнитной доске.

Когда задач у семьи много, и партнеры совпадают по ценностям, готовности к самоотдаче, они понимают друг друга даже не с полуслова, а… с магнитика. В функциональной семье найдут способ дать знать.

Полки

Прошло пять лет, как мы с мужем переехали в нынешнюю квартиру. Строили её для детей – задолго, угодили в обманутые дольщики, уже и не надеялись. Но завершилось благополучно, правда, когда дети были уже при своих квартирах, и мы переехали в неё сами. Когда познакомились с новым соседом по даче, за десять минут быстрыми штрихами он обрисовал свой жизненный путь, и у него была такая же история с квартирой.

Отличное средство от синдрома опустевшего гнезда – переезд в другое жильё. Когда мы переехали, незаполненные пустые полки шкафов наводили на мысль: пока ничего лишнего, но они наполнятся со временем, как и дальнейшая жизнь, и опять придётся наводить порядок – наглядная перспектива.

Есть такие результаты исследования: когда рождается ребенок, у женщины снижается индекс счастья – нет времени на себя, ограничение свободы и тп. Но зато повышается индекс смысла. И вот – дети выросли и ушли, забрав с собой, а то и болезненно вырвав с мясом, ваш смысл по их выращиванию. И, бывает, не сразу распознаешь то отодвинутое в молодости счастье – распоряжаться собой.

Писательница Марина Степнова рассказывала о своей пра-прабабушке, у которой было 13 детей: когда они выросшие приезжали уже со своими семьями в родительский дом, гостили несколько дней, потом разъезжались, пра-прабабушка садилась на стул и час сидела молча, ждала, смотрела на часы. Час проходил, она говорила: “Ну, всё, слава Богу – не вернутся”, крестилась, вставала и начинала заниматься своими делами – “допекали они её, хотя все были удачными и друг друга любили”.

А полки у нас так пока и не заполнились – еще есть пространство для заполнения.