– Н-да… Не знаю, что там случилось с вашей женой, но я сплю в этой кровати уже два месяца, и меня пока никто не кусал. Кровати вы не получите, до свиданья.

От дома я отъезжал в самом раздолбанном настроении. За десять минут я дважды успел выставить себя идиотом, а главное, нелепым враньем почти наверняка закрыл себе возможность получить кровать. Скверно.

Впрочем…

Если этот старик с ходу раскусил мои выдумки, то может быть, на него гораздо лучше подействовала бы правда? Здесь явно нужно терпение, внимание и…

Я остановил машину, сбегал в магазин, где меня когда-то знали в лицо, и купил копченой колбасы, свежего хлеба и, поколебавшись, бутылку сухого вина – того, которое больше всего любила Марта. Почему-то казалось, что оно сработает как талисман.

В третий раз дверь снова распахнулась широко, как будто старик ожидал от жизни чего угодно, но только не повторного моего появления.

– Здравствуйте еще раз. Можно мне с вами спокойно поговорить? – как можно вежливее попросил я, для убедительности размахивая колбасой и бутылкой, – Просто поговорить, а?

Увидев мои нехитрые подношения, старик слегка оживился.

– Ну ладно, – сказал он после секундного колебания, – но только в квартиру я тебя не пущу. Сейчас вынесу нож и стаканы, и мы сядем на лестнице. Годится?

– Годится.

– Ну, начинай, – скомандовал старик, когда распробовал вкус всех угощений, – Что у тебя на этот раз? Даже любопытно.

– Видите ли… Во-первых, я должен перед вами извиниться за то, что сегодня дважды пытался вас обмануть. Вы были абсолютно правы: кровать по закону ваша, и никаких вредных насекомых в ней, конечно, нет, – старик в ответ лишь хмыкнул в стакан, но слушал, кажется, внимательно. – А сейчас я скажу вам всю правду. Дело в том, что моя жена беременна, и врач запретил ей и дальше спать на матрасе на земле.

– На земле? – удивился старик, – А где же это вы с ней теперь живете?

– Эх… Пока нигде. Дом еще нескоро будет построен, а спим мы пока рядом со стройкой, в палатке.

Старик с кряхтением встал, и вдруг проворно скрылся за дверью квартиры. Я испугался, не означает ли это, что разговор окончен, но потом понял, что опасаться нечего: уходя насовсем, он не оставил бы мне стаканы, колбасу и, тем более, вино. Вина, правда, осталось уже немного; я начал жалеть, что купил всего одну бутылку. С другой стороны, нужно экономить.

Старик вернулся минут через пять, сел, опершись о стену, и закурил странного вида папиросу. Сделав пару затяжек, он протянул ее мне.

– Что это? – спросил я, не доверяя собственным ноздрям.

– Гашиш, – ответил он, – Кури!

Я послушно, но неглубоко затянулся и тут же вернул ему. Для отхода от реальности, по-моему, было не время. Старик затянулся еще раз, другой и закрыл глаза. Я испугался, что он заснул или умер, но он вдруг четко спросил:

– Так что там, ты говоришь, с твоей женой?

– Ну, понимаете, – начал я, – представьте себе сами: беременная женщина…

– Погоди! – раздраженно прервал он меня, пытаясь одновременно курить и разговаривать, не открывая глаз – говори мне лучше «ты».

– Ты? – переспросил я, принимая протянутую им самокрутку, чтобы через минуту вернуть ее, по возможности, избежав затяжки.

– Ну да, конечно «ты»! Нельзя же курить с человеком один косяк и быть с ним при этом на «вы», это неестественно.

– Ну хорошо, – начал я снова, – ты только представь, как она спит на сырой промерзающей земле сейчас, когда скоро зима…

Старик вдруг затрясся от почти беззвучного, булькающего хохота. Через минуту глаза его распахнулись, бульканье прекратилось, и он заговорил неожиданно ровным и спокойным тоном:

– Занятная она персона, твоя жена. То в упор не видит кровати, думает, что ее вынесли рабочие. То лежит в больнице, а врачи через два месяца решают, что виновата кровать. Теперь она уже на сносях и ночует где-то на стройке. На что только способна эта женщина, чтобы дать тебе возможность отнять ЧУЖУЮ кровать! А я тут, видишь ли, просто старый человек, мне уже и без кровати обойтись можно!!!

Я ошарашенно слушал, не зная, что тут можно ответить, да и нужно ли. Старик резко прервался, чтобы докурить остаток своего драгоценного сена, уже не предлагая его мне.

– Знаешь что, – изрек он через пару минут уже почти миролюбиво, – я ж понимаю, для таких молодчиков, как ты, кровать это не ценность, правда? Раз ты за ней так охотишься, значит, наверное, там в матрасе, например, или в ножке ценности какие-то спрятаны? Так ты давай скажи, не стесняйся! Знаешь, кровать это мое, я ее тебе не отдам. Ну а если там что-то чужое лежит, ну деньги например, алмазы или, может, картины краденые, так мне их и даром не нужно. Давай ты их просто достанешь оттуда по-тихому и уберешься, Окей?

Я обалдело уставился на него:

– Ну что ты! Нет, нам с женой нужна именно кровать, чтобы спать на ней. Вот смотри. Когда она продала тебе квартиру, ты ж ведь за мебель дополнительных денег не платил? Значит, если я увезу эту кровать, ты особенно-то ничем не пострадаешь, правда? Ну, спал ты два месяца на чужой кровати, так считай, что в бесплатном прокате ее на это время взял.

Старик безмолвствовал.

– Ну друг, ну пожалуйста, очень тебя прошу. Пусть ты мне сейчас не совсем веришь, и кое в чем ты прав, я действительно хотел обмануть тебя сначала, но сейчас ты же видишь, что для нас эта кровать очень, очень важна…

– ВОООН! – закричал вдруг старик, схватив за горлышко бутылку с остатками вина и неловко пытаясь ею меня ударить, – Вон отсюда, мерзавец, прохиндей, чтобы и духу твоего здесь больше не было, а то я сейчас сюда полицию вызову, и санитаров, и психиатров, и чтобы они тебя связали и…

Я бегом скатился по лестнице, так и не узнав до конца своей предполагаемой участи. Судя по результатам сегодняшнего дня – ничего удивительного, что я не стал, как мечтала мама, дипломатом.

Надеясь, что полстакана вина и одна неглубокая затяжка не особенно сильно меня опьянили, я вновь сел за руль. Возвращаться к Марте без кровати и вообще без решения проблемы мне, честно говоря, ужасно не хотелось, хотя она бы меня, конечно, простила и поняла. Да и в любом случае, что за решение – кровать, когда у человека нет ни крыши, ни стен, не говоря уже об отоплении!

Внезапно я осознал, что нужно делать. Сначала я съездил на городскую свалку и извлек оттуда трофей в виде солидного куска толстой, не ржавой еще водопроводной трубы, изогнутой дважды под прямым углом. Затем заскочил в центральный парк и за сущие гроши взял напрокат четыре обшарпанные роликовые доски (пусть себе думают, что я многодетный отец или главарь какой-то экстравагантной банды, мне было плевать). И наконец, заехал в магазин хозяйственных товаров и купил самый здоровенный тюбик моментального клея, какой только у них нашелся. Теперь я был готов к операции.

В одном захудалом пригороде я знал заброшенный еще полгода назад старый, но вполне крепкий ларек – самый обычный, в котором продавали когда-то выпечку, лимонад и прочую ерунду. Хоть и не настоящий дом, но все же это лучше, чем тряпочная палатка.

Подъехав, я внимательно осмотрел его. Дверь и ставни на единственном окошке закрыты плотно, стены выглядят еще крепкими, пол кажется толстым, добротным. Примерно полчаса у меня ушло на то, чтобы, приподняв автомобильным домкратом по очереди каждый угол ларька, просунуть под них роликовые доски, густо намазанные клеем; еще минут двадцать я прождал на всякий случай, чтобы клей наверняка успел застыть (хотя он и «моментальный»); тем временем я тщательно привязал металлическим тросом этот своеобразный прицеп к своей машине – еще не хватало, чтобы он по пути отцепился, и на меня накинулась дорожная инспекция!

Однако на полдороги домой я понял, что это еще не все. Машина сама, как пожилая лошадь, приехала к старой квартире – к месту, где единственным, что могло еще иметь отношение к моему настоящему и будущему, оставалась наша, черт подери, кровать!

Что ж, когда кончаются средства дипломатии, государство переходит к более жестким мерам.

В четвертый раз за день я надавил кнопку этого звонка – сейчас он пронзительно взвизгнул под моим пальцем и послал в квартиру сигнал тревоги. Старик открыл сразу и как будто ничуть не удивился, увидев на пороге меня с полупустым тюбиком клея наперевес. Я решительно шагнул внутрь квартиры и, не говоря ни слова, намазал внутреннюю дверную ручку и припечатал ее к стене, так чтобы дверь больше не закрывалась. На всякий случай я на нее еще и облокотился. Старик покорно наблюдал.

– Добрый вечер, – сказал я наконец, – Ты знаешь, за чем я пришел, правда?

– Правда, – со вздохом ответил старик, – Только скажи, а что ты сделал с дверью?

– Очень просто, – ответил я, – Я ее приклеил, и теперь ты не сможешь ее закрыть. – Я решил, что времени прошло уже достаточно, отошел от двери, подергал ее сам, а потом позволил и ему. Она и вправду от стены не отлипала. – Да ты не волнуйся, этот клей спокойно смывается растворителем, даже следа потом не будет. Кажется, ацетоном, не помню точно. На тюбике написано, я тебе его оставлю, потом прочитаешь. Кстати, очень хороший клей.

– Спасибо, – ответил старик, продолжая время от времени дергать ручку, – и ты ожидаешь, что я отдам свою кровать в обмен на какие-то полтюбика клея, даже если и хорошего?

– Ну… – замялся на секунду я, – это ведь и вправду клей замечательный. Он клеит абсолютно все, блестящие возможности! Можно приклеить телевизор, например, экраном к стене. Можно все кастрюльки и сковородки намертво склеить с крышками. Можно вытащить одежду из шкафа и расклеить ее по полу и потолку. Но самое замечательное, ты знаешь, он клеит даже человеческую кожу, и конечно волосы! Знаешь, я однажды им что-то такое клеил, и у меня нечаянно слиплись два пальца, так я двое суток потом не мог их никак разлепить. А вот если, допустим, намазать нечаянно кому-нибудь спину, а он вдруг после этого случайно опустится на пол…

– Можешь не продолжать, – спокойно перебил меня старик, – где стоит кровать, ты, наверное, помнишь.

– Да, конечно же, помню, – улыбнулся я как можно приветливей, – огромное тебе спасибо.

– Не за что, – буркнул старик, семеня за мной в спальню, – Скажи, а твоя жена и вправду беременна?

– Да.

– И она что, действительно будет спать на этой кровати?

– Ну да, я ведь говорил тебе.

– А я все равно не верю, вот!

– Жаль, – ответил я, – Но, в общем, сейчас это не очень-то важно, правда?

Старик молча наблюдал, как я аккуратно складываю его белье, и как тащу тяжеленную двуспальную кровать по направлению к выходу. Когда мы с ней были уже на лестнице, он вдруг спросил:

– А почему ты уверен, что я не вызову полицию?

– Почему, понятия не имею, – честно ответил я, – но мне так действительно кажется. Просто не такой ты человек.

– Ты прав, не такой, – ответил он и снова вздохнул. – Слушай, – голос его вдруг задрожал, – а теперь, когда у тебя уже есть кровать, ты больше сюда не придешь?

– Нет, вряд ли.

– Ну а может, тебе понадобится тумбочка? Или еще что-нибудь?

– Нет, не понадобится. Живи спокойно. И спасибо тебе, – я ему сочувствовал, честное слово.

– Точно? А то вдруг… Ты, конечно, отчасти бандит, но парень ты, вроде, нормальный, – я уже выволакивал кровать из дверей подъезда, чтобы засунуть ее в ларек-прицеп, – Так что если захочешь, приходи просто так… Винца попьем, косячка раздавим!

– Спасибо! Слышь, друг, я тебе тюбик тут, внизу оставил. Ты уж извини меня, пожалуйста, за дверь!

– Да ладно уж, все равно там пятно на стене. Ацетон у меня есть, – отмахнулся старик, – Счастливого пути!

– Счастливо оставаться, – с облегчением ответил я и наконец отправился домой.

Милая, заботливая Марта встретила меня как национального героя, весело расцеловав и накормив горячим супом. Вдвоем мы кое-как отодрали ларек с кроватью от роликовых досок (я оказался неправ: растворители помогали слабо) и втащили внутрь печку, на которой Марта готовила еду и пекла кирпичи. В домике осталось даже немного свободного места, на котором мы с Мартой, обнявшись, могли стоять вдвоем.

Под самым потолком я проделал круглую дыру, в которую вставил дымоход – ту самую трубу, добытую на свалке. Наконец-то мы провели вечер в тепле.

– Это наш первый дом, – сказала Марта, положив голову мне на плечо, – Кажется, я могла бы в нем жить вечно.

– С тобой я тоже мог бы. Хотя втроем с сыном, наверное, будет тесно.

– Может быть, – нехотя согласилась Марта, – только не «с сыном», а «с ребенком», хорошо?

– Ладно, конечно. С ребенком, младенцем, детенышем, нашим маленьким червякашкой… Но ты ведь сама говорила, что будет сын.

– Да, сын. Конечно, я же чувствую.

– Ты точно уверена?

– Да, – и помолчав, – Но говорить о нем все равно нужно так, как если бы могла быть и девочка.

– Да, я понимаю, – хотя я абсолютно ничего не понимал, – В принципе, ведь дочка – это тоже здорово.

– Т-с-с, – Марта прикрыла мой рот рукой, – Не надо, а то вдруг он обидится.

– Я не хотел никого обидеть, – удивился я.

– Знаю, любимый, – спохватилась Марта и миротворчески лизнула мою щеку, – Наверное, это трудно понять. А вообще, как тебе, тяжело быть мужем беременной ведьмы?

Я нежно поцеловал ее в затылок. Это было не трудно совсем.

– Ведьмочка моя, давай спать?

– Давай.

Я лежал, слушая далекие городские звуки, и думал о том, что завтра обязательно съезжу к старику. Я хотел убедиться, что он благополучно отодрал дверь от стены, а если нет, то помог бы ему. То ли мне было стыдно за устроенное безобразие, то ли просто хотелось быть хорошим, не знаю. Дубль за дублем снимал я мысленное кино: вот я поднимаюсь по лестнице, нахожу дверь закрытой (или открытой), в любом случае звоню в звонок, вижу старика, прохожу, здороваюсь… Хотя чем дольше я лежал и пережевывал эти сцены, тем больше росло чувство, что благим намерениям, как обычно, не суждено вымостить никакой новой дороги.

К середине ночи я уже точно знал, что никуда не поеду: злился на себя за это решение, безусловно неправильное, – но оно уже было принято так прочно, как будто принадлежало какой-то высшей силе, не мне. В конце концов я уснул, дав себе слово эту глупую историю просто забыть.

На следующее утро Марта вновь пекла кирпичи, а я начал рыть траншею для труб, проводов и прочих коммуникаций. Все нужные бумаги, разрешения и спецификации Марта, к моему удивлению, извлекла из своей волшебной сумочки. Сама работа, после котлована, казалась ерундовой: лопата настолько со мной свыклась, что я едва не подумывал о смене профессии на будущие времена. Но беда в том, что в век механизмов и машин оплачивать ручное копание вряд ли найдутся желающие. А экскаватор меня не привлекал.

Я копал, копал, и копал, и копал, и чувствовал, как земля снова и снова со вздохом мне отдается, и смотрел, как постепенно отрастает пуповина, которая свяжет наш дом со всем миром, и после секундной паузы, распрямившись и набрав полные легкие влажного осеннего воздуха, я вскоре снова копал, копал и копал, – и это было здорово.

– Знаешь, скоро день рождения моей фирмы, – сказала однажды Марта, задумчиво поглаживая гигантский живот, – Большой ресторан, куча выпендрежников, на столах всего навалом… Работаю я или нет, мы все равно могли бы сходить, правда?

– Ты хочешь? – удивился я. В последнее время Марта быстро уставала, и мы обычно рано ложились спать.

– Ну а почему бы и нет? Вспомним нормальную жизнь, будет много вкусного… Вообще, хорошо бы встряхнуться, – и она озорно, совсем не по-беременному, многозначительно вскинула бровь.

Поскольку питались мы в основном здоровой пищей, но дешево и временами скудно, идея пожрать деликатесов тут же запала мне в душу, аж пузырьками защипало на языке. «Шампанское, – вспомнил я, прислушиваясь ко вкусу собственной слюны и воображения, – Бутерброды с икрой и ломтиком лимона, копченая лососина, запах сигары и дорогущий коньяк…» Мартины острые карие глазки, по-моему, были в курсе всех моих ощущений. Ничего кроме «ДА» мы с ней, конечно же, не могли друг другу ответить.

Цирк начался на стадии одевания. Мои плечи, подкачанные месяцами махания лопатой, угрожающе натягивали единственный приличный пиджак и не давали ему застегнуться; а Марта со своим пузом вообще ни в какие текстильные ворота не влезала. «Ладно, сойдет», – без восторга в голосе признала она, оглядев меня и поняв, что лучше уже не сделать. Я был даже рад, что зеркала в полный рост у нас нет.

– Теперь пойди погуляй, – деловито попросила она.

– А как же ты? Сумеешь во что-нибудь одеться?

– Конечно! – улыбнулась Марта, – Ведь иначе пожрать не удастся, так что будь спокоен.

Приняв этот железный довод и перестав сомневаться, я с достоинством удалился во двор.

Моя жена вышла минут через сорок: на фоне стройки она казалась заблудившейся азиатской принцессой. В обилии замысловатых драпировок я с удивлением опознал нашу старую скатерть, тюлевую занавеску и, кажется, простыню. Волосы, уложенные в хитрую кичку, спускались в двух-трех местах на шею трогательными локонами, на губах блестела помада. Может, другая женщина в таком неординарном одеянии и навела бы на мысль об умственных расстройствах, но Марта в нем искрилась свежестью экстравагантной кинозвезды.

– Супер! – восхищенно пролепетал я.

– Ты готов? – с невинной надменностью вопросила Марта.

Вход в ресторан преграждал седой швейцар в ослепительно-малиновой ливрее.

– Вы есть в списке приглашенных? – спросил он хоть и с учтивой интонацией, но все равно невежливо. В списке нас, разумеется, не было. Марта на секундочку растерялась, но тут у меня в голове как будто перещелкнуло, и я натурально возмутился: